В темноте таятся страхи

      Харли вышла из ванной комнаты только спустя пару часов. Кончики её розово-голубых хвостиков намокли, и с них на её бледные плечи капала вода. Макияж почти не смылся, только не было видно розовой и голубой краски на веках.       В спальне был выключен свет, и Харли это показалось подозрительным. Осторожно приоткрыв дверь, она тихонько прошмыгнула в комнату. Слабый свет из окна освещал кровать, а на ней сидел… Пеннивайз. Харли не сразу заметила его, но, увидев, испуганно отпрянула, вжавшись в стену. Её сердцебиение мгновенно участилось. Господи, о чем она только думала! Могла бы хоть штаны какие-либо найти. А теперь стоит перед ним в одной футболке. Перед глазами девушки начали всплывать навязчивые воспоминания о прошедшей ночи, когда он жадно набросился на неё, едва спал рукав её футболки. Харли шумно вздохнула, стараясь не вспоминать об этом.       Клоун выглядел задумчиво, он сидел, подперев руками голову так, что лица не было видно.       — З-зачем ты пришёл? — дрожа каждой клеточкой своего тела, спросила она. — ты снова хочешь…       — Тихо, Харли, — властно и в то же время ласково (?) прошептал он, не поднимая головы. Так обычно говорят с маленькими детьми, если те капризничают и не хотят надевать шапку, хотя на улице уже поздняя осень.       Харли такой спокойный тон заставил удивиться и замолчать, но спустя несколько мгновений она вновь заговорила, слегка угрожающе и в то же время с испугом:       — Если ты думаешь, что в следующий раз я…       Пеннивайз устало вздохнул, и в его вздохе Харли почудилось утробное рычание.       Девушка приняла это за предупреждение, но почему-то продолжала, медленно подходя к клоуну и постепенно повышая голос:       — Так вот, если ты думаешь, что в следующий раз я тебе так просто дамся, то ты…       — Я же сказал — тихо! — грозно прорычал Пеннивайз, и, резко вскочив с кровати и в считанные секунды приблизившись к девушке, не сильно, но настойчиво прижав её к стене.       Харли обомлела, едва взглянув на лицо клоуна. Не было видно привычных очертаний лица Пеннивайза. Черты стали более… человеческими. Харли видела перед собой статного юношу лет 27, с ярко выраженными скулами и выразительными янтарными глазами. Волосы остались такого же огненно-рыжего оттенка, но, такие небрежно уложенные, они не шли ни в какое сравнение с прежними космами Пеннивайза. Неизменным осталось то, что от пухлых алых губ по белому лицу шли ярко-красные полосы, доходя до тёмных аккуратных бровей. Нос также был раскрашен в красный цвет, чёрные круги под большими янтарными глазами никуда не исчезли, а золотистая радужка глаз с тёмной каёмкой по краям всё так же светилась, как гирлянда на Рождество.       Харли, взирая на такое чудо, не могла вымолвить ни слова, поражённая тем, как изменился Пеннивайз. Разукрашенный юноша в клоунском костюме побуждал в ней чувство страха, смешанное с невероятным волнением.       — Что, не нравится моё новое лицо? — с вызовом прорычал он, слегка сморщившись, как от боли. Голос оставался неизменным - вкрадчивым, с небольшой хрипцой, разве что тон немного смягчился.       — Очень… нравится, — сдержанно и несколько испуганно ответила девушка. Рука в белой перчатке не отпускала её локтя. Пеннивайз усмехнулся и на секунду задумался. Спустя мгновение он очнулся от своих мыслей и прижал Харли к стене ещё сильнее, сомкнув пальцы на её горле, сощурившись и беспокойно спросив:       — Ты до сих пор меня боишься?       Харли, тем временем, ни слова не могла произнести от страха. Янтарные глаза горели в темноте, внимательно изучая её лицо. Наклонившись к ней и осторожно втянув ноздрями её запах, узнав в небесно-голубых глазах трепет, юноша хищно улыбнулся, мечтательно прикрыл глаза и прошептал:       — Вижу, что так оно и есть.       И он отступил от девушки, убрав руку с её горла и дав ей спокойно вздохнуть.       Харли с тихим стоном упала на колени, судорожно вдыхая воздух. Немного отдышавшись, она подняла голову, но юноши в клоунском костюме уже не было.

***

      Харли долго не могла заснуть, думая, что же случилось с клоуном. Он не стал ничего с ней делать, а просто спросил, боится ли она его. Ещё и это его «новое лицо»… всё это странно. Пугающе странно.       Зачем спрашивать человека, боится ли он тебя? Наверное, только если нужно, чтобы тебя боялись. Харли вспомнила эту страшную ночь, когда руки Пеннивайза царапали её тело, слегка сдавливали горло, золотистые глаза прожигали насквозь, а голос шептал: «Твой страх… он убивает меня».       Харли сильнее закуталась в одеяло и продолжила рассуждать, стараясь не затрагивать тему прошедшей ночи. Значит, он хочет, чтобы она его боялась… Что ж, у него это прекрасно получается. Даже при дневном свете из её головы не выходят золотые глаза, зловеще светящиеся в темноте. Вновь вспомнив, как в ту самую ночь эти глаза буравили её насквозь, словно желая прожечь дыру на её обнажённом теле, Харли почувствовала неприятное ощущение в низу живота, и её передёрнуло. Она не хочет об этом вспоминать. Она не будет больше вспоминать об этом.       «Чтобы утолить свой голод» POV Пеннивайз       Тихо приблизившись к ней из темноты кухни, я опять стою около её кровати. Намокшие светлые волосы веерообразно раскинулись по подушке, и я уже несколько минут не могу отвести от них взгляд. Мучительное и уже привычное чувство разлилось в груди, заставив меня тихо зарычать, оскалив зубы. Меня брала дикая злость. Я не хочу это испытывать. Я не буду больше испытывать это.       Моё тихое рычание едва не разбудило Харли, и она беспокойно заёрзала на кровати, слегка нахмурившись. Мой оскал тут же пропал. Прости, Харлин. Я пока что не хочу не должен мешать твоему сну.       Немного помедлив, неслышно ложусь рядом с ней со спины. Опустив голову на подушку, пододвигаюсь ближе к Харли. Слышу, как она ровно и спокойно дышит. Неожиданно вспоминаю её испуганное лицо, когда моя рука совсем недавно сдавливала её горло.       Точно так же прошлой ночью моя рука сдавливала его, но лишь для того, чтобы доставить удовольствие, а не боль. А она плакала. Она не хотела этого. Она просила этого не делать.       И тут в мою голову ударила одна странная мысль. Подвинувшись к ней ещё ближе, осторожно притягиваю её к себе за талию. Делаю это так аккуратно и бережно, что она почти ничего не заметила, не считая того, что её обжигающе тёплая рука накрыла мою. Чувствую, как её губы растянулись в лёгкой улыбке, улыбаюсь сам.       Зарываясь лицом в её волосы, вдыхаю их запах. Аромат обычного шампуня, отдающего арбузной жвачкой, врезается в нос. Он слабый и совершенно неестественный. Искусственный запах ни в какое сравнение не идёт с ароматом настоящих эмоций — гнева, радости, любви и… страха. Не просто страха, а дикого ужаса, невероятной паники, когда человек уже отчаивается найти какой-либо выход. И вот, загнанный в угол, он уже никуда не сбежит — потому что даже быть съеденным монстром для него является выходом.       Убрав одной рукой волосы с её шеи, слегка провожу языком по её бледной коже. На языке остаётся сладкий и немного приторный вкус плоти.       Её плоти. Это не идёт ни в какое сравнение с моими прошлыми жертвами — они были пресными, безвкусными, и лучше бы я выпил бутыль шампуня с бабл гамом, чем попробовал что-то подобное. Обиженно притягиваю к себе Харли ещё ближе, будто этим могу доказать своё право на неё.       Её ногти слегка впиваются в мою руку, и она с наслаждением, чуть слышно шепчет:       — Пудинг…       Я замер, находясь в ступоре. Я должен был забраться в её голову, заполняя мысли лишь своим образом, не покидая её головы ни на секунду… А она говорит «Пудинг»?       Злость опять переполняет меня. Злость и чувство задетого достоинства. Не стоило ей это говорить. Не стоило произносить его прозвища.       — Значит, снова «Пудинг», Харли? Прошлая ночь ни о чём тебе не сказала? — шепчу ей в ухо, отчего она морщится, но не просыпается. — Что ж, тогда, пожалуй, мне придётся вернуть своё прежнее лицо. С помощью новой порции твоего страха.