Sing me a silly, silly song, my dear

      Тэён искренне не понимает, как Джехёнов вид – человекоподобного зефира, воспитанного и оттого стеснительного, – не вымер вместе с мамонтами.       Иногда он даже раздумывает над тем, чтобы позвонить на правительственную горячую линию и сообщить об уникальном образце, последнем на планете, чтобы выручить чуть денег и сделать новый пирсинг, который давно хотел. Но Джехён смотрит на него с таким восхищением, с такой преданностью, что внутри Тэёна отмирают цивилизации и рождаются сотни новых: на него так даже пёс родителей не смотрит по выходным, когда скулежом умоляет об утренней прогулке, пристроив грустную морду у края подушки. Тэёну, несомненно, такое положение дел льстит (ведь обожаемого студентами и преподавателями "милашку Джехённи" всё чаще можно обнаружить именно в его паскудной компании), и он не отказывает себе в удовольствии представлять младшего своим вторым любимым лабрадором. Бесподобное ощущение.       – Скажи «гав».       – Хён, я, вообще-то, задал вопрос. – Джехён смотрит через стол с укором, и Тэёну становится немножечко, самую малость, стыдно. – А ты прослушал.       – А давно ты меня называешь просто хёном? – запоздалое удивление.       – Ты же сказал, что я должен быть наглее.       – Воу-воу, притормози! – Тэён беспомощно взмахивает руками и отъезжает чуть назад на своём стуле. Он даже о любимой картошке фри забывает, чем беззастенчиво пользуется его собеседник и таскает одну за одной из коробочки, не забывая макать в майонез. Лакомство усердно складируется за щёки, Джехён улыбается, а Тэён всё никак не придёт в себя от такого резкого перехода: – Я старше тебя на пять лет!       – На четыре с половиной.       – Мы знакомы несчастный месяц!       – Целых полтора. А ещё я был у тебя дома, трижды уводил пьяным из клубов до того, как ты опозоришься на весь район, чаще плачу за обеды и помогаю с дипломной работой. Ты загнан в угол. – А сам – воплощение всё той же скромности и благодетели, только хора ангелов на фон не хватает.       Тэён наконец-то соображает, что его злостно объедают, стратегические запасы фри заканчиваются – не учитывая того, что гамбургер был отдан некоторым прожорливым особам добровольно, – и выхватывает соломинку у Джехёна изо рта, победно чавкая и недовольно хмуря брови. Учитель должен гордиться собой, когда ученик его превосходит, но проблема в том, что школяр стремительно набирает в беспардонности именно при общении с наставником. В остальных случаях Джехён остаётся собой – неуклюжим добрым великаном.       – Ты распоясался. Отныне мы больше не прогуливаем пары. Вот прямо с этого момента начинаем.       – И возвращаемся в университет?       – Ну… Ладно, с завтрашнего дня. А ещё лучше, если с понедельника.       – Ты такой непостоянный, хён.       – Йа!       Это поразительно, с какой лёгкостью Джехён в личном рейтинге доверия Тэёна взбирается на вторую позицию, чуть уступив Тэилю. Сложно объяснить, почему с ним легко – с ним легко, почему нет желания выглядеть лучше, чем есть на самом деле, – этого желания просто нет. Есть, конечно, подозрение, что дело в природном очаровании, и Тэён – просто одна из жертв сдобного рулета в человеческом обличье. Того, гляди, и примкнёт к ордену стеснительных фанаточек, которые постоянно просят двух несчастных его друзей, Марка и Джено, передать письмо кумиру.       Очень смешно.       Тэён украдкой поглядывает на веселящегося Джехёна, довольного тем, что смог вывести старшего из состояния душевного равновесия, и улыбается себе под нос. Деланно хмыкает и продолжает просматривать новые записи в колонке анонимных сплетен на неформальном университетском сайте. Тонкости чужих взаимоотношений, кто, когда и в который раз, ускользают от его внимания, намного больше его интересует:       – Ты сказал Йерим про завтрашний матч?       Остатки колы идут Джехёну не в то горло, и он давится, стремительно багровея. После такой реакции прямой ответ, в принципе, не требуется, так что Тэён с пониманием кивает и одаряет несчастного царской благодатью:       – Так я и думал. Поэтому написал утром Сыльги сам и намекнул, что ты очень переживаешь из-за их с подружками возможного присутствия в рядах зрителей. – Ничья, теперь хорошо и весело Тэёну. – Отдышись! Ты прекрасно играешь в баскетбол, так что ничего страшного не случится.       – Ага, разве что разойдётся в кипении пол спортзала, и великий скрежет зубов будет у тренера. – Джехён, любитель книг на постапокалиптическую тематику, бессовестно похабит святые тексты и не кается. Он набрасывает на плечи пальто и агрессивно заматывается в очень длинный синий шарф, поторапливая: – Всё, пойдём. Сколько можно есть?       Разница между горками пустых коробочек на двух подносах колоссальная, Тэён несколько раз переводит взгляд с чужого «кладбища» на свой одинокий стакан из-под американо и, мгновенно решаясь на месть, швыряет его в голову младшему. Следующие полчаса жертва с красноватым полукругом на лбу отмалчивается, дуя и без того пухлые щёки, и не реагирует даже на издевательские обещания купить шоколадных трюфелей и поцеловать в нежно-розовый пятачок. Обижается даже.       Февраль ощущается по-новому, не так, как раньше. С одной стороны, проще и свободнее. С другой – обычно старающийся абстрагироваться от дел студенческого актива, Тэён берётся помогать Донёну с организацией весеннего дня открытых дверей, двух выставок и одной конференции. Он занят, у него нет времени на мазохизм, каждый вечер расписан по минутам. И это, не считая прицепа ответственности в виде Джехёна, хотя общение с ним всё больше и больше похоже на дружбу, а не на покровительство. Тэиль говорит, что это любовь, Юта – что это педофилия в перспективе, потому что сознанию Джехёна больше пяти лет не дашь; Тэён считает обоих идиотами.       Тревожность остаётся в прошлом, вместе с уютными декабрьскими белыми перинами. Последний месяц зимы красивым снегом не балует: он мокрый, из-за него приходится носить шапки и щуриться. Тут уже надо думать, как бы не шлёпнуться в лужу, не споткнуться ненароком и не влететь ни в кого из прохожих. Сыро, мокро, из красок – редкие витрины цветочных магазинов. Подобный расклад, казалось бы, должен вгонять в тоску, но рассказывать Джехёну, как Донён покорил Джису букетами фигурных пряников на палочках, как в прошлый Новый год они потеряли пьяного Тэиля на городской площади, какие скучные бывали проекты, – весело.       Джехён слушает внимательно, но потом останавливается посреди улицы и лепит на ближайшую водосточную трубу наклейку-сердечко, купленную на кассе кафе по благотворительной акции. Ещё раз – для того, чтобы потрепать по загривку терьера, терпеливо дожидающегося хозяина у дверей продуктового, и улыбнуться, заметив ответное виляние хвоста-бублика.       На следующий день, день четвертьфинала студенческой лиги, Джехён не появляется ни на парах, ни на разминке за три часа до игры. Тэён, по определённым причинам отдалившийся от спорта и временно забаррикадировавшийся в актовом зале, увлечённо клепал Донёну презентацию обо всех колледжах при университете, поэтому новость узнал почти последним и от Марка, который забегает спросить, не прячется ли его одногруппник где-то за кулисами, потому что на звонки он не отвечает.       Тэён поначалу только хмурится, но хочется провалиться сквозь землю и сдохнуть, когда вслед за Марком в зале появляется Тэн Читтапон собственной персоной, подходит к сцене, на краю которой уже сидят двое, и приветливо улыбается:       – Признавайся, где ты спрятал моего лучшего тяжёлого форварда?       Тэёну отчаянно хочется ответить неприлично в рифму, но не по смыслу, однако он очень вовремя прикусывает кончик языка. Его разбирает не привычная обида, а самая натуральная злость, поэтому выплёвывает довольно резко и язвительно:       – Понятия не имею. Я не его папочка, чтобы контролировать каждый шаг. Как некоторые, – с акцентом на последнее уточнение. Намёк не уловить сложно – намёк понят.       Тэн вспыхивает, Марк спешит убраться бочком с линии фронта.       – Ты изменился, Тэён, – с сожалением. Зато Читтапон точно такой же, каким был восемь лет назад, когда они познакомились. Каким был два года назад, когда они начали встречаться. Каким был в ноябре, когда они в последний раз серьёзно разговаривали. Маленький, хрупкий, улыбчивый. Вызывающий желание защищать от проблем, беречь от холодов и целовать в нос перед сном. – Желчь тебе не к лицу. И я знаю, что...       – Зато ты – ни разу. – Тэён уходит, резко захлопнув ноутбук, за которым работал, и на ходу набирает номер по памяти.

***

      Сентябрь 2057 года       – По шкале до десяти, насколько ты веришь в судьбу?       – На все десять! Я не могу по-другому, – Тэн заливисто засмеялся. – Моя жизнь всегда тэн оф тэн.       Он лежал на боку, головой на коленях у Тэёна, смотрел по телевизору ток-шоу и всячески мешал своему парню сосредоточиться на чтении. То за голую коленку попробует укусить, то намеренно бьёт по книжному переплёту так, чтобы впечатать Тэёна лицом в серые страницы со скучным текстом. За такое можно было быть просто битым или наказанным более интересным способом, но Тэён, в силу хорошего настроения, хохотал и шлёпал Тэна по вертлявой заднице. Они жили вместе уже больше года и прекрасно справлялись со скучным бытом, разбавляя его запоминающимися ночами.        – Я знаю, что ты скептик, но посуди сам: если бы не судьба, я бы не сбил тебя на велосипеде в скейт-парке, и мы бы не начали общаться.       – Ты на ходу пытался доораться до Хансоля. Это не судьба, а долбо…       – Я сейчас обижусь. – И укусил за бедро. А потом вскочил, ругаясь на тайском и обиженно потирая изувеченную булочку ниже поясницы. – Это домашнее насилие, я буду жаловаться в органы! Да я! Да ты!       – Здесь пишут, что они исполняют обязанности Судьбы на Земле. Это так отвратительно пафосно, что я даже не знаю.       Тэн удивился:       – В «Кредитной политике коммерческих банков» пишут про судьбу? – Но когда подполз ближе, то понял, что Тэён просто-напросто заложил в учебник яркую брошюру, распечатанную на плотной меловой бумаге, и изучал с таким видом, будто это трактат на латыни. – Теперь я понимаю, почему люди верят в то, что ты умный. У тебя было такое сосредоточенное лицо во время чтения, что даже я повёлся. Что это такое?       – Всучили мне сегодня на улице. Слышал про Систему и Тест?       – Вполуха. Я верю в судьбу, а не в генетику. В генетике я не разбираюсь.       – А вот мне как-то проще поверить науке, чем вздохам про единение душ. На рынке эта компания уже больше десяти лет, у них филиалы в каждой стране, и за это время они набрали достаточно материала, чтобы так самоуверенно о себе заявлять.       – Откуда ты вообще взял эту бумажку? Берёшь всё что ни попадя, а мне потом страдать.       – Во-первых, не всё, а во-вторых – тебе это обычно нравится.       Смысл шутки дошёл до Тэна не сразу. Он ещё некоторое время бегал взглядом по ровным строчкам текста, пока не застыл настороженно из-за подозрительной тишины и не усмехнулся, понимая. После чего отобрал у Тэёна книгу, резко захлопнул и отставил в сторону, взбираясь на чужие коленки и натирая свои колючим пледом-покрывалом. Когда он сел аккурат на Тэёнов пах и начал специально елозить – он не смущался и не краснел. Уверенности в себе и своей неотразимости ему было не занимать.       Тэён был слишком мягким и слабым, чтобы ему как-то особенно противостоять: Тэн всегда так дьявольски привлекательно улыбался, что хотелось обменять все свои достатки на монашескую рясу и уйти служить в какой-то орден немым послушником. В тот день о технологиях, определяющих идеально подходящих друг другу людей по результатам особого Теста на генетическую совместимость, они больше не говорили. Было прекрасное ленивое утро воскресного дня, и как-то не сложилось с разговорами, кроме:       – Ну же, садись, малыш, не бойся.       – Да-ах...       В какой-то момент причастность к Системе стала модой: «всю жизнь чувствовал себя несчастным, а потом не пожалел пятьсот тысяч, и мне подсказали её имя», «не думала, что мой предназначенный так близко, в соседнем доме», «раньше мы ненавидели друг друга, Тест был своеобразным вызовом, а теперь планируем свадьбу, и мы счастливы», «Система работает безупречно».       Донён после положительного результата ещё больше влюбился в Джису с факультета искусствоведения, и его никто не винил, ему завидовали. Зато Тэиль с Ютой стали друг друга ненавидеть активнее, потому что считали себя адептами натуральных орденов, а так называемая Судьба распорядилась иначе. Немного иначе. Совсем иначе. Тэиль скормил Юте кусочек распечатки результатов с его именем и попросил не дышать в его сторону девять дней, пока душа не успокоится.       Тэён смотрел на своё окружение, смотрел на танцующего голышом в душе Тэна. Нельзя было сказать, что в их общем бюджете валялась лишняя тысяча долларов, но пройти Тест на вторую годовщину отношений отчего-то показалось ему гениальной идеей. Читтапон пожал плечами и сказал, что никакие опыты в лабораторных условиях не заставят его разлюбить судорожные минеты при выключенном свете в коридоре и свинину под сладким соусом, которую Тэён готовит по средам.       Осень болела проливными дождями, тряслась дрожащей на ветру желтеющей листвой. Осень была пёстрой, сулила незабываемые впечатления, решительные перемены в жизни, и Тэён их получил. Вместе со своим именем на стандартном бланке, который Система выдавала миллионам до него и выдавала бы после, несмотря на ошибку.       «Ли Тэён».       – Это шутка?       – Система никогда до этого не ошибалась. Возможно, данных о вашем партнёре пока ещё нет в нашей базе.       – Тогда там было бы так и написано, нет? «Нет данных»?       – Это единичный случай, господин Ли, и мы не знаем...       – Тэн, у тебя тоже «Читтапон Личайяпорнкул»?       Молчание.       – Тэн?       Они были самой популярной парой в университете. Постоянно вместе, ругались, только если Тэн без договорённости и предупреждения собирал в квартире Тэёна пьяные посиделки с попкорном, пока тот бегал по подработкам. И, слоняясь по университетским коридорам, узнавал о весёлом времяпровождении лишь на следующий день от малознакомых людей, вслух нахваливающих интерьер его спальни. Впрочем, Тэн умел искупать свою вину – при выключенном свете в коридоре.       По средам – свинина, четверг – вегетарианский день, воскресенье – пирожные из пекарни через дорогу от дома. Десятки маленьких традиций, секреты, о которых больше никто не знал, записки на холодильнике, если пары начинались в разное время, и кто-то сладко досыпал до обеда, пока второй судорожно выбегал уже в восемь. Всё казалось особенным и вечным.       А потом Тэн познакомился с Джонни.       «Со Ёнхо».       Так было написано на его бланке.       Тэён спокойно воспринимал скидки в чужом баре, «за счёт заведения» и присутствие хозяина за их обычно дружеским столиком. Донён не мог нарадоваться заключённой негласной договорённости о проведении большинства студенческих вечеринок именно в «SOS», где многим нравилась обстановка. Его даже цена не пугала – радовала возможность брони в любой вечер, вне очереди. Юту беспрепятственно пускали за барную стойку, Тэиля – к коллекции винила, держащегося в строгости под стеклом. Благодаря тайскому дружелюбию, все что-то выиграли, кроме Тэёна, молча наблюдающего за тем, как Джонни смотрит на Тэна – на его Тэна, - и как тот тушуется под многозначительными взглядами.       Первое время это напрягало, а потом, когда Тэн не вернулся домой ночевать в четвёртый раз за две недели, насторожило. Тэён никогда не был скандалистом, он всю жизнь избегал конфликтов как мог, поэтому на:       – Послушай…       С улыбкой ответил:       – Он ведь не совсем Джонни, верно? Он Ёнхо. – Хотя кричать хотелось неимоверно. Тэён знал, что за несдержанность поплатится потом бессонными ночами, будет жалеть о том, что сорвался и выглядел полным дураком, поэтому старался казаться мудрым. Показная идеальность была его бронёй и защитой: хороший сын, прилежный студент, весёлый друг.       Тэн мял край одеяла, смотрел на пёстрый рисунок и боялся даже немного приподнять подбородок. В квартире стало холодно, будто при открытых настежь окнах и колючем сквозняке, за окном умирало солнце.       – Не объясняй ничего. Тэн оф тэн, я понимаю.

***

       – Джехён, чёрт возьми, что случилось? Тебя все обыскались. – Тэён выбегает из административного корпуса, прижимая к груди завёрнутый в куртку ноутбук, и бодрым шагом идёт через двор к главным воротам. Он старается ни о чём не думать, ни о чём не вспоминать, но руки всё равно предательски дрожат. И только тот факт, что компьютер, подаренный отцом на совершеннолетие, безумно дорогой, спасает от желания поддаться слабости и начать швыряться всем подряд.       Он сразу же успокаивается, как только слышит знакомый хрип:        – Я умираю, хён, и даже не могу написать завещание. Мне кажется, я вчера съел что-то не то, – еле сипит в динамик Джехён.       – Картошку, например. Потому что она была моя.       – Я потом ещё жевал мармеладных мишек. И какао с зефиром пил. И два бутерброда с огурцами съел. И, кажется, вафельку, но меня стошнит ещё раз, как ночью, если я продолжу вспоминать. Тренер меня убьёт. – Жалобный стон.       – Не убьёт, ты и так полуживой, расслабься. Сейчас попрошу ключи у Тэиля и приеду. Ты у себя?       – Ага.       Обнаруживается Джехён не в своей комнате в общежитии, а почему-то в крыле, где живут иностранцы, осваивающие пока только подготовительные курсы. Дверь Тэёну открывает китаец ростом ему по грудь и смотрит как человек, который приехал не образование получать, а разворачивать деятельность по организации работорговли. В свои хоромы он не пускает до тех пор, пока Тэён не показывает ему водительские права, не доказывает, что он и правда Ли Тэён и входящее сообщение от друга с номером комнаты у него действительно есть; суровый малый, на вид больше семнадцати лет не дашь, но выражение лица как у палача, хватка – как у дамочки в брендовом магазине во время акции.       Джехён сливается с цветом чужой постели, нежно-зелёным, и игнорирует мобильный телефон у подушки, то и дело срывающийся на истеричное жужжание.       – Ты ответил на мой звонок, потому что я особенный?       – Потому что я знал, что ты принесёшь мне абсорбентов и много минеральной воды и не станешь орать. Спасибо.       Тэён выстраивает на полу неровным рядом полулитровые бутылки и заставляет Джехёна сжевать несколько таблеток, не спуская подозрительного взгляда с плюхнувшегося за письменный стол мальчика. Джехён, выхлебав половину содержимого первой бутылки, откидывается обратно на подушку и объясняет:       – Это Чонро. Мы играем в онлайн-игрушки вместе. Кстати, у него сейчас дуэль будет, не отвлекай. Когда Марк спросил, не здесь ли я, он сказал, что я отошёл к орочьим предкам и закрыл перед носом дверь.       Чонро тихо ругается на родном языке, активно клацает мышкой. Играя пышногрудой тёмной эльфийкой в броне, больше похожей на наряд для ролевых постельных игр, он умудряется загнать противника в угол. И начинает со злорадным хихиканьем добивать. Тэён понимает, что засмотрелся и ушёл в какие-то мыслительные дали, лишь когда Джехён касается горячими пальцами его запястья. Очень горячими, и старший вздрагивает. То ли от осознания, что у Джехёна повышена температура, то ли по другой (пугающей) причине – чёрт его знает.       – Ты где-то не здесь, хён. У тебя произошло что-то?       Он ведь такой ребёнок, думает Тэён. Чистый, неиспорченный, глупо влюблённый в красивую девочку, о которой ничего не знает. Как в детском саду, когда любовь до гроба, просто потому что длинные блестящие волосы и яркие розовые бантики. Джехён как-то признался, что в школе был отвратительно толстым, что похудел только перед поступлением оттого, что сильно нервничал, поэтому чужие симпатии до сих воспринимает странно, настороженно, а о своих говорить ещё не научился. Тэён чувствует себя грязным оборванцем на пороге аккуратного домика, когда тянет ладонь ко лбу Джехёна и проверяет состояние: не критично. Зато сам горит, садясь на край кровати и проводя тыльной стороной по стремительно краснеющей скуле.       – Тебе нужно жаропонижающее.       Джехён молчит и громко сглатывает слюну, смотрит огромными влажными глазами и часто-часто дышит. Сухие губы приоткрыты, он явно на грани того, чтобы умереть от смущения, но неожиданно расслабляется, жмурится довольным котом и сползает вниз по подушке. Тэён улавливает намёк и убирает руку, но Джехён из-под одеяла хватает его за локоть и не даёт. Спохватывается, отпускает, уходя в постель с головой и бурчит из своего мягкого убежища:       – Да, очень. Тренер Ким сильно злится?       – Не знаю, я говорил с Тэном. Недолго.       – Ох… То есть, мне очень жаль. То есть, дважды ох, потому что я не хотел и не собирался знать всякие истории, но Юта-хённим рассказывал Сычену шёпотом, а я сидел за соседним столом в столовой, и как-то прислушался. Мне очень-очень жаль, что из-за меня вам пришлось столкнуться. Мне очень жаль, что я понимаю, почему мне жаль, и… Я запутался. – С тихим скулежом снова прячется.       Тэён хохочет так громко, что Чонро оборачивается в удивлении. Едва сдерживая рвущийся наружу смех – Джехён милый, милый, милый, – он отталкивает длинные ноги младшего к стене и заваливается на него поверх. Кое-как примостившись рядом, снимает блокировку с экрана мобильного телефона и показывает недавнюю переписку, которую затеял, потому как посчитал, что это будет не лишним и даже нужным.       Диалог с Кан Сыльги и первое сообщение от Тэёна – «Некрасиво пошучу, но спрошу, есть ли сегодня на парах Йерим, потому что команда потеряла Джехёна, и вдруг…»       – О. Боже. Мой. Хён. Нет.       «Сидит рядом со мной, но с утра места себе не находит. Как узнаешь что-то – маякни, ладно?» – содержимое рамочки справа.       «Окей».       – А теперь смотри, что я пишу спустя полчаса. Бед-ня-га-от-ра-вил-ся, не-мо-жет да-же под-нять-ся с пос-те-ли. Ва-ля-ет-ся у…       – Только не это! Я пропустил матч, потому что умирал, но не хочу умирать на самом деле! – полуобморочно пищит и пытается отвоевать у Тэёна гаджет, не позволить ему раскрыть адрес его временной норы. Судя по паническим ударам по груди, предплечью и вялым пинкам, он готов просидеть в ней до весны, чтобы никто его в таком состоянии не видел и, уж тем более, не вздумал жалеть. Так, по крайней мере, воспринимает это Тэён, ему даже примерно не приходит в голову, что Джехёну чужое внимание попросту не нужно. Так что сообщение отправляется в запланированный полёт, а сам он победно улыбается, наблюдая за уже серым Джехёном.       На выходе Тэёна едва не сбивает с ног спешащая Йерим. Она заламывает руки, на повышенных тонах объясняется с консьержем и размахивает огромным аптечным пакетом. Как и обычно, одета с иголочки, длинные каштановые локоны и нервозная бледность, которая делает её ещё симпатичнее. Принцесса для принца, не иначе. Тэён на ходу закуривает и перекатывает на языке вместе с фильтром Джехёнов вопрос, брошенный ему в спину:       – Тэённи-хён, а ты веришь в судьбу?       И свой наигранно весёлый ответ:       – Нет, мне дорога свобода как понятие и моя собственная. А ты успей почистить зубы перед её приходом и отправь Чонро за сахаром на другой конец города. Судьбе не подчиняться нужно, а помогать ей. Удачи, друг.       Удачи, друг.       – Я вот иногда смотрю на тебя и не могу сообразить: ты идиот полный или только его кусок. Хотя прекрасно понимаешь, о чём я. – Тэён возвращает мотоцикл Тэилю, благодарит сердечно целой пачкой сигарет с черничными капсулами, но так просто отделаться, без нравоучительной лекции, не получается. – За кой хрен ты вернулся смотреть, как наша сборная без Джехёна позорится?       – Нет, даже не начинай.       – Я не начинаю, я говорил тебе уже об этом.       – Я не собираюсь снова лезть в чужие пары и разбивать их своим эгоизмом, Тэиль, мне хватило одного раза. За такое даже не платят.       – Но они не пара.       – Пока ещё не пара. Хватит.       Зал восторженно ревёт, Тэиль с укором смотрит Тэёну в ухо, и тому отчаянно хочется домой. Но он заставляет себя досмотреть игру до последнего свистка, а потом ещё и проводить Сыльги домой. Заставляет себя считать, что всё складывается как нельзя лучше.