“На свете нет ничего невозможного — дело только в том, хватит ли у тебя храбрости” Джинни Уизли
Гарри неуверенно оглянулся на закрывшуюся за ним дверь, но все же прошел в кабинет профессора Дамблдора, сжимая в кулаке полученную двадцать минут назад записку. От волнения ладони вспотели, от чего смятый кусочек пергамента размок, а чернила смазались. Сунув в карман записку, Гарри нерешительно окликнул профессора, который увлеченно высматривал что-то на одном из своих стеллажей с книгами: — Профессор? Вы хотели меня видеть? Дамблдор, выйдя из непонятного состояния полусна перед книгами, оглянулся, а затем вновь обратил свой взгляд к стеллажу, уже заметно быстрее выбрав три книги с разных полок и отправив их в один из раскрытых чемоданов. — Вы уезжаете, профессор? — Так складываются обстоятельства, Гарри, — мягко произнес Дамблдор, продолжая при этом взмахом палочки отправлять вещи в чемоданы. Взглянув на подростка, профессор остановил сборы и подошел к подростку, положив ладонь на его плечо. — Отбрось лишнее беспокойство. — Но как же школа? Что может быть настолько срочным и важным, что вам пришлось оставить Хогвартс в такое время? — удивленно спросил Гарри. — Помнишь, мы говорили с тобой о крестражах? Каждая минута промедления фатальна, Гарри, — произнес Дамлбдор, возвращаясь к сборам. — Я не могу видеть сообщения о новых разбоях и смертях, понимая, что я знаю, что делать, но не делаю этого. Смог бы ты? Гарри тут же покачал головой, понимая витиеватую, как и обычно, мысль директора школы. Юноша подошел к письменному столу директора и вновь задал вопрос, сформулировав его уже немного иначе: — Профессор, а кто возглавит школу в ваше отсутствие? — Полагаю, у меня нет причин не доверять ни Горацию, ни Минерве, ни Северусу, так что не волнуйся, мой мальчик, о школе есть, кому позаботиться, — ответил Дамблдор. — Полагаю, профессор Слизнорт сможет держать все в своих руках, у него много полезных знакомств, и Минерва с Северусом всегда смогут его остепенить, если он вдруг… Если что-то пойдет не так. Поттер кивнул, думая о том, насколько хороший может выйти из профессора Слизнорта директор. Не то чтобы он казался Гарри странным, он скорее просто к нему… Не привык. Да, пожалуй, именно так Гарри себе говорил. Хотя, это были уже не уроки с Северусом Снейпом, что не могло не радовать. — Гарри, твоя подруга — мисс Грейнджер… Мерлин, какое сегодня число? — Тринадцатое сентября, профессор. — Я же должен был ей сказать… Почему это происходит снова? Уму непостижимо, как только летит время, — покачал головой Дамблдор, начав искать что-то на своем столе. — Полагаю, крайне невежливо будет вызывать ее сейчас — дело близится к ночи, но я просто обязан ее предупредить. Иначе она совершит ужасную ошибку… — Что вы имеете в виду, профессор? Может быть, мне стоит что-то ей передать? — Нет-нет, это лишено всякого смысла. Лучше скажи, как себя чувствует мисс Грейнджер? Гарри замялся. Во-первых, этот вопрос был далеко не самым ожидаемым, тем более сейчас! Дамблдор собирался отправиться в опаснейшее путешествие, чтобы спасти мир от сильнейшего Темного волшебника, и его интересует… Состояние Гермионы? Да и ему было трудно выделить что-то особенное в ее поведении, что-то такое, что могло бы настолько сильно интересовать и даже немного пугать Дамблдора — а именно так сейчас профессор и выглядел. — Ну… Она тяжело переносит смерть Сириуса и до сих пор не может этого отпустить, — неуверенно протянул Гарри. — Не знаю, с чем именно это связано, но она закрылась, кажется. Почти ничего не замечает вокруг. Дамблдор опустился на стул и постучал пальцами по столу, размышляя над словами ученика. Гарри нерешительно переминался с ноги на ногу, не представляя, почему Дамблдор именно сейчас так озадачился состоянием Гермионы. Хотя, если подумать, это было вполне оправданно — даже Гарри заметил, насколько неважно она себя чувствует. — Постарайся быть с ней рядом, Гарри, — произнес Дамблдор мягким голосом, который едва ли не перекрыли щелчки замков закрывающихся чемоданов. — Ведь нет ничего дороже в этой войне, чем искренняя любовь и не менее искренняя дружба.***
Грейнджер взглянула на еще более аккуратный почерк, который появился одной аккуратной строчкой чуть ниже собственного послания на странице только к вечеру следующего дня. Она никогда не думала, какой он, Реддл. Какой у него почерк, какими были голос и взгляд до обращения в неизвестное чудовище. Но, увидев ровные, мелкие и изящные буквы, она поняла, что от юноши, ищущего в себе и во всех вокруг несуществующий аристократизм, чего-то другого ожидать и не следовало. Засосало под ложечкой. Дыхание пропало. Кто-то словно ухватился за солнечное сплетение. Как только Гермиона почувствовала выступившую на лбу и спине испарину, она оторвала взгляд от дневника, закрыла его, поднялась и задвинула стул. Ушла в другую часть комнаты, но даже поднося к губам стакан с водой, которая ничуть не спасла от засухи во рту, она не отрывала взгляда от дневника. Осознав, что она испепеляет взглядом бумажные страницы в кожаном переплете, девушка отвернулась и провела ладонью по лбу и волосам, запуская едва дрожащие пальцы к самым корням волос. Вдохнула. Выдохнула. Вдохнула. Ничего не изменилось. Перестав крутить прядь волос пальцами, Гермиона поставила пустой стакан на свой прикроватный столик, едва не промахнувшись, и подошла обратно к столу. Быстро и решительно поднесла вмиг замерзшую руку к переплету и остановилась, словно опасаясь, что при неосторожном прикосновении получит если не проклятие, от которого не сможет защититься, то хотя бы разряд тока. Хотя она прекрасно понимала, что главное проклятие — собеседник по ту сторону страниц. Тот, кто вывел несколько слов ей в ответ.“Гермиона? Я бы сократил. Том”
Девушка села на место и дотянулась до пера, которым только-только закончила конспектировать теорию по заклинаниям. Быстро обмакнув его кончик в чернильницу, она прогладила страницу и написала чуть ниже строки, написанной Реддлом:“Кто ты?”
Гермиона невольно задумалась о том, как все происходило у Джинни. Она начала вести дневник, и в какой-то момент Реддл ей ответил? Тогда почему же он сейчас ответил уже на первое ее предложение, записанное в его дневник?“Не более, чем душа твоего дневника”
А может, сейчас все происходит и по отрепетированному сценарию. Может, младшая Уизли поверила, что дневник у нее — не более чем занимательная волшебная атрибутика, а значит, ему можно доверить все. Джинни ведь боялась, и Гермиона знала это прекрасно, боялась первого года в Хогвартсе. То есть, конечно, мужественно держаться у нее получалось. Но только в определенном промежутке времени: пока шли занятия, Джинни создавала впечатление спонтанно-веселой девочки, которая неплохо находила общий язык с некоторыми однокурсниками, а потом, стоило только ужину закончится громким звоном опущенных на стол кубков, она возвращалась в башню Гриффиндора и, проскальзывая мимо шумной гостиной, скрывалась в спальне, сжимая в руках дневник. Зачарованного друга, вдруг подумала Гермиона и постаралась сдержать горестный вздох. Понимание и осознание того, как глубоко Волдеморту удалось проникнуть в их жизни, в их отношения и души давило многотонным прессом на плечи Грейнджер, и с этим только крепло желание уничтожить его. Прекратить его существование чем-то резким, быстрым и болезненным: Авадой после бесчисленных Круциатусов, например. Хотя, впрочем, выводя очередную реплику на гладких страницах дневника, Гермиона подумала, что такая смерть станет для него очень легкой.“В таком случае, я могу не беспокоиться о сохранности своих записей?”
И пока Гермиона ожидала ответа, уже начиная мысленно просчитывать, как будет вести записи в дневнике и что именно будет туда писать — ей все-таки, нужно создать видимость ведения личного дневника, а не переписки с тем, кого всеми фибрами души хочется убить.“Ты можешь доверить мне все, что только будет угодно”
***
Гермиона сидела на газоне перед Хогвартсом и крутила в руках маховик времени, прекрасно зная, что сейчас здесь находится одна и приметить необычную вещицу в ее руках никто не сможет. Она взглянула на крохотную царапинку на песочных часах в механизме маховика и поднесла устройство почти вплотную к лицу, проведя подушечкой большого пальца прямо по царапине, проверяя, есть ли зазубрина. Но ее не было — значит, трещина пошла изнутри, и что это могло бы значить, Гермиона понятия не имела. Информацию о маховиках она пыталась найти еще на третьем курсе, но то немногое, что было, находилось в закрытой секции библиотеки, а попросить у Гарри мантию, а тем более взять самостоятельно, она так и не решилась. Вздохнув, она решила, что с маховиком разберется позже, если вообще стоит что-то делать — неизвестно ведь, сколько тот пылился у Дамблдора, может, царапина появилась еще до того, как она его использовала, и девушка в спешке этого просто не заметила. Быстро спрятав маховик под школьную мантию, она дотянулась до дневника Реддла, который обычно вкладывала в какой-нибудь учебник, чтобы не вызывать лишних подозрений — она ведь часто делала пометки и замечания в книгах, так что ее почеркушки с учебником в руках не будут привлекать внимания.“Так ты учишься в Хогвартсе?”
Новая реплика Реддла. Он обычно был краток и сдержан, но Гермиона чувствовала и видела, как старательно он выуживает из нее крупицы необходимой ему самому информации. На самом деле, ее порядком достало притворяться дурочкой, пока она вела записи в дневнике. Чего таить — ей было по-настоящему трудно сделать вид, что она глупая, легковерная и поддающаяся внушению девица, когда она такой на самом деле не являлась, так что, каждый раз открывая дневник, она тяжело вздыхала, понимая, что по-прежнему все держит под контролем и по-прежнему должна играть дурочку, чтобы втереться в доверие к Реддлу.“Да, на Гриффиндоре. Признаться честно, мне кажется здесь уже лет шестьдесят-семьдесят ничего не меняется. Тот же Дамблдор, та же Минерва Макгонагалл… Даже Слизнорт! Кажется, он преподавал добрые полвека назад и вот сейчас вернулся после уговоров профессора Дамблдора. Знаешь, если быть совсем откровенной…”
— Гермиона! Девушка если не вскрикнула, то очень громко охнула, выдав свой испуг — совершенно точно. Хагрид взглянул на нее немного удивленно, но потом мягко улыбнулся и помог подняться, придерживая за маленькую ладошку, пока другой рукой Гермиона заталкивала все учебники в сумку. — Чего это ты испугалась-то так, а? — Просто, по секрету, взяла книгу из запретной секции, — шепнула Гермиона Хагриду, зная, что если он и не большой мастак хранить тайны, то с этой точно справится из большого уважения к ней. — Чтобы лучше подготовиться к завтрашнему уроку по зельеварению. — Это ты молодец, — кивнул Хагрид, постаравшись как можно мягче похлопать ее по плечу. — Я вот как взглянул на тебя, так и вспомнил одну девчонку. Как-то захожу к Дамблдору, а она вот ровным счетом как ты, один в один, чуть не вскрикнула, и глазки такие испуганные, я правда так и не понял — чего там у них случилось... Потом, быстро взглянув на заинтересовавшуюся Гермиону, поджал губы и заторопился к замку, где его ждали какие-то дела. Но девушка, хотя и перешла с торопливого шага на легкий бег, все же не отставала. Ей хватило ума понять, что в очередной раз идет речь о Мие, вот только, что могло вывести ее на личную беседу с Альбусом Дамблдором и почему она так испугалась Хагрида, привело ее в замешательство. — Ну мне надо… Идти. Вот, — начал Хагрид, поджимая губы. — А у тебя ведь уроки наверное, да? Ну, беги-беги, а то опоздаешь, а я виноват останусь. Гермиона хмыкнула на потуги Хагрида скрыть, что он только что чуть не сболтнул что-то важное. Впрочем, он был прав — небольшой перерыв в расписании, который она впервые в жизни потратила не на подготовку к учебе, вот-вот закончится, так что стоит поторопиться. Раз уж она и так не повторила материал, следует хотя бы не опаздывать на занятие. Только войдя в кабинет и поняв, что она действительно едва не опоздала, она бросила сумку на пол рядом с партой, а вместе с учебником вытащила и дневник, впервые в жизни едва ли не обрадовавшись тому, что ей осталось место в самом конце класса в абсолютном одиночестве. Впервые в жизни она была непозволительно невнимательна. Впервые в жизни она не поправила Ханну Аббот, когда та в очередной раз неверно перевела рунические символы, исказив суть текста. Незначительно исказив, но все-таки не так верно передав смысл. Кажется, первый (и, наверное, единственный) раз в жизни миссис Баблинг пришлось дважды окликнуть ее по имени, прежде чем девушка среагировала, и еще и повторить задание, которое Гермиона прослушала, увлеченно делая записи в дневник Реддла.***
Том взглянул на дневник, к которому стал в последние дни обращаться заметно чаще. Милейшая девушка с его умелой поддержкой писала ему все чаще и чаще, начинала доверять больше и больше. Если сначала ее немного пугал зачарованный дневник, то к концу первой страницы она начала писать о себе. К середине второй — рассказывать о друзьях. К началу третьей — перестала смущаться своего неожиданного собеседника и воспринимала его, судя по всему, не иначе, как хорошего друга, потому что жаловалась, если что-то не получалось, открыто высказывала свои эмоции, так что у Тома даже появилось ощущение, что от всех остальных свои настоящие чувства Грейнджер скрывает. Странно… Но не тем ли лучше?“Поверить не могу, что Гарри смог поразить Слизнорта! Профессор устроил соревнование на уроке за пузырек зелья удачи и… Боже, как это только возможно? Я думала, победа в кармане! К тому же, я совершенно точно получила его расположение за точные ответы, но надеялась закрепить успех удавшимся зельем. Как это у меня могло не получиться? Не то чтобы… Точнее, я прекрасно понимаю, что зелье на соревновании было не из простых, но я была точна и следовала инструкции, в то время как Гарри делал что-то там от себя и… Он стал лучшим! Не могу даже описать, как сильно меня это раздражает. Во время обеда я скрылась в библиотеке, чтобы некоторое время его с Роном не видеть, но тогда, на уроке, на подведении итогов я была на грани ярости и отчаянья. Не думала, что со мной когда-либо что-то подобное могло случиться”
Том усмехнулся, прочитав душевное излияние девушки, и подумал, как бы ответить, чтобы не выдать иронию и не обидеть, спугнув Гермиону. Хотя ее переживания, такие искренние, это ее настолько сильно задело, что где-то в глубине души Том даже смог этому удивиться. Хотя усмешка уголками губ все-таки закрыла все остальные эмоции от прочтения. У нее даже почерк из мелкого и аккуратного стал размашистым и торопливым — она до сих пор сердилась.“По-твоему, ты лучше, чем он?”
Ответ не заставил себя ждать. Видимо, этот вопрос, который касался ее самолюбия и искренней любви к друзьям задел ее еще больше, чем случай на первом уроке со Слизнортом.“Я такого не говорила!”
Но, спустя полминуты или чуть больше Гермионы быстро дописала, видимо, не позволив себе умолчать и не сдержавшись:“Но моя обычная оценка — Превосходно. А у Гарри… Удовлетворительно за СОВ по зельеварению! Наверное, поэтому я так сильно возмущена. Это неправильно. Он все-таки мой друг...”
Том заулыбался еще шире. Девушке, вроде бы, было шестнадцать лет, но она сейчас казалась куда младше, потому что учеба задевала ее так, словно это был центр ее жизни. В его шестнадцать, он пусть и уделял много внимания учебе, но уже определился с тем, чего хочет, и давно занимался углубленно по узко специализированным отраслям.“Не бойся, он не узнает — я пообещал хранить твои секреты. И, как считает скромная душа твоего дневника, нет ничего зазорного в твоих мыслях. Если ты так считаешь, а это так, нет ничего плохого том, чтобы с кем-то поделиться — пусть и всего лишь со мной.”
Грейнджер совершенно точно прочла его ответ, и судя по поставленной точке, а потом — появившейся кляксе, ее просто кто-то отвлек, так что она потом далеко не сразу нашла время на то, чтобы написать снова. — Гермиона, — протянул Гарри имя подруги в тысячный раз, пока та увлеченно писала заметку в свой дневник. Когда та наконец услышала его и подняла глаза, уронив большую кляксу на страницу, Гарри немного виновато вздохнул, но все равно воспользовался заполученным вниманием — если и сейчас Гермиона не реагирует на него, то потом займется нумерологией или рунами, а в это время ее отвлекать совершенно точно нельзя. — Можешь проверить мое эссе? Оно небольшое, просто я сомневаюсь. Извини, если отвлекаю. — Ничего, — пожала плечами девушка, бросив грустный взгляд на лежащий на коленях дневник — ведь примерно об этом она с Реддлом сейчас и говорила. Взяв в руки лист пергамента, пока Гарри начал разбираться с заданием по Защите от Темных искусств — из-за тренировки по квиддичу у него почти не осталось времени его выполнить, но он все равно весьма смело, и как рассудила Гермиона, потратившая на это задание четыре дня, отчаянно и безрассудно пытался сделать все в последнюю ночь. Отмечая ошибки исчезающими чернилами — специально нашла такие для исправления их ошибок прямо в итоговом пергаменте, Гермиона потерла глаза от усталости — не считая подготовленного заранее задания для Снейпа, она была совершенно не готова к завтрашнему перегруженному дню — слишком много времени, да и сил тоже тратила на общение с Реддлом, в последнее время даже немного перестав понимать, ведется ли он на то, что она говорит, или она делает что-то неправильно. — Если честно, то сама концепция не совсем верна,— начала Гермиона, коснувшись руки Гарри, чтобы отвлечь его от другого домашнего задания, которым он сейчас занимался. Брови Гарри сыграли какую-то немую сцену, и только после этого он решился спросить: — Насколько все плохо? — На уровне очень шаткого удовлетворительно? — поморщилась Гермиона, проводя ладонями по лицу и цепляясь пальчиками за спутавшиеся волосы. — А если забыть про концепцию? — с надеждой уточнил Гарри, гадая, сможет ли Гермиона подсказать что-то, чтобы он смог дотянуть хотя бы до уверенного и твердого “удовлетворительно”. — Ну… Исправь все, что я написала, и допиши в качестве вывода парочку перефразированных абзацев отсюда, — вздохнула Гермиона, подтолкнув ему пергамент со своим эссе. — Ты — лучшая, — искренне воскликнул Гарри, а потом оглянулся на остальную гостиную, не помешал ли он кому-нибудь, и заметил, что кроме них и уснувшего в безголовой шляпе Фреда, никого больше не было. — И не думал, что уже так поздно. — Увы, — пожала плечами Гермиона, и, вставая, зевнула, прикрыв рот ладошкой. — Я пожалуй пойду. Завтра тяжелый день. Гарри сначала согласился с ней, ответив скорее машинально, чем вдумчиво. И только потом осознал — Гермиона, что, умудрилась забыть о своем собственном дне рождения? И как это только возможно? И едва ли все можно оправдывать словами “это же Гермиона”, скорее он должен был посильнее задумать о словах профессора Дамблдора. Его подруге действительно было тяжело, она нуждалась в его дружбе и поддержке как никогда до этого момента.***
Грейнджер отодвинула полог своей кровати и прислушалась к дыханию Парвати и Лаванды. Обе ее соседки спали, и Гермиона искренне надеялась, что и все в гриффиндорской башне тоже. Как только она встала с постели, пол под ее ногами издал неприятный скрип и девушка недовольно поморщилась, вновь прислушиваясь. В следующие двадцать минут она бесшумно переоделась в школьную форму, нашла зачарованную сумку, которая сейчас, помимо учебников, с помощью заклинания незримого расширения, опробованного ею впервые, содержала в себе еще и большую часть ее вещей и небольшую сумму волшебных денег, которую Гермионе удалось накопить. Оглядев комнату, Гермиона мысленно проверила, все ли она собрала и готова ли она к осуществлению всего задуманного. Быстро спустившись в гостиную Гриффиндора, где даже не трещал камин, так что в абсолютной тишине спящего замка девушка слышала свое дыхание и бешеное биение сердца, она остановилась посреди гостиной и вытащила спрятанный под мантией маховик времени. Вновь провела пальцем по небольшой трещинке. Пусть Гермиона и провела достаточно времени в запретной секции по ночам, пытаясь выяснить хоть что-то о действии маховиков, ни единого упоминания о таких поломках там не было. Да и вообще, едва ли это устройство можно было назвать хорошо изученным — практически все, что о перемещениях во времени было написано, она изучила меньше, чем за две ночи в запретной секции библиотеки. Поправив сумку на плече и еще раз оглядевшись и прислушавшись, Гермиона взяла маховик в руки, приготовившись зажать его посильнее, а пальцами свободной руки открутить колесико. Из сегодня — девятнадцатого сентября девяносто шестого года — она должна переместиться на пятьдесят два года назад, к тому моменту, когда Том Марволо Реддл еще учился в школе, был слабее и уязвимее. К тому моменту, где ей будет проще его достать и предотвратить тысячи несчастных событий. Сделав, кажется, нужное число оборотов, которые она рассчитывала два вечера, не делая домашнее задание, Гермиона отпустила колесико, после чего маховик времени тут же начал крутиться с бешеной скоростью, а девушка, в свою очередь, наблюдала всю историю гостиной родного факультета последних лет, проносящуюся мимо нее в несколько секунд вместо десятков лет.***
Том стянул с себя мантию и расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке как только вернулся в комнату и понял, что у него есть несколько часов для того, чтобы побыть в одиночестве. Двое его соседей отбывали наказание — олухи умудрились схлопотать его в первые же несколько дней учебы за пустяк, причем за такой, участие в котором настоящий Слизеринец сумел бы не выдать, не пошевелив и пальцем. Вздохнул с облегчением — первые восемнадцать дней седьмого курса не то, чтобы трудно начинались, нет: скорее, все ему успело настолько осточертеть, что получаемая нагрузка не радовала, так как прежде, да и половину материала курса, в особенности по защите от Темных искусств и Зельеварению, он и так прекрасно знал. И сейчас он обязан тратить драгоценное время, исписывая пергамент только ради того, чтобы доказать кому-то, что он не забыл, кто такие инферналы? Идиотизм. Найдя в ворохе учебников и пергаментов дневник, он бросил его на стол, выложил рядом палочку и нашел книгу с заклинаниями, которыми хотел воспользоваться. Точнее, в оригинальном учебнике заклинаний для седьмого курса нужных заклинаний не было, а вот в запретной секции библиотеки — были, и многострадальный учебник оказался единственной бумагой в его школьной сумке. Растянув слизеринский галстук и сняв его, перестал наконец ощущать надоевшую удавку. То ли от бессилия, то ли от усталости, он присел на свою кровать, а потом и вовсе откинулся на подушки, закрыв глаза и положив ладонь на лоб. Пролежав так несколько минут, он попытался привести мысли в порядок и сосредоточиться на главной цели. Раскрыв глаза, он взглянул на деревянный потолок, удерживающий массивные пологи кровати. Реддл даже не мог сказать, о чем именно думал в этот момент. О незнакомке, которая начала писать в его дневник из другого времени? Вероятно, нет. О своем первом и пока единственном крестраже? Нет, точно нет. Наконец, в какой-то момент он осознал, что в голове абсолютно пусто, и его это даже устраивало. Приятно было позволить себе слабость, пусть и ненадолго. Том, наверное, даже ощутил то, чего давным давно не чувствовал — какую-то легкость и свободу, что ли. Но он все равно обязан был вернуться к насущному — он не мог не думать снова и снова о дневнике, попавшем в руки какой-то девчонки. Поскольку дневник являлся крестражем, и через пятьдесят два года от его настоящего оказался в руках студентки Хогвартса, у него возникали сомнения и вопросы, относительно того, что в следующие полвека с ним произойдет. Грейнджер о темных силах в своем времени отзывалась либо весьма туманно, либо вообще не говорила, словно не знала, что это, или ее это почти не коснулось, так что выводы Том делал не радующие. Он не мог назвать принятое решение трудным. Вовсе нет. Даже выходя из комнаты за час до полуночи и крадучись двигаясь через замок к выходу, чтобы достигнуть Запретного леса, он не знал никакого сожаления и не испытывал никакого чувства, которое могло бы намекнуть на то, что вся его уверенность — ложная, а решение — неверное. У него были планы на жизнь, весьма определенные и конкретные. И судя по тому, что писала студентка Хогвартса, что-то пошло не так, а планы, видимо, не осуществились — иначе бы все, о чем она писала, выглядело бы совершенно иначе. Таков замысел. Поэтому он может исправить все сейчас — на поиск нужных заклинаний и доработку необходимого ушло не больше пары недель, к тому же он сейчас достаточно силен и молод, и не мог бы назвать себя недостаточно образованным — в большинстве областей, за исключением несчастных травологии и ухода за животными, он продвинулся значительно дальше, чем только может предполагать семилетняя программа Хогвартса. Он восстановит то, что уже было сделано когда-то, а незавершенное доведет до финального и эпичного конца — он не мог позволить себе не осуществить планы. Они были слишком величественны. Слишком грандиозны. И, чего греха таить — он не мог позволить пропасть ни своим идеям, ни шансу все исправить с помощью наивной студентки, так сильно ему все доверяющей. Углубившись в чащу Запретного леса, Том остановился, когда понял, что не видит огней ночного Хогвартса, а значит и его никому не видно, за исключением обитателей леса, который сейчас, правда, был очень уж тихим и спокойным. И почему Запретный? Раскрыв заготовленные книги и развернув прямо на земле пергаментные свитки, он достал из кармана небольшой кинжал, чтобы собрать несколько капель своей крови — единственный недостающий ингридиент, свежесть которого гарантировала успешность затеянного. — Десампаро. Тиэпо. Алмас виахо, — тихим голосом произносил юноша, понимая, что темная магия не прощает ошибок. За неверным слогом следовала смерть. При чем его не уберег бы даже имеющийся крестраж, а потому он критичнее, чем обычно, относился к себе, пусть и раньше никогда не прощал ошибок. Наверное, все шло по плану — он, перед тем как глаза закрылись сами по себе под тяжестью век и небывалой усталости, успел увидеть, как менялся Запретный лес — высыхала и гибла трава, а на ее месте появлялась новая. Росли в ширь деревья, старели, падали и начинали покрываться густым и приятным на ощупь мхом. Непростительное отношение к своим ошибкам выдрессировало его и сделало великим. Уж сейчас-то, когда все сделанное осуществлялось, он не мог не отметить — столь критичное отношение к себе, страсть к знанию, какой ни у кого не было, и жгучее чувство быть лучше, чем все остальные, которого он никогда и ни у кого более не встречал, позволяло ему подняться выше, чем однокурсники, быть умнее, чем они, собраннее, смелее, пытливее. Это ли не залог успеха и, как следствие, величия?