***
— Слава Аллаху, Бейхан хатун, что болезнь пощадила нашу Султаншу, — выдохнув, произнесла Фатьма хатун, измученно улыбнувшись. — У Султанши крепкий организм, — кивнула Бейхан, — правда, чтобы восстановить здоровье, ей понадобится немало времени, но я постараюсь сделать всё, чтобы Султанша быстрее поправилась. — Да, конечно… — Фатьма хатун, это конечно не моё дело, — тихим голосом начала Бейхан, что напрягло Фатьму и заставило нахмуриться, от ожидания чего-то плохого. — Вы так о ней печётесь, будто она и вправду ваша дочь! О Аллах, что будет, когда наша Кёсем Султан узнает об этом? Она ведь не оставит вас в живых, хатун! — Ты мне угрожаешь? — прошипела словно змея Фатьма, словно ожидая удобного момента, когда мишень замешкается, и змея сможет ужалить острыми и ядовитыми клыками. Девушка прищурила чёрно-угольные глаза, потемневшие от нахлынувшей ярости. — Что вы?! — воскликнула Бейхан, искренне недоумевая злости хатун. — Мне это ни к чему. Да вот любопытство берёт, ведь Кёсем Султан хоть и мать её, но даже не навестила своё дитя! А вы, хатун, ни днём, ни ночью от постели Госпожи не отходите, хоть вы для неё и никто. — Это не твоё шайтаново дело, Бейхан хатун! В твои обязанности входит следить за самочувствием Династии и лечить их, а не расспрашивать о невесть каком бреде, появившемся в твоей голове, — прошипела Фатьма, продолжая злобно щуриться. — Как прикажете, — недовольно согласилась Бейхан, дав себе клятву любыми способами, добиться разгадки столь интригующей и опасной тайны. Нарочито покорно хатун встала и смиренно вышла, почувствовав удар по спине. — Аллах! — громко крикнула Бейхан, с ужасом развернувшись и потирая рукой ушибленную спину. — Смотреть надо, когда выходишь, — беззлобно и просто ответила Гюльнихаль, порадовавшись лекарше, только что находившейся в покоях Фатьмы Султан. — Гюльнихаль хатун? — удивлённо спросила Бейхан, забыв о боли в пояснице и переключив своё внимание на девушку. — Ты что-то хотела? — Да! Как самочувствие Фатьмы Султан? — А тебе зачем? — подозрительно спросила Бейхан, поправляя платок на голове. — Кёсем Султан спросила, — быстро ответила Гюльнихаль, от нетерпения переминаясь с ноги на ногу. — Ты для начала, хатун, скажи мне кое-что, — коварно заблестели глаза Бейхан в полумраке коридоров. — Ну нет, — захныкала Гюльнихаль, — Кёсем Султан меня собственноручно на плаху возведёт и палача представит, если я долго ходить буду по её приказу. — Хорошо, — согласилась Бейхан, но немного подумав добавила: — Сегодня ты должна придти ко мне в лазарет, мне нужно кое о чем тебя расспросить: это будет важная информация для Султанши. Самочувствие Госпожи на данный момент стабильное, и в скором времени, я полагаю, она совсем поправится. — Хорошо, приду сегодня, — ответила Гюльнихаль и развернувшись, подумала, успеет ли она заскочить к Гюлю аге и попробовать его вкуснейшую пахлаву, или лучше сразу бежать к Султанше…***
— Мама? Тихий, слабый голос вывел Фатьму хатун из раздумий и заставил поднять её голову. Маленькая девочка еле улыбалась, приоткрыв глаза. — Моя маленькая! — воскликнула девушка и порывисто обняла дочь. — Ты очнулась, моё солнышко… — Я ничего не помню. Только голова раскалывается безумно, — обхватив свою голову руками, сказала сиплым голосом Фатьма. — Не важно, ты должна забыть всё, как страшный сон, — крепче обняла Фатьма девочку, — Кёсем Султан не достойна твоих слёз. Она всегда была подлой и самолюбивой женщиной. У неё камень вместо сердца. — Подлая? Фатьма хатун, за неосторожные слова в сторону законной жены Правителя ты можешь лишиться своего острого языка, — язвительно сказала Кёсем, презрительно оглядывая девушку. Фатьма вздрогнула и повернулась в её сторону, вскочив с кровати, с целью сделать реверанс. Тёмные глаза исподлобья наблюдали за Султаншей с нескрываемой злобой. — Выйди отсюда! Мне нужно поговорить с дочерью, — приказала Махпейкер, сев на край кровати. — Как прикажете, Госпожа, — процедила сквозь зубы хатун и вышла из покоев. — Зачем вы пришли сюда? Решили поиздеваться надо мной? — мрачно спросила Фатьма, опустив глаза, стараясь даже не смотреть на неё. Кёсем была похожа на энергетического вампира, что высасывала все жизненные силы, оставляя лишь осадок на душе. Она умела давить и получать желаемое доступными только ей методами. И у неё это получалось. Может все слухи о её происхождении, не врали и она являлась настоящей ведьмой? Как они могли дойти до такого, что родная мать обвиняет собственную дочь во всех неудачах, истинно веря, что источником всех бед является именно она?.. Для всех она ведьма, проклятая, исчадие ада. Прошло одиннадцать лет и слухи лишь немного поутихли, да и окружающие её люди перестали бросать на девочку косые взгляды, будто пытаясь найти какие-то следы ведьмы на ней. Но до конца жизни люди будут помнить о ней, как о шайтане. Но настоящий шайтан сидит перед Фатьмой, пожирая зелёными глазами, сравнимыми лишь с чешуёй дракона, из одной мифологической истории. Вся её показная роскошь слишком вычурна и вульгарна. Массивное ожерелье на белоснежной шеи и тяжелые серьги кричат о её высоком статусе. Она скрывает уродство души под богатой одеждой. Но никто не смотрит на душу человека, всем на это глубоко наплевать. Чем прекраснее и чище душа, тем сильнее стремление у людей испоганить и изуродовать её, сделать подобной им. Эту простую истину амбициозная и хитрая Кёсем, тогда ещё Анастасия, узнала в первые дни пребывания во Дворце. Ей было всего пятнадцать, когда на их остров бесцеремонно ворвались мусульмане, забирая с собой всё, что они видели на своём пути, взамен оставляя лишь горы трупов и разрушенный, раннее беззаботный город… Будто с самого рождения, ей предрекали великую судьбу. Настя была одной из младших дочерей старого купца, но именно в ней он видел преемницу своего ремесла. Девушка обладала тонкой интуицией и острым умом. Она была хитрой и несколько лицемерной, в ней никогда не было простоты и наивности, хотя родители воспитывали её совсем иначе. Девушка никогда не была красивой, наоборот в её лицо, усыпанное маленькими, еле видными веснушками, тыкали её сверстники, как на недостаток. Слишком ярко-зелёные глаза и огненные локоны для всех только указывали на то, что она ведьма. Её много раз хотели сжечь на костре, дворовые мальчишки закидывали камнями так, что потом всё тело было усыпано синяками и ссадинами, тыкали пальцем и громко смеялись над ней. Всё это привело Настю в такую ярость, что взяв острый осколок стекла, она порезала себе тело, оставив несколько глубоких и незаживающих шрамов. Если бы не мать, то она бы принялась и за лицо, но она её вовремя остановила. Долго матушка убеждала Анастасию, что она н е т а к а я, к а к в с е. Она особенная, её красота необычна и интригует, ведь мало встретишь людей с такой яркой внешностью. И она смирилась, вот только другие это не понимали и продолжали гнобить Настю. Анастасия в детстве была бойкой и смелой, вот только иногда эта смелость граничила с безумием. Часто она, не зная границ дозволенного, заходила слишком далеко, но, благодаря своей изворотливости, избегала последствий. Часто женщина думала о том, что если бы её силой не привезли в этот Дворец, то она бы стала достойной преемницей. Она обладала качествами нужными для того, чтобы стать успешным купцом. Она бы точно приумножила накопленную отцом сумму денег, всё больше и больше, пока слухи о её несметном богатстве не разлетелись бы во все отдалённые уголки мира… Но судьба распорядилась иначе. А судьбе невозможно противостоять. И Кёсем в это убедилась. Хотелось кричать от такой несправедливости: семью убили, а её везли как рабыню. Рабство — это пожизненное клеймо, над которым будут насмехаться свободные люди. Она не помнила, кто это сказал, но его слова были так верны, что девушка запомнила их. Настя упорно пыталась противостоять судьбе, пытаясь совершить суицид и порезать себя. Но каждый раз её спасали и грозили жестокой расправой. Но почему-то они так и не совершили свои угрозы. Её берегли. Попав во Дворец перед ней встала цель, к которой стремились все наложницы. Попасть в покои Султана и желательно забеременеть. Но Кёсем не была красивой, её с натяжкой можно было назвать симпатичной, что угнетало девушку. Но у неё было неоспоримое преимущество. Она была умней. Все рабыни состояли из простых деревенских девушек, но Кёсем была более грамотной и имела благородное происхождение. Кёсем добилась своего. Кёсем преодолела очень многое, чтобы достичь самой вершины. И Кёсем абсолютно наплевать, чем она поплатилась за власть. Поправляя складки шёлкового и безусловно невероятно дорогого платья, с золотой вышивкой, Кёсем не торопилась отвечать на вопрос своей дочери, который прозвучал будто много-много лет назад. Она полностью погрузилась в свои мысли, забыв обо всём. Но Фатьме казалось и хватало этой тишины: она была не угнетающей, но сам факт нахождения со столь неприятной для неё женщины был невыносим. Её мысли вовсе не отличались богохульством, она сама отреклась от неё и было бы странно испытывать к ней взамен теплые чувства после всего, что она сделала. Она ей не мать. И это никто не сможет оспорить. А ведь всё могло бы быть иначе, если бы ещё тогда юная девушка не послушала чернь. Фатьма была бы идеальной дочерью, пытаясь стараться быть лучшей во всём, угождать и соглашаться во всём. Она бы с радостью была бы верной собачкой, поддакивающей в ответ и тявкая на тех, кто посмели оскорбить её мать. Фатьма бы смотрела на неё преданными глазами черными глазами, оттенком глубокой ночи. А Кёсем была бы идеальной матерью, выполняя все просьбы и капризы маленькой принцессы, слушая её бессвязную, но такую милую болтовню обо всём на свете. Каждое утро она бы заплетала дочке косы, вплетая в них свежие цветки жасмина, гуляла с ней в саду, крепко обвивая тонкими пальцами её руку, и они бы вместе смеялись. Ведь им бы было вместе хорошо и беззаботно. Но они предпочли вражду. А в войне всегда есть победитель и проигравший. Это своеобразная игра на крепкость и нервы. Такая жестокая, причиняющая им невыносимую боль, но в тоже время такая интересная. Из них никогда не получатся мать и дочь, два союзника, верные друзья. Они идеальные враги и их вражда прекратится только тогда, когда один умрёт. Или же оба. Сколько раз Кёсем ждала Фатьму в своих покоях, ожидая, что она будет ползать в ногах и умолять больше не пытать такой пыткой. Сколько раз Фатьма ожидала Кёсем, думая, что материнские чувства возьмут вверх. Но их чёртова гордость не позволяла им переступить себя. Они начали эту негласную войну, которую никогда не озвучивали. Но каждая знала, что между ними самая настоящая война. — Я пришла не пытать тебя, Фатьма. А всего лишь проведать. Я ведь твоя мать. Подняв голову на неё, Фатьме хотелось рассмеяться ей в лицо на её слова, от которых веяло нескрываемым лицемерием. Врёт и не краснеет. — Вы поздно вспомнили о том, что являетесь моей матерью. На выпад своей дочери, Кёсем лишь удивлённо изогнула бровь, будто недоумевая. Хотя, она понимала, что её слова слишком правдивы. — Возможно. Но ты моя дочь. И я об этом никогда не забывала, — быстро ответила Кёсем, вставая и не оглядываясь, выходя за дверь. Фатьма прикрыла глаза и отпустила из рук смятые простыни. Она не может сдаваться. Ни за что и никогда, ведь она Фатьма Султан. Её имя пока ещё ничего не значит. Пока. Наверное не от обиды, а от другого чувства Фатьма сжала хрустальный стакан. Стакан разбился и осколки вонзились в нежную кожу, оставляя раны. Безусловно, виной была не обида.***
— Ну, что, ты узнала? — мягким голосом спросила Кёсем, наслаждаясь массажем рук. На Стамбул опустилась ночь, и Махпейкер Султан готовилась ко сну. Служанки делали массаж тела, другие разносили сосуды с благовониями и проветривали покои. Сама же женщина возлежала на тахте, пока каждую клеточку её тела растирали эфирными маслами и массажировали. Гюльнихаль и Фидан хатун также присутствовали, прожигая в друг друге огромные дыры. Если бы одним взглядом можно было сжечь, то от них обоих не осталось и следа. — Бейхан хатун ничего нового не сообщила, моя Госпожа, — безэмоционально ответила хатун, — она лишь рассказала мне то, что Фатьма хатун много проводит времени с Султаншей. — Скажи, чтобы Бейхан не совала свой нос куда не надо, — немного помедлив, Кёсем добавила: — Вы можете выйти, оставьте меня наедине с Гюльнихаль хатун. Девушки поспешили выполнить приказ, поэтому, быстро собравшись, тихо вышли. Бормоча себе что-то под нос, Фидан вышла последней, успев незаметно для Султанши бросить девушке злой взгляд. — Гюльнихай, дай мне шкатулку, — ткнув пальцем, приказала женщина. Девушка аккуратно взяла ларец — один из подарков Султана — и отдала его Госпоже. Деревянная вещь была позолоченной и инкрустированная редкими драгоценными камнями: жемчугом, сапфиром и янтарём. Обивка внутри была из алого шёлка, гладкого и приятного на ощупь. Кёсем достала оттуда флакон с белым порошком. Судя по всему это был один из многочисленных ядов… — Этот яд называется аконит. В грамотном применении может отравить, но при желании и убить, — задумчиво говорила Махпейкер, вертя в руках пузырёк. — Торговец сказал мне, что он очень опасен, с ним нужно обращаться очень бережно и осторожно. Поэтому… как ты понимаешь, дело с наложницами я хочу разрешить именно таким способом, — женщина вручила флакон Гюльнихаль и коварная улыбка тронула её уста. — Всё просто. Каждый день ты будешь подсыпать яд в их еду, на протяжении месяца. Это твоё задание. — Я выполню ваш приказ. — Вот и прекрасно. Как говорится: «Яд труднее распознать, чем врага»…***
— О, Аллах, как вкусно! Принеси мне ещё, Фахрие! — широко улыбаясь, сказала круглолицая наложница, подавая служанке пустую тарелку, усыпанную крошками. — Хадисе хатун, может тебе хватит? Чрезмерное употребление таких сладостей, как пахлава да лукум, ничего хорошего не принесут, — покивала головой девушка. — Это не я, это мой малыш просит, — коротко рассмеялась Хадисе. — Хорошо, сейчас принесу ещё, — покорно согласилась Фахрие, мельком улыбнувшись. Ей нравилась эта забавная и такая солнечная девушка. Она была из новеньких, новоприбывших девушек, чей разум не затуманили корыстолюбие и желание о власти. Хадисе была настолько наивной и доброй толстушкой, что злиться на неё было просто невозможно. И Фахрие справедливо считала, что именно она достойна быть беременной. Вот только с такой женщиной как Кёсем Султан, очень сложно сохранить себе жизнь. Но не успела Фахрие дойти до дверей покоев, как услышала сдавленный крик хатун. Она повернулась и побежала к скорчившейся на полу одалиске, что обхватила свой живот. До родов оставалось ещё четыре месяца, но тут другой случай… Яд. Это слово, промелькнувшее у Фахрие, заставило покрыться холодным потом и закричать лишь одно слово: — Лекаря!