Драбблы

Начало его жизни оказалось стёрто препаратами Союза. Он не помнил ни своей семьи, ни друзей. Была ли у него мать, пела ли она ему колыбельные и читала сказки на ночь? Был ли отец, который учил, как играть в футбол и вбивать гвозди? А может, у него был старший брат, который брал с собой в настоящую «взрослую» компанию, или младшая сестрёнка, которую он защищал, когда ту обижали в школе? Или они ссорились и сидели потом по разным углам, а потом мирились и рассказывали друг другу маленькие, но важные секреты? М-21 не помнил. Его жизнь стёрли за ненадобностью. Он даже не знал своего имени, не мог представить, как это имя звучало в устах матери, друзей, а может быть — любимой. Он был один из многих. Из серии М, неприкаянных душ, существование которых ограничивалось белыми стенами лаборатории, а срок жизни зависел от даты очередного эксперимента. Лаборатория — не дом, тюрьма, медицинская палата в застенках союза. Но он выжил и там, вышел во внешний мир вместе с М-24. Но и в нём им не было места. Съемные квартиры, которые менялись так быстро, что память отказывалась сохранять их. Драные обои, продавленные матрасы, плесень в ванной. И казённое койко-место в Союзе у Кромбеля, опостылевшее настолько, что их каждый раз воротило туда возвращаться. Их там не ждали, и никто бы не опечалился, узнав, что они сдохли на очередном задании. М-24 так и погиб, не узнав другой жизни, другой судьбы. М-21 приоткрыл глаза. За окнами было темно, значит — уже поздний вечер. Тело болело так, словно по нему катком проехались. Он сквозь зубы застонал, с трудом повернулся на бок, укутываясь в одеяло. Последняя стычка с Союзом далась ему нелегко. Приглушенный закрытой дверью, из гостиной раздался смех. Тао опять нёс какую-то околесицу, от которой всем было ужасно стыдно и одновременно очень смешно. Бормотание Такео распознать было возможно только благодаря тонкому слуху веровольфа, за ним последовала ещё одна фраза Тао и новый взрыв хохота. М-21 мог легко представить, как все домочадцы собрались сейчас за одним столом, как Райзел-ним осторожно подносит к губам очередную кружку чая, а Франкенштейн смотрит на него взглядом допущенного к божеству жреца. Тао как всегда размахивает руками, словно мельница, рискуя опрокинуть что-нибудь со стола — на прошлой неделе он уже перевернул чайник, и хорошо, что на Такео, а не на Райзела. Такео, кстати, наверняка пытается сохранить серьёзный вид, и как всегда у него это не получается. А благородные... — Я вообще не понимаю, что вы находите в этом рыжем недоразумении! — а вот и благородные. Раэль никогда не отличался тихим голосом. — И как смеете сравнивать меня с ним! Мы, представители клана Кертье, обладаем намного более высокими манерами, выдающимися способностями, и, конечно же, обставим любого из людей по всем параметрам! — Ага, именно поэтому Сейра сейчас на свидании с ним, а не с тобой... М-21 хмыкнул. Ай да Регис, его, М-21го, школа! В гостиной начался очередной кавардак, молодые каджу сцепились, и не пытались набить друг другу морды только из-за присутствия Райзел-нима. М-21 посильнее натянул одеяло, втянул носом чуть заметный запах кондиционера для белья. Улыбнулся. Такое странное, непривычное чувство. Он — дома.