Город в картонной коробке (Рождественская петля)

Кенма стоял перед зеркалом и пытался завязать себе галстук. Когда вчера вечером ему пришло письмо о том, что завтра будут похороны Юи, то настроение парня снова ухудшилось. Куроо был удивлён этой новостью. «Поздно они как-то, » — прокомментировал он, но Козуме ответил, что его там никто и не ждал, и что ему не должно было быть до этого дела. Но Тетсуро всё равно решил пойти. Отпускать Кенму одного он никуда не хотел. Куроо вышел в расстёгнутой рубашке из комнаты и, увидев старания Козуме, подошёл к нему. — Давай помогу, — улыбнулся Тетсуро, и Кенма молча убрал руки с галстука. Потом Козуме обернулся на Куроо, посмотрел на него изучающим взглядом, пытаясь вспомнить, где он видел похожую картину, но в голову ничего не шло. В ту ночь Кенме снился сон, в котором он разбивал экраны со своими прошлыми видениями. И на утро он уже не мог вспомнить ни одного сна. Парень это понимал. Он отчаянно искал листки с набросками, но потом вспомнил, как всех их разорвал и выбросил. Поэтому сейчас Козуме мог так долго смотреть на Тетсуро и не сходить с ума от этого образа, а Куроо мог смущённо отводить глаза. — Я выхожу через 5 минут, — вдруг сказал Кенма и пошёл в свою комнату. Тетсуро улыбнулся, решив, что это хороший знак, и стал быстро застёгивать рубашку. Куроо верил, что в тот самый момент Козуме начал понимать, что все его сны были прошлыми разами. Ведь тогда оставалось бы совсем немного, чтобы признать их любовь и вернуть прошлое. Тетсуро затянул галстук и накинул чёрный пиджак. «Только цветка не хватает, » — мечтательно подумал он и вышел на улицу за Кенмой. До храма они доехали быстро. Там уже стояло много машин и везде были люди. Куроо хотел было схватить Кенму за руку, чтобы тот чувствовал себя защищённым, но Козуме рванул в сторону плачущей женщины с чёрной вуалью. Как потом оказалось, это была мама Юи. Кенма принёс свои соболезнования. Женщина проплакалась ему в плечо, что-то бормоча о том, какая прекрасная была у неё дочь и как хорошо смотрелись бы они с Козуме. Потом она выпрямилась и, ещё раз поблагодарив, когда пошла плакать с другими гостями. Кенма устало посмотрел на Тетсуро, но тот только развёл руками. — Сам приехал, — прошептал он. — Я ничего и не говорил, — тихо сказал Козуме и пошёл в храм, куда уже потянулась вереница людей. Отпевание проходило в большой зале. Гроб стоял на ступени. Он был идеально белый, без каких-либо узоров или рисунков. Перед ступеней стояла небольшая чаша, куда пришедшие складывали деньги. Кенма подошёл к ней и обернулся на Тетсуро, тот протянул ему конверт, и Козуме положил его в чашу. Странная была традиция, она никогда не нравилась Кенме, но это были не его похороны. Красивое загробное имя стоило уйму денег, которые были не у всех. А бесплатные казались слишком незначительными. Чем больше отдавали за имя, тем сильнее было уважение к умершему. Конечно, это слишком объективный показатель, но многие считали именно так. Имя это было нужно только для того, чтобы не звать, не беспокоить покойника. Поэтому Козуме не мог понять, какая разница, как его называть. Ведь человек уже давно умер, и ему по сути всё равно, как его назовут. Однако эта традиция ещё меньше выводила Кенму, чем обычай сжигать труп и забирать часть праха домой, ставить его на полку, а потом разговаривать с этим сосудом. Зачем нужно было хранить пепел дома? Самое место ему было на кладбище, а не в гостиной. Хотя это тоже считалось показателем почитания, уважения предков. Однако по мнению Козуме более эстетичный путь был древнеегипетский — мумификация. И несмотря на то, что сегодня этим уже никто не занимался, Кенма лелеял мечту быть захороненным именно таким образом. У него даже где-то на чердаке лежала картина, на которой он изобразил себя в образе мумии. У всех свои причуды и странности. Козуме знал свои, поэтому редко кому открывался. Юи была единственной, кто знал его тайны, но после её смерти Кенма чувствовал себя одиноким. Хотя рядом и были люди. Но они не знали ничего о его душе. Кенма еле отстоял отпевание, а потом поспешил к выходу. Ему становилось плохо в душных стенах храма. Однако Куроо крепко схватил его за руку и прижал к себе. Козуме хотел вырваться, но услышав топот сотни ног и их многоголосый шёпот, замер, боясь оказаться в этой толпе. Когда все вышли, а монахи начали расходиться по своим комнатам, Тетсуро рванул за ними и потянул за собой Кенму. — Стой! — крикнул Куроо, когда последний монах в чёрных одеяниях собирался скрыться за колонной. Священнослужитель обернулся, окинув нарушителей тишины негодующим взглядом, но потом его лицо посветлело. — Куро? Кенма? Вы… — парень запнулся и, поправив очки, продолжил глубоким голосом: — Рад вас видеть здесь, братия мои. — Святоша, — буркнул Куроо и крепко обнял Цукишиму. — Как тебя сюда занесло? — Даже не спрашивай, — Кей снял очки и помассажировал глаза. — Вы были на отпевании. — Да. — А Тадаши с вами? Кенма с Куроо переглянулись. — Да. Но он в больнице, — начал Тетсуро. — Ему… Тут Козуме резко наступил Куроо на ногу, заставив его замолчать. — Поезжай и сам посмотришь, — тихо сказал он. — Ты же Цукки? — Кейин, — поправил Кей и нахмурился. — Цукишима, — продублировал Тетсуро. Кенма посмотрел на Куроо, но тот не заметил этого. Тогда парено слабо стукнул его в руку и пошёл на выход из храма. Тетсуро с Кеем пошли за ним. — Довезите меня до дома, а потом куда хотите, — тихо сказал Козуме, но парочка его не слушала. — Больница через пять минут. Соседний квартал. — Может мне переодеться? — Он оценит твоё платье. — Замолчи! — Я домой хочу, — снова напомнил о себе Кенма. На этот раз оба парня обернулись на него и переглянулись. — Нет? — спросил Цукишима, разглядывая Козуме. — Почти, — ответил Куроо, счастливо улыбаясь. — Поздно. — Знаю, — Тетсуро вздохнул и завёл машину. — Но лучше поздно, чем никогда. Кей всё же решил переодеться, когда они подъехали к больнице. Куроо дал ему свою толстовку и джинсы, валявшиеся в багажнике с лета, и, заключив, что так Цукишима хотя бы немного был похож на человека, пошёл вместе с ним к входу. Кенма остался сидеть в машине. Тетсуро заблокировал двери и сказал ждать их, как маленькому ребёнку родителей. Козуме это ничуть не обидело. Парень улёгся на заднее сидение и закрыл глаза. Он скучал по Юи. Ни Куроо, ни Азуса не было такими как она. Козуме пытался вспомнить день их знакомства, но вместо этого на ум пришёл монах, который знал и его, и Тетсуро, который был тем самым Цукки, которого искал маленький мальчик. Кенма подумал, что они все могли бы быть братьями или из одного детского дома. Иначе откуда они бы ещё знали друг друга. Козуме не верил во все эти перерождения, о которых слышал. Парень скорее бы подумал на общее психическое расстройство, чем на путешествие во времени. Тем временем Цукишима влетел в отделение, не обращая внимания на вопросы медсестёр. Куроо шёл за ним и всё всем быстро объяснял: — Брат, сводный брат, брат, — улыбаясь, тараторил Тетсуро направо и налево. Вчерашняя женщина возвела глаза к небу, чтобы попросить Бога убить этих грешников, но Кей положил ей руку на голову. — Дочь моя, — прошептал он. — Не порочь свою душу бранными словами, ибо Бог всевидящ. Аминь. Куроо еле сдержал смех, а медсестра замолчала, удивлённо уставившись на удаляющуюся фигуру. Цукишима юркнул в палату, оставив Тетсуро за дверью, и подошёл к койке Ямагучи. Мальчик лежал и молча смотрел в потолок. Кей хотел начать разговор, но не знал как. Он не ожидал, что у них будет такая разница в возрасте. На вид Тадаши казался восьмилетним мальчиком, да и то только потому, что Цукишима знал, что он в семь лет выглядел на пять. Кей молча сел к нему на койку. Ямагучи повернулся к нему лицом и замер. Глаза ребёнка быстро наполнились слезами, но никакого «Цукки!» Кей так и не дождался. — Что с тобой случилось? — спросил Цукишима, но Тадаши только отвёл взгляд. — Нечего обижаться, что я не нашёл тебя в прошлый раз! Я пытался всю жизнь! — голос Кея звучал грубо. Молчание Ямагучи его сильно раздражало. — Скажи мне уже хоть что-нибудь! Тадаши молча уткнулся в подушку и заплакал. Кей, нахмурившись, посмотрел на него, дожидаясь ответа. Однако кроме шмыгание носом ничего не было слышно. Внутри Цукишима весь сгорал от бешенства. Он так рвался сюда, чтобы услышать как Ямагучи радостно закричит «Цукки!» и бросится ему на шею, а вместо этого он получил плачущего обиженного мальчика. Кей поднялся с кровати и поправил очки. — Когда одумаешься, спроси у Куроо, где меня искать, — сдержанно сказал Цукишима и направился к двери. Кею хотелось разорвать себе грудь в тот момент, чтобы не болело то, что было внутри. Или разбить кулаки в кровь об стену, чтобы физическая боль заглушила душевную. Ему была ненавистна мысль, что Тадаши обиделся на него после всего. Был бы Цукишима чуть смелее, то он бы обязательно достучался до Ямагучи и разобрался во всём. Однако… Тадаши схватил ручку с тумбочки и со всей силы запустил её в Кея. Она ударилась об стену, но парень всё же обернулся. Ямагучи спрыгнул с кровати и хотел было побежать к Цукишиме, но в глазах резко потемнело, и он чуть не упал на пол. Кей подхватил его и прижал к себе. — Ну, скажи хоть слово, — прошептал он. — Скажи. Я так долго тебя искал, — Цукишима поцеловал Тадаши в волосы. — Я хочу услышать твой голос. Прекрати издеваться надо мной! Мальчик молчал, уткнувшись в грудь Кея. Он еле сдерживал слёзы, и когда наконец успокоился, поднял покрасневшие глаза на Цукишиму. Тот, стиснув зубы, смотрел на него и дожидался ответа. Тадаши, сжав кулаки и зажмурившись, чтобы не видеть реакцию Кея, приоткрыл рот и через пару секунд закрыл обратно. Нависло молчание. Ямагучи боялся открывать глаза, думая, что перед собой увидит только дверь и стену. А Цукишима не мог пошевелиться. Однако слеза на щеке мальчика привела его в чувства. Кей крепко обнял Тадаши и уткнулся в его шею. — Ненавижу, когда ты плачешь, — прошептал он, чувствуя слёзы на своём плече. — Это удел слабых, а я всегда пытался сделать из тебя кого-то достойного. Ямагучи шмыгнул носом и замолчал. Он крепко вцепился в Цукишиму и замер. Кей попытался вырваться из объятий, но не тут то было. — Отпусти, Мальчик отчаянно затряс головой. — Да не уйду я никуда! Тадаши отстранился и поднял светящиеся от счастья глаза на Цукишиму. Тот тихо цыкнул. Кею хотелось развернуться и уйти. И больше не возвращаться к Ямагучи в этом разе. Ему не нравилась их разница в возрасте, та тишина, которая обещалась не прекращаться и слабость Тадаши. Последнее доводило до отвращения. Цукишима поправил очки и посмотрел на дверь. Ямагучи схватил его за рукав, заставив Кея перевести взгляд на его глаза. В них было всё. Пожалуй даже больше, чем Тадаши мог выразить словами. Мальчик всё понимал. Он чувствовал мысли и желания Цукишимы. И Ямагучи бы отпустил его, но не сейчас. Ему хотелось, чтобы Кей побыл с ним хотя бы в больнице. Тадаши взял бумагу и ручку с тумбочки и написал: «Останься пока меня не выпишут» Цукишима прочёл её и поморщился. — Даже пишешь с ошибками. Тадаши покраснел и отвернулся к окну, накрыв себя целиком одеялом. — И как мне общаться с тобой, если ни на разговоры, ни на письмо ты не способен? Ямагучи лежал, молча глотая слёзы. Он принимал, что скорее всего Кей хотел его на что-то сподвигнуть. Но на что конкретно было непонятно. Кроме письма у Тадаши ничего в вооружении не оставалось. Однако мальчик решился на отчаянный шаг: Ямагучи резко сбросил одеяло и, схватив Цукишиму за плечи, поцеловал в губы. Тот тут же оттолкнул его от себя. — Я монах, грешник ты чёртов! — вскрикнул он, вскакивая с койки. — Боги помогли мне найти тебя, а ты заставляешь меня осквернять веру! — Кей быстро прочитал сутру и открыл глаза. — Ещё одна подобная выходка, и я не вернусь до твоих восемнадцати! Ямагучи, весь красный, сидел на койке и смотрел в пол. — Я не шучу! Мальчик улыбался. Ему очень хотелось сказать: «То есть теперь ты останешься, Цукки? Да, Цукки? Я больше не буду, честно. И кто ты? Монах?» — Ямагучи улыбался, думая, какое было бы лицо у Кея, когда он услышал бы этот вопрос. Но Цукишима резко сунул ему в руку блокнот и ручку. — И не смей говорить про себя! Ты не один! Глаза мальчика заблестели, а улыбка стала ещё шире. Он взял в руки книжечку и быстро написал в ней что-то. Кей вздохнул, всё ещё не в силах успокоиться от первого впечатления. Цукишима взял блокнот, пробежал глазами по строчкам и нахмурился. — Да, — прошептал он. — Но мне нужно время. Ямагучи, довольный собой, быстро кивнул и перевёл взгляд на дверь, в которую вошёл врач. Мужчина подозвал к себе Цукишиму, что-то прошептал ему, и Кей, махнув рукой на прощание, вышел в коридор.