Sing me a silly, silly song, my dear

      Тэён стонет так, что воздуха в лёгких не остаётся. Или он кричит. Что-то непонятное. Невообразимое, оголяющее нервы и заставляющее то пытаться сжаться в незаметный клубок, то растянуться на всю вселенную. Едва различимым шёпотом, хрипом он умоляет прекратить эту пытку, а потом снова кричит, не понимая, хорошо ему или плохо, отвратительно холодно или до неприличного горячо. Ногти беспомощно скребут по белоснежной плитке, колени больно упираются в стенку керамической ванной, и Тэён снова заходится протяжными гласными.       Хотя, если честно, в этот раз он уже визжит, стремительно трезвея. Он не собирался, ведь, честное слово, пьяным проще решиться на что-то дурное и давно желаемое, но ему не оставили выбора, занеся практически на плече в ванную комнату. Как бы Тэён не старался максимально сексуально стянуть с себя бельё и избавиться от чёртовой пробки – первая ледяная струя, и он даже не понял, как и с какой скоростью это сделал. А вот рубашку только с одного плеча снять успел. Вода попала на лицо, Тэён закричал, а дальше всё как в тумане.       – Да выключи ты уже этот чёртов душ, господи! – орёт Тэён, как не в себя.       – О, тебе явно лучше.       Джехён наконец-то отводит лейку душа в сторону, заливая пол ещё больше, и поочерёдно перекрывает краны с холодной и горячей водой – Тэён повёрнут к нему спиной, он ничего не видит, но слышит противный скрежет и готов расплакаться. Его трясёт, рубашка намокла и прилипла к худому телу, добавляя очков дискомфорта и собственного ничтожества, а тот факт, что он без трусов, а значит – и с абсолютно беззащитной задницей… Это вообще самое позорное, что случалось на его коротком веку.       На влажную макушку опускается полотенце: Джехён заботливо, как мамочка, вытирает волосы и шею Тэёна. Чуть позже тот избавляется от последнего клочка безнадёжно мокрой одежды и заворачивается в заботливо протянутый халат из тёмно-синего велюра. Лишь после этого он решается встать на ноги, пошатываясь и придерживаясь одной рукой за стену, и осторожно выбирается из ванной, чтобы тут же попасть в плотное кольцо рук.       – Только не обижайся. – Джехён раскачивается по сторонам, словно успокаивает ребёнка после истерики и тихо смеётся в собственное плечо.       – Я не обижаюсь, – ворчит Тэён в чужую грудь. Хмель голову ещё кружит, коленки подкашиваются, так что он безмерно рад дружеской поддержке в прямом смысле этого слова. Нет, конечно же, он обижается, чёрт возьми! Кто бы не обиделся? Тэён смешно-пресмешно вздыхает, как барышня, которой на ярмарочной распродаже не досталось красного платка, зато какой-то молодец неожиданно приклеился, и вздыхает ещё раз. По идее, Джехён должен по ахам-охам понять, раскаяться и продолжить не так давно начатое, но он лишь неумело оправдывается:       – Я не сторонник пьяного секса.       – Я уже это понял.       – Ну, не то чтобы совсем уж противник, но ты начал икать и заваливаться на бок с закрытыми глазами, так что я должен был это сделать.       – И ты больше не будешь меня целовать?       – Я буду укладывать тебя спать, а дальше будет видно.       Он и правда укладывает. Ведёт в комнату, гасит верхний свет, заворачивает в одеяло, сам ложится рядом и обнимает трясущийся от холода свёрток, потому что явно чувствует себя виноватым в чужом ознобе. Тэёну как-то странно признаваться самому себе в том, что Джехёну попросту нравится его обнимать – всё происходит неожиданно быстро, и, полчаса назад готовый раздвинуть ноги шире, теперь он хочет утонуть в подушке и сдохнуть от смущения. С ним никогда такого не было. Ли Тэён не из тех, кто стесняется желаний тела, робеет от чьей-то беспардонности и дальше по списку. Да и Джехён буквально до сегодняшней ночи особой инициативностью не отличался, чего греха таить. Плюс, как-то он совсем легко отказался от страданий по Йерим, подозрительно легко.       Осознание бьёт обухом по голове, Тэён чувствует жар на затылке, но всё же осторожно освобождается из пухового плена, отталкивая от себя младшего, и откидывается на согнутые локти.       – Ты соврал мне.       Джехён же смотрит снизу вверх и в недоумении гнёт бровь:       – Когда сказал, что ты икал и падал? Нет, я не врал.       – Нет, тогда, после рождественской вечеринки. Ты сказал, что не знаешь, как быть с Йерим. И что понятия не имеешь, как вести себя с человеком, который тебе нравится. Ты… Ты говорил о разных людях. – Он понимает, что находится на верном пути, потому что Джехён меняется в лице, застигнутый врасплох, и начинает дышать чаще, чуть приоткрыв рот. – Тэиль так удачно тогда за мной заехал, Юта так удачно свалил на тебя бар, и я… И ты… Как давно ты знаешь этих двоих обмудков?       Некоторое время Джехён молчит, а потом прикрывает глаза ладонями и гундосит в них, сложенные лодочкой:       – Давно – только одного. Мы с Ютой играем в одном баскетбольном клубе ещё со школьных лет.       – Прекрасно. И что же тебе сказал Накамото? Что у него есть друг, который достал всех окружающих своим депрессивным состоянием, а ты как раз подойдёшь на роль рыцаря-освободителя, потому что честный, добрый и дальше по списку? – Тэён и сам не понимает, почему злится. Наверное, потому что Джехён не отрицает и тихо подтверждает предположение коротким «Примерно». Хочется расхохотаться вслух и поставить свечку в церкви за процветание алкогольной индустрии Штатов. Ещё никогда Тэён не был так трезв, когда пьян, и не делал таких блестящих выводов, пользуясь методом дедукции не хуже великих детективов. – Как я мог так легко на это повестись?       – Потому что я тебе нравлюсь? Потому что мне нравишься ты?       – Чем я тебе нравлюсь? Бракованностью? Ты ведь знаешь, что Система…       – Да плевать я хотел на эту Систему! На всё и всех! – вскрикивает Джехён и резко садится. Он смотрит Тэёну в глаза, кулаки его решительно сжаты и, кажется, продавливают матрас до самых ламелей кровати. Ночник они так и не выключили, мягкий свет обволакивает, сглаживая острые углы разговора. Так что дальше парень говорит тише: – Я знаю твою историю с Тэном от начала до конца, потому что Юта совершенно не умеет держать язык за зубами, если ты вдруг забыл об этом. Да, я притворялся дураком, потому что Тэиль сказал, что ты и близко к себе не подпустишь никого, кто только посмеет заикнуться об отношениях. Мне пришлось, потому что иначе ты бы меня просто не заметил! Ты и не замечал, хотя я с момента поступления то и делал, что пялился на тебя в коридорах. Я бы поступил в другое место, в Пусан, потому что у отца там связи, если бы… - И молчит.       – Если бы что?       – Если бы не влюбился в тебя ещё год назад, по одним только фотографиям, которые показывал Юта.       – Что?       – Я не собираюсь проходить Тест, хён. Как по мне это унизительно и неправильно – лишать человека выбора. Я свой сделал и не очень-то хочу отступать, но если ты скажешь мне уйти, то я уйду.       Тэён переваривает информацию, старается выдержать тяжёлый взгляд. Приятного в том, что тебя водили вокруг пальца друзья, мало. Но ведь фарс сработал, и впервые за долгое время Тэён согласен обнимать, согласен, чтобы его обнимали. Он согласен сделать даже ремонт в квартире, чтобы ничего больше не напоминало ему о прошлом неудачном опыте. Заставить Джехёна весь день фотографироваться, хотя он не фанат подобных развлечений, а потом заклеить все стены общими снимками. Джехён маленький, но взрослый, он неуклюжий, но чуткий, с виду похож на французский хлебушек, но, мать его, бицепсы рассеивают внимание, поэтому Тэён тяжёло сглатывает слюну и робко улыбается:       – Не скажу. Но ты врал, а потому наказан. – Демонстративно заваливается на бок, отворачивается и складывает ладони под щекой, отчаянно зевая. Парень чувствует удивление и немой вопрос затылком, злорадно хихикает и говорит: – А потому обнимай меня до самого утра.       Джехён судорожно лезет под одеяло и послушно обнимает со спины, пока никто не передумал.       – Год, говоришь?       – Хён, не издевайся.       – Буду должен тебе одиннадцать месяцев и две неполные недели.

***

      – Что будет, если я приглашу Тэиля на свидание?       – Тэиль пошлёт тебя нахрен.       – Ну, я сделаю это ненавязчиво, незаметно. Он даже не поймёт, что это будет свидание!       – Он всё равно пошлёт тебя нахрен.       – Тэиль, я не у тебя спрашиваю, а у Тэёна, вообще-то.       – Накамото, иди на…       – Мне, между прочим, так и не достался членик на четырнадцатое, так что идти мне некуда!       Весна здорово бьёт по Юте и его гормональному фону.       Тэиль продолжает невозмутимо нести коробку с наборами разноцветных карандашей и фломастеров, японец, чьи руки и язык бессовестно свободны – «Я отвечаю за дружескую атмосферу в нашей компании, это тоже тяжело» – не затыкается ни на секунду, а Тэён только и успевает, что хохотать. Солнце купается в лужицах подтаявшего снега, от пар часть факультета освободили ради благотворительной акции, так что настроение у каждого лучше некуда. Даже у Тэиля, иначе бы он давно вмазал надоедливому романтику, идущему по левую от него сторону, и не разменивался бы на едкие комментарии.       «Вы долго ещё? Тут двое решили, что я похож на лошадку, поэтому катались на моей спине сорок минут…» – Тэён открывает входящее сообщение и прыскает в кулак на ходу, едва не роняя пакеты с игрушками. В последний момент перехватив свою ношу, он отвечает Джехёну: «В трёх кварталах, иго-го». «Не смешно, знаешь ли», но Тэёну смешно, и выражение его лица, которое буквально трещит по швам из-за довольной улыбки, не укрывается от вездесущего Накамото:       – Вы ведёте себя как лучшие друзья, и на это аж противно смотреть. Где страсть? Где ревность? Почему я ни разу не застал вас в туалете за примирением после демонстративной ссоры? – Тут хрупкий внутренний мир Мун Тэиля теряет равновесие, и парень наподдаёт причине своего срыва под упругий зад грязным ботинком.       Тэён решает не отвечать и сосредоточиться на просьбах простить душевнобольных, обращённых ко всем прохожим, становящимися случайными свидетелями драмы под названием «Луна против восходящего солнца». Ответов на чужие вопросы у него и правда нет.       Более-менее официально они с Джехёном встречаются почти месяц, но букетно-конфетным назвать его сложно: во-первых, Тэён не девушка, чтобы купаться в розовых лепестках, во-вторых – Джехён скорее сам съест купленные к вечернему чаю сладости и подавится, чем поделится. Тэён совершенно спокоен, если Джехён гуляет до полуночи с одногруппником Марком, и на «Я дома!» всегда отвечает «Хорошо, снов», даже если ради этого приходится продрать глаза посреди ночи и заново научиться водить пальцами по сенсорному экрану телефона. Он и сам не понимает порой, откуда эта слоновья уверенность в ком-то взялась.       То есть, Тэён знает, что в любой момент может позвонить, сказать какую-то чушь, и его поймут. Джехён успел очаровать родителей Тэёна, тётушку и собаку (и вот только к последней, пожалуй, и стоит ревновать), а заодно – половину группы одного из городских приютов.       Когда святая троица появляется в дверях игровой, миновав все формальности, по одному малышу висит у него на каждой ноге, а самый наглый сидит на плечах и взбивает ладошками шевелюру, и без того несчастную. Двухлетнего смельчака Джехён придерживает за короткие ножки и уставшим не выглядит – больше многодетным папашей, который ещё не добрался до таинства смены вонючих памперсов и считает себя самым счастливым человеком во вселенной.       Донёна колотит книжкой по сгорбленной спине задира, которому от силы года три, а Сыльги с Йерим сидят в кружке ахающих девочек и читают по ролям сказку. В суматохе раздачи плюшевых медведей, зайцев и наборов для рисования Тэён не находит времени подойти к Джехёну и элементарно поздороваться, не говоря уж о каком-то коротком прикосновении или около того. Корона детского любимца лишь час спустя переходит к Юте, умеющему рисовать и девочек в платьях, и самолёты, и животных. Шумная гурьба детей мигрирует к его краю стола и требует научить калякать и то, и сё, и десятое, и только тогда Тэён подбирается ближе к держащему на руках и баюкающему своего засыпающего любимчика Джехёну.       На левой щеке синим фломастером какое-то юное дарование нарисовало ему сердечко, волосы всё ещё торчат во все стороны, так что Тэён принимает слабую попытку привести своего парня в относительно божеский вид – прочёсывает пальцами каштановую чёлку и смеётся:       – Это тебе не лекции писать.       – Это ты ещё не видел, как мы пытались их накормить, – и с таким восторгом рассказывает о проваленном по всем параметрам завтраке, что Тэёну сложно не улыбаться в ответ на каждое слово. История о том, как Донён вычищал овсянку из-за шиворота, как он, Джехён, лежал звездой в прихожей, и толпа сбежавших от невкусной еды ребятишек завалилась на него поверх. О том, как он любит детей и как они его слушаются, стоит ему поднять вверх указательный палец и начать серьёзным тоном отчитывать за шалости. Не за варварское поведение по отношению к Донёну, нет, за дело – за опрокинутую кадку с комнатным цветком.       Он был бы хорошим отцом, думает Тэён, и проводит подушечкой большого пальца по кривому сердечку у ямочки на пухлой щеке. Который водит вереницу дочурок и сынишек в воскресные походы по лесу, разбивает с ними палатки и замазывает зелёнкой разбитые коленки. Весь такой из себя строгий, позволял бы садиться себе на шею, потакал бы каждому капризу, от куклы в пышном розовом платье до автомата на поролоновых патронах. Странные мысли приводят Тэёна к тому, что рядом с таким Джехёном себя он не видит. Подобной картинке не хватает заботливой мамы, молодой, красивой и улыбчивой; Тэён натыкается взглядом на Йерим и чувствует, как внутри начинают бушевать чуть было утихнувшие ураганы.       Джехён принципиально не проходит Тест и не знает, кто ему предназначен на самом деле.       На бланке вполне могло бы оказаться имя Ким Йерим.       «Кан Сыльги».       Или вовсе геном какого-то китайца.       Дело ведь не в ревности. Просто это очень и очень глупо – Система. Система считывает ДНК, подбирает идеального партнёра, а преподносится это всё так, будто программа людские души по две раскладывает. Безусловно, написана и защищена не одна научная работа, всё обоснованно, толково доказано, но какого чёрта на подобный аттракцион ведутся за малым исключением все? Из-за отсутствия уверенности в завтрашнем дне, возможно. Ты не знаешь, свалится тебе на голову атомная бомба, будет ли очередная кибератака соседнего государства, не умрёшь ли от удушья из-за плотного смога, зато в подборе второй половины – золотая стабильность и правильность, подтверждённая тысячами и тысячами счастливчиков.       Кроме Тэёна, конечно же.       Он даже не замечает, что Джехён ненадолго задерживает ладонь на его талии, прощаясь и обещая заскочить вечером. Говорит, они с Марком выберут подарок Донхёку на день рождения, а потом засядут за несколько долгов по практическим работам. Если справятся до полуночи, то будет здорово. Обещает написать и позвонить, когда спустится в метро. Тэён снова забивается в свою раковину и слышит всё приглушённо, как сквозь толщу воды. Ребята, сидевшие с сиротами с самого раннего утра, уходят, сдав позиции новоприбывшим, а Тэён ещё долго не может прийти в себя.       Ему кажется, что он только мешает нормальной жизни Джехёна, у которого может быть понимающая девушка, в перспективе – жена. Дети, загородный дом, хорошая работа и практически беззаботная жизнь без тени осуждения со стороны. Вместо этого всего у него только Тэён, часто замыкающийся из-за мелочей и отказывающийся даже от элементарных поцелуев. Секс у них был, не раз, но неловкое молчание после стирало все приятные моменты с полотна их довольно специфических отношений.       Передрузья, недолюбовники.       Не совсем половинки одного целого.       Уже дома Тэён бросает рюкзак на пол и валится спать, едва скинув с себя куртку, когда на часах ещё нет даже четырёх. Он зачем-то вспоминает о Тэне, зачем-то лишний раз напоминает себе о собственной никчёмности и ненужности, даже не цепляя тему того, что Система могла выдать ошибку. Система безупречна, ошибаются всегда только люди, и прав ли он в своём эгоизме – тот ещё вопрос. Разве он может отдать себя полностью человеку, у которого совсем другая судьба?       И вообще, с каких пор Тэён верит в эти дурацкие высокие технологии? Снится ему что-то очень и очень плохое.       Просыпается он от того, что его раздевают: сначала в стороне оказывается одеяло, потом любимая футболка и джинсы. Тэён замечает, что за окном совсем темно, свет горит только в коридоре, а потому пытается пробормотать, что Джехён сволочь. Прождал он его достаточно долго, имеет полное право спать обиженным, но младший льнёт сверху, наваливается всем своим немаленьким весом, целует в губы, и сон отходит на второй план. А то и дальше.       – Надеюсь, ты готов?       – Нет, я лёг спать сразу же, как только вернулся.       – Ну хён… – обиженно дует губы, приподнимаясь. Щенячий взгляд на Тэёна не действует, поэтому секунду спустя Джехён уже пускает слюну на ткань чужого белья, целуя-кусая парня между ног. Тот скулит, пытается свести колени, но их моментально разводят обратно, чтобы больше на подобные мелочи не отвлекаться. Джехён сильнее, и сопротивляться его напору сложно, ещё и потому что он умудряется заполнять собой всё окружающее пространство. Его харизма, улыбка, то нежная, то пошлая, – действуют безотказно. Из тела уходит сонливая мягкость, Тэён напрягается, возбуждается и с лёгкостью избавляется от боксёров, наблюдая за тем, как раздевается теперь Джехён, стоя на коленях.       Он тянется вверх, снимая через голову свитер чёрно-жёлтой расцветки, больше подходящей старому бабушкиному пледу. Мышцы его живота напрягаются, чуть светятся рёбра, и Тэён не отказывает себе в удовольствии провести тёплыми ладонями по белоснежной коже без единого волоска. Его так и подмывает спросить, в каком салоне города сейчас скидки на эпиляции, но чуть прикушенный кончик языка спасает его от вероятности быть оттраханным без растяжки за неудачную шуточку. Это их шестой раз, и Тэён прекрасно ознакомлен с правилами.       Как и Джехён. Он знает, что «готов» – это планы, построенные с самого утра, полтора часа в ванной перед и много смазки, поэтому сейчас просто прижимается влажным пахом к паху и продолжает лениво целовать так, будто бы заявляет о правах собственности. Или не будто. В его заботливом отношении то и дело проскальзывает нотка властности, что-то вроде «так – только со мной», «так – только с тобой», «так – хоть каждый день от заката и до самого рассвета». Это странно, насколько они разные и насколько хорошо понимают друг друга без слов, чувствуют.       Но у Тэёна «Ли Тэён», и он не может расслабиться.       Заставляют.       Языком вдоль по венам, губами – у основания, втянутыми щеками и максимально расслабленной глоткой. Тэён не хочет, но стонет, приподнимая бёдра, когда Джехён специально привстаёт немного, отталкивается от кровати руками и усмехается прямо так, с членом во рту. За наглость расплачивается сполна: его хватают за затылок, с силой давят вниз и заставляют прекратить издевательства; Тэён остаётся собой доволен и дальше просто извивается. Он вытягивает руки над головой и громко дышит, запрокидывая голову в наслаждении.       Каждое прикосновение словно в первый раз. Неважно, утром или ночью, Тэён всё равно испытывает лёгкое чувство стыда, и это только обостряет восприятие. Соль на губах стыдит и заставляет закинуть ногу поверх крепкого бедра одновременно, он запросто позволяет Джехёну оставить огромный засос на шее, а потом шутливо отталкивает от себя и цокает языком.       – Плохой мальчик.       – Но тебе же нравится.       Дальше Тэён лежит лицом в простынь и не имеет ничего против фрикции между сведённых вместе бёдер. Дорогого стоит держать себя в руках, не думать о жжении внизу живота из-за трения о безнадёжно испорченную подушку, но он справляется, потому что хочет угодить Джехёну. Потому что ему нравится, когда его кусают за плечи, целуют выступающие холмики позвонков и царапают бледные бока до стремительно алеющих полос. Тут уже плевать на совесть, на принципы морали, и целый мир пусть катится к чёрту, потому что Тэёну важно чувствовать себя нужным и желанным. Как и любому человеку в принципе. Но он всё равно хнычет, плачет. И плачет не от приближающейся разрядки всухую, не от унижения, что горячая сперма капает на его ягодицы, а потому что даже в такой момент он не уверен, что правильно живёт и существует.       Он приходит в себя уже после душа, в тесных объятьях под тёплым одеялом, и вдруг тихо выдаёт, прижатый к Джехёновой груди его же подбородком:       – Мне кажется, я мешаю тебе жить. У тебя не было времени, чтобы…       – Не хочу даже слушать. Мы сотню раз говорили о том, что я на своём месте, я выбрал его сам, и мне неважно, какую бумажку могли бы распечатать на дешёвом принтере, чтобы испортить мне жизнь, – не дослушивает и перебивает. – Я устал уже от этих разговоров, давай не сегодня и не сейчас, пожалуйста.       – Ты думал о том, что твоё это решение сделало кого-то несчастным?       – Мне всё равно на этого «кого-то», это не мои проблемы.       – То есть, ты ушёл, оставив свою потенциальную половину за бортом, и это нормально?       – Да хватит уже сравнивать меня с Тэном! Тебе так хочется, чтобы я тоже ушёл? Чтобы твои страхи оправдались? – в конце концов, не выдерживает Джехён. Он резко встаёт, садится на краю кровати и запускает пальцы в волосы. Кричит в стену: – Ты думаешь, я не понимаю, что происходит? Не вижу? Да у тебя конкретные проблемы с доверием, Тэён, потому что, несмотря ни на что, ты застрял в прошлом. Я стараюсь как могу, но ты – нет. Ты даже не хочешь менять ничего в своей жизни, в своём восприятии мира, где все только и делают, что усугубляют страдания друг друга. Знаешь, что тебе мешает принять меня? Ты сам. Твой эгоизм. Твоя бумажка. Твоя чёртова бумажка с твоим именем! Я делаю кого-то несчастным? Отлично. Больше не буду!       Резкий перепад настроений выбивает Тэёна из колеи, поэтому он просто прижимает одеяло к груди, подтягивает колени и отползает к изголовью кровати, словно находится в комнате с совершенно незнакомым человеком. Он молча наблюдает за тем, как остервенело пытается застегнуть на себе штаны Джехён, как уходит и возвращается со своим рюкзаком и вытряхивает его содержимое на пол.       Любимые йогуртовые леденцы Тэёна, несколько начатых блоков жевательных резинок, пара серебристых квадратиков контрацептивов и кошелёк – улов небогатый. Шатен хватается за него, как за самый ненавистный предмет, который только мог бы попасться под руку, и буквально выдирает оттуда деньги, откидывает от себя подальше, расшвыривается мелочью и визитками, пока наконец-то не находит в одном из отделений мятую бумажку со штампом Системы. Это не полноценная выписка – вырезка, нижняя часть бланка с именем того, кто, если верить ярким буклетам, предназначен испытуемому самой судьбой. Джехён комкает эту бумажку, выплёвывает злое:       – Я хотел, чтобы ты поверил в себя, поэтому делал всё возможное, чтобы… Боже, зачем я оправдываюсь? Я радовался, когда вы с Тэном решили пройти долбанный Тест. Я радовался, когда он оставил тебя разбитым. Я врал тебе с самого начала. Доволен? – Бросает под ноги Тэёну и уходит. Из комнаты, из квартиры, вон.       Мятая бумага кажется живой. В полной тишине, в пустом доме Тэён вдруг представляет, как она сжирает сначала его, а потом всё, что он после себя оставит, от носков под кроватью до недоеденной творожной запеканки в духовке. От набросков стихов в ящике письменного стола до коврика у входной двери. Мятую бумагу надо бы развернуть, по-хорошему, но Тэёну слишком страшно. Он боится любого имени, он действительно разочарован ложью, поэтому сидит, покачиваясь из стороны в сторону, минуту, две, три. Бледнеет всё, кроме чёртового белоснежного клочка бумаги, даже розовые волосы Тэёна, даже его вполне оформившаяся любовь к мальчику, который лгал.       Дрожащими пальцами он всё же делает это: разворачивает, разглаживает, тянет за уголки в разные стороны, а потом перестаёт дышать. Где-то на подкорке он знал, что это может случиться, он ожидал увидеть именно это имя, но нормально отреагировать у него не получается. Тэён заходится в рыданиях и сворачивается беззащитным клубком.       Джехён ушёл.       Джехён оставил его наедине с этим отвратительным именем и ушёл.       Ещё никогда Тэён не ненавидел настолько сильно.       Себя, имя.       «Ли Тэён».