***
Весна в тот год выдалась холодной, поэтому одно из немногих развлечений Дика и Айрис, а именно конные прогулки, откладывалось на неопределенный срок. Ричард всеми силами старался утешать сестру: в тысячный раз пересказывал сказки старой Нэн и вспоминал все, что помнил из рассказов отца о Торской кампании. Девочке вряд ли были так уж интересны военные байки, но она все равно смотрела на брата с искренней благодарностью. Они были очень близки еще когда Эгмонт был жив, а после его смерти Дикон дал себе слово всегда оберегать Айрис и заботиться о ней. Не то чтобы Дик меньше любил Эдит и Дейдри, просто они были заметно младше их с Айрис и интересовались совершенно другим. А матушка почему-то всегда была с Айри гораздо строже, чем с остальными детьми, хотя сестренке и так приходилось несладко — она постоянно болела. Дикон тоже не отличался крепким здоровьем, поэтому выезжать запретили и ему. Конечно, как Повелитель Скал, он мог в любой момент потребовать лошадь. Другое дело, что Ларс был фанатично предан эрэа и просто не стал бы седлать. Это несколько задевало, но поделать Дик ничего не мог. Возвращаясь в свои покои, юноша раздумывал о том, что его вызовут в школу оруженосцев в Лаик уже через два года. Ехать или отказаться? Ричард не горел желанием служить потомку марагонского бастарда, а приносить лживые клятвы — недостойный поступок. С другой стороны, многие из Людей Чести занимают должности в столице и служат своей стране, хотя и верны делу Раканов. И он сам, как герцог Окделл, может принести немало пользы. Отец воевал и дослужился до генерала от кавалерии, прежде чем рискнуть и поднять восстание. Он говорил, что нужно приносить пользу отечеству вне зависимости от того, как оно называется. Разумеется, надо продолжать бороться за то, чтобы законный король занял престол. Фердинанд Оллар — жалкий слабак и марионетка Дорака, который навязывает королю свое. Полный Совет лишен полномочий, и любое решение короля, а точнее — кардинала, сразу становится законом, это ведь неправильно! Не удивительно, что народ бедствует, а Дорак богатеет, кардинал Сильвестр себя не обделил… Лаик может означать службу у благородного дворянина и возможность для сестер отправиться ко двору. Пускай Окделлы и в опале, их род все еще достаточно знатный, чтобы у девочек появились достойные женихи. Они перестанут кутаться в старенькие платьица и шали — Дикон будет получать за службу жалованье и обеспечит их приданым, а Айри станет лучше, и она больше не будет задыхаться… А если вдруг выдастся случай восстановить в правах законную династию и вернуть все, награбленное Дораком, в казну? Тогда мечта всех Людей Чести наконец осуществится, Талиг снова станет Талигойей, а Раканы всегда были справедливыми королями! Погруженный в раздумья, Дик совершенно не замечал ничего вокруг, поэтому раздавшийся в тишине коридора незнакомый голос заставил его нервно дернуться: — Доброй ночи, эр Ричард! Помощник Рута (и Ларса — Дик несколько раз видел его выходящим из конюшни) старательно начищал доспехи, стоящие в одной из ниш. Когда Дикон обернулся, слуга оказался совсем близко и юноша смог получше рассмотреть его лицо. Грубые черты, кожа усыпана бледными веснушками, но очень обаятельная улыбка: обнажающая на редкость ровные и белые зубы, она оставалась доброй и честной и не производила впечатление оскала. Такие люди всюду становятся душой компании, потому что ни у кого и мысли не возникнет обидеться на человека с такой улыбкой. Но лучше всего были глаза — ярко-синие, как летнее небо в преддверии сумерек. Дик никогда не встречал таких глаз у северян. — Доброй ночи, — задумчиво пробормотал юноша и двинулся дальше, подумав про себя о том, что такого цвета, наверно, бывают сапфиры. Глаза коренных надорцев — голубые или серые, иногда зеленые или бледно-золотистые. А такая ясная синева — большая редкость. В тот вечер Дик больше не вспоминал о Талигойе.***
Дикон сам себе не мог объяснить, почему ему так важно, что о нем может подумать синеглазый слуга. Однако стоило ему во время очередной тренировки почувствовать на себе внимательный взгляд — и он уже из кожи вон лез лишь бы не ударить в грязь лицом. К концу недели капитан Рут отметил его успехи в фехтовании. — Этак ты вторым Вороном станешь, Дикон, — похвалил старый солдат, — поквитаешься за герцога Эгмонта. Дик догадывался, что вряд ли сможет хоть когда-нибудь сравниться в мастерстве с первой шпагой Талига, но похвала все равно была приятна. Их первый настоящий разговор состоялся ближе к середине весны, когда стало заметно теплее и Ричард начал частенько выбираться из замка верхом на Руфусе. Однажды после полудня, когда утренняя служба отца Маттео и занятия были уже закончены, Дик сбежал на конюшню с намерением в одиночестве проехаться по Надорским окрестностям. Юный Повелитель Скал всегда любил выезжать весной в горы. Когда снег начинал таять, тоненькие ручейки вливались в небольшие, но бурные горные речушки, которые, искрясь, сбегали с близлежащей скалистой гряды маленькими водопадами. В небольших расселинах и впадинках вили гнезда ласточки. В этот раз Айри оставалась дома, так что Дик мог не опасаться, что сестра не сможет поспевать за ним и начнет задыхаться. Это была редкая возможность скакать галопом в свое удовольствие, и юноша собирался насладиться каждой минутой. Но на конюшне Дик никого не обнаружил, кроме нового слуги. Тот был без рубашки и наводил порядок в стойлах. Гладкие мускулы размеренно двигались под кожей. Услышав шум, парень обернулся и заулыбался. — Здрасьте, эр Ричард! — Добрый день, — поздоровался Дик. — А где Ларс? — Захворал, — сочувственно вздохнул слуга. — А Боба эрэа послала за лекарем. Похоже, там дело серьезное. Но вы не переживайте, Ваша Светлость, я уже седлать умею! — не раздумывая долго, он кинулся к Руфусу. — Спасибо, — сказал Дикон и понял, что до сих пор не знает его имени, — как вас зовут? — Мейс. Дик не удержался и фыркнул. Даже он знал, что так в Надоре иногда сокращали простонародное женское имя Мейси. — На самом деле это так «Мейсон» укоротили. — Ухмыльнулся слуга, словно мысли прочел. — Мой старик и все в нашей деревне тоже иногда подшучивают, мол, имя для девицы. Но я не в обиде, какая из меня девица-то? Действительно, спутать такую хорну на двух ногах, как Мейс, с девицей было затруднительно. — Я приношу извинения, — устыдился Дик. Ему не хотелось обижать добродушного парня. — Да ничего, Ваша Светлость, говорю ж — привык. Да и, — Мейс сделал размашистое движение руками, словно бы указывая сразу на всего Дика, — вы хоть улыбнулись. А то все ходите смурной какой-то, аж не по себе становится. — Смурной? — лицо Дикона приобрело озадаченное выражение. — Ага. Вам, наверно, очень грустно, эр Ричард. — Сказал Мейс. — Да я понимаю, представляю себе, каково мне было б, если бы мой старик… Дик нахмурился, и Мейс резко замолчал. — Вы извините, если я не в свое дело лезу, — смутился парень. — Просто я как пришел сюда работать, смотрю — все тут как будто неживое. Красивое, но какое-то застывшее, что ли. И вся семья герцога Эгмонта печальная ходит — и вы, и матушка ваша, и даже младшие самые две сестрички, а они ведь маленькие совсем. Неправильно это. Дикон молчал, затаив дыхание, а Мейс, увидев, что его не прерывают, продолжил, размахивая руками: — Мы вот в деревне тоже бедно живем, но веселимся, стараемся поддержать, если кто совсем в нужде. И еще у нас ярмарки бывают, танцы… А у вас на кухне слуги тоже шутят, поют, смеются. Вам, господам, наверно без того совсем тяжко. — Я… — начал было Дик, но понял, что так и не придумал, что сказать. — Герцог Окделл не должен думать о таких вещах. — Что ж это получается, вы делаете только то, что должны? — удивился Мейс. — С тех пор как погиб отец, я Повелитель Скал. — Ответил Дик. — А Повелитель Скал себе не принадлежит. Но мы тоже веселимся. — Он на мгновение задумался. — Выезжаем на прогулки верхом. По вечерам беседуем с дядей Эйвоном и матушкой, а мои сестры вышивают. И еще мне нравятся книги, только, к сожалению, у нас их очень мало. — «Очень мало» означало Эсператию. — Ну, если вдруг вы с кем поговорить захотите, то приходите, эр Ричард! — Мейс добродушно улыбнулся и сверкнул своими синими глазищами. — Вас тут все любят, говорят, вы ко всем очень добры. — Спасибо, — сказал Дик. Кажется, ни разу после смерти отца у него еще не было так тепло на душе. Только вечером, лежа в медленно согревающейся постели, Дик запоздало понял, что именно такие разговоры имела в виду герцогиня Мирабелла, когда говорила, что откровенность и панибратство с прислугой недопустимы.***
На самом деле Дикон никогда не любил вечерние посиделки с матушкой, Эйвоном и отцом Маттео. «Я сказал Мейсу, что мы веселимся, — думал он, — но что-то мне не весело». Конечно, Дик был согласен, что государственное устройство при Раканах было более справедливым, а потомки Франциска — слабаки и вырожденцы, и сочувствовал принцу Альдо и тем, кому пришлось бежать после восстания. Надор беден, но это его дом, а жить в изгнании, должно быть, еще тяжелее. Но обо всем этом они говорили уже сотни раз, и, Создатель, как же было тяжело пытаться выдавить из себя хоть что-то новое! Ричард точно знал, что рано или поздно матушка спросит: «А что вы думаете по этому поводу, сын мой?» — и будет выжидательно смотреть, как Дик пытается собраться с мыслями, чтобы промямлить какой-нибудь более-менее нетривиальный ответ. Если повезет, то «повод» будет из тех, что обсуждались редко. А самое неприятное, что спросить матушка может в любой момент, поэтому вечно приходится лихорадочно вслушиваться в каждую фразу и выискивать подходящие слова. В малой гостиной все были уже в сборе. Эдит, Дейдри и Айрис уселись поближе к камину и щурили глаза, чтобы не испортить вышивки — матушка экономила на свечах. Сама вдовствующая герцогиня и дядя Эйвон расположились друг напротив друга чуть в стороне, около старинного гобелена с изображением скал и вепря — герба Окделлов. Отец Маттео занимал почетное место по правую руку от герцогини. Мирабелла зябко кутала плечи серой шалью. — Вот и вы, Ричард, — поприветствовала она сына и кивнула на единственное пустующее кресло. — Присоединяйтесь к нам. Эйвон как раз говорил о законодательстве при Раканах. Дикон упал в укрытое волчьей шкурой кресло, оттягивая неизбежное. Нет, ну как у дяди Эйвона это получается? Дик с тоской посмотрел на сестер. В такие моменты поневоле жалеешь, что ты не благородная эрэа и не умеешь вышивать. Им, конечно, тоже скучно каждый вечер заниматься одним и тем же, зато их не донимают пустыми разговорами о политике четырехсотлетней давности. «Разрубленный Змей, как же тоскливо!»***
Целую неделю Дик убеждал себя, что водить дружбу с простолюдинами — неподобающее для герцога Окделла поведение. Юноша пытался думать, что наглый деревенщина набивается к нему в друзья, но получалось не очень. Слишком хотелось иметь такого друга как Мейс. Даже с сестрами он ни разу не разговаривал так запросто и не чувствовал такого одобрения и поддержки. А ведь с новым слугой они говорили всего раз! Весна входила в раж. После утренней службы в часовне Ричард вышел на крыльцо подышать воздухом и имел удовольствие наблюдать, как Мейсон пересекает двор, направляясь к домику привратника. Навстречу слуге выскочил Карас, завилял хвостом. Джек вышел следом, сказал несколько слов. Мейс заливисто рассмеялся и начал что-то отвечать, неуклюже размахивая руками. Солнце было почти в зените — его лучи били Дикону прямо в глаза, мешая наблюдать. Закатные кошки, подумал Дикон, старик-привратник всегда был с ним на «ты», и отец никогда не имел ничего против! Он даже как-то раз спорил об этом с матушкой, хотя оба замолчали, когда увидели, что Дик притаился поблизости. — У старика нет детей, — сказал тогда отец, — вот он и привязался к нашему сыну. Я доверяю Джеку, он не допустит, чтобы с мальчиком случилась беда. Дик вдруг понял, что уже давно не навещал старого привратника. «А, к кошкам все, почему бы и не сейчас?» — подумал юноша. И они с Мейсом так заразительно смеялись… Увидев, что Ричард направляется к ним, Джек приветственно махнул рукой, а когда расстояние между ними сократилось — сгреб в охапку. Карас лизнул юноше ладонь, радостно повизгивая. — Глядите-ка, господин герцог, — весело сощурил глаза старик. — Стал такой большой да важный… Мейс на такое обращение выпучил глаза, а Дикон рассмеялся. — Здравствуй, Джек! — сказал он с довольным видом. — О чем беседуете? — Да вот, рассказывал, как доставал тебя ранней весной из мокрого сугроба, — «затянул песню» Джек. Признаться, Дикон ожидал чего-то подобного. — Ему тогда годков пять было, — повернулся он к Мейсу, — прям с головой провалился — и сидит, гордый больно, на помощь-то звать! Жуткое было зрелище! Было заметно, что Мейс изо всех сил старается не смеяться. — Неправда, эр Ричард! Он рассказывал, как Караса нашел! Дикон с детства обожал эту историю. Джек тогда был на охоте вместе с другими свитскими отца — загоняли оленя, а привратник несколько отклонился с намеченного маршрута, потому что услышал странное поскуливание, исходящее от густых зарослей кустарника неподалеку. Как оказалось, скулил непонятно как забравшийся в такую даль щенок северной пастушьей собаки. Джек подобрал тощего, ошалевшего от холода и голода зверька и выходил. Черный пес обладал безграничной даже по собачьим меркам преданностью, души не чаял в обитателях замка и явно не переносил «навозный» дух: когда после смерти Эгмонта в Надор заявились солдаты и судебные исполнители, он совершил «подвиг», вцепившись зубами в мясистую голень одного особенно толстого пристава. Дикон до сих пор иногда вспоминал с затаенным злорадством, как пристав, прыгая на одной ноге и вереща, пытался отодрать Караса от своего сапога. Через полчаса веселой болтовни и возни с собакой Дик засобирался в замок — время близилось к обеду. Мейс увязался следом, бормоча что-то вроде «капитан три шкуры сдерет». У ворот слуга вдруг окликнул его: — Ваша Светлость! Дик обернулся. Мейс неловко переминался с ноги на ногу, явно собираясь с духом. — Я хотел бы отдать вам кое-что, — наконец, сказал он. — Если, конечно, не побрезгуете. — А в чем дело? — удивился Ричард. — Вам, эээ… Вам надо пойти со мной! — выпалил Мейс. Дикон изумленно кивнул. Вскоре они уперлись в дверь одной из комнат для прислуги в восточном крыле, рядом с кухней. — Извините, один момент, эр Ричард! — Мейс скрылся за дверью, послышался шорох. Через минуту он снова появился на пороге, сверкая синими глазами. — Я не знаю, захотите ли вы ее взять, но… вот. Дик не верил своим глазам: Мейс, застенчиво улыбаясь, протягивал ему… книгу! Самую настоящую, в потертом кожаном переплете. В этот миг внутри у юноши что-то перевернулось. Он посмотрел на замершего от волнения слугу и сказал, слегка краснея: — Спасибо, но я возьму ее только при одном условии. С этого момента мы будем на «ты» и называй меня Дикон. Разумеется, когда мы одни. Лицо Мейса радостно просияло.