О туманной очевидности

Слуга помог сонному оруженосцу облачиться в черное и синее. Вообще-то, Дикон привык отказываться от подобной помощи — в Надоре это считалось признаком изнеженности, но слишком уж тугими оказались застежки, чтобы справиться с ними одной рукой. По словам пажа, Алва велел собираться и спускаться вниз. Все еще зевая на ходу, Ричард одолел лестничный пролет и вышел на двор — за то время, что он провел взаперти, глаза успели отвыкнуть от яркого солнечного света. — Вы, юноша, видимо, принадлежите к почтенному племени сов, — сказал Первый маршал, критически его оглядывая. Дик двинулся к Баловнику, но ему перегородили дорогу. От эра исходил слабый, но отчетливый запах морисских благовоний. — Скажите-ка мне честно, Ричард, — потребовал Алва, — вы способны выдержать одну небольшую церемонию во дворце, или мне снова ждать от вас сюрпризов? Вижу, вам стоило бы отдохнуть еще несколько дней, но сегодня день рождения Ее Величества, поэтому, как мой оруженосец, вы обязаны меня сопровождать. После приема можете отправляться, куда вам будет угодно, только, ради Леворукого, постарайтесь обойтись без обмороков — уверяю вас, у королевских слуг и так вдоволь хлопот. Ну, так что же, юноша? Дикон, не прекращая созерцать носки своих сапог, хмуро ответил: — Я совершенно здоров. И это действительно было так. Накануне вечером юноша чувствовал полный упадок сил, словно после долгого, выматывающего бега, однако сейчас он прекрасно выспался и рука слушалась почти совсем хорошо. Но пристальные взгляды кэналлийцев и их соберано лишили бы уверенности и человека с более крепкими нервами. Пако взял Баловника под уздцы, чтобы юноша мог спокойно забраться в седло. Почему-то Дикона не покидало ощущение, что над ним смеются. Баловник нервничал в присутствии маршальского вороного, прямо как Ричард в присутствии своего эра. Дик уже успел пристроиться слева и позади на полкорпуса, но Алва придержал коня, заставляя оруженосца поравняться с ним: — Я рассчитываю, что вы, как Человек Чести, сказали правду, Ричард, — произнес он с насмешливым видом, после чего выехал за ворота. Лицо юноши потемнело от гнева: сколько можно? Слуги уж точно еще долго будут потешаться над тем, как он жалок! Дикон медленно вдохнул и выдохнул сквозь зубы. Ничего, пускай кэналлийцы и Алва думают, что хотят. Насмешки ему не внове. Если от него требуется только не опозорить семью и эра, он как-нибудь справится. Зато герцогу, похоже, в самом деле все равно, чем будет заниматься его оруженосец, а эр Август смог успокоить опекуна и матушку! Дик с облегчением вздохнул и ощутил небывалый прилив жизнерадостности. Раз он свободен после церемонии, надо будет обязательно навестить кансилльера и поблагодарить. Может быть, удастся перекинуться с ним хоть парой слов во дворце. Отдохнувший и повеселевший, Ричард умудрился на время позабыть, что кроме кансилльера и Людей Чести дворец заполонят «навозники», да и без Дорака не обойдется, что на церемонии все наверняка будут коситься на него, шушукаться и собирать сплетни. Здание дворца юноша нашел поистине великолепным. Но эр Рокэ к окружавшей их красоте остался равнодушен, поэтому у Ричарда не было возможности разглядеть поближе внутреннее убранство. Изящные комнаты заполонили разодетые в пух и прах надушенные аристократы, их яркие наряды мельтешили перед глазами, и Дикон, напоминая себе не опускать голову, неосознанно придвинулся к Алве — единственной знакомой фигуре в толпе незнакомцев. Движения Рокэ были сильными и стремительными. Дикон с трудом поспевал за эром, который, не придавая значения шепоткам и заискивающим приветствиям, пробирался сквозь пестрое сборище придворных. Нескольких из них маршал походя успел оскорбить. Донельзя разодетый грузный, гаденько скалящийся дворянин попытался лезть с расспросами, но Алва пресек поползновения сплетника на корню. У Дика готов был вырваться наружу громкий смешок, который юноша задушил где-то в гортани. «Зачем вы обзавелись оруженосцем?» Ха! Об этом ни кошки не ведает даже сам оруженосец. Со слов Рокэ выходило, что он взял Ричарда Окделла на службу в пику кардиналу, но Дик в этом сильно сомневался: всем и без того давно ясно, что Первому маршалу никто не указ. Достаточно только посмотреть на гордый разворот плеч и высокомерную посадку головы, чтобы сделать вывод: для этого человека нет никого и ничего по-настоящему важного. И это одновременно восхищало и пугало до мурашек. Задумавшись, Дик оглянуться не успел, как вслед за своим эром очутился в приемной королевы. Алва, не оборачиваясь, прошел мимо стайки фрейлин, которые немедля замолкли, прекратили хихикать и обратились в слух, и отодвинул занавес, скрывавший от посторонних глаз будуар Ее Величества. Сидящая спиной к вошедшим Катарина встрепенулась. — Господа, — раздался ее звонкий голосок, чистый, как колокольчик, — мы рады видеть Первого маршала и его оруженосца. — Оруженосца? — Алва оглянулся и смерил юношу взглядом. — Ах да, действительно, оруженосец. Я приказал ему следовать за мной и забыл сказать, чтобы он подождал в приемной. Дикон вспыхнул до корней волос. Слова эра прозвучали как обвинение. Можно подумать, он каждый день ходит по королевским будуарам, чтобы уметь отличить их от прочих комнат! — Не беспокойтесь, — вмешалась Ее Величество, — я рада этому юноше. Не сомневаюсь, Алва, вы не станете раскаиваться в своем решении. — Ее Величество может не опасаться, я не раскаиваюсь никогда и ни в чем, — сказал Рокэ в своей пугающе-любезной манере. — Это нам хорошо известно, — вздохнула Катарина. — Но прошу меня извинить, я еще не закончила свой туалет. Кажется, вопреки сказанному, королева была им не рада. Дикон окончательно стушевался, но Алва вовсе не собирался покидать комнату, и вскоре стало ясно, почему. Алая ройя! Сказочный камень полыхнул в руках маршала, вызывая в памяти Дика неясный образ истекающего кровью сердца на фоне темного неба. Юноша тряхнул головой и обнаружил, что они с эром больше не единственные посетители королевских покоев. Его Высокопреосвященство кардинал Сильвестр прямо-таки лучился сознанием своего величия. Дикон скрипнул зубами. Вот он, источник всех его неприятностей! Кардинал не удостоил юношу, которому едва не сломал жизнь, никакого внимания и начал любезничать с Рокэ. — Первый маршал неслыханно щедр, — похвалила подарок Катарина, но ее голос и хорошенькое личико оставались печальны. Не верилось, что этой женщине сегодня исполнилось двадцать пять: королева выглядела немногим старше Айрис. — Алва носят только сапфиры и бриллианты. Алые ройи ему не нужны, — кансилльер, как и кардинал, появился неслышно. Обстановка тотчас же стала напряженной, и Дикон весь подобрался — все трое владели собой великолепно, тем не менее, воздух в небольшой комнате вдруг будто сделался холоднее. — Печально, не так ли? — оскалился маршал. — Мне принадлежит то, что мне не нужно, а другим нужно то, что им не принадлежит. — Еще печальнее, — ответил эр Август неодобрительно, — когда кому-то не принадлежит то, что должно принадлежать именно ему. Алва пожал плечами. — Это значит лишь то, что он глуп, труслив или ленив. — Или то, что его или его предков ограбили, — тон Штанцлера мог бы заморозить Закат, но маршал и бровью не повел. — Одно другого не исключает. Предки могли быть глупы, а потомки — трусливы и ленивы. Дик закоченел. Даже с учетом последних полутора лет, это была одна из самых жестоких вещей, которые он когда-либо слышал. Выходит, Рокэ Алва из тех, кто презирает всякую слабость и плюет на любые обстоятельства. Сильный бьет, а слабый виноват. Он провоцирует его своей слабостью. Кардинал преподнес Ее Величеству икону святой Октавии. С того места, где стоял Ричард, был заметен только богатый, украшенный жемчугом оклад, чему юноша порадовался. Ему и так ближайшие три года придется каждый день смотреть в невыносимо-синие глаза ее потомка. Теперь Дикон понимал, насколько безумным был план ударить Дорака кинжалом на галерее в день святого Фабиана: и пытаться не стоит, когда рядом Первый маршал. Юноша вспомнил, с какой легкостью эр швырнул его в кресло, и поморщился. «Два крыла зла», так говорил о Квентине Дораке и маршале отец Маттео во время последней надорской проповеди, на которой Дику удалось поприсутствовать, и в кои-то веки юноша был с ним вполне согласен. Справедливость не имела для этих двоих никакого значения. Катарина Ариго поднялась и, отпустив камеристок, замерла в своем кресле, сложив руки на коленях. В груди защемило от жалости — юноша знал, что означает эта поза. Королева выглядела потерянной на своем собственном празднике: за светской беседой все позабыли о ней. С тем же успехом она могла бы остаться одна. «Она и так одна», — подумал Дик. Интересно, о чем она думает, когда сидит вот так, сложив руки на коленях? Может ли вспомнить, где витали ее мысли, пока время стремительно мчалось вперед и минуты перетекали в часы? Дикон мог не всегда. Массивные украшения делали Ее Величество еще более тоненькой и хрупкой на вид. Она была прекрасна. Наверно, в другой жизни он мог бы полюбить ее, и это было бы печальное, обреченное чувство, но любовь к женщине, пускай и замужней, хотя бы не позор и не преступление в глазах общества. Дикон смотрел на королеву с нескрываемым сочувствием и подумал, что вовсе не хотел бы ничего менять. Тот год в неуютном Надорском замке был счастливейшим в его жизни, а Ричард, герцог Окделл — таков, какой есть, и, несмотря на все презрение, позор, жестокость и запреты, несмотря на то, что всего этого он вполне заслуживал, несмотря на утраченное достоинство и осуждение со стороны родных, таким он и останется. Бедняжка Катарина! Она тоже пленница — замужем за человеком, которого не любит. Его самого ждала бы похожая участь, но у него еще есть надежда: шанс доказать, что Ричард Окделл, каков бы он ни был, может быть полезен своей провинции и своей стране. Трое вельмож продолжали обмениваться деланными любезностями, когда вошел король. Бледный, обрюзгший мужчина с пустым, ничего не выражающим лицом — как же он не похож на своего деятельного предка! Дикон был вскормлен ненавистью к династии Олларов, но при виде Фердинанда, который смахивал на попавшего в рыболовную сеть жирного карпа, в груди у юноши неожиданно снова шевельнулась жалость. В какой момент было решено, что этот человек не способен править сам? Как не потерять себя, когда из тебя лепят послушную куклу, — подпишите это, сядьте, встаньте, не смейте опускать глаза? Алва, Дорак и королевская чета — две маленькие марионетки, вынужденные молча плясать под дудку кардинала. Кем стали бы эти двое, принадлежи они себе? Фердинанд Второй производил впечатление ожившего мертвеца, таким сонным и стеклянным был его взгляд. Катарина как будто все время чего-то боялась — сплошь трогательные движения застигнутой врасплох лани. И рядом — герцог Алва, жестокий, непредсказуемый, но полный жизни, и Квентин Дорак, упивающийся собственной властью. Зрелище угнетало. Лишь присутствие кансилльера немного обнадеживало — эр Август оставался чуть ли не единственным человеком в Олларии, проявившим к юноше доброту и заботу. Но он даже не кивнул Дику в знак приветствия. Неужто что-нибудь случилось?

***

Как только Алва дал понять, что присутствие оруженосца ему более не требуется, Дик с облегчением сбежал назад в особняк. Обстановка, царящая на приеме, выматывала. А эр Август даже не подал виду, что они знакомы. Полночи Дик, вместо того чтобы спать, промаялся сомнениями. Наверно, господин кансилльер все-таки за что-нибудь сердится на него. Терять расположение единственного человека в Олларии, который был с ним ласков и помогал ему, из-за недоразумения с рукой очень не хотелось. Следовало нанести Августу визит и объясниться. Дикон хорошо помнил дорогу в дом кансилльера в Огородном предместье. Им необходимо было поговорить: мало того, что желание выразить признательность никуда не делось, так еще не давало покоя увиденное и услышанное во дворце. Ричард чувствовал, что вконец истреплет себе нервы, если не разберется хоть немного в том, что за человек его эр и каких жестокостей от него ждать. В таких вещах знать лучше, чем не знать — Дикон усвоил это уже давно. В Лаик советы кансилльера очень пригодились, эр Август давно при дворе, он должен суметь хоть чуть-чуть прояснить всю эту путаницу. Юноша поглядел из окна на снующих из конюшни и обратно слуг-кэналлийцев. Можно ли доверять словам Рокэ и действительно ехать, куда ему будет угодно? Дик подозревал, что слуги не станут его слушать или что Алва приказал следить за ним. Но эр сам заявил, что оруженосец может встречаться с кем захочет, а Штанцлер был другом отца… Вспомнился Арно. Интересно, что сказал бы однокорытник, услышав, что Дикон носа не кажет из особняка из-за смутных подозрений? «Да ну, к Чужому этот бред, Дик!» — вот, что бы он сказал. Хватит колебаний! Окделлы — не трусы! Нужно завтра же навестить эра Августа. Если бы не он, матушка точно не была бы столь снисходительна к «позору семьи».

***

Вопреки всем опасениям, конюх — кажется, Пепе? Дик не был уверен, кэналлийцы для него были все на одно лицо — на просьбу оседлать Баловника спокойно кивнул. Оруженосец соберано действительно мог отправляться, куда заблагорассудится, и никто не станет чинить ему препятствий. Дикон расправил плечи и легонько, на пробу, приподнял уголки губ. Эр Рокэ не солгал ему — он не пленник в этом доме. Значит, потом даже можно будет посмотреть столицу… Свобода — какое пьянящее чувство! После вчерашнего выезда во дворец улицы, полные простого люда, спешащего по своим делам, почти не пугали. К тому же, юноша был верхом, возвышаясь над женщинами с плетеными корзинками, полными снеди, над громко кричащими зазывалами, над стайками озорных ребятишек. Окделлский жеребчик из-за шума подергивал ушами, но Дику всякий раз удавалось его успокоить. А ведь кэналлийские слуги просто обожают Рокэ, подумалось юноше. Выходит, их он не третирует, зато маршал никогда не преминет оскорбить оруженосца, а королева… В Лаик говорили, что Ворон — ее любовник, но Ее Величество, похоже, не любит, а боится маршала. Почему она боится? Маршал обижает ее? Кем нужно быть, чтобы обижать эту хрупкую и слабую женщину? Ричарда Окделла Алва не выносит из-за отца — пускай, но что могла сделать герцогу Катарина Ариго? Неужели дело только лишь в родословной? Как гадко! Ее Величество уже наказана за принадлежность к Людям Чести. Заложница на троне… Мысль о том, что можно забавы ради обидеть беззащитную женщину, казалась Дику кощунственной. Однако надежды Дика на то, что разговор с Августом Штанцлером хоть что-нибудь прояснит, не оправдались. В этот раз беседа вышла невеселой. Кансилльер принял его, как всегда, радушно, и у юноши камень с души упал. Эр Август не сердится! Он просто не хотел подставлять их обоих под удар — вполне объяснимо. — Ты сильно рискуешь, приходя сюда вот так… Впредь лучше жди, пока я сам тебя найду. — Простите, эр Август, — Дикон виновато сник. — Но мне очень нужно было поговорить с вами. — Ничего, — улыбнулся кансилльер. — Я всегда рад тебя видеть. Раз уж ты здесь, почему бы нам не отобедать, мой мальчик? Потолок в столовой был низковат, а окна — слишком маленькие, из-за чего комната казалась несколько мрачной, но добродушие Августа Штанцлера Дик не променял бы на всю роскошь особняка Алва. Слуги в серо-зеленых ливреях принесли зажаренных на вертеле куропаток с яблоками и кагетское вино. Когда первый голод был утолен, кансилльер спросил: — Ну, Ричард, что именно ты хотел узнать? Вопрос, интересовавший Дика, имел довольно деликатное свойство, и юноша замешкался. — Эр Август… В Лаик говорили, что королева и Ворон… После вчерашнего приема я не мог не спросить… Это правда? Эр Август нахмурился. — Я должен сказать, что не согласен с твоей матерью, Ричард, хоть она и прекрасная женщина. Они с господином Лараком слишком оберегали тебя от правды. — Дикон постарался кивнуть как можно убедительнее. «Оберегали» — не то слово, которое бы он использовал. — Но, видишь ли, жизнь — не рыцарская баллада. Легко оставаться чистым, безвылазно сидя в провинции, но в столице наивность может подвести под удар как тебя самого, так и тех, кто тебе верит. Ты это понимаешь? — Да, разумеется, но… — Если понимаешь, то ты не осудишь Ее Величество. Слухи верны, все дети Катарины Ариго — от Первого маршала. Бедной девушке пришлось на это пойти, у нее не было выбора — Фердинанд не способен быть отцом, да и уж лучше кровь Алва, чем Олларов. Кстати, по кодексу Франциска, если вдруг король не оставит наследников, на трон должны сесть Повелители Ветра. Но ты это и без меня знаешь. — Да, — юноша глотнул вина. — Король тоже… «…знает об этом?» — хотел спросить Дикон, но господин кансилльер перебил его. — Любовник маршала? Да, верно. Алва иногда развлекается с мужчинами… Дик поперхнулся. Красное кагетское угодило не в то горло, и юноша закашлялся. — Эр Август! — Ричард, я знаю, как это звучит. История мерзкая и гнусная, но тебе нужно осознать, с кем ты оказался под одной крышей. Тут дело даже не в похоти, Ворон просто любит унижать других, а особенно — Людей Чести. Не стану скрывать, я боюсь за тебя. Алва уже опозорил одного юношу из хорошей семьи просто от скуки. Ужасный был скандал… Разумеется, молодой человек и сам был виноват, следует помнить о чести семьи, к которой принадлежишь. — Что с ним стало? — осторожно спросил Дикон. Кансилльер вздохнул. — Что обычно бывает в таких случаях, Ричард? Несчастный юноша действительно влюбился в маршала, а тот лишь забавлялся с ним. Родственники призывали молодого человека одуматься, но он продолжал упорствовать, и им пришлось… Да, — эр Август с сожалением покачал головой, — печальная история. Что это с тобой, мой мальчик? — посмотрел он в упор на побелевшего Дика. — Понимаю, разговор не из приятных, но тебе следует знать, на что способен Ворон. Он тебя хотя бы не убьет, но поддержки и защиты от такого эра не дождешься. И лучше тебе не попадаться ему на глаза, когда он пьян. Вообще, чем меньше вы будете видеться, тем лучше — стоит дать людям понять, что герцог Окделл выполняет свой долг и ничего больше. Если будешь ходить за Вороном хвостом, рано или поздно поползут слухи о том, что Рокэ Алва развратил сына Эгмонта… Сердце забилось у Дика в горле. Почему кансилльер завел речь о таких вещах? Он что-то знает? Кто мог сообщить ему? Эйвон? Матушка? Выходит, эр Август, как все остальные, считает, что… Дикон и не подозревал о дремлющей в нем надежде на принятие, пока эту надежду не выдрали с корнем. Что бы он ни сделал, как бы ни старался — если Люди Чести узнают его тайну, он сделается парией. Хватит себя жалеть. Пусть так, пусть ему не дадут права быть самим собой, но дело, за которое они борются — справедливо. — Эр Август, у меня была ранена рука, и Рокэ Алва ее вылечил. — Кэналлийцы прекрасно разбираются в ранах, тут тебе и в самом деле повезло. Но, — голос кансилльера сделался взволнованным, — я все еще беспокоюсь, что от тебя захотят избавиться. Дорак так просто не отступит. По иронии, безопаснее всего тебе было бы в особняке, но ты не можешь проводить все время у Алвы — начнутся сплетни… Дикона начала утомлять эта тема. — Эр Август! — Молчи! — вдруг прикрикнул тот. — Я понимаю, — добавил кансилльер более спокойно, — этому не бывать, но чужим людям рты не закроешь. Это Рокэ Алва может плевать на то, что о нем говорят, — он не станет говорить ни да, ни нет, но так, что все решат — да. Ладно, хватит об этой грязи… — Август снова тяжело вздохнул. — Тебе стоит использовать время у Алвы с толком. Я знаю, у его отца была прекрасная библиотека — сейчас ею никто не пользуется. Ты должен вести нормальную жизнь молодого человека, Ричард. Выходить в город, заводить знакомства, ухаживать за девушками. — Юноша еле удержался от того, чтобы поморщиться. — Но никаких стычек и дуэлей! — Я понимаю. — И лучше никуда не ходи в одиночку. Эстебан Колиньяр в Олларии, а он тебя ненавидит. Из зависти, я полагаю. — Но он был первым унаром! Он богатый, знатный… — Дик был искренне удивлен. В «загоне» Колиньяр издевался над ним от нечего делать, но в столице полно развлечений, особенно для людей с деньгами. — Ничего удивительного здесь нет, мой мальчик. Эстебан восхищается Алвой, а тот берет в оруженосцы Ричарда Окделла. Маркиз Сабве лучше тебя в фехтовании, а значит, ты не должен с ним драться ни в коем случае! — Но не ответить на вызов — значит уронить честь Окделлов, — непонимающе ответил Дик. — Именно поэтому нельзя позволить ему навязать тебе дуэль, — отрезал эр Август. — Тебе не следует отлучаться из дома Алвы без Реджинальда и его друзей. И нужно избегать стычек с «навозниками» и держаться от Рокэ подальше. — Не беспокойтесь, эр Август. — Сказал Дикон. — Господин Первый маршал говорил со мной всего дважды. Он редко бывает дома. Штанцлер кивнул. — Верно, Алва интересуется только войной, лошадьми, оружием, женщинами, но больше всего — собственной персоной. Твоему эру ни до кого нет дела, Ричард, потому что он может себе это позволить. Ты должен помнить, что Кэналлоа в свое время присоединилась к Талигойе на весьма выгодных для нее условиях. После прихода узурпатора Алва сохранили за собой право отделиться от Талига, не допускают вмешательства короны в дела Кэналлоа и в то же время поддерживают дружественные отношения с Багряными землями. При таких условиях даже Дорак не в силах диктовать волю Первому маршалу и вынужден заискивать перед ним и мириться с его спесью. К тому же, кардинал привык опираться на его военный талант. Дикон поднял кубок и сделал еще один осторожный глоток. — Эр Август, как вы думаете, зачем Алва… — Зачем он тебя взял? Об этом можно лишь гадать, увы, — покачал головой кансилльер. — Возможно, решил развлечься. Или отомстить. Дик внутренне содрогнулся. Маршальская месть внушала большие опасения. Хотя… Дик призадумался. Если судить непредвзято, эр Рокэ пока не сделал ему ничего плохого — напротив, даже помог, пусть и в своей злой и оскорбительной манере. Впрочем, еще не вечер. — На приеме его спрашивал об этом какой-то маркиз, и по его словам выходит, что Ворон взял меня назло Дораку, но я сомневаюсь… — Уверяю тебя, Ричард, это вполне возможно, — не согласился эр Август. — Алва любит демонстрировать, что никто ему не указ, а взяв тебя в оруженосцы, он поставил на место кардинала, выставил трусами Людей Чести и отомстил Ги Ариго… — А что сделал граф? — не понял Ричард. — Он купил у охотников из Мон-Нуар ворона, держит его в клетке и учит говорить. Я предупреждал Ги, что не стоит злить Рокэ, но он не слушал, и вот, теперь маршал решил отыграться на сыне Эгмонта, лучшего друга Ги. — Лицо кансилльера приобрело выражение глубокой скорби. — Прости меня, Ричард. Я должен был, как маршал Фок Варзов, просить короля отпустить тебя в Надор, к больной матери. — Нет! — вырвалось у Дика. Возглас получился слишком громким в тишине столовой, от неожиданности брови эра Августа поползли вверх. — Ведь матушка здорова, — постарался умерить тон юноша, теперь благодарный, что в комнате не хватает света — сидящий напротив вельможа не мог заметить, как его затрясло. — Вы сами писали ей, что для меня будет лучше остаться в столице. Не вините себя, — Дик попытался улыбнуться, — напротив, я вам очень благодарен. Какую пользу я принес бы Людям Чести, сидя в родовом замке? Эр Август улыбнулся в ответ. — Ты очень похож на отца, Ричард. Я рад, что ты не забываешь о долге. Что ж, мы подумаем, как быть дальше, а пока наберись терпения и постарайся получше узнать столичную жизнь. Они встали из-за стола, и Дикон, откланявшись, вышел. Разговор оставил неприятный осадок, кроме того, юноша так и не выяснил ничего определенного: эр так и остался загадочным и непредсказуемым. А уж слухи о Рокэ и его «гайифских развлечениях»… Дик прекрасно понимал, что Рокэ жесток и опасен, взять хоть услышанное в будуаре королевы, но так обойтись с любящим тебя, пусть даже и без взаимности, человеком… Однако кансилльер зря боится за него. В том, что он-то Алву не интересует, Дик был уверен. Равно как и в том, что такого, как Алва, не способен заинтересовать король. Странно, что эра Августа ввели в заблуждение грязные сплетни. Дик видел короля рядом с Рокэ — более абсурдную любовную связь трудно было себе представить. Лечь в постель с маршалом будет рад практически любой — он красив, богат, знатен и наделен властью. При таком раскладе он и не взглянет в сторону своего неказистого оруженосца — ему это не понадобится. Что до унижений, Алве и тут вовсе ни к чему прибегать к насилию, он прекрасно обходится другими средствами. Спать со своим эром Дикон не собирался и сомневался, что тот вдруг решит взять юношу против его воли. За какими кошками Рокэ идти на такие ухищрения, чтобы унизить нынешнего герцога Окделла? Дик сам себя уже неплохо унизил. Алва наверняка презирает его и считает слабаком — а Дикон прекрасно знал, что надругательство имеет смысл, только когда нужно сломать сильного.

***

Несколько дней после визита в дом Штанцлера прошли спокойно, но юноша чувствовал себя немного виноватым — он не выполнил почти ни одной просьбы эра Августа. Исключением было требование «держаться подальше от своего эра», потому что Рокэ все время где-то пропадал — порой даже не ночевал дома. Иногда юноша размышлял о том, что это означает для Катарины Ариго и сожалел о ее судьбе. Дикон беспрепятственно слонялся по особняку в надежде отыскать библиотеку. Читать чужие книги без разрешения было неучтиво, но Алва четко дал понять, что оруженосцу не следует его беспокоить, а подойти к Хуану было боязно — управляющий соберано оказался жутким, мрачным типом с густыми насупленными бровищами. Так что Ричард надеялся набрести на библиотеку случайно и тем и отговориться. Бродить по дому на улице Мимоз Дику нравилось. Пару раз он, увлекшись, даже забыл спуститься к обеду. Слуги, если юноша вообще на них натыкался, его не замечали — Ричард представлял, что он невидим. И еще Дик обнаружил довольно много мест, где можно спрятаться: крохотный закоулок в конце коридора, неподалеку от отведенной ему комнаты — рядом висело большое, до пола, зеркало, в которое можно было наблюдать за всеми, кто проходит по этому коридору и стучится в комнату оруженосца, чтобы обнаружить, что его там нет; большущий чердак; ступеньки в пустой подвал, зачем-то скрытые за гобеленом. Сказывалась надорская привычка. В замке порой удавалось укрыться от всех в одном из излюбленных мест и немного отдохнуть. От матушки потом сильно доставалось, но постоянно находиться на виду порой было выше его сил. Эр Август велел вести себя, как положено нормальному молодому человеку в столице, но Дикон не спешил выходить за ворота и осматривать окрестности. Кансилльер, кроме прочего, сказал не ходить никуда без Наля, а где живет кузен и как его разыскать, Дик не знал. Наль первым прислал записку. Он приглашал сходить в таверну «Острая шпора», где проводили петушиные бои. Кузен сообщил, что он и его друзья будут ждать Дика у ворот особняка в пять часов пополудни. Юноша вздохнул. Герцогу Окделлу теперь и веселиться нужно было по обязанности, и не важно, интересны ему петушиные бои или нет. Времени до встречи оставалось немного. Дикон пригладил ставшие дыбом волосы — у юноши выдалось тоскливое настроение, и он проводил день, валяясь на кровати в попытках выбросить из головы неприятные мысли. Ведь все-таки свободы у него прибавилось. И его больше не трогают. Казалось бы, просто замечательная обстановка, но меланхолия отчего-то не отпускала. Дик скучал по Мейсону. Потому и идти никуда не хотелось. Хотелось дальше лежать одетым на постели, таращить глаза в потолок и мечтать. Дикон мысленно ворошил свою маленькую коллекцию теплых воспоминаний: как кололась бородка отца, когда он склонялся, чтобы расцеловать их с Айрис; как Эдит и Дейдри обхватывали его ручонками за пояс, когда были совсем маленькими; как сияли глаза Мейса, когда Дик первым потянулся к нему за поцелуем; как однажды вечером год спустя он отыскал под подушкой смятый клочок бумаги: «…ты мой брат, и я люблю тебя, что бы ни случилось». Когда Дик вышел на улицу, Наль и двое его приятелей были уже на месте. Раззнакомившись, молодые люди не спеша направились к таверне. — Какой породе петухов отдаете предпочтение? — немедленно спросил высокий и красивый, с румянцем во всю щеку Дитрих, и Дикон замялся. В петушиных боях он ничего не смыслил. Кузен и другой его друг, Леон, затеяли перепалку, из которой юноша старался вынести для себя хоть что-то полезное. Когда они, наконец, пришли, у него голова уже раскалывалась от количества новых сведений о разных видах бойцовых птиц. А нужно было еще помнить о том, какое он производит впечатление на новых знакомых, чтобы зарекомендовать себя. Дик опять вспомнил Мейса, и стало грустно. Как легко ему было рядом с ним — можно было поделиться чем угодно, и не приходилось обдумывать каждое слово. Бои, как ни странно, увлекли, и Дикон даже выиграл несколько таллов, но вечер испортило появление Эстебана. Пришлось уйти. — Я заберу выигрыш! При встрече отдам! — крикнул Наль на прощание. Дик поспешил к выходу. В лицо дохнуло ночной прохладой, ветер растрепал непослушные, уже начавшие отрастать волосы. Он правильно сделал, что ушел. К кошкам этого мерзкого Колиньяра с его намеками! Пройтись пешком в одиночестве, когда улицы Олларии уже опустели, — как раз то, что ему сейчас необходимо. Юноша едва успел заметить, что больше не один. Непроглядная темень улочек Старого Города оказала Дику дурную услугу. Нападавших было пятеро, однако все закончилось так быстро, что Дикон даже не смог толком испугаться — двоих уложили выстрелы, остальные сбежали, а спаситель пожелал остаться неизвестным. — Дикон! — подоспевший кузен вконец запыхался. — Живой? — Да. — Дик потихоньку приходил в себя после знатной встряски. Молодые люди мрачно переглянулись. Ричарда пытались убить. Эр Август был прав — Дорак приставил к нему соглядатаев и нанял бандитов. Больше некому.