Перевал

Дорога — странная вещь. Она наполняет дни простыми и понятными делами: лошадиными подковами в деревенских кузнях, обильными ужинами в дымных тавернах, переправами, дождями и соломенными матрацами. А в промежутках между тавернами и постоялыми дворами она оставляет место для раздумий, для мыслей долгих, как мили, и медленных, как шаг коня. Родрик ехал домой. Он возвращался в суровую крепость, где облака цепляются за шпили башен и ложатся влажным брюхом на крыши бараков. Он возвращался к рейдам и засадам, к арбалетным болтам, летящим из темноты, к опасным кручам и ослепительному солнцу над белыми вершинами. Там все понятно и почти честно: торговцы прячут сонный корень в мешках с перцем и шафраном, логоссы уводят через перевал краденых овец, а фермеры двигают межевые столбы едва ли не быстрее, чем его землемеры успевают их ставить, а также охотятся в его угодьях, рубят деревья в его лесах да пасут скот на нейтральной земле. Там есть рабы, которые умеют жить, и воины-орлы, умеющие умирать. Рыжая лента дороги ложилась под копыта лошадей, цеплялся за горизонт зубчатый край леса, да убегали к небу убранные поля. Земля готовилась к зиме. Её далёкое дыхание чувствовалось в зябкой дрожи осенних звёзд, в горьковатом и уютном запахе каминного дымка, в алом кленовом листе, прилипшем к лошадиному крупу. Родрик думал о зиме, о том, что будет она суровой и снежной, а значит, лавины перекроют Поющий перевал, и это, несомненно, к лучшему: меньше дорог охранять, меньше дозоров отправлять в метель. А когда мысли вдруг несли, как норовистая лошадь, и снова касались его щеки тонкие и сильные пальцы, и снова тихий голос говорил: «я мог бы», он давал шпоры хорошему андамасскому жеребцу и улетал в поля, прочь ото всех, прочь от собственной вины, от боли несбывшегося, от солёных мёртвых губ. «Они не такие, как мы, — говорил он себе, и острый ветер срывал с губ горькие слова: — Не нужно их жалеть и понимать их незачем. Нужно просто забыть, как морок, дурной сон. Как сошедшую лавину, как прошлогоднюю метель. Снег растает, деревья вырастут. Живи дальше». Эалы на дороге не встречались. Лишь однажды попался им навстречу богатый экипаж с обозом в сопровождении двух дюжин рослых воинов в одинаковых нарядных доспехах, но, были они людьми или дорогими рабами, под шлемами-барбютами разглядеть не удалось. Родрик слышал, как его орлы смеялись: «В мирное время, на мирной дороге — и в шлемах. В чем же они на бой выйдут? Прямо сразу в гробах?» Северный лорд не смеялся. Они ехали слишком медленно. Желание поскорее оказаться в родной крепости наполняло его нервным нетерпением. Он пытался себя развлечь, разглядывая заметные с дороги замки столичных вельмож, больше похожие на дворцы, втягивая неразговорчивого Кейна в беседу о том, кому может принадлежать тот или иной замок, как его можно взять, как — защитить. Выходило, что любой из этих, похожих на кремовый торт, дворцов можно было взять голыми руками, а вот защитить — лишь сровняв с землёй. Но чем дальше отъезжали они от столицы, тем меньше людей встречалось на дороге, да и крепости провинциальных лордов утратили пряничную красоту, сохранив древние стены и башни с узкими бойницами, рвы и подъёмные мосты. Законы деревенского гостеприимства тоже отличались от столичных. Нередко Родрик и его отряд оказывались перехваченными разномастной кавалькадой во главе с каким-нибудь младшим сыном радушного помещика, получившим приказ непременно заманить на ночлег высоких гостей. Если солнце висело уже низко, Родрик соглашался, но чаще приходилось ссылаться на спешку. Плату за постой провинциальные лорды брали столичными новостями и возможностью похвастаться перед соседями тем, что именно у них остановился на ночлег сам Северный Орёл, лорд Белого Гнезда, личный друг государя и его сыновей… Через две декады путешествия города стали редкостью, да и замки, заметные с дороги, отстояли друг от друга на несколько дней пути. Ночи стали холоднее, а поутру укрывал траву серебристый иней. Кстати пришёлся прощальный подарок принца Астена — большой походный шатёр, в котором плечом к плечу размещался десяток солдат, да ещё оставалось место для переносной жаровни. А потом зарядили дожди, по-осеннему злые и холодные. К Барклу, довольно крупному городу-крепости, отряд подъехал поздно вечером, когда на узких улицах уже загорелись масляные лампы. Здесь предстояло задержаться на целый день, чтобы подковать лошадей и пополнить припасы. Прямо за городской стеной поднимались холмы предгорий. Дальнейший путь лежал по земле, где лишь мелкие фермы да пастбища встречались путникам, решившимся отправиться на север. Родрик давно хотел поставить там с десяток постоялых дворов с запасными лошадьми и почтовыми голубями, да все как-то не пришлось. Более важные дела находились у северного лорда, вот и негде было остановиться купеческим караванам на долгом, почти в две декады пути от Гнезда до Баркла. Безобразие, если честно сказать. Сколько серебра можно было бы взять с торговых людей, да и им помощь. Решено, следующей весной он возьмётся и заложит десять дворов в дне пути друг от друга, от крепости до Баркла. Если только война не помешает, или хвороба в крепости. Или погода дрянная, или голод. Или что-нибудь ещё непредвиденное, что-нибудь, что случается в Гнезде каждый год… В хорошей чистой таверне с благозвучным названием «Орлиное Гнездо» Родрика нашёл племянник лорда Прастина, на земле которого располагался свободный город Баркл. Грозный дядька дал племяннику строгий наказ: разыскать северного лорда и непременно привести в крепость, а без дорогого гостя домой не возвращаться. На дубовых, отдраенных до блеска столах уже стояли кружки темного пива, из кухни пахло мясом и луком, и так не хотелось никуда уходить от тёплого камина, огромного, как жерло огненной пещеры… Но молодой барчук был настроен решительно, и пришлось Родрику снова набросить на плечи влажный плащ и выйти под дождь, да ещё потащить с собой онемевшего от огорчения Кейна. Хорошо хоть радушный хозяин послал за ними лошадей. Крепость, выложенная из светлого камня, с полукруглыми бастионами, которых не строят уже пять веков, возвышалась над городом и казалась очень старой. Когда-то здесь была только эта неприступная твердыня, вокруг которой и вырос город, давший приют всем, кому не хватило места за белыми стенами. Да и теперь крепость оставалась сердцем города, где размещался дом лорда Прастина, городской суд, тюрьма, бараки городской стражи, арсенал, конюшни. Хозяин, друживший ещё с отцом Родрика, пожурил его за то, что тот вознамерился остановиться в таверне, как купчишка, который даже лавки в городе не имеет. — Мой дом — всегда ваш дом, дорогой лорд Родрик! — щуплый, но полный энергии старичок осторожно похлопал гостя по спине. — Нет нужды предупреждать меня о приезде. А не послать ли за вашими людьми? Место найдётся для всех. К ужину подавали вино. Старое и, очевидно, привезённое издалека, оно отдавало гнильцой, пиво в таверне было не в пример лучше. Не первой молодости был и барашек, поданный под затейливым соусом. А когда разговор зашёл о столичных новостях, Родрик заметил, что Кейна за столом уже нет. Впрочем, тот всегда предпочитал общество стражников, а значит, искать его придётся в караулке. — Решение ещё не принято, лорд Прастин, — пояснял он обстановку при королевском дворе. — Нам следует соблюдать осторожность и не давать ни одному из принцев излишних гарантий. Своё мнение о пригодности принцев к управлению страной тоже лучше держать при себе. — Да, разумеется, разумеется, — соглашался огорченный хозяин.  Конечно, в провинции, столь удаленной от столицы, он надеялся услышать красивые истории о придворных интригах, о любовниках и предательствах, о подложных письмах и похищенных драгоценностях. Но гостем его был лорд Родрик, и рассказывал он совсем об ином. В предоставленной ему спальне, жарко натопленной и слишком просторной, его уже ждал Кейн. Родрик удивился: уж этот-то должен был пить со стражей до утра. Молочный брат был мрачен и глядел на Родрика с опаской. Наконец, проговорил: — Ты должен на что-то посмотреть. А там, как сам решишь. — На что посмотреть? — вздохнул Родрик, тяжело опускаясь на кровать. День в дороге под дождём, пронизывающим до кости, порядочно его утомил, но добил все-таки пожилой барашек на пару с подгнившим вином. — Там городская стража хотела тебе что-то показать, — снова заюлил старый друг. — Если ты не скажешь мне простыми словами, чего я не видел у твоей стражи, я и задницы не подниму до завтрашнего утра, — пообещал лорд, раздражённый манерой друга. — Что я, на ночь глядя должен загадки твои разгадывать? Или бежать, как сельский мальчишка, глядеть на собаку с двумя головами или на бабу с бородой? — Значит так, — начал Кейн. Снова помолчал. После паузы решился: — У них в бараке живёт эал. Я его видел, он похож на подростка. Но он болеет, а лечить они его не могут. Они предлагают его купить. Задёшево. — Ты смеёшься надо мной? — проговорил Родрик едва слышно. Гнев перехватил ему горло. — Мало я покупал эалов? Не достаточно ли мне двух? Неожиданно Кейн сел прямо на пол, прямо перед ногами Родрика. В его серьёзном тоне слышалось большое желание убедить: — Лорд, ты купил тогда на арене раненого бойца. Почти что наверняка смертельно раненного. Ты от него не отходил декаду, кормил его с ложки, водил ему лекарей, приставил к нему отдельную служанку. По ночам сидел с ним, волосы ему причесывал. Думаешь, я не знаю? Знаю. — Тогда ты знаешь, чем это закончилось для меня! Или уже забыл? — мрачно спросил Родрик. — Знаю, Род. Но знаю, что тебе не плевать. Для тебя эалы что-то значат. Больше, чем для меня, или лорда советника, или принца Астена. И если ты сейчас не поможешь этому мальчишке, то всю жизнь будешь себя спрашивать: «А что, если б помог? Что, если б выходил его да в живых оставил?» — Не много ли ты на себя берёшь? Откуда ты знаешь, о чем я буду думать? — наконец разозлился Родрик. — Ну, теперь-то точно будешь сомневаться! — довольно усмехнулся Кейн. Некоторое время посидели молча. Лишь слышно было, как трещат в камине поленья да хлещет дождь по брусчатке двора. — Волчья ты порода, а ещё брат, — вздохнул Родрик, сдаваясь. — Веди уже в свой барак. И если я там вшей наберусь или чего похуже, самолично выдеру тебя кнутом. Идти пришлось недолго, хотя под дождь всё-таки попали. После теплой спальни струи дождя показались особенно холодными. А в бараке снова было тепло и душно, и пахло там, как и бывает в бараках, прокисшей брагой, и потом, и чем-то съедобным, припрятанным на черный день. Родрик оглядел ряды двойных нар по стенам, стол, заваленный хламом, поднявшихся ему навстречу мужчин самого разного вида и возраста. Немолодой, но подтянутый стражник с седой, коротко подстриженной бородой изобразил что-то вроде поклона. Проговорил с осторожной вежливостью: — Лорд Родрик, люди Белого Гнезда всегда желанные гости для каждого воина в Баркле. — Благодарю, — сдержанно кивнул лорд. — Как у вас оказался эал? Кто его непосредственный хозяин? — Я его хозяин, лорд, — ступил вперед грузный стражник с простоватым добродушным лицом. — Хуст меня зовут. А попал он к нам вот как: мой десяток охранял купеческий караван от Баркла до Поющего перевала. За перевалом караван встретили логоссы, а мы повернули назад. Купец с нами расплатился, а в награду за труды, в подарок, так сказать, отдал нам эала. Он тогда уже был такой, не в себе немного. Но в седле сидел, пил, ел, сам за собой ходил. А как приехали в Баркл, совсем он расхворался. А нам как за ним ходить? У нас служба, караулы, да с оружием надо работать, да от лорда Прастина поручения: то за данью поезжай, то голубей в Гнездо отвези, то ярмарка — тоже порядок нужен. — Так это ещё ладно, а как стену чинили ни с того ни с сего?.. — неожиданно поддержал Хуста кто-то невидимый. — А как драка учинится в питейном или пожар, помните в запрошлую декаду?.. — А вор из тюрьмы сбежал, так кто ловить должен? Родрик поднял руку. Голоса смолкли. Тяжело, будто сдаваясь, проговорил: — Показывай. Всполошились, оживились, зажгли новые свечи. Повели в дальний конец барака, где нижние нары в углу были занавешены серой холстиной. Снова заколотилось, сорвалось влёт глупое сердце. Родрик незаметно перевёл дыхание. Сейчас он скажет «нет». Повернётся и уйдёт. Заснёт, забудет, уедет. Следующей весной погибнет в стычке с логоссами. Кто-то сдвинул в сторону холстину, поднёс свечу. В неверном свете Родрик увидел маленькую, будто детскую, фигуру, сжавшуюся под шерстяным одеялом, да голубую ленточку в спутанных светлых волосах. Кто-то, кажется Хуст, положил ладонь на узкое плечо. Раздался тихий вскрик, неясный, задыхающийся лепет: — Ним, ним, ним… — Нимка, не бойся, малыш, — заговорил Хуст с притворной лаской, будто с задурившей лошадкой. — Вот видишь, важный лорд пришёл на тебя посмотреть, из самого Гнезда. Он добрый, и сам не обидит, и другим не даст. Ну, давай же, Нимка, повернись, не упрямься. Дай ему взглянуть на тебя. Ты ж у нас хорошенький такой, чисто зайка серенький… Слабо сопротивляющегося эала повернули на спину. Родрик увидел неестественно румяные щеки, закушенные губы, перепачканные красным, и крепко закрытые глаза с влажными дорожками на висках. Увидел на тонкой детской шее простой кожаный шнурок с рабским медальоном. — Ним, ним… Родрик провёл пальцем по щеке эала, испуганно дёрнувшегося от прикосновения. Поглядел на порозовевшие пальцы. — Вы, что, его накрасили? Как девку? Хуст сконфуженно промолчал. Кто-то за его спиной пробормотал угрюмо: — Так кто ж его захочет такого, немочь бледную… Так — хоть как-то. Родрик резко выпрямился, подрагивая от гнева, оглядел притихших стражников. — Вы замучили до смерти больного ребёнка. А теперь пытаетесь мне его продать? Голос, способный спустить лавину, отразился от тёмных стен, взлетел к прокопчённому потолку. В наступившей тишине слышалось лишь слабое бормотание эала: — Ним-ним-ним… Первым решился заговорить Хуст: — Так он нам такой уже достался, лорд. Порченый. Мы его почти и не пользовали, разве что поначалу. Знали бы, да никогда не взяли б такой подарок. Морока одна, да и сердце кровью обливается. Смотреть жалко. Гнев вырывался из груди с каждым вздохом, гнев сжимал кулаки и лихорадочной дрожью трепал тело. Тяжелая рука легла на плечо, голос Кейна произнёс мягко: — Лорд Родрик… Закрыл глаза, сосчитал до десяти. Сказал почти спокойно: — Могу посоветовать вам одно, стража: снимите с него ошейник и перережьте ему горло. Дайте ему умереть свободным. — Ним… Уходя, Родрик все же обернулся. И, как на стену, натолкнулся на взгляд огромных ярко-синих глаз, глубоких, как горное озеро в солнечный день. Влажный ветер хлестнул по лицу. Родрик жадно хлебнул холодного ночного воздуха, вытолкнул из лёгких спёртую духоту барака. Если б так же легко было избавиться от этой горькой тяжести на сердце, чтобы забыть о муке в синих глазах, о дурацкой голубой ленточке в светлых прядях. В самом деле, зачем ему это? Он видел смерть и сам убивал, да, случалось, и женщин брал, не спросив их согласия. Отчего же именно страдания эалов, как ножом, режут душу? Советник прав, в Гнезде десятки рабов, на его землях — сотни. Чем же эти люди хуже эалов? Не такие красивые? Так в этом, названном невежественными стражниками Нимкой, никакой красоты не осталось. Разве что глаза… Какой-то он не такой, этот эал, чем-то он отличается от прочих. Вряд ли он моложе того же Ландыша, но что-то другое делает его похожим на ребёнка. Нет, он видел детей эалов, этот, с ленточкой, совершенно точно не ребёнок. Как назвал его хозяин? Зайка серенький? В тёплой спальне, в чистой постели, не было Родрику покоя. Всё глядели вслед синие озёра, а совсем рядом, в нескольких минутах ходьбы, дрожал от ужаса полубезумный мальчишка. И, может быть, кто-нибудь в это самое мгновение откидывает в сторону холщовую занавеску и ложится рядом с ним на узкую лавку… Родрик вскочил, задыхаясь, бросился к окну, толкнул тяжёлый ставень. Осенняя ночь дохнула в лицо холодом близких снегов. И показалось ему, что откуда-то из темноты на пределе слышимости летит через ночь слабый отчаянный крик: «Ним, ним, ним…» Завтрак прошёл в молчании. Радушный хозяин пытался завязать беседу, но вскоре бросил бесполезное дело, с опаской поглядывая на сурового лорда. Впрочем, господин Белого Гнезда мог в Баркле и лаять, и кусаться, как бы ни вёл он себя за столом, он все равно останется почетным гостем в городе, безопасность и благоденствие которого напрямую зависит от его воли. Вот лорд Прастин и старался гостю не надоедать да следил, чтобы ему подливали вина и подкладывали на тарелку поджаристые полоски бекона, которыми северный лорд хрустел вроде и без радости, но исправно. К сёдлам одолженных лошадей тоже приторочили пухлые сумы с угощением в дорогу. Родрик даже не удивился, увидев седобородого капитана городской стражи, державшего под уздцы его коня. Мрачный Хуст проверял подпругу коня Кейна. Оба стражника выглядели хмуро. Капитан вместо приветствия заявил: — Нам только и остаётся, лорд, что оставить его на северной дороге. Вы подберёте — хорошо, нет — так, может, ещё кто сжалится. — Он задержит нас в пути, — ответил Родрик, поднимаясь в седло. — Вот-вот снег ляжет, а до Гнезда ещё две декады. Может, мне из-за вашего подарка зимовать в Баркле? — Я возьму его в седло! — вступил в разговор Кейн. — Он такой лёгкий, мой конь и не заметит. Родрик промолчал. Снова сжимал скулы гнев. Будто все уже решено за него, а его согласие даже не требуется. — Разве вы не заметили, лорд? — вдруг тихо заговорил Хуст. — Наш Ним особенный, на других эалов не похожий. Где вы ещё такого найдёте. Родрик ничем не выдал удивления, но то, как высказывание Хуста совпало с его собственными наблюдениями, заставило его задуматься, замереть в тщетной попытке вспомнить что-то важное, ускользающее, маячащее на самой границе памяти. — Везите ваш подарок к «Орлиному Гнезду», — бросил он стражникам. — Ждать не станем. Ждать не пришлось. Полдюжины стражников появились в таверне, когда отряд Родрика седлал на заднем дворе коней. Хуст осторожно положил на лавку эала, завёрнутого в потёртый, но тёплый плащ. — Вот, лорд, утром в бане его помыли, теплых вещей в дорогу собрали. — Он жив хотя бы? — спросил Родрик, заглядывая в бледное лицо. — Спит, лорд. Наш лекарь дал ему сонного корня и с собой завернул. — Давай, — кивнул лорд. Хуст приложил палец к амулету, Родрик повторил жест. Достал из кошеля горсть золотых монет, протянул стражнику. — Спасибо, лорд. Вот увидите, Ним подлечится, отдохнёт, такой будет славный. Хорошенький, нежный. У вас и слуги, и лекари, а у нас, что… — «Ним» — это не имя, — прервал стражника Родрик. — На древнейшем языке это означает «нет». Кейн хотел и вправду взять спящего эала к себе в седло, но Родрик уже почувствовал непонятную ревность. Может быть, амулет привязывал хозяина к рабу, а может быть, ещё что, но отдавать мальчика не хотелось. Родрик сел в седло и принял нетяжёлую ношу. И даже удивился, как уютно устроилась неподвижная фигура у него на коленях, будто так оно и должно быть. Будто этот маленький эал был сделан специально для него, тёплый и нежный, идеально совпадающий с линиями его тела. Он коснулся носом пушистой серебристой макушки. Надо же, действительно помыли в бане да не пожалели хорошего мыла. Волосы эала пахли сладко и тонко, ночными цветами и синими звёздами над горными вершинами.