***
Поскольку Дик отпросился до вечера и наврал с три короба о «важных делах», отправиться в особняк монсеньора было бы глупо. Что ж, придется побеспокоить кузена — после неудачного покушения эр Август стал еще подозрительней и строго настрого запретил юноше бродить по столице одному. Зря все-таки он вспылил. Сам виноват, что такой паршивый наездник и не смог приструнить Баловника. Дик не мог до конца разобраться, на кого именно злится: на Алву с его глумливой укоризной или на себя за то, что в ответ на просьбу ожидал унизительного отказа или удара, но все равно стал просить. Маршал сказал, что ему безразлично, оставит Дикон лошадь или нет, но таким тоном, словно бы то, что юноша дорожит надорским короткохвостым — непозволительная сентиментальность. Сам-то, небось, привязан к своему Моро с его бешеным норовом! В том, что на самом деле не столько рассердился на Рокэ, сколько испугался, потому что тот напомнил ему мать, юноша не признавался даже себе. Наль не смог скрыть досады при виде Ричарда. — У тебя были другие планы? — поинтересовался Дикон извиняющимся тоном. — Прости, я не хотел помешать. Родственник заверил, что все в порядке и он в состоянии уделить Ричарду немного времени, но тот все равно чувствовал себя виноватым, поэтому предоставил кузену выбирать, куда он хочет отправиться. — Айрис тебе больше не писала? — спросил юноша по дороге в «Солнце Кагеты». Наль наморщил переносицу в легком недоумении. — Нет. Я думал, тебе писала. — Я получил письмо от матушки. Больше ничего, — вздохнул Дикон. Сестра обещала прислать весточку, когда он переберется к своему эру, но, возможно, ожидать, что герцогиня Мирабелла вдруг позволит Айри открыто вступить с братом в переписку, — слишком опрометчиво с его стороны. А ведь интересно, как поживают девочки, старая Нэн и Дейзи, все ли у них хорошо… — Не огорчайся, Дикон, — пробормотал Наль. — Уверен, в Надоре все по-прежнему. Что с ним станется? Не вешай нос, все-таки развлекаться идем, а не на похороны. Вот увидишь, мясо в «Солнце Кагеты» — это что-то! Они его вымачивают в вине, а потом нанизывают на такие специальные штуки и пекут на угольях… Юноше захотелось послать родича с его мясом к кошкам, но он тут же устыдился своих мыслей. Кузен просто хочет его поддержать: вечно у него еда — лекарство от всех бед. И потом, он ведь не знает, что дела в Надоре давно обстоят совсем не так, как он запомнил. Все-таки Наль ни капельки не похож на Эйвона: смешной, пухлощекий, кузен неторопливо плелся рядом вразвалочку — Дику приходилось сдерживать шаг, чтобы ненароком не обогнать его. И ни намека на Эйвоновскую строгость — только спокойное добродушие. Людей вроде Наля многие не принимают всерьез, а зря — они надежные друзья, с такими не пропадешь. — Ну все, пришли. Нам сюда, — указал родственник на вход в трактир. Народу внутри собралось немного, отсутствие извечного трактирного гвалта делало обстановку спокойной и уютной. Дикон и Наль заняли стол подальше от входа. Но не успели молодые люди заказать еду, как в заведение — как всегда, в сопровождении приспешников — ввалился Эстебан Колиньяр — последний человек, которого Дик хотел видеть когда бы то ни было, исключая лишь матушку, Эйвона Ларака и Квентина Дорака. — Дикон, прости, — шепотом затараторил побледневший Наль, — я и представить не мог, что они заявятся, иначе не пригласил бы тебя сюда! За тобой точно следят! — Пустяки, — сказал Ричард, хотя в глубине души был согласен с родичем. Колиньяр внимательно осматривал зал, словно кого-то искал — не стоило особого труда догадаться, кого именно. Едва завидев юношу, «навозник» вальяжной походкой двинулся по направлению к их с кузеном месту. — Ричард Окделл! Какая встреча! — оскалил зубы в пародии на любезность бывший однокорытник. «Кого-то он мне сильно напоминает?» — отстраненно подумал Дик, стараясь не паниковать. — Я, кажется, чему-то помешал? — осведомился Эстебан, выразительно оглядев их с Налем. — Не помешали, — прошипел юноша, не обращая внимания на то, что кузен пихает его толстым локтем в бок. Надо было во что бы то ни стало перевести беседу в безопасное русло. — Монсеньор отпустил меня до самого вечера. — Тогда предлагаю после обеда переместиться в «Руку судьбы» и сыграть в кости. Дикон замешкался. Следовало отказаться, но так, чтобы Колиньяр не смог продолжить свои грязные намеки. Однако в голову, как назло, не приходило ни одной удачной отговорки. Вмешавшийся Наль все испортил. — Мы не можем, — резко возразил он, — у нас важная встреча. — Может быть, дело в том, что герцог Окделл предпочитает другие развлечения? — голос Колиньяра сочился угрозой. Ричард не дал ему договорить. — Я не против скоротать время за костями, — юноша надеялся, что слова прозвучали лениво и устало. Крышка западни с треском захлопнулась. Лучше всего было бы не иметь дела с первым из унаров, но теперь уже слишком поздно. — Замечательно, — в красивых темных глазах Эстебана сверкнуло затаенное ликование. — В таком случае, буду вас ждать, герцог. Едва «навозник» оставил их наедине, Наль принялся донимать Дика, которому и без того было не по себе, очередной нотацией. — Зачем ты согласился? У Колиньяров полно денег, он может проигрывать по-крупному, а ты — нет! Что бы сказала герцогиня Мирабелла об азартных играх? — Ты же водил меня на петушиные бои, — парировал Дикон, понемногу начинающий «закипать». Он бы и не согласился, придержи кузен язык за зубами! — Это другое, — возмущенно начал доказывать Наль, хотя, на взгляд Дика, это было примерно то же самое. — Откажись! — потребовал кузен в довершение тирады. — Не выйдет, я дал слово. Я могу проиграть десять таллов, обещаю, что не больше.***
Дикон просадил все деньги, что у него были. Сначала он порывался бросить игру и уйти, но ему живо намекнули, что Окделл сегодня так просто не отделается. — Ваша ставка, герцог, — каждый раз требовал Колиньяр, бросая на Ричарда угрожающий взгляд исподлобья, и юноша понял: Эстебан не успокоится, пока не унизит его перед всеми. Причитания Наля о бедственном положении Надора не облегчали ситуацию. Кузен, даже не подумавший умерить тон, лишь ставил Дика в еще более неловкое положение. — Достаточно, пойдем! Ты опоздаешь, и Первый маршал будет недоволен… — «Он будет недоволен и отрежет тебе что-то», — запел фривольную песенку Северин, отчего Ричарда едва не бросило в дрожь. Он сердито вырвал у Наля руку. — Ты что, Дик? — изумленно захлопал глазами родственник. — Разве не видишь — он плутует! Никто не может все время выигрывать в кости, это чистый жребий! Дикон и сам это понимал, но остановиться не мог — из двух зол выбирают меньшее. Он раз за разом бросал кости, и некоторое время спустя с удивлением обнаружил, что втянулся. Юноша хотел раствориться в этой игре, забыть о том, кто он и кто вокруг, и у него получалось. Сейчас он был почти благодарен Колиньяру. Выигрывал ли он, проигрывал ли — значения уже не имело. Остался только азарт, дарящий пьянящее чувство свободы. К тому же, то ли Эстебан услышал слова Наля, то ли Дева Удачи, наконец, соблаговолила обратить на юношу свой взор — Дикон немного отыгрался. Конечно, успех не продлился долго. Выигранные восемнадцать таллов таяли на глазах, жалобы кузена становились все громче, а взгляд герцога Окделла — все безумнее. Было нечто завораживающее в том, чтобы шагать навстречу собственной погибели. Когда Ричард вознамерился разом спустить последние пять таллов, Наль не выдержал: — Ты с ума сошел! Я, как старший, запрещаю тебе играть! Ты позоришь нас всех! Герцог Окделл, вы позорите нас всех одним своим существованием! …от вас все равно не будет проку… Остается надеяться, что к наследникам не перейдут ваши… предпочтения… Своей неудачной репликой Реджинальд Ларак окончательно разрушил фундамент, на котором покоилось и без того хрупкое здание душевного равновесия Дика. Ярость черной удушливой волной захлестнула юношу. — Тем не менее, я — глава рода! Я, а не ты, и не твой отец, и я буду делать то, что считаю нужным, а позорит вас это или нет — уже не моя забота! Позже Дикон будет в ужасе от того, что на него нашло, но сейчас юношу было не остановить. Он содрал с пальца перстень Окделлов и бросил на стол. В это мгновение он ненавидел фамильное кольцо и все, что оно собой олицетворяет, — пожалуй, если бы не кости и ставки, он с огромным удовольствием швырнул бы его прямо в мерзкую рожу Колиньяра или недовольную — Наля. Разумеется, он проиграл. Оставалось лишь встать и выйти. Дик так и поступил, и когда он поднимался из-за стола, его глаза встретились с глазами Эстебана — взгляд Колиньяра горел злобным торжеством.***
Назад в дом на улице Мимоз Дикон гнал коня галопом, закусив губу от напряжения. У него осталось только одно желание: поскорее забиться в какой-нибудь угол, скрыться от всего мира — а сейчас юноше отовсюду мерещились взгляды, полные осуждения — и попробовать хотя бы на полчаса забыть о содеянном, притворившись, что его нет, отрешившись от всего. Как только Пако взял Баловника под уздцы, Дикон бросился внутрь и, едва достигнув спасительного укромного уголка в коридоре, съежился прямо на полу, как нашкодивший щенок. От осознания, что никто не увидит его в эту минуту, никто и не подумает искать его здесь, сразу стало легче. Но отчаяние не спешило оставлять юношу в покое. Дик вцепился пальцами в волосы. Герцог Ричард Окделл, человек-провал. Не смог остаться честен и добродетелен, не смог защитить близких и уберечь любимого человека, не смог противостоять Эстебану и его шайке. То, что он сотворил, даже хуже, чем подлость, — это предательство по отношению ко всем — семье, Людям Чести, памяти отца, и в том числе к самому себе. Дика пугали эти гневные вспышки — неужели сердцевина его настолько гнила изнутри, что он способен, не отдавая себе отчет, совершить любую мерзость? Что с ним происходит? Да, он вынужден был ввязаться в безнадежную игру, но не подозревал, что настолько потеряет голову. Неудержимая вспыльчивость, когда он, подобно горному селю, сметает все на своем пути, даже хуже, чем потерянные часы, полные звенящей пустоты и отрешенности. Особенно стыдно было перед Реджинальдом. Юноша вспомнил, как мысленно обвинял в своих злоключениях родственника: ах, да если бы он молчал… Да разве это Наль виноват в том, что Дик себя скомпрометировал и дал Колиньяру повод для шантажа? Будь Ричард таким, как все нормальные люди… А что он наговорил бедняге вслух… Пожалуй, из кузена и правда вышел бы Повелитель получше. Он — настоящий Человек Чести и верный товарищ, и не способен забыть о долге, не то что Дикон. За тоскливыми размышлениями юноша не замечал, как в коридоре потихоньку сгущается полумрак, как проносятся мимо слуги, вооружившиеся свечами. Он сидел, скорчившись, а вечерние тени собирались в ямочках у него под скулами, трепетали на ресницах, пропитывались гнетущим Дика горьким раскаянием. Нужно было каким-то образом возвращать фамильный перстень. Если вдруг матушка прознает об этой истории, быть большой беде: она предупреждала, что не потерпит кутежей, пьянства и разврата, в которых погрязли столичные дворяне. Но Дик остался без гроша, а принимать подачки монсеньора — унизительно, после всех бестактных выпадов об Окделлах и их бедности… Тем не менее, выкупить кольцо жизненно необходимо. Остается только пойти с повинной к эру Августу — друг отца имеет полное право сердиться, но он, скорее всего, поможет в беде, а уж Дикон как-нибудь обязательно вернет ему долг. Негоже так платить кансилльеру за всю его доброту, только деваться некуда. Хотя, почему же некуда? Можно разобраться с Эстебаном один на один, прежде чем впутывать в свои дела Августа Штанцлера. Дик заварил эту кашу — ему и расхлебывать, а спихивать проблемы на других — гнусно. У кого бы спросить адрес цивильного коменданта Олларии? Ричард шевельнул затекшими конечностями, поднимая в воздух облачко пыли. В носу тут же защекотало. — А-а-пчхи! Рядом послышались шаги, и пол у его ног затопила желтая, как растопленное сливочное масло, лужица света. — Прохлаждаетесь, юноша? Дикон вскочил, как ужаленный. — Монсеньор! Я… Алва, одетый в придворное платье, в правой руке держал канделябр и загадочным образом умудрился при этом не закапать пенящееся кружево манжет свечным воском. Отблески пламени подсвечивали лицо маршала, превращая его в жутковатую маску с темными провалами глазниц. От такого пристального внимания у Дикона возникло ощущение, будто эр видит его насквозь. — Вы не явились в назначенное время, и вот уже три четверти часа как вас все разыскивают. Кто бы мог подумать, что оруженосцы имеют обыкновение теряться? — вопрос был чисто риторический. — Могу я узнать, чем вас не устраивает ваша комната? — а вот это уже настоящий вопрос, но Дик скорей бросился бы в Данар, чем стал признаваться монсеньору, почему его обнаружили в таком странном месте. — Я прошу прощения за опоздание, — поспешил извиниться юноша. — Это мы с вами еще обсудим. А пока ступайте переодеваться. Я жду вас внизу. Дикон собрался в рекордный срок, обошлось даже почти без возни с застежками, и ринулся вниз, громко захлопнув за собой дверь. Маршал точно накажет его за опоздание, это ясно как день, но хоть бы он не заметил отсутствия родового кольца у него на пальце! Во дворе ждали оседланные лошади. Когда Дик подошел, Алва о чем-то говорил с Пако. Юноша заложил правую руку за спину, стараясь держаться невозмутимо. — Что опять приключилось с вашей рукой, Ричард? — немедленно последовал вопрос, хотя, Дик готов был поклясться, эр не удостоил его и взглядом. — С какой рукой? — С правой, — Рокэ протянул ладонь и выжидательно вздернул бровь. — Ну же, юноша! Дикон нехотя вынул руку из-за спины и вложил в протянутую ладонь. Алва нехорошо сощурился. — Так-так, похоже, все на месте, за исключением родового перстня. Где вас угораздило потерять семейную реликвию? Ричард потерянно молчал. — Я жду ответа. Что-то в спокойном голосе Рокэ заставило его выдавить: — Я проиграл кольцо в кости. — Ричард, вы неподражаемы! — рассмеялся маршал. — Кажется, вашей посредственной лошадью вы дорожите больше, чем фамильной честью. Очень похвально! Странно, что вас не угораздило проиграть еще и кинжал. И кто же счастливый обладатель перстня Окделлов? — Вас это не касается! — заскрежетал Дикон, словно игрушка с заводным ключиком. — Со своими делами я разберусь сам. Изящные пальцы с силой, до боли сдавили запястье, и несчастный оруженосец замер, как парализованный. — О, вы уже разобрались, юноша. Дерзить старшим нехорошо, но, так и быть, я вас прощаю, — Ричард понимал, что надо сопротивляться, но стальная хватка лишала воли. Завтра на тонкой кожице появятся синяки… — Попробуем еще раз. Кто вас обставил? «Оставьте меня в покое!» — хотел закричать Дик, — «Вы же сами сказали, что оставите меня в покое!» — Эстебан Колиньяр, — сказал он вслух. Маршал хмыкнул и разжал пальцы, чтобы снять одно из своих многочисленных колец. — Пока не вернете ваш перстень, будете носить мой. Дикон молча взял протянутую вещицу. Черный продолговатый карас немножко смахивал на проигранный. — Живее, юноша! Надевайте, и поехали, — поторопил Рокэ, уже гарцующий на Моро. — Вы и так сегодня потеряли уйму времени. Дик удрученно повиновался. "Конь из Надора" опять разнервничался в присутствии маршала и его мориска, что мешало нормально забраться в седло. Пако опять придержал Баловника, чтобы спасти юношу от позора. «На самом деле ничегошеньки не изменилось», — подумал Дикон.