***
— О, Аллах Всемогущий! Помоги мне справиться с этой вечной головной болью, — сердито огрызнулась Кёсем, массируя виски пальцами. — Госпожа, если хотите, я могу принести травяной отвар… — робко начала одна из преданных служанок Махпейкер — Гюльнихаль хатун — с опаской поглядывая на раздражённую Султаншу. — Они не помогают, — недовольно ответила Кёсем, — эта боль никогда не прекратится, пока у меня не вымрут все враги. А пока это не произойдёт, можно даже не надеяться на спокойствие. Темноволосая опустилась на тахту и запустила руки в распущенные волосы, рассматривая один из узоров на стене. Гюльнихаль, вздохнув, решила спросить причину недовольства Госпожи. — Госпожа, что я могу сделать, чтобы улучшить ваше состояние? Что-то случилось? — Случилось, — мрачно подтвердила догадку хатун, Кёсем. — Три наложницы забеременели, шайтан их подери… — Госпожа, не упоминайте имя всуе, этого чудовища! — воскликнула Гюльнихаль, округлив глаза. — Возможно, Вы беременна, а упоминание этого нечестивого может плохо отразится на плоде. Тем более, наложницы слишком глупы, от них с лёгкостью можно избавиться. — Я больше никогда не смогу забеременеть… — тихо прошептала Махпейкер, снова приняв величественную позу и дрожащей рукой, от нахлынувших воспоминаний, взяла хрустальный стакан с горячим напитком. Об этой новости Кёсем Султан узнала всего месяц назад. Сначала, опытной женщине показалось, что она снова беременна и решив подтвердить это, позвала лекаря. Но та разбила все мечты ещё об одном ребёнке, сказав, что более Госпожа никогда не сможет родить. С одной стороны, Махпейкер понимала, что она и так родила десять представителей Династии. Женщина уже физически понимала, что очередную беременность, она ни за что не переживёт. На ней это плохо отразилось и подорвало крепкое здоровье. Но с другой… Если об этом узнает Султан, то забудет о ней навсегда. Поэтому заплатив лекарю за молчание, женщина стала выбирать наложниц в покои Султана, чего она ранее никогда не делала. Они никак не могли забеременеть, ведь пили специальные отвары, и были в покоях только один раз. Но всё же находились дерзкие девушки, которым везло. — С наложницами я разберусь. Но вот Фатьма в последнее время мне совсем не нравится. Постоянно проводит время с этой хатун, а та уж точно вливает в уши ей ненужную информацию, будто я являюсь ужасной матерью. От этой Фатьмы хатун нужно срочно избавиться… — Это будет не так уж трудно сделать, — хитро улыбнулась Гюльнихаль, — достаточно всего лишь повесить на неё такое ужасное преступление, чтоб Султан не медля ни секунды, отправил её куда подальше. — Верно, — шумно выдохнула Кёсем и, находясь в уже более весёлом настроении, махнула рукой с пальцами, унизанными драгоценными перстнями, приказав — Принеси мне сладостей. Что-то захотелось…***
— Фатьма, не толкайся, — шикнула на сестру Айше, всем присутствующим лучезарно улыбнувшись. Султан собрал всю семью за одним столом, где находились все представители Династии. В центре гордо восседал сам Султан, а рядом с ним его законная супруга — Кёсем Султан — оглядывающая всех пронзительным взглядом. Поджав губы, женщина изредка вздыхала, замечая состояние здоровье своего супруга. Он был точно болен, но это были лишь догадки… По обе стороны находились дети и наложницы, не получившие статуса Султанши, но имеющие возможность присутствовать на ужине. Фатьма, подперев подбородок рукой и, облокотившись на стол, откровенно скучала. За отсутствие манер, Фатьма получила укоризненный взгляд матери и намёки Айше, как подобает правильно сидеть. Сложить ноги и сидеть прямо — было чрезвычайно сложно на протяжении нескольких часов, от этого затекали все конечности, но все мило улыбались, не выдавая своего недовольства по поводу неудобств. Стол буквально ломился от изобилия лакомств, но девушка не обращала на это должного внимания, собственно как и на речь матушки о пустяках. Все делали вид, что внимали каждому слову, хотя на самом деле такого не было. Фатьму хатун не позвали, что было и неудивительно. Султанша подслушала разговор матери с отцом, они явно её обсуждали, неоднократно произносилось её имя, причём гневно. Возможно, по этой причине девушку не пригласили на вечер, ведь она уже формально не состояла в Султанской семье. Ужин вскоре закончился, чему была счастлива Фатьма. Выйдя из покоев, девушка направилась к себе, но на полдороге к своей комнате услышала крик: — Фатьма Султан! Развернувшись, Фатьма столкнулась нос к носу, с испуганной служанкой — Мелек. Волосы выбились из незатейливой причёски и беспорядочно лежали на плечах. В тёмных глазах стояли слёзы. — Что случилось, Мелек? — дрожащим голосом спросила Фатьма, в голове которой проносились различные мысли. Хатун лишь дрожала и промямлила что-то в ответ, закрыв лицо руками. Не выдержав, Фатьма прикрикнула на неё: — Говори немедленно! Что случилось?! — Фатьме хатун очень плохо. Она без сознания лежит в лазарете, — нечётко произнесла Мелек и всхлипнула. Больше Фатьме не нужно было объяснений. Не разбирая дороги, она мчалась в лазарет, расталкивая всех на своём пути. В тот момент девочка ничего не слышала и не видела. Вбежав, Фатьма оглянулась в поисках своей тёзки, но стояла гробовая тишина. Неуверенно сделав пару шагов, Султанша услышала глухой кашель и обернулась. Еле улыбаясь и облокотившись об стену, Кёсем Султан стояла, пристально наблюдая за дочерью. Её огненные локоны покрывали плечи, а надето на ней было нежно-фиолетовое платье с изумрудными вставками. Первой нарушить тишину решила Кёсем. — Не ожидала? — спросила женщина, неприятно ухмыляясь. — Я вижу недоумение в твоих глазах. Это была проверка. Я видела, как к тебе относилась Фатьма, но я даже не подозревала, насколько она тебе дорога. Теперь я убедилась в правдивости слухов. — Как вы могли? — непонимающе прошептала Фатьма, чувствуя горечь, обиду и злость. Непонятно, зачем ей это. — Несмотря на твою ненависть ко мне, я всё же остаюсь твоей матерью, — холодно заявила Махпейкер, — И ты не должна путать такие понятия, как родная мать и обычная хатун. Ты совершенно забыла, дочерью кого ты являешься. — Я... никогда... не испытывала по отношению к вам... ненависть! — воскликнула Фатьма, желая исчезнуть в своих покоях. Гнев распалял, затуманивал разум. — Вы всегда ко мне относились не как к собственной дочери, а к какой-то прислуге! — Не смей разговаривать со мной в таком тоне, Фатьма! — зловеще прошипела Кёсем, вздернув подбородок. — Султан Ахмед болен и ему недолго осталось жить. Твоя Фатьма хатун здесь тоже не задержится, а отправится прямиком во Дворец слёз, где ей и место! А тебя я выдам замуж и отправлю в самый дальний санджак. — Вы меня так ненавидите, что готовы отправить куда подальше? — полуутвердительно спросила Фатьма, ожидая положительного ответа на свой вопрос. Обида и злость взяли вверх за столько лет ненависти по отношению к себе. Она всегда старалась примерно себя вести, делая значительные успехи в учебе, но мать этого словно не замечала. Ей было не до своей дочери. — Самой огромной ошибкой, было рождение именно тебя. Ты даже не представляешь себе, сколько вреда ты мне причинила! — женщина печально прошептала эти слова. — Из-за тебя меня стали звать в народе ведьмой! Надо мной все потешались, а Ахмед забыл о моём существовании. Твоё рождение было одной огромной ошибкой… — Вы всегда винили во всех своих бедах всех, кроме себя, Кёсем Султан, — холодно и отстранённо сказала Фатьма, перед тем как покинуть лазарет. Слегка пошатываясь, Фатьма вышла оттуда и огляделась. Эти коридоры стали словно чужими, этот свет от факелов — холодным и неприятным. Щебечущие по пути одалиски — слащавыми и глупыми, но такими жизнерадостными. Каждый камень, заложенный во Дворце, — чужим, словно не своим. Она выглядела потерянной и несчастной среди всех. Настолько печальной, что никто даже не смотрел в её сторону, перешёптываясь об её состоянии. Её жизнь словно загубили, её росток затоптали, не дав распуститься цветущему розовому кусту, её существование перечеркнули и на ней самой поставили крест. Еле сдерживая рвущийся из недр сердца крик, девочка быстро шла в покои. Ворвавшись в них, Султанша осмотрела комнату. Увидев суетящихся служанок, Фатьма приказала: — Выйдите отсюда! — Но, Госпожа… — Я сказала выйдите! Я непонятно сказала?! Испуганные девушки, что-то промямлив, выбежали, хлопнув дверью. Фатьма упала на кровать и глухой крик вырвался из её груди, эхом распространяясь по покоям. Сжимая зубами атласную подушку, она кричала, выпуская пар и злобу. Первые слезы потекли по лицу, оставляя на щеках мокрые следы. Шёлковые подушки и простынь пропиталась горькими слезами. Каждый уголок покоев был пропитан мучительными криками и солоноватыми на вкус слезами…***
— Молодец, хатун, ты сделала своё дело, — удовлетворённо произнесла Кёсем, протягивая мешочек с золотом. — Благодарю вас, Госпожа! — вкрадчиво сказала Мелек, засверкав глазами, при виде золота. — Я всегда готова Вам подчиняться, Султанша. Дай, Аллах… — Довольно, хатун. Можешь идти, — прервала Махпейкер, повелительно взмахнув рукой, пытаясь отделаться от назойливой девушки. Взяв мешочек, Мелек приторно улыбнулась и, сделав глубокий реверанс, тихо удалилась. Тяжело вздохнув, Махпейкер взяла кусочек сладостей и положила в рот, протягивая руку к другой, что не ускользнуло от внимания бдительной Гюльнихаль. — Госпожа, в последнее время вы много едите сладостей. Может, вы снова порадуете Султана и Дворец счастливой вестью о беременности? — широко улыбнувшись, спросила хатун. Снова воспоминание о лекарше и её словах заставили женщину внутренне содрогнуться, а внешне разозлиться. — Возможно, — стараясь не вызывать подозрения, покорно согласилась Кёсем. Гюльнихаль была с ней, с того момента, как Кёсем стала фавориткой, а девушка служанкой. Это была одна из немногих людей, которой Султанша могла доверять. Но полностью доверять и раскрывать все свои секреты, Махпейкер так и не научилась. В конце концов даже самые, казалось бы, преданные люди могут предать и разочаровать. Мелек, преданную слугу своей Госпожи, оказалось не так трудно подкупить золотом и заставить перейти на свою сторону. — Гюльнихаль, пока я не забыла, принеси мне гаремную книгу, после чего мы обсудим Фатьму хатун…***
— Доченька, скажи хоть что-нибудь, — прямо смотря в закрытые глаза девочки, печально сказала Фатьма. Она провела по щеке ладонью, смотря на неё. Неимоверная ярость брала, когда Фатьма вспоминала, как вошла в её покои. На ней лежала Султанша, которая потеряла сознание. Это был первый обморок в её жизни. Когда Фатьма Султан пришла в сознание, то, запинаясь и плача, рассказала о матери. Да, она знала о ненависти Махпейкер по отношению к дочери, но эта женщина не ведала границ, поэтому и рассказала всю горькую правду. Лучше бы она этого не делала… Лёжа на широкой кровати, Фатьма буквально горела и бредила. На неё свалилось столько переживаний, что организм молодого и неокрепшего тела не смог полностью оправиться от нервных переживаний. Еле шевельнув рукой — это был первый признак жизни за этот час — Фатьма тяжело вздохнула и снова начала бредить. Приоткрыв глаза, она посмотрела на мать. Для неё она была именно матерью, и больше никем. Для них не существовало распределения на Султаншу благородного происхождения, и обычную девушку, дочь Паши. Они были друг у друга единственными душами, что могли говорить абсолютно обо всём. Даже простая тишина между ними говорила больше, чем все слова. За всё то время, пока Фатьма лежала в горячке, её пришли проведать Султан и сестра Айше с братьями. Кёсем Султан, показывая всё пренебрежение, решила не приходить. Фатьму хатун хотели тоже выпроводить из покоев, но, заплатив лекарям достаточную сумму, девушка сидела на кровати дочери и внимательно наблюдала за её состоянием. Время шло, в камине догорали дрова, а в комнату проник холодный ветер. Время бесконечно долго шло, но Фатьма была все без сознания, что ужасало её мать. Секунда превратились в минуту, а минута растянулась на бесконечные часы. В покои ещё сильнее задул продувающий ветер, который колыхал шторки на террасе. Ветер задул догорающий огонь, пока он не потух. Не замечая ничего вокруг, Фатьма коротко приказала одной из слуг позвать лекаря. Довольно быстро пришла седовласая и полная женщина, что умело достала нужные инструменты, и начала обследовать Султаншу. С каждой минутой она всё больше хмурилась, а руки дрожали. Увидев состояние лекаря, Фатьма взволнованно спросила: — В чём дело, Бейхан хатун? От чего твои руки дрожат? Неужто, Султанше стало ещё хуже?! — Госпоже очень плохо, — еле прошептала Бейхан, посмотрев на Фатьму хатун. — Возможно, она не выживет… — Что ты говоришь, хатун?! Как такое возможно?! Сделай всё, что угодно, но Султанша должна жить, иначе, я собственными руками отправлю тебя на смерть! — В данном случае я бессильна. Только организм сможет справиться с этой напастью! — Тогда выйди отсюда…***
Солнечные лучи коснулись Дворца Топкапы, пробиваясь сквозь неплотно занавешенные тёмные шторы, образуя мягкий полумрак. В покоях Фатьмы Султан стояла тишина, от которой звенело в ушах, тишина, прерываемая только монотонным жужжанием насекомых и равномерным дыханием двух людей. В покои задул сильный и порывистый ветер, развевая шторки и пуская холодные порывы ветра в комнату. Фатьма поёжилась от ветра и приоткрыла сонные глаза, до конца не понимая, где она находится. Полусидя, Фатьма находилась на полу, раскинув ноги, которые были еле видны из длинного подола платья. Голова покоилась на кровати, устремлённая в сторону дверей. Её рука легонько сжимала пальцы девочки. — Фатьма… — тихо прошептала девушка, встав на колени и рассматривая спящее лицо дочери. Или мёртвое. — Фатьма, доченька, — громче произнесла хатун, которую обуревали страх и сомнения. В ответ безмолвная тишина. — Фатьма, очнись! Фатьма-а! — воскликнула девушка, продолжая трясти девочку за плечи. Слёзы потекли по лицу, а голос сорвался на нервный крик. — ФАТЬМА-А-А-А!