Все пройдет, и печаль, и радость, Все пройдет — так устроен свет. Все пройдет, только верить надо, Что любовь не проходит, нет. — Л. Дербенев
***
Мука — Что же такое, Карлайл? Когда это закончится? — тихо спросила я, глядя в глаза супругу. Знала, мой голос был полон отчаяния и надежды, что кто-то другой знает, как поступить; знала, что по отношению к мужу это не было справедливым, и все равно слова слетали с губ, словно птицы — с жердочки клетки, что послужила им не один век тюрьмой. Я была не одна в этой ситуации, но вела себя именно так... Эгоистично. И несмотря на осознание, не могла остановиться. — Парадокс. Я не знаю, — Карлайл долго молчал, прежде чем сказать это. Опершись рукой на столешницу, он посмотрел на меня, но тут же устремился взглядом мне за спину, за окно. Дождь усиливался. — А главное, я не знаю, как это закончить. — От этого жаль, — его ладонь тронула мою и легонько сжала. Зажмурив глаза на секунду, я глубоко вздохнула и взглянула на мужа. — Я ощущаю, будто мы сущие дураки, хоть и, наверное, не сделали ничего дурацкого... в прошлом. Мои слова заставили любимого с тоской улыбнуться. Я знала, его сокрушали те же мысли. — Да, но было ли «недурацкое» безобидным... — В мире ничто и никогда не совершается без последствий, Карлайл. Ведь мы понимали, на что идем, когда узнали о Карроле... — Я не думал, что будет так тяжело. Я недооценил... — глухо произнес Карлайл, поджав губы. Я кивнула, сожаление переполнило мою душу, стало так ужасно. Прильнуть к его груди было моим спасением, забыться в крепких объятиях — единственным выходом. Боже, как же я боялась потерять его. — Ничего, родная, все пройдет, — бархатный голос зазвучал у меня над ухом, и в том же месте моей кожи коснулись его губы. Каррола не было вот уже как двадцать минут. На душе было обидно. Я была убеждена, что никогда не заставлю своего ребенка испытывать негативные чувства, никогда не разочарую, не вынужу его доверие ко мне пропасть. То, как он смотрит мне в глаза, пугает меня пуще любых слов, сказанных им сгоряча. С горькой усмешкой я осознавала, какие глупые, ничем не подкрепленные надежды питала, когда носила сына под сердцем. В голове сложилось радужное будущее, без изъянов. И разве что Вольтури портили всю картину. Но оказалось, зло не в них было заключено. Я и предположить не могла. Да, я боялась, что человеку не ужиться в семье вампиров, но не это я имела в виду. И даже сейчас, когда письмо, присланное из Вольтерры, лежало в кабинете мужа, все будто забыли о нем. Задетые чувства сына жгли рассудок, а безысходность только добивала. Терпеть напряженную атмосферу в доме становилось все сложнее. Да, это может показаться глупым: правда была открыта Карролу всего лишь несколько дней назад, даже недели не прошло. Но эти дни казались вечностью; минуты тянулись невыносимо медленно. Наполненные болью переживаний, они обматывали шею своей веревкой и душили, душили того, кому не был нужен воздух. Однако за прожитое время я не раз убеждалась, что воздухом может быть не сам воздух. Я не могла жить без моей семьи, без уверенности, что с моими детьми все в порядке, они улыбаются. Одна мысль никак не давала мне покоя. Как теперь поступить с Соффи, с нашей маленькой нежной девочкой. Как не уничтожить фактом реальности то чудо детской души, трепещущее в ней, наполняющее все вокруг светом? Не совершим ли мы ошибку, сказав сейчас? Не совершим ли ее, умолчав, отложив до лучших времен? А ведь они заведомо не могли настать, ибо нет лучшего времени для таких новостей. Не было в мире оружия, которое могло бы убить меня. На это способна была лишь ненависть. Ненависть, которую питали бы ко мне мои дети. Но до последнего я надеялась, что Каррол не чувствует этого пламени и одновременно с ним пустоты, обжигающей не меньше. Его эмоции живы, он злится на нас, а значит, не все потеряно. Пока, по крайней мере. А если все-таки... Мне помнилось прекрасно, какая на вкус печаль невозможной мечты. Ведь еще пару десятилетий назад, как и десять впрочем, за улыбкой, согревающей кого-то, крылась боль от осознания неполноценности. Быть может, это прозвучит ветерком из старины, но женщина, не способная подарить любимому мужчине ребенка, словно камень, который переполнен чувствами, коим никогда не излиться. Мысли об этой неполноценности гложут, гнетут, заставляют чувствовать себя виноватой во всех прегрешениях и ненужной, пусть любимой, но ненужной. Я знаю, что мой Карлайл никогда бы и мысли об этом не допустил, он готов был любить меня, невзирая ни на что. Но вот способна ли я была любить себя такой? Конечно нет. С каждым днем новой жизни от прошлого я отступала лишь на шаг, постоянно оборачивалась. Там была картина «В секунде от счастья», написанная мной и тем, кто когда-то предпринимал слабые попытки любить меня. Но полотно не передавало радостных эмоций, потому что у него было потайное дно, о котором я знала. Под внешним слоем якобы яркой краски были штрихи «В секунде от горя», а уже под этим слоем — «В секунде от смерти». Или же все наоборот? Я и не знаю даже, не могу предполагать, словно и жизнь та была не моей вовсе. Определено только то, что светлый лик моего ангела спас меня от мнимо правильного разрешения, от смерти. Но картины ему было не уничтожить ни ядом, ни безграничной любовью. Он скрыл от меня полотно черной тканью и был готов на все, только бы никогда больше оно не предстало передо мной, только бы пелена яда не заволокла мои глаза. Но воспоминания живы. Кто бы мог подумать, что я буду держать в руках не просто счастье — лекарство от плена, в который меня заточила собственная память. Каррол и Соффи, мои лучики света, не могут угаснуть. Они крепко держат меня на этом свете, и я точно знаю, что без них я больше никогда не смогу. Пусть это не означает полное отсутствие воспоминаний: иногда я вспоминаю ту очаровательную кроху, которую укачивала на руках так давно. Мой сыночек всегда будет в моей душе, частичка сердца отдана ему навечно. И также меня временами пробирает дрожь от мыслей о бывшем муже, Чарльзе Эвенсоне. В голову лезут дурные мысли, которых я даже стыжусь. Я ненавижу страхи, что начинаются со слов «А что было бы, если...», а они были и напрямую касались Карлайла. Однажды я подумала, что было бы, если Карлайл был бы отражением Эвенсона. Я была уверена, что не смогла бы полюбить его, не то что уж жить с ним. Но потом мне стало так отвратительно от этих мыслей и от себя в том числе. Я не должна была допустить такого, ведь это грубо и неправильно. Карлайл был тем самым лучшим, что когда-либо случалось со мной. Если бы не его чувства, я не познала бы этой жизни, никогда бы не стала счастливой. В тот же самый день я хотела рассказать ему все, сама не знаю, зачем. Верно, я желала избавить себя от чувства вины. Но я не смогла. Увидела его со стороны, играющего с нашими детьми. Соффи тогда еще и года не было: она только училась ползать. Каррол, с присущей еще тогда ему детской наивностью, пытался показать ей, как правильно, а Карлайл посмеивался над ними, гипнотизируя дочку игрушкой, ради которой она была готова приложить усилия. Счастье тогда сладко наполнило сердце, и все-все забылось. Как же глупо иногда кажется причинять близкому боль, причинять ее одним своим существованием. До сих пор я готова была отдать многое, чтобы всем нам воздух стал нужным так, как все бесценное, что было у нас в руках. — Ты знаешь, я думаю, суп готов, — голос мужа развеял туман мыслей, и я открыла глаза, смерив взглядом его лицо. Прошло несколько секунд, прежде чем я окончательно пришла в себя и кивнула, выключив плиту. Вынырнув из объятий Карлайла, я заглянула под крышку: он действительно не прогадал. Пока я наливала суп в тарелку, ко мне возвращались звуки, что окружали меня. Соффи болтала с Розали, наверху едва слышно гудел ноутбук, шуршала бумага. — Спасибо! — звонко поблагодарила Соффи, когда тарелка оказалась около нее. Губы невольно растянулись в улыбке. Я бы все могла отдать, только бы это счастье никогда не покидало ее черт. Поправив свои волосы, я поцеловала ее в макушку, собираясь было сказать, но она опередила меня: — А куда же подевался братик? Я медленно выпрямилась и обернулась к Карлайлу, в глазах которого было столько печали... Тяжелый вздох Роуз раздался в тишине. Круглыми, любопытными глазами младшая дочка взирала на меня. — Ешь осторожно, он горячий, милая. Ты будешь салат? — последний свой вопрос я нашла глупым, ведь она будет есть салат, даже если не захочет. Однако Соффи кивнула и, крепко ухватившись за ложку, принялась есть. Кажется, о своем вопросе она забыла. Я вернулась к готовке, но сил хватило лишь на заправку салата. Карлайл обнял меня, он всегда чувствовал, что у меня на душе. Хотя здесь и так ясно было. — Может быть, я должен поговорить с ним? — неуверенно спросил милый, сцепив руки на моей талии. Я ощущала его дыхание, задевающее мои волосы, и по телу бежала мелкая дрожь. — Видишь: он отвергает наши попытки начать разговор, а самому ему пока сложно. Это отдает безумием и безрассудством, но нужно подождать, — произнесла я, поглаживая кожу на его руках. За неимением ответа с его стороны я запрокинула голову, чтобы увидеть его реакцию, и он еле заметно кивнул, запечатлев на моих губах целомудренный поцелуй. Он обязательно впустит меня в мир своих мыслей и чувств, нужно было только подождать.***
Рано утром следующего дня Карлайл уехал в больницу. Отпускать его очень не хотелось, печаль разлуки ощущалась даже на террасе, когда мы обнимались на прощание. Но, как обычно, я пожелала ему удачного дежурства, взяла обещание беречь себя и звонить, когда выдастся свободная минутка. Ближе к шести утра на домашний позвонила Белла, что стало бесспорно приятной неожиданностью для меня. Как оказалось, Эдвард отправился на охоту, и она решила воспользоваться этим. По ее словам, сын все еще был в обиде на нас, а точнее, на весь мир, как она выразилась. «Он все время ходит угрюмый, словно темная тучка, и иногда из него выпадают осадки в форме упреков к моему спокойствию. Он жалуется на все, что только попадается ему на глаза. Я пыталась сослать его с остальными в колледж, почти уже выставила за дверь, но этот сноб только пуще разворчался и ушел срывать гнев на зверях. Думаю, гринписовцам плохо спалось этой ночью», — усмехаясь вещала Белла. Ситуация была забавной, но все же я хотела вернуть сына в дом. К сожалению, не в прямом смысле. На ПМЖ он точно не вернется к нам, и в каком-то смысле я понимаю его решение, но я не хочу лишаться его совсем. Он и раньше не был здесь частым гостем. А теперь... М-да, миссис Каллен, прошло всего два дня, а вы уже отчаялись. Но Белла развеяла мои переживания. Она сказала, что еще немного и он отойдет. «Серьезно, Эсми. Он, думая, что я не замечаю, уже жалостливым взглядом косится на нашу семейную фотографию. Еще день-два и он будет готов. В противном случае, я лично вытолкаю его за дверь, да и силком дотащу до вашего дома. Да у меня просто терпение кончается! Я ведь, к сожалению, не Карлайл...» Мне оставалось только надеяться, что все и вправду не так плохо. Я уже безумно скучала по нему. После разговора с Беллой было приготовление завтрака. Эмметт, Розали, Элис и Джаспер спустились незадолго до того, как закипел чайник. Обменявшись парой фраз, мы попрощались, так как им предстояла дорога до Мизулы. Дети были в курсе всех событий, поэтому длинного разговора не состоялось. Да и мне показалось, что они в любом случае не начали бы его: не хотели снова поднимать порядком наболевшую тему, хотя, быть может, надо было. После семи часов на кухню заглянул Каррол. Сильные переживания терзали меня по поводу сына; словно отрешившись от разума, я боялась, что случится что-то из ряда вон выходящее. Но злобы на глубине его глаз я не нашла. Ее действительно там не было. Сын был на удивление сговорчив. Пусть это не шло в сравнение с прошлым, но это лучше, чем ничего. Много лучше. Он поинтересовался, все ли нормально: видимо, мое взвинченное поведение выдало меня, но взять себя в руки оказалось легче ожидаемого. Пока Каррол завтракал, мне удалось расспросить его о школе. Да, может быть, он и сказал всего пару фраз, но и мне было все равно, о чем спрашивать. Главное, что Каррол не молчал, не отворачивался от моих слов. А значит, ему уже лучше. К сожалению, совсем скоро он отправился в школу, но я надеялась, что вечером мы сможем поговорить обо всем, что происходит. Все время до одиннадцати часов ушло на легкую уборку в доме, а, когда я уже занималась новым завтраком, параллельно читая книгу, со второго этажа спустилась совсем еще заспанная Соффи. После сна светлые волосы были растрепаны и казались крайне кудрявыми. По утрам дочка не была похожа на ту Соффи, что целыми днями бегала, прыгала и не могла усидеть на месте. Правда, обычно она и вставала рано, чтобы не пропустить мультики, но сегодня было исключением. Видимо, прошедший день был чересчур насыщенным. — А папы нет дома, да, мама? — это было первое, о чем спросила меня Соффи, после пожелания доброго утра. С недовольным выражением лица она протянула ко мне ручки и сразу же оказалась у меня на руках. — Да, милая, папа на работе, ты ведь знаешь, — мой взгляд выражал сожаление, но слишком уж много иронии в нем было. Я перевернула очередной блин на сковородке и рассмеялась, когда увидела нахмуренные бровки Соффи. Она насупилась и надула розоватые щечки. — Я подумала, что он остался, может... — протянула она и широко зевнула. — Я бы тоже хотела, чтобы папа остался, но он нужен в больнице, чтобы спасти еще несколько жизней, — объяснила я ей с улыбкой и опустила на землю. — Погоди немного, прежде чем завтрак будет готов. День проходил в спокойном русле. Соффи вожделела пойти на улицу, но ветер был слишком сильный, и пришлось разочаровать ее снова. Однако она быстро нашла себе занятие. К обеду дела по дому кончились, хотя на самом деле им конца и края не было. Я принялась за работу над одним из заказов, поступивших из Сиэтла. Я работала в одной дизайнерской компании и, к счастью, была возможность делать это на дому. Огорчало, конечно, то, что не было возможности устроиться в более продвинутую компанию, круг распространения которой намного шире. Нам не стоило афишировать своим существованием. Со временем благодаря связям мы подчищали архивы и базы данных, но, имей мы дело с сетью больше допускаемой, это было бы сложнее. На этот раз нужно было спроектировать обустройство нового офиса. Однако моим планам не суждено было сбыться: когда на улице началась гроза и полил дождь, в гости заглянула Белла. Ее я искренне не ожидала увидеть, тем более, после утреннего звонка. Складывалось ощущение, что она хочет поговорить о чем-то, но никак не решается. Но в течение следующей половины дня она не обмолвилась со мной о чем-либо странном. Видимо, одиночество наскучило ей, и она решила скоротать день здесь. А я была только рада: раньше одиночество не беспокоило ее. — Знаете, Эсми, дом так пуст. И почему раньше я не замечала этого?.. — размышляла девушка, когда мы сидели у камина. — Эдвард пропадает в лесу... — Но обычно он ведь в Мизуле, в колледже, — я пожала плечами, всматриваясь в ее лицо, на котором мелькнула усмешка. — Он частенько прогуливал, — она усмехнулась, предаваясь воспоминаниям. Я рассмеялась, помотав головой. — Вы оба портите нам репутацию. — Ну хоть раз побудете неидеальными, — с добродушной улыбкой сказала Белла. — А в последние пару дней, как я говорила... Эдвард... и невроз... Как говорится: и сам не спит и другим не дает. А Ренесми допоздна в школе. Тренируется в группе поддержки к рождественскому футбольному матчу, который состоится в школе. — Мы приглашены? — Да, вам достанем билеты по блату, — с иронией ответила она, и мы рассмеялись. Мы обсуждали разные вещи до тех пор, пока Соффи не заинтересовало появление Беллы. Как оказалось, ей стало скучно, и нам выпала честь придумывать, чем же увлечь юную леди. Мы решили вместе приготовить что-нибудь сладкое, поэтому уже через полчаса вся кухня была в муке, а заодно и мы. Соффи задорно смеялась, когда Белла догоняла ее, пуляясь щепотками муки, ну, а готовка, по сути дела, была на мне. Оставалось только месить тесто и наблюдать за весельем девочек. Пару раз они пытались вовлечь меня в это, но я шутливо пригрозила, что, если найду в своих волосах муку, обеим достанется. Поэтому мука была на мне почти везде, кроме как в волосах. Совсем скоро кексы уже выпекались в духовке, а Белла, пока оставалось свободное время, читала Соффи книгу в гостиной. Отвлекать их друг от друга совсем не хотелось, да и мне нужно было время побыть наедине с собой. Подумалось о проекте, но настроения совсем не было. Природа что-то совсем разбушевалась. Как бы не затопило дорогу. Река могла легко разлиться, это часто бывало в Калиспелле. За окном было темно и серо, хотя часовая стрелка едва перевалила за четыре часа. Иногда мне нравилось оставаться одной, без никого. Но обычно все портили собственные мысли. Я старалась, как могла, заостряла внимание на той или иной вещи, но сознание не отпускало меня вот так, просто. Заставляло вспоминать то, чего совсем не хотелось. Я прекрасно помнила тот полный ужаса вечер, сколько бы раз не пыталась его забыть. Для меня, как для матери, это было жутчайшим испытанием. Наша семья тогда жила в Форксе, куда мы переехали из Сиэтла. Соффи еще и в помине не было. Там Эдвард встретил свою любовь, мы все были так счастливы за него. Но полагать, что Изабеллу встретил только он, нельзя; ее встретили все мы, всех нас настигли ненастья, которые преследовали девушку. Я не обвиняла ее, хоть, не скрою, в порыве гнева могла сказать нечто подобное. Материнство сильно изменило меня. Тем более, Каррол тогда был еще маленьким: ему было всего пять с половиной лет той весной. После долгих разбирательств с Вольтури, драмы Эдварда и Беллы мы надеялись на покой, когда семья вновь собралась под одной крышей — под крышей нашего особняка в Форксе. Все началось в мае. Объявилась Виктория — рыжеволосая бестия, которая жаждала мести Эдварду, да и всем нам за своего покойного возлюбленного. Но мы были вынуждены умертвить его, иначе погибла бы Белла, да и, кто его знает, что было бы... Вместе с оборотнями, которых мы вновь повстречали на этих землях, мы должны были уничтожить опасность, что грозила всем нам. Но Викторию было сложно выследить: она была неуловима. Каждый вечер, абсолютно каждый вечер в моей душе что-то умирало, когда мои дети, мой муж уходили глубоко в лес, чтобы вновь попытаться. Я так сильно боялась, что случится нечто ужасное, но ничего не могла поделать. Мы не могли скрываться. Каждый раз, когда Карлайл уходил, он с улыбкой говорил, что все будет хорошо, что вернется. Только это давало надежду. Во время ночных рейдов мне и Карролу приходилось гостить у Беллы. Чарли вечно пропадал на дежурствах, и домик Свонов был единственным подходящим вариантом. Карлайл первым настоял на том, что в доме в отсутствие семьи нас быть не должно. Слишком опасно. А дом Беллы со всех сторон защищали оборотни, хоть это была и не их территория. Ночи мук длились бесконечно. Если бы я могла уснуть... То что? Я бы не уснула, зная, что мои родные люди рискуют жизнями. Карролу только в первую пору понравилось ночевать в новом доме. Сначала ему было интересно, но потом, как и любому ребенку, наскучило. Уклад жизни резко поменялся, и ему это было не по вкусу. С каждым разом уложить его было все сложнее. Он очень сильно тосковал по Карлайлу. Никогда прежде мне не приходилось успокаивать сына в такой ситуации. Ночью Карлайл был в лесу, а утром уходил на работу: в больнице было много хлопот, без него не справлялись. Каррол виделся с братьями и сестрами днем, но ему не хватало отца. Его сон от переживаний стал лишь беспокойнее. Да, та радость, которой пылал мой ребенок, когда Карлайлу удавалось увидеть нас, была дорога мне: глаза Каррола сверкали. Но это было... неправильно. Но однажды Элис пришло видение, что Виктория залегла на дно и не посетит леса в округе еще долго. Мы не знали, что это значит, но это позволило хоть наполовину выдохнуть. И все, кажется, стало как раньше, заиграло теми же красками, пусть обстановка вне нашей семьи не была столь спокойной. В Сиэтле промышляла шайка вампиров, которые убивали всех без разбору. Среди людей царило беспокойство, и волнение дошло даже до Форкса. Здесь действительно было пару смертей, но мы не были уверены, что они связаны с теми вампирами. Тем вечером было холодно, но сухо. Ни грозы, ни стены дождя не было, но серые краски затопили атмосферу в нашем уютном жилище. Найти себе занятие было сложно: Карлайл пока был на работе, в доме, кроме меня и сына, была только Элис, и та с головой ушла в очередное творение высокой моды. Остальные дети были в городе, вместе с Беллой. Кажется, они решили прогуляться вместе или сходить в кино. Каррол умаялся за весь день и, как только я включила ему мультики, он уснул. Не хотелось будить сына, поэтому, укрыв его теплым пледом, я оставила его в гостиной, в тишине и покое. Следующие несколько часов я провела в кабинете мужа за чтением книги, которую он посоветовал мне около недели назад. История с глубоким смыслом лишила меня всех чувств: ни времени я не замечала, ни каких-либо звуков. Когда я опомнилась, то, конечно же, удивилась странному забытию. Но потерю контроля над собой я объяснила усталостью и поставила точку, не копая глубже. Вспомнив о Карроле я улыбнулась. Предстояло готовить ужин и будить сына к нему. Но, когда я спустилась в гостиную, Каррола там не оказалось. В первые секунды в моей душе даже ничего не колыхнулось. Только потом, когда я обошла весь этаж, позвала его, только потом я испугалась. Разум пытался сдерживать сердце, но паника-таки настала так скоро, как я поняла, что моего сына нет в доме. — Элис! — мне не пришлось взывать к ней дважды: дочь тут же очутилась рядом, бросив все свои дела. — Не беспокойся, Эсми, не нужно, — голос Элис хоть и был предельно спокоен, его тональность менялась. — Где бы он ни был, мы его найдем. Он вполне мог выйти на улицу. Идем, посмотрим! Надежда загорелась во мне, и, опомнившись, я устремилась за дочерью. Но проверка двора ничего не дала. Мы даже зашли неглубоко в лес. Запах Каррола действительно витал в воздухе, но был таким слабым, едва ли заметным. Первоначально я даже подумала, что мое сознание играет со мной злую шутку. Проклятый ветер! В отчаянии я посмотрела на Элис; она была испугана не меньше моего. Единственное, что нас отличало, она держала свои эмоции в руках. — Звони отцу, — дала она указание, а сама исчезла в доме. Карлайлу долго объяснять не пришлось. Он даже не дослушал меня, сорвавшись с места. В ожидании супруга у меня тряслись руки, все внутри сжималось. Я не смогла понять, зол ли Карлайл на меня. Помню точно, как я злилась на себя. Но не эти мысли были в эпицентре. Что произошло вдруг, я не понимала. Почему Каррол ушел, что его заставило? Детское любопытство или что-то другое? Что-то хуже?.. Опасность до сих пор могла поджидать в каждом кусте. А Каррол был ребенком, маленьким и беззащитным, наивным и доверчивым. Я судорожно молилась всем богам на свете, пока муж не ворвался в дом. Никогда прежде я не видела его таким: он тяжело дышал, беспрерывно озираясь по сторонам, вид его был взвинченным, глаза горели безумием. Казалось, он готов был сделать невозможное ради нашего сына. После того, как он нервно побродил по гостиной, он заметил меня и поспешил разузнать все до мелочей. Но я не смогла. После первых же слов не смогла... Рыдания вырвались наружу, хоть я и понимала, что это пустое, ненужное. Когда Карлайл с лаской успокаивал меня, я поняла, что он не винит меня в произошедшем. — Почему, Эсми, в чем дело? Почему ты оставила сына одного, почему отпустила одного на улицу? В такой поздний час даже вам вдвоем там нечего делать! — разве что он сердился на меня. — Я не отпускала его на улицу, Карлайл! Что ты такое говоришь? Ты действительно думаешь, что я поступила бы так? — мне даже стало обидно от его слов, но в тот момент я должна была понимать, как сильно он переживал и как быстро волнения затмевали логику. Он не ответил: то ли забыл, то ли рассердился еще сильнее. Он исчез наверху, как позже оказалось, чтобы переодеться и найти Элис. А я осталась одна, и от этого мне стало лишь хуже. Истерика не давала права сделать хоть что-нибудь для разрешения проблемы. Позже несколько раз я порывалась отправиться на поиски, глубоко в лес, но все же я понимала, что создам только больше проблем. Как бы потом меня еще не пришлось искать. Совсем скоро в доме появились мальчики и Розали, которым все в полной мере смогла объяснить только лишь Элис, поскольку мы с Карлайлом были совершенно не сговорчивы: я не могла успокоиться, а он пребывал в нервных мыслях. Этот ужасный день я не забуду никогда, хотя некоторые воспоминания попросту стерлись из памяти прямо тогда. Я не помнила, что происходило потом, но словно избавилась от слепоты чувств, когда мы все вместе прочесывали каждую сотню ярдов в лесу. Судя по всему, мы разделились: со всех сторон было слышно имя моего сына, эхом отзывающееся в моем сердце. Я чувствовала присутствие мужа, слышала и его голос тоже. Вот только своего я не могла разобрать, потому что он пропал, словно я онемела. Еще при первой жизни мне снилось нечто подобное — кошмар, в котором я хочу закричать от ужаса и страха, но не могу. Лишь хрип, шипение. В тот день кошмар стал явью. Возможно, спустя полчаса поисков я прекратила: просто остановилась на одном месте, уставившись в землю, и все. Я была уверена, что Карлайл не остановится, была убеждена, что в его мыслях только наш сын. Но он не пошел дальше. Он вернулся; его потемневшие глаза налились нежностью и состраданием, он прижал меня к себе так, что захотелось плакать. Если бы только могла, я бы пролила на эту землю океан слез. Если бы только могла... — Все пройдет, милая, все пройдет, — шептал он мне в ту ночь дрожащим голосом. — Мы найдем сына, только не отчаивайся. И он был прав, к счастью. Вскоре мы услышали Розали и Эмметта, они отыскали его наконец. Но если бы все было так просто... Когда мы настигли то место в лесной чаще, окутанное тьмой, там творился хаос, подробности которого я уже не помню. До смерти напуганному, моему мальчику не давали сдвинуться с места, как и нам, впрочем. Верно, это были подельники Виктории: с алыми глазами и широкими оскалами. В численности они не превосходили нас. Но у нас не было их соратника, которым бы мы шантажировали их. Эмметт и Джаспер уже сражались с двумя в стороне, но мы не могли и шевельнуться, иначе с Карролом случилось бы что-то ужасное. Оставалось лишь прожигать друг друга взглядами, ждать, кто первым отвлечется. Я постоянно косилась на мужа, но его взгляд словно стал каменным. Тихий рык сокрушал все вокруг. Я благодарила небеса в момент, когда все разрешилось в нашу пользу. Наши враги оказались недостаточно опытными, чтобы противостоять нам. Пара мгновений, и я, обессиленно опустившись на колени, уже прижимала к себе Каррола, шепча, что все уже закончилось, что я рядом и ничего не случится. Из моих объятий он не видел, как остальные разделывались с шайкой Виктории. Однако у меня сердце замирало каждый раз, когда кто-нибудь замахивался, чтобы покончить с моим мужем или детьми. Но костер скоро разгорелся. Надеюсь, и скрежета тел сын не слышал. Ненависть съедала меня изнутри. Каким же извергом нужно быть, каким низким существом, чтобы использовать маленького ребенка в таких целях! Я негодовала, в ярости я все сильнее сжимала губы. Благо, никакого физического вреда они не причинили Карролу. Но он весь дрожал в моих руках, дрожал не от холода — от страха. — Каррол, сыночек, все хорошо, никто не обидит тебя, никто не посмеет, — я гладила его по голове, касаясь мягких завитушек на затылке, но успокоить его было очень тяжело, поскольку я сама не могла прийти в себя до конца. Я вздрогнула всем телом, когда услышала, как кто-то приближается. Но это был Карлайл. — Все кончено, вы в безопасности, — тихо произнес он, и это все, что мне нужно было услышать. Тяжело опустившись рядом с нами, Карлайл обнял нас, позволяя забыть обо всем плохом хотя бы на несколько минут. Он любяще поцеловал прижавшегося ко мне сына в макушку, но от меня взгляд старательно прятал. Потому что на глубине его глаз я бы нашла вину, необъятную вину во всем, что случилось той ночью. Это случалось каждый раз, какое бы ужасное событие не коснулось нашей семьи. Потом муж еще долго корил себя, не внимая моим словам. Корил, пока мы не покончили с Викторией и ее приспешниками раз и навсегда. — Мы проверим лес до границы, — оповестили нас дети, и все, кроме Розали, растворились в чаще. — Карлайл, Эсми, идемте, — устало проговорила Роуз, коснувшись моего плеча. Мы с мужем переглянулись, и он помог мне подняться, что, в свою очередь, показалось мне сложным. Голова непривычно гудела, казалось, вот-вот и картинка перед глазами поплывет. Но этого не происходило. Я по-прежнему держала на руках сына, не в силах отпустить. Карлайл тем временем снял с себя куртку и укутал в нее Каррола, по крайней мере, постарался. Мне оставалось лишь придерживать вещь, чтобы она не упала на землю. Розали кивнула в сторону дома, которого, конечно же, не было видно отсюда, и пошла впереди нас, медленно, по-человечески. Карлайл приобнял меня за плечи и повел вслед за дочерью, озираясь по сторонам. Когда мы пришли домой, мне захотелось разрыдаться. Но ради сына я была готова на самую теплую и ободряющую улыбку на свете. Каррол все еще был напуган, но уже не плакал. Мы с ним немного поговорили, но, увы, он рассказал не о многом. Судя по всему, у кого-то из покойных вампиров был дар внушения, и именно из-за этого сын оказался в лесу. Он и сам-то толком ничего не понял. Виктория исчезла, но не забывала создавать препятствия на нашем пути. Однако в тот раз эта женщина превзошла саму себя. Меня одолевало желание убить ее, прикончить лично. Той ночью я проклинала все, что столкнуло нас с гневом кочевницы. И уже спустя года мне стало неудобно перед Изабеллой за такие мысли. Но не более того. — Все хорошо, Эсми. С ним все будет хорошо, — успокаивал меня милый той ночью. Мы сидели на краю нашей постели, наблюдая за спокойным сном сына. Я напоила его чаем, в который Карлайл добавил каких-то трав. Каррол тихо посапывал под пуховым одеялом, свернувшись в комочек. Прежде чем спуститься в гостиную, мы оставили неяркую лампу включенной. Мы долго разговаривали, сидя на диване внизу. Детей в доме все еще не было, Роуз присоединилась к ним. Понадобилось много времени, чтобы прийти в себя, успокоить друг друга и поведать обо всем, что было на уме. Но потом вдруг случилось нечто, выбившее меня из колеи. Мы было направились обратно, в спальню, чтобы быть рядом с сыном, но голова внезапно закружилась, а слабость во всем теле заставила меня остановиться. Карлайл, конечно же, заметил, и в его глазах я вновь увидела беспокойство. Не успела я рассказать ему, что не так, как сознание скоропостижно покинуло меня. Впервые за эту жизнь. Очнулась я на следующий день в нашей спальне. Слабость в теле все еще присутствовала, но это не волновало меня. Воспоминания мигом наполнили мои мысли, я огляделась. Но Каррола рядом не было, хотя желала я обратного. На краю постели, рядом со мной, сидел Карлайл, задумчиво глядя в пустоту. Он крепко сжимал мою ладонь, любяще поглаживая ее кончиками пальцев. Когда он посмотрел на меня... В груди защемило, сердце сжалось от необъятной и необъяснимой печали в его глазах. Тоска, в омут которой он был погружен, словно была заразной. Я не проронила и звука, но, видимо, мой взгляд говорил сам за себя. Карлайл подавленным голосом сообщил, что произошедшее сильно отразилось на моей нервной системе, что я испытала большое потрясение. Это были причины моему обмороку. Он успокоил меня, сказал, что это ничего страшного. Но то самое «ничего страшного» из его уст звучало ужасно, оно нагоняло страх на меня. — Нет причин для беспокойства, Эсми, — когда он произносил эти слова, мне казалось, что он ломает в себе что-то. Через силу он мне улыбнулся и, наклонившись, поцеловал меня в лоб. Но я знала своего мужа слишком хорошо. Он что-то не договаривал мне. Нет, более того, — он врал. Его голос был надломленным, он еле-еле балансировал на какой-то неведомой грани. И не только это говорило об отсутствии правды в его словах. Внутри было отвратительное чувство, тайна которого долго была в тумане. Я не ощущала себя полноценной, словно что-то отняли у меня, что-то исконно мое. Но Карлайл отказывался признаваться, скрывая правду за своими железными доводами, в которые он словно сам начал верить. Та ночь минула нас, как и другие ужасные ночи, но неприятный осадок до сих пор хранился в наших душах. Из прошлого меня вернул звонкий голос дочери. Она спрашивала Беллу о чем-то, отрывая ее от чтения книги в слух. Вздохнув, я оторвалась от окна, за которым уже совсем стемнело, и посмотрела в сторону гостиной. На личике Соффи сияла радостная улыбка. Это не могло не осчастливить меня. И все же... Все эти годы меня мучили разные догадки о произошедшем той ночью. Но после того дня я больше не допытывалась у мужа об этом. Не могла видеть его боль, которую он старался, но не мог скрыть от меня. А чувство все еще живет во мне. И будет вечно жить. Части моего сердца больше нет со мной, как то было с моим первым сыном. Кажется, сейчас я была уверена в том, что на самом деле случилось той ночью. Я не хотела верить, долго отвергала эти мысли, но в конце концов... Мне нужно смириться с этим. На душе не было покоя. Я чувствовала острую нужду поговорить с Карлайлом. Мне нужна его поддержка, мне нужен он. Да, мы расстались только утром, но... С того времени словно прошло несколько лет. Словно я пережила все, что случилось более десятилетия назад, и все то время мучительных сомнений до этой минуты. Вскоре телефон оказался в моих руках, и я присела за стол, погасив лампу перед этим. Света, проникающего из гостиной, было достаточно. После нескольких гудков на обратной стороне послышался родной голос: — Здравствуй, милая! У вас все в порядке? Чем вы занимались сегодня, м-м? Мои губы расплылись в улыбке, а сердце затрепетало от бархатистого баритона. Я так скучаю по нему. — К нам приехала Белла, поэтому роль развлекателя на сегодня ее, — сквозь легкий смех произнесла я, повертев в руке небольшую перечницу. — Соффи, кажется, счастлива и довольна слушать сказки от нее. Поначалу она была расстроена из-за твоего отсутствия, к тому же я ее не пустила погулять из-за не... непогоды. Но сейчас все хорошо. — Замечательно. Жаль, что я не с вами, — Карлайл явно улыбался. — Каррол уже дома? — Нет, но думаю, скоро будет. Знаешь, утром он был более сговорчив, чем в предыдущие дни... — Надеюсь, все вскоре встанет на свои места. Эсми, — милый замолчал, обдумывая что-то, — почему ты грустишь? Что тебя расстроило, родная? Такого вопроса я не ожидала, поэтому теперь настало мое время молчать. Я все еще не знала, стоит ли поднимать наболевшую тему. Будет ли это правильным, ворошить старые раны спустя столько лет? — Эсми?.. — Это правда? — в лоб спросила я и только спустя пару мгновений поняла, что вопрос был весьма некорректным. — О чем ты говоришь? — О том, что случилось более десяти лет назад. Тогда я... Ты не сказал мне... Не сказал мне о том, что я потеряла ребенка? — мой голос дрожал и был неуверенным; за прошедшие секунды тишины я миллион раз убила себя внутри за этот вопрос. Как бы Карлайл не ушел в себя, как любил делать в стрессовых ситуациях. Как бы не подумал, что я виню его. — Кто сказал тебе? Я думала, он будет отрицать, но выходит... Его голос был твердым и решительным в какой-то мере, только вот... Я прекрасно слышала его чувства и не могла осилить их, не могла объяснить всех. — Никто не говорил мне. Значит, были те, кто знал и мог сказать. Между нами вновь повисло молчание. Это мне никогда не нравилось. — Давай поговорим об этом при встрече, — слегка устало и подавленно произнес Карлайл, вероятно, потерев переносицу в этот момент. — Ты ведь прекрасно понимаешь, что это не телефонный разговор. — Да, я... — я глубоко вздохнула, опуская взгляд. Словно он был сейчас передо мной. — Возможно, не должна была поднимать эту тему, но... — моим вниманием завладел смех дочери, послышавшийся из гостиной. Но напряжение внутри не отпускало. С моих губ сорвался шепот: — Я так больше не могу. — Милая, прошу тебя, не расстраивайся. Мы обо всем поговорим, я обещаю тебе, — его голос смягчился, и внутри перестало вибрировать волнение. Судя по звукам, он встал из-за рабочего стола. Вероятно, к окну подошел и, как обычно, когда нервничал, провел рукой по волосам. — Не грусти, родная, хорошо? Ты обещаешь мне? — Обещаю. — Вот и славно. Прости, мне нужно идти: что-то срочное. Увидимся завтра. Передай привет девочкам и поцелуй Соффи от меня. И... звони мне, родная. — Спасибо, Карлайл, — я улыбнулась, чувствуя его поддержку. Он не стал отгораживать меня от информации, тем самым делая хуже нам обоим. — До встречи...