Плохая привычка

      Я разглядывала себя в зеркало. Не так уж и плохо. Шестимесячный животик с малышкой внутри, синяки под глазами от постоянных слёз, все эти месяцы так хочется плакать, и, о боже, ужасное одиночество. Погладив животик я пошла на кухню, готовить завтрак, надо съесть что-нибудь полезное, так, что тут у нас? Чипсы? Кола? Пирожки! Ура! Набрав целую гору очень полезной, ага, конечно же, еды, я включила телек. Листая каналы я наткнулась на интервью с Игорем Яковлевичем Злотовицким. Он был на какой-то программе. — Недавно вы закончили работу над сериалом, где главные роли сыграли ваши ученики Полина Гагарина и Данила Козловский, расскажите что-нибудь про это. — говорила интервьюер. — Они чудесные актёры, и, открою вам тайну, они чудесная пара. — услышав эти слова от мастера, я прикрыла рот ладошкой, как он мог сказать это?! Подумать только?! Господи! Я тут же встала с дивана, выключила телевизор, решив позвонить ему. Гудки шли достаточно долго, но он всё же ответил. — Мы с Данилой расстались. — я положила ладошку на живот, тепло поглаживая его. — вы не имеете права рассказывать на всю страну о моей личной жизни, Игорь Яковлевич, при всём моём уважении к вам, но вы поступили, как минимум, невоспитанно. — я положила трубку. Позвонили в дверь. Медленно я побрела открывать, рассуждая, это не папа, у него есть ключи. Глянула в глазок, Жарычь, зачем ты приехала, черт. Я открываю, широко улыбаясь. — Полечка, здравствуй, милая! — она обняла меня, сразу чувствуя мой животик, перевела на меня встревоженный взгляд. — я чего-то не знаю? — Слишком много. — коротко сказала я, пропуская подругу в квартиру, возвращаясь на излюбленный за эти несколько месяцев, диван, беря в руки пакет с чипсами. — Надь, я невероятно люблю тебя, но не хочу рассказывать всего этого. — Я понимаю. — она села рядом, раскрывая руки для объятий, я приняла их, забывая про злобу этого мира, про эту несправедливость. — он козёл, да? — Угу. Надь, можешь мне пообещать кое-что? Можешь пообещать, что никогда не расскажешь ему о ней. — я дотронулась до животика, хотелось подарить малышке поддержку. — никогда, чтобы он не спросил, слышишь? Не смей! — она кивнула и уложила мою голову к себе на плечо, поглаживая по волосам.       Я смотрела на маленькую малышку, лежащую рядом со мной на кровати роддома, посасывающей грудь. Она смотрела на меня, широко открыв глаза, двигая ручками, пытаясь дотронуться. Я подняла руку, дотрагиваясь до её маленькой ручки, она ухватывается за мой палец, мне так хорошо рядом с этим маленьким кусочком меня и моей жизни. Я вдруг поняла, что теперь должна быть с ней всегда, должна защищать её от злобы этого мира во что бы то не стало. Она оторвалась от груди, лучезарно улыбаясь мне, такая ранняя первая улыбка. Я наклонилась и дотронулась губами до её носика, потом до щёчки, хотелось зацеловать это счастье. Я щекотала носом её маленькие ножки, целуя их. Продолжая любоваться, я вдыхала запах. Самый вкусный на свете запах. Он был чуть сладок, почему-то напоминал молоко. Малышка лежала в подгузнике, принимая воздушные ванны, через некоторое время она начала икать. — Замёрзла? — спрашиваю я, вставая, чтобы одеть её. — давай одеваться. — сменив подгузник, мы оделись в милый комбинезон с обезьянками и шапочку. — я люблю тебя, солнышко… — за дверью палаты раздался какой-то шум, а потом вошел он. Даня. — Полечка, это она? — он явно был выпивший, и я это чувствовала. Он ринулся к нам, падая, врезаясь в мебель. — дай подержать. — Уходи. — только и смогла вымолвить я, отворачиваясь от него к окну, глядя на малышку. Я почувствовала, как он ухватил меня за ногу. — Полечка, дай мне хотя бы посмотреть на неё. — он уткнулся мне в бедро. — Она не нужна тебе. Ты сам так говорил. — я старалась сохранить маску, укачивая дочку. — Прошу! — он встал, по его глазам было видно, что он протрезвел. — можно мне подержать её? — Один раз, а потом ты уйдешь… — мне было больно говорить это, но по-другому я не могла. Он вскрывал мою, недавно затянувшуюся, рану снова и снова. Я начала передавать ему дочку, она открыла глаза, уставившись на него. — аккуратно… — Она такая красивая… — шептал он, прикасаясь к её носику своим, на моих глазах навернулись и я поспешила отвернуться. — как назвала? — Никак. — тихо всхлипывая, прошептала я. — Почему? — он говорил очень тихо, видимо малышка уснула. — Не могу решить… — я старалась подавить всхлипы, но получалось очень плохо. — Ты что, плачешь что ли? — он осторожно положил дочку в кроватку и подошел ко мне сзади, обнимая. — я хочу извиниться, Поль, можно я вернусь. — Нельзя. — я не хотела прекращать этот момент, не хотела убирать его руки, но сделала это. — ты сам всё испортил тогда, ты растоптал моё сердце, ты покалечил мне душу, я не знаю смогу ли вообще теперь полюбить. — я развернулась к нему лицом, тут же чувствуя, как его губы ложатся на мои. Но я не отвечаю. — уходи. — Хорошо. Прощай. — он посмотрел на малышку, на меня, и вышел из палаты. Я медленно села на пол возле кроватки, глядя на малышку через железные прутья, бесшумно плача. — Вот и всё, теперь мы с тобой одни одинёшеньки в этом мире. — я просунула в кроватку руку, гладя малышку по кулачку, молясь о том, чтобы стало легче. Я взяла мобильник, набирая одно единственное сообщение: Кому: Жарычь. Время: 19.07. Как ты могла? Как ты могла сделать мне так больно?       Конечно же я знала, что это она рассказала ему. Знала лишь она и папа, а папа не за что не рассказал бы ему, с большим успехом он бы согласился искалечить его. Я добавила Надю в чёрный список, блокируя телефон. Я очень устала быть в этом подвешенном состоянии. Я посмотрела на доченьку. — Катя, в честь бабушки…