***
Это фиаско Сколько я себя помнил, работа всегда выручала. Спасала от гнетущих мыслей и забот, напрасных переживаний — или вовсе не напрасных, — которые так или иначе доставляли не меньше дискомфорта. Дело выручало в пору человеческой юности двадцатилетнего сына священника, когда тот искал спасения от вереницы мыслей, связанных с греховностью отца. Оно отвлекало от жуткого сознания собственной сущности удрученного странника, который забывался в изучении трудов величайших деятелей науки и искусства. Работа выводила из депрессии одинокого доктора на поле битвы за независимость США или же в обычном госпитале, потихоньку разрушавшемся. Доктор, которого спасало дело сейчас, был отнюдь не одинок. У него была замечательная семья: любящая жена и семеро детей, невестка и даже внучка. И депрессия. Теплое, безусловно, искреннее прощание с Эсми не говорило о нашем примирении. Оно согревало меня, но не могло создать ощущение, что все хорошо. Эта ужасная правда не давала мне покоя, однако мои пациенты, чьи медкарты просто изобиловали жалобами и плохими анализами, помогли мне справиться с хаосом, творившемся внутри. Но я все еще был подавлен и знал, что покой в душу принесет лишь наш разговор с Эсми. Она была права: мы должны понять друг друга, как всегда это было. Только так мы сможем прийти к чему-то, а не топтаться на болезненной точке. Мои попытки продвинуться самому были тщетными. Это было наше дело. К тому же в голову постоянно лезли мысли совершенно иного характера: сразу два сына отвернулись от меня, отвергая всякие старания примириться (по крайней мере, так поступал Каррол), ситуация с Соффи тоже требовала к себе внимания, ибо нужно было вмешиваться в ее мировоззрение, пока не поздно, а также на заметке дня был не осуществленный визит к Вольтури. Боюсь, еще неделя промедления и нам не придется никуда лететь. Ворох нерешенных проблем свалился на меня и меньше пока не становился. Возможно, следовало бы активнее содействовать этому. И так следующие сутки я занимался пациентами, которые все чаще прибывали в отделение. Большинство страдало от эпидемии гриппа, однако, судя по моим размышлениям, скоро число зараженных начнет снижаться. И все-таки среди этих болезных встречались «абсолютно неотложные» — жертвы очередной аварии, что неудивительно: погода стояла крайне нелетная. Благодаря этому трудовой вечер четверга стал еще длиннее; мое дежурство заканчивалось в семь, но не мог же я бросить полуживое тело на операционном столе, торжественно вручив молоденькой, вздрагивающей от любого резкого движения ассистентке скальпель... В одиночку ей было не справиться с раздробленной костью и порванной артерией по причине юного возраста и неопытности. Благо, все закончилось удачно и вскоре, что как всегда весьма относительно, я возвращался в своей кабинет по пустому тихому коридору. И уж никак я не ожидал встретить у его дверей Эсми, нервно ожидающую меня. — Карлайл! Наконец-то, — взволнованно воскликнула она, оттолкнувшись от стены. Несмотря на подобранные слова, в ее голосе совсем не было укора или претензии. Когда в мыслях все еще парили облака, я с улыбкой заключил ее в объятия. От нее приятно пахло дождем. — Я звонила тебе несколько раз, но оказалось, что ты на операции; я забыла о таком варианте событий, — прошептала она, уткнувшись носом мне в грудь. Только сейчас до меня дошло, что я не вымолвил и звука. А также меня насторожил как ее визит, так и взвинченное состояние. Это наталкивало на дурные мысли. — Что произошло в мое отсутствие? С детьми все в порядке? — настороженно спросил я; тогда она отпрянула и печально взглянула на меня, все еще держа руки на моей талии. — Нет. Соффи, похоже, заболела, — от этих слов я моментально вздрогнул, в голове взволнованно роились мысли, отчего казалось, что она взорвется. Но я быстро пришел в себя. Соффи — это маленькая непоседа, она не может пройти мимо лужи, не прыгнув в нее, или послушно не торопиться в поглощении мороженого. Это наверняка всего лишь простуда или, в крайнем случае, вирусная инфекция. Как в итоге оказалось, я угадал. Никто не падал с лестницы, не подскальзывался на тонком льду, не тонул, не подвергался нападению зверя... Эсми лишь не могла точно поставить диагноз. После краткого обмена информацией мы прошли в мой кабинет. Пока я переодевался, Эсми поясняла подробности. — Я дала ей таблетки от горла, но, судя по всему, они не помогли. Слава богу, симптомы немного смягчил липовый чай, но это определенно не надолго. К тому же, если бы ты знал, как сложно уговорить ее остаться в постели... Хотя, нет: уверена, ты прекрасно знаешь. — И кому же посчастливилось делать из ее режима хоть чем-либо напоминающий постельный? — мои губы растянулись в улыбке, но недостаточно, чтобы повлиять на Эсми. Напускная, свершенная лишь для нее эмоция не принесла радости ни ей, ни мне. — Я попросила Розали, — Эсми тяжело вздохнула, покачав головой. Она прошлась по комнате, теребя ворсинки пальто на рукавах. — Но, боюсь, поступила крайне неосмотрительно. Безусловно, Роуз очень внимательна и заботлива, она относится к Соффи... несколько с большими чувствами, нежели сестринские... Но они с Эдвардом выясняют отношения. Снова. К тому моменту мы уже шли по пустынному холлу, освещенному лампами дневного света. — Постой, Эдвард у нас дома? — прочитав удивление вперемешку со смятением на моем лице, Эсми кивнула. — Я думаю, не нужно напоминать тебе, как они повздорили с Розали тогда вечером... И не только с ней, конечно. Такие проблемы за несколько минут не решаются. Ни в чем не виню Роуз, пока, тем более, безосновательно, но чувствует мое сердце, что Соффи наслаждается свободой. По пути на парковку нам пришлось останавливаться ввиду того, что некоторые бумаги требовали моей подписи. В это время разговор шел о подробностях состояния дочери; Эсми как всегда была внимательна до мелочей. — Что ж, ее ждет разочарование, — я усмехнулся, подведя итоги. — В моем присутствии с постели она не поднимется. — Не думаю, что она будет убита горем, — на губах Эсми появилась маленькая улыбка, а взгляд чуть ли не впервые за вечер устремился прямо мне в глаза. Заметил это только сейчас. Пока ручка застыла в моих пальцах над документом, жена осматривалась по сторонам, мягко касаясь взглядом маленьких деток, прозябающих в зале ожидания рядом с родителями. — Почему же? — спросил я, а Эсми нахмурилась и посмотрела на меня. — Соффи скучает по тебе. Поверь, чем хуже становился насморк, тем чаще она спрашивала, когда ты приедешь, — спустя несколько мгновений я понял, что прослушал ее предыдущие слова и ей пришлось повторить их. Я тряхнул головой и произнес наконец: — Едем домой.***
Дорога до нашей обители прошла скомкано: разнообразные мысли постоянно сменяли друг друга, так и не доведенные до логического конца. К тому же ехать пришлось по отдельности, ведь Эсми — человек крайне исполнительный и не может бросить автомобиль Джаспера на парковке. Для сына это бы не стало проблемой — забрать его на днях, как только он будет в городе, но Эсми все равно не устраивал этот вариант. В лесной сгущающейся темноте дом встретил нас крайне приветливо: свет его огней дарил надежду, и дождю было не под силу погасить их. Не мог не удивить тот факт, что под крышей дома собралась вся семья (за исключением Изабеллы и Несси, что стало понятно, когда я подходил к парадному входу). Эсми молча шла следом, и казалось, что она совсем сникла. Это я отчетливо чувствовал, даже не касаясь ее взглядом. Снаружи воздух был влажным и пах сосной. Холл же дарил более приятный букет ароматов, как бы сильно я не любил дождь. Правда, с кухни повеяло лазаньей, но это не могло омрачить запах дома. Из гостиной были слышны голоса детей. Эсми поспешно скинула пальто, стряхнув с него капли дождя, и уж было собиралась дальше, но я должен был остановить ее хотя бы на ничтожную минуту. — Что не так? — слова подобно скороговорке слетели с ее губ, когда она обернулась и опустила взгляд на наши руки. — Тебе незачем так переживать, возьми себя в руки. Соффи не больна чем-то страшным, и, уверен, все пройдет через пару дней... — Нет, ты не понимаешь, — Эсми перебила меня, помотав головой. Она встала не так отстраненно от меня, но все же этого было недостаточно. Ее маленькая рука в моей была недвижна, сравни чему-то неживому, и я отпустил ее. Зрительно не обращая на это внимания, на мгновение мне показалось, что я роняю что-то очень хрупкое. Эсми подняла на меня потускневшие глаза и сказала: — Меня все угнетает. К сожалению, у меня не нашлось нужных слов, как обычно это было. Не знаю, ждала ли супруга от меня поддержки, но, так или иначе, ее не было. Больше всего на свете мне хотелось увидеть искреннюю улыбку на ее лице, а прежде — помочь справиться с депрессией. Я хотел рассеять все ее печали и найти нужное слово... Если бы все было так просто. Вчерашним утром все было не так плохо. Мы тепло расстались. Казалось бы, что мешало мне заключить ее в объятия и сейчас, но меня ведь не было с ней эти почти двое суток. Она была наедине со своими переживаниями, поэтому я не имел ни малейшего права строить догадки о том, что творится у супруги на душе. Она не должна была и не могла восстановить все так, как было прежде, словно ничего и не произошло. Я знал лишь, что ей было плохо и тяжело. И это расстраивало меня, если в это слово можно вложить такой смысл. На втором этаже было темно и тихо. Эсми уже была в спальне Соффи, а помимо нее — Розали, читающая какую-то сказку при свете ночника. Виду дочери я не мог не улыбнуться. Она хоть и выглядела болезненно, но так была заинтересована рассказом, что, казалось, обо всем забывала. К тому же, объятия матери действовали по-особенному волшебным образом. Спустя пятнадцать минут я вернулся в детскую, надеясь, что мне удалось избавиться от большинства бактерий. Не хотелось усугублять состояние дочери. Эсми сидела на краю кровати и с легкой, усталой улыбкой наблюдала за взаимодействием сестер. Помимо выразительного голоса Роуз в комнате, едва ли громче дождя за окном, звучал тоненький голос Соффи: она часто спрашивала о чем-то по ходу рассказала. Когда я опустился рядом с Эсми, она с ноткой грусти улыбнулась мне и поджала губы. Она всегда так делала, когда чувствовала на себе вину. Только вот сейчас я не признавал ее вину оправданной. Освободив руку от двух пузырьков с лекарственными смесями, которые я прихватил в кабинете, я притянул Эсми к себе и оставил поцелуй на лбу. Не знаю, что могло быть лучше в тот момент, когда нам обоим так нужна была поддержка друг друга. — Я люблю тебя, — одними губами произнесла Эсми, опустив голову на мое плечо. В последние годы мы очень редко говорили это друг другу, однако я не вижу в этом ничего предосудительного. Что плохого в том, что это и без слов стало понятно? Это достаточно тонкий момент семейной жизни и сложный, но слова действительно иногда ни к чему. — Я знаю, — спустя пару минут ответил я, когда расценил сказанное ею. — Я тоже тебя очень сильно люблю, — я, едва касаясь, провел кончиками пальцев по ее руке от запястья до сгиба на локте, отчего легкая ткань небесно-голубой блузки собралась тонкими волнами в конце моего пути. — Больше, чем я или кто-либо может себе представить, — я подцепил ее подбородок, чтобы заглянуть в глаза, в которых я всегда находил себя. Эсми смотрела на меня тем самым взглядом, коим на меня смотрело совсем юное дитя, которого еще не коснулись все ужасы жизни. Эсми согревала меня в своем трепетном взгляде, полном нерешительности. Как редко я видел эту Эсми. — Никогда не сомневайся в этом. Лицо супруги озарилось мягким светом, и она прильнула ко мне ближе, сперва потеревшись носом о мою щеку. Ее руки лежали на моем бедре совершенно спокойно, тонкие линии ее изящных кистей не напрягались. Долгожданный момент единения был прекрасен, и я чуть было уже не прикрыл глаза, но стоило Соффи немного отвлечься от сказки, как она заметила меня. — Папа, ты здесь! — восторженно произнесла она и уже через несчастных пару мгновений была в моих объятиях. Розали кивнула мне и, улыбнувшись, отдала книгу Эсми. Они заговорили о чем-то личном. — Привет, дорогая, — я поцеловал Соффи в макушку, а она на это лишь сильнее прижалась ко мне. — Я скучала, папа. Можно попросить тебя о чем-то? — с крайне серьезным видом она подняла на меня широко распахнутые глаза, в которых я без труда уловил хитринку. — Конечно, — я хотел подыграть, но не сдержался, и мои губы растянулись в улыбке. — А ты обещаешь выполнить мою просьбу? Пожалуйста?.. — Сперва расскажи о ней, я ведь не могу так просто взять и согласиться, — кажется, это разбило Соффи сердце... Она надулась и предприняла еще одну попытку: — Ну почему? Все же так просто, — протянула она и следом жалобно покосилась на Розали; надеялась на ее помощь, а она раскрыла все ее карты: — Да она хочет, чтобы ты больше на работу не ходил, — Роуз рассмеялась, на секунду отвлекаясь от разговора с Эсми. Я подхватил ее порыв и вернулся взглядом к поникшей Соффи, весь вид которой так и говорил: «Ну вот...» — Солнышко мое, ты же знаешь, что я не могу, — она крайне нехотя покачала головой. — Не печалься, когда ты подрастешь, тоже будешь ходить на работу... — А долго еще ждать?! — с нетерпением воскликнула Соффи, чуть ли не подпрыгнув на моих коленях. — Думаю, подождать придется. Но время летит быстро. А пока будешь ждать, нужно заняться выздоровлением. — М-м, это долго, — прогундосила она, нахмурившись и пошмыгав носом. — А кто говорил, что все так скоро? — удержав дочь на руках, я поднялся и вернул ее на прежнее место, не забыв, конечно, ущипнуть за бока. Соффи рассмеялась и поспешила спрятаться за Эсми. Супруга вопросительно посмотрела на меня. — Волноваться было не о чем. Это всего лишь ОРВИ, лихорадочный период. — Лихорадочный? — Розали вскинула брови и окинула взглядом Соффи. — Милый, — усмехающийся взгляд Эсми коснулся меня. — Роуз, это простуда. — Можно в следующий раз разграничивать лихорадку и простуду? — укоризненно проговорила Розали и направилась на выход. — Розали следует углубить свои познания в медицине. Желательно, под моим началом. — Она просто переживает, — в защиту ей произнесла Эсми, распутывая светлые прядки волос Соффи. — Эдвард к тому же еще... — А что сделал Эдвард? Он напроказничал? — в невинных глазах Соффи гулял интерес. Мы с Эсми улыбнулись. — То-то он такой грустный ходил. Они поссорились? — Братья и сестры ссорятся, это нормально, — объяснила Эсми. — Но потом обязательно мирятся, как Роуз и Эдвард. — Как ты и Каррол, — добавил я и сперва улыбнулся, но затем мне стало не по себе. Когда же мы уже придем к решению этого вопроса... — Но мы никогда не ссоримся, — тем временем голос Соффи звучал убедительно. — Как же! Кто-то забыл, как любит мешать брату заниматься своими делами на третьем этаже и настойчиво упрашивать пойти погулять или еще что-нибудь, — Эсми улыбнулась дочери, а та потупилась. — Мне было скучно, — в итоге оправдалась она с самодовольной улыбкой. — Заварю нужные травы для чая, — оповестил я Эсми, пока та продолжала болтать с Соффи. Она с теплой полуулыбкой кивнула, однако на ее лице проскользнула печаль. На первом этаже было тише, чем когда я был здесь часом ранее. В гостиной, судя по всему, была одна Элис. Она листала что-то на диване под приглушенную музыку, исходящую от телевизора. Кажется, ее вполне устраивало отсутствие вечного комментатора в лице Эмметта и без тени дружелюбия играющих взглядами Розали и Эдварда. Дабы не нарушать ее благословенный покой, я направился прямиком на кухню. Травяной чай и отвар на ночь могут нам помочь. Верно, прошло около четверти часа, когда я услышал, как меня зовут. Полностью вовлеченный в свое дело, я не сразу обратил внимание на вошедших Джаспера и Эдварда. — Карлайл, у тебя все в порядке? — с подозрением спросил Джаспер. — О, а я уж было подумал, что вас нет дома, — приветственно кивнув, я был вынужден отвернуться, поскольку варево на плите требовало моего внимания. — У меня все в порядке, конечно, — я помешал ложкой коричневую жидкость. — Почему нет? — До тебя не дозваться, — разъяснил Эдвард. Но, уверен, уже получил свой ответ. — Удивило, что вы вернулись сегодня. — Захотелось домой, — лаконично ответил Джаспер. — Эмметт истосковался по Роуз, а Элис было скучно. — А как насчет тебя? — после нескольких секунд тишины спросил я. — А я вместе со всеми, — в ответе сына слышалась улыбка. На мгновение я обернулся, главным образом к Эдварду, потому что подумал о нем. Но тут же понял, что не хочу этого разговора сегодня. Надеюсь, ему хватило выяснения отношений с сестрой. Прежде всего — он дома, а остальное подождет. — Но все же, — осторожно начал Джаспер и, судя по звукам, сел за стойку напротив рабочей зоны кухни, — мы не слепые. В очень многих смыслах, — вкрадчиво говорил он, а в голосе скользнула ирония. — И мы видим, что у вас с Эсми не все гладко. — В последние несколько дней вы нас вместе-то и не наблюдали, — я усмехнулся, однако, затронутая тема не пришлась мне по душе. — Даже если так, — настаивал Джаспер. Я различил в его голосе удивление, но все-таки решил, что ошибся. — Можно взять в расчет последнее время относительно года, допустим. Однако, — он сделал паузу, а я как чувствовал, что он переглянулся с Эдвардом, — я и словом не обмолвился о «последних днях». И это верный знак тому, что мы правильно подметили... — Так этот разговор — результат командной работы? — мой вопрос вряд ли был наделен смыслом, потому как это было очевидно... — Скорее да чем нет, — уклончиво ответил Джас. — И сейчас, я уверен, ты чем-то озабочен, — я посмотрел на Эдварда, не имея понятия, что точно выражал мой взгляд. — Иначе ты выразил бы нам свое отношение к нашему вмешательству: недовольство или снисходительность... — Честно говоря, — приходилось кропотливо подбирать слова, — не понимаю, к чему вы затеяли анализ моего мироощущения. Я и сам прекрасно знаю, что мыслями в большей степени сейчас нахожусь не здесь, — наконец, появилась возможность не нарушать зрительного контакта: я закрыл посудину крышкой, чтобы довести до кондиции, и обернулся к сыновьям, облокотившись на столешницу. — Ладно, допустим, напор не оправдан, — вмешался-таки Эдвард. — Но, так или иначе, расклад дел остается неизменным. — Когда у вас с Эсми разлад, в доме все по-иному, — поспешил вклиниться Джаспер, видимо, найдясь со словами. — Брось, мы живем под одной крышей уже долго и чувствуем друг друга. — Сейчас в нашей семье достаточно сложные времена, и всем нам нужно время разобраться в себе, а его нет, — Эдвард прошелся вдоль кухонного островка. — Поэтому мы должны поддерживать друг друга и оказывать помощь. — Поверьте, я очень ценю ваш порыв помочь нам, — помолчав некоторое время, я улыбнулся, — но мы должны разобраться сами. Нам нужно понять друг друга и простить. Хоть мне и не за что прощать Эсми... Это только наш путь, он не требует вмешательств со стороны и помощи, — я осекся, сжав пальцами край столешницы. — Однако ваши поддержка и понимание очень много значат для нас. Они будут сопутствовать нам всегда. Мои собеседники переглянулись, и Эдвард кивнул: — Да, мы понимаем. И все же... Корень разлада кроется в событиях одиннадцатилетней давности? — осторожно спросил он, но это никак не сгладило углы. Даже если бы он выкрикнул это в гневе или прошептал, ровным счетом ничего не изменилось бы. Воспоминания полоснули по чувствам вновь, несмотря на то, что в последние дни это имело место в моих мыслях. Вместо ответа я кивнул. — Несомненно, никто не собирается вмешиваться в ваши проблемы: они слишком личные для семейных собраний. И можете не сомневаться, мы не посмеем коснуться этой темы, когда вся семья будет вместе (а нам немало предстоит обсудить), — произнес Джаспер. — Мы лишь хотим, чтобы одни проблемы не затмевали другие. То горе, что случилось тогда, к сожалению, уже случилось. С этим уже ничего не поделаешь. Конечно, ему придется уделить внимание, но сейчас есть более актуальные вопросы, — сын вглядывался в меня, словно пытался выудить из моего сознания какие-то мысли. — Каррол еще здесь, я об этом. Молчание затянулось на пару минут. Все, что было известно мне о младшем сыне, так это то, что он был дома. От этого мне стало дурно, но все-таки это хоть что-то. Мы не виделись уже три дня, а следовательно проблема так и осталась нерешенной. Одному богу известно, во что могли перерасти наши разногласия. Я боялся необратимых последствий, однако не в полную силу пытался их предотвратить. — Отец, ты это всерьез? — вдруг спросил Эдвард, с подозрением глядя на меня. Для меня оставалось загадкой, какая именно мысль возмутила его. Он тут же изменился в лице; когда он был в задумчивости, на лбу пролегала складка. — Нет, я заинтересован не в самой мысли, а в ее отсутствии. Ты не можешь вспомнить, как вы с Эсми говорили с Карролом? Как только вернулись? — Это весьма неестественно, — прокомментировал Джаспер. — Нет, почему же? Мы вполне могли столкнуться и переброситься парой бытовых фраз, — мое возражение в большей степени напоминало оправдание. Даже мне стало очевидно это спустя пару секунд. В тот момент я почувствовал себя хуже, чем когда сын сказал, что ненавидит меня. Ведь я мог прослушать что-то очень важное. Но у меня на уме как обычно были вещи, которые могли и потерпеть. Да, мои переживания были связаны с Эсми, но я не должен был терять бдительность. А чувства... Они слепы. — Карлайл, — призывно произнес Джаспер; его твердый взгляд оказывал влияние на меня. — Не нагнетай. Каррол не ребенок и, к счастью, понимает, что от ожидания никто еще не умирал. По крайней мере, неестественной смертью. Разговор и до утра подождет. Через некоторое время размышлений, не без вмешательства сыновей, я имел представление, кто кому что и как сказал. — Но ведь это было так, словно разговор только ему нужен, — сдерживать отчаяние было сложно. — Он ведь должен понимать, что это не так, что за несколько дней ничего не изменилось и мы по-прежнему... — Конечно, возможность поболтать вы просеронили, но это не катастрофа, — на кухне материализовался Эмметт как всегда с улыбкой от уха до уха. Эдвард театрально закатил глаза, а следом, возмущенный, он был отодвинут от Джаспера. — Короче... — протянул Эмметт, подбирая слова. Он держал в руке черный лаптоп и провод. — Не обессудьте, майор. Аккумулятор сдох, шнур можно хоронить на заднем дворе, а запаски нет. Джас недовольно забрал компьютер, но, осмотрев его, покачал головой: — Это не мой. На моем не было особых знаков, указывающих на то, что им обладает ребенок, — Джаспер ткнул на цветные наклейки на внешней стороне. — Теперь есть, — настаивал Эмметт. — Радуйся новому дизайну! Дни и так серы, так еще и пялиться на этот угрюмый девайс? Ну уж дудки. Серьезно, мысли позитивнее, бро! — Слушай сюда, бро. Тут взрослые разговаривают, — вкрадчиво начал Джаспер, развернувшись на стуле. Без улыбки на это действо уже невозможно было смотреть. — В это время дети пасутся на другом поле и... — Хватит бурча-а-ть, — пропел Эмметт. — Ты сейчас убьешь меня своим занудством! Посмотри, какие они... Да это ж раритет! Восьмидесятые. Я их в коробке с переезда нашел. Джаспер терпеливо выдохнул под смех Эдварда и открыл лаптоп, видимо, чтобы убедиться, что внутри нет сюрпризов. Его брови тут же взметнулись. — Это не мой. — Ну тогда это мой подарок тебе на Рождество, — Эмметт закатил глаза. — Не отказывайся от своей деточки. Я видел, как вы вместе сидели... — Ты дурак? — сперва он метнул взгляд в брата, затем неожиданно повернулся ко мне. — Это Карлайла, Эмметт. Последний изменился в лице, на котором уже не было и тени веселья. Я окинул жалостливым взглядом девайс, надеясь, что документы целы. Эмметт приблизился ко мне со всем этим добром; было видно, чувство вины просто грызло его изнутри. — Ну, — протянул он, всучив мне вещи, — не выбрасывать же мне было раритет! Поспешно ретируясь наверх, он сообщил, что у меня «жижа выкипает». Я безнадежно покачал головой. Этого уже в нем не исправить. — И в цирк ходить не надо, — пробормотал Эдвард, усмехаясь. — Не катастрофа... — тем временем негромко процитировал я, снимая с плиты отвар и заливая сбор трав в небольшом чайнике обычным кипятком. — В чем-то он прав, — задумчиво произнес Джаспер. — Все наладится, нужно только мыслить здраво. Я не нашел встречной фразы, поэтому просто улыбнулся, обернувшись к ним на пару секунд. Еще был не совсем поздний час и возможность все исправить прямо сегодня. Но сперва нужно было уделить внимание Соффи, также для того, чтобы Эсми перестала волноваться. Едва ли такое возможно, но попытаться стоит, какой-никакой результат меня ждет.***
— Мы ужасные родители. Хуже не сыскать, — подавленно говорила Эсми, сидя рядом со мной на небольшом диване, однако не таком мягком, как в гостиной. Ночью в библиотеке царила особенная атмосфера покоя. С первого этажа доносились отголоски жизни детей, но это не нарушало идиллии. Эта просторная комната была спроектирована по подобию той, что в Форксе. Единственное, Эсми уединила мой кабинет в другой части этажа. Она любила проводить здесь время, особенно, за чтением, как и многие другие. Тяжелый полог штор здесь спускался до самого пола, наделяя комнату неповторимым уютом. Камин также способствовал этому. В остальных комнатах все было в стиле минимализма, но Эсми сделала исключение для меня, Джаспера и Эдварда. Высокие стеллажи хранили волшебную коллекцию многовековых трудов, и она требовала особенной обстановки. Ночь была безлунна и темна, однако дождя не было. Наконец, нам с Эсми выдалась возможность быть без никого. — Не знаю, с кем сравнивать, — я вздохнул и прижал ее к себе теснее, не настойчиво. Однако Эсми поддалась моей ласке, следом порывисто выдыхая мне в плечо. Немного отпрянув, я увидел, что ее глаза были закрыты. Она выглядела словно очень уставший человек. От легкого поцелуя в лоб ее ресницы затрепетали, и на меня устремился взгляд, который не выражал ничего, кроме ласки. Мой же взгляд дрейфовал меж соснами, качающимися на ветру, когда я тихо сказал: — Не думаю, что мы такие уж безнадежные. Не все еще потеряно. Мы всего лишь раз по-крупному оступились, но этот проступок повлек за собой много проблем. Главное, Эсми, что дети здоровы и жизнь их не такая уж и несчастная. — А Соффи?.. — Я в более глобальном смысле, — наши взгляды встретились. — Все дети болеют, это нормально. Она должна выработать иммунитет, прежде чем будет сталкиваться с этим ежедневно. — Ты прав, — супруга кивнула, откинув от своего лица волосы. — Скажи, ты уверен, что Каррол спал? Понимаю, я уже не в первый раз спрашиваю... — Ничего страшного, дорогая, — заметив ее ладонь, я забрал ее к себе на колени и скрестил наши пальцы. — В этом я уверен точно. Так или иначе, сейчас он спит, ты это и сама слышишь. Подождем до утра. С минуту Эсми молчала, недвижимая, только ее пальцы в моей руке время от времени вздрагивали. — Мне страшно, — наконец, вырвалось из нее. Я вздохнул, собирался было сказать ей, но она спешно перебила: — Знаю, это совсем не то, что тебе нужно услышать от меня. Но я так чувствую. Словно я никогда и не знала слов поддержки... — Эй, а что, ты думаешь, мне нужно? — я улыбнулся, а она немного отстранилась, чтобы видеть меня. — Мне нужно слышать то, что ты говоришь не задумываясь. Для меня поддержка — это твое присутствие. Ты рядом, хотя... Я запнулся, боясь задеть ее. В голове не было плохой мысли, затрагивающей ее, но слова могли выразить совсем не то. «... Хотя должна сторониться и продолжать незаслуженно обвинять?» В который раз за день я не контролировал эмоций, что отражались на моем лице. Меня отрезвило отчаяние, заполнившее глаза Эсми. Казалось, будто они стали прозрачнее, я видел ее невыплаканные слезы. — Мне очень жаль, — только и сказала она, со вздохом опустившись мне на грудь. Она прижималась ко мне так, словно хотела скрыться от всего мира, а я ей мог это дать. Только я. — Я не хотела оскорбить тебя, — моя ладонь замерла на ее лопатках, когда эти слова слетели с ее губ. — Ты не сделала ничего подобного, — я отрицательно покачал головой, взглянув на нее сверху вниз. — Ты считаешь, что я не имел права скрывать, я — с точностью до наоборот. Это твое мнение. Да, оно расходится с моим. Но я уже не уверен, что мы должны искать компромисс. — Карлайл, я знаю, что с первых дней, — тихо и неуверенно начала она, — ты был моим покровителем. Ты намного старше и опытнее меня, ты так много отдал и вложил в меня, ты чувствуешь на себе ответственность, но... О, если бы ты знал, как я тебе благодарна! Но все же... Ты мне не отец, — Эсми отклонилась назад и сжала мою руку. — Я не твой ребенок, я жена. Это подразумевает равенство. Горе ли, счастье ли, выпавшее на нашу долю, должно быть общим. Только так и никак иначе. Я знаю, что ты сильный и в моральном плане и принял на себя удар только из самых добрых побуждений. Но меня это не устраивает. Знаешь, как я себя чувствую? Я чувствую себя жалкой и не знаю, что хуже этого. Я ощущаю себя неполноценной женой, которая не была рядом с тобой в, может быть, самую трудную минуту жизни. В нашу минуту. Сперва я долго, не замечая времени, смотрел на нее, осмысливая все сказанное, а она терпеливо ждала. Моя отважная маленькая жена была готова, казалось бы, к любой моей реакции. Была готова улыбнуться, разочарованно покачать головой или рассыпаться на части внутри... — Я понимаю, милая, — просто и искренне сказал я, взглянув на изящное сплетение наших рук. — Я скрывал это не ради такого результата. Я хотел, чтобы ты была счастлива. Я был уверен, что разговор продолжится в том же духе и каждая сторона будет четко оглашать свое мнение, но Эсми тепло мне улыбнулась. Она подвинулась ближе и, обняв за шею, оставила короткий (как мне показалось) поцелуй на моих губах. Взгляд ее медовых глаз разжигал внутри меня огонь, рождая из искры неистовое пламя. — Когда же ты уже поймешь, — по-доброму усмехнулась она, накрыв ладошкой мою грудь посередине, — я счастлива, только когда ты счастлив. Давай оставим этот мрачный период нашей жизни. Видимо, не всегда нужно докапываться до согласия, добровольно причиняя себе боль. Это ведь не касается настоящего... Я почувствовал, как мои губы расплываются в улыбке. Такие же мысли посещали меня ранее, из чего следует, что мы пришли-таки к компромиссу. Несомненно, тяжелые времена бывают у всех людей, даже если они чуть-чуть не люди. Моя улыбка сошла на нет, когда я сконцентрировался на Эсми. На ее светлом лике читалась растерянность. А мне лишь не стоило молчать. — Верно, однако... — если бы я мог, повернул бы время вспять и остановился бы на первом слове. Теперь супруга взирала на меня вопрошающе, от ее глаз снова веяло печалью, хоть и слегка. Она едва заметно кивнула, подталкивая меня продолжить. Но все слова словно застряли в горле. — Ты бы не сказал, — в конце-концов произнесла Эсми слова, с которыми я не мог не согласиться. Это сперва было бы приятно для нее, но внутри крылась бы ложь. — Не смог бы, — признался я, кропотливо разглаживая кусочек ткани на ее блузке. — Но я ничего не скрою в другой раз, которого, я уповаю, не будет. Эсми с благодарностью взглянула на меня и крепко обняла за талию, уложив голову мне на плечо. — Прости меня, я обещаю, что скоро все закончится и мы вновь заживем спокойно, — прошептал я, касаясь губами ее лба и особенно чувствительной кожи на виске. — Неисправим, — лишь хмыкнула Эсми, и библиотека наполнилась нашим смехом, переливы которого я не слышал уже так давно. Ту ночь мы провели в нашей постели, однако не как в прошлый раз. Мы говорили, а если нет, то держали друг друга в объятиях, сжимали руки, пытаясь без слов высказать свои сердца, — мы были друг с другом. А сопящая рядом Соффи вовсе нам не мешала, лишь в очередной раз напоминала нам, что мы живем. — Ты знаешь, что Джаспер собирается заняться с Соффи иностранным языком? — Эсми рассмеялась, прежде чем сказать, прикрывая губы ладонью, а другой — ненавязчиво поглаживая по светлой головке ребенка. Соффи лежала прямо между нами, на боку. Я улыбнулся, коснувшись ее взглядом, поборов желание поцеловать, чтобы не нарушить чуткий сон. На вопрос жены я отрицающе качнул головой. — Он все еще выбирает между турецким и немецким. — Какой странный набор, — я усмехнулся, вскинув брови. — Может быть, начать с латыни? Так же легче будет. — Кто его знает, — шутливо произнесла Эсми, заложив за ушко прядь волос. — Сын так углублен в этот вопрос, составляет какие-то статистики... Не знаю, как, но ему удалось заинтриговать Соффи. Теперь она в предвкушении знакомства с языковыми культурами... — мы рассмеялись, и я удержал ее ладонь, невзначай коснувшуюся меня. — Знаешь, — Эсми сделала паузу, с нежностью заглянув мне в глаза, — Соффи обещала, что потом будет учить языку своих утят. Как только, так сразу. — Утят? — это действительно смутило меня и даже насторожило сперва. Но потом я пришел в себя. Эсми бы никогда не согласилась на ту покупку. — Папочка, ты забыл? Ты же обещал сделать пруд в саду, там будут жить... — нежданно-негаданно начала вещать Соффи. Мне даже почудилось, что она во сне говорит, но по смеющемуся выражению на лице любимой я понял, что дочка не спит. — Ой... Я забыла их имена... Мама, ты помнишь? С пятнышком на хвостике и с хохолком один... И... — разочарованно перечисляла Соффи, а затем с жалостливым личиком обернулась ко мне. — Котенок, откуда же я знаю? — я улыбнулся и потрогал ее лоб, на котором стало еще больше морщинок. От чая, что стоял в термостакане на прикроватном столике, она отмахнулась. Но, на самом деле, еще одна капля и кто-то лопнет. — Они обидятся на меня? — О, милая, их уже наверняка забрал к себе какой-нибудь добрый фермер. Им там будет хорошо. Намного лучше, чем у нас, — ласково успокаивала ее Эсми. — Но папа уже наверняка начал делать прудик... — На этот счет можешь не волноваться, дорогая, — я легонько щелкнул ее по носу, и она рассмеялась, сонно щурясь. — Засыпай, Соффи, — Эсми привстала, дабы поправить одеяло лучшим образом. — И тогда утром я расскажу тебе о ферме моих родителей, где тоже жили маленькие утята. — А большие утки? — глаза дочери загорелись интересом. — А лошадки? Единороги?! Я рассмеялся, покачав головой. Хоть бы на мгновение увидеть мир таким, каким его воображает эта юная мечтательница. — Все утром! — Эсми тоже рассмеялась, оставив поцелуй на лбу дочери, и любовно взглянула на меня. Ее глаза сверкали маленькими крапинками счастья, и я готов был сделать все, чтобы так было всегда. Но все утром.