Загадки Красного Сфинкса

ЧАСТЬ III. Si vis pacem, para bellum Глава XXVI. Знакомый незнакомец Дом – не в Пасси, но близко – действительно появился у меня в собственности. Произошло это так: вскоре после возвращения в Париж из Ла-Рошели, Монсеньер выслушивал доклад первого секретаря о заселении Канады, в то время как я его брил. – Прекрасно, Шарпантье, но сейчас я хочу узнать состояние дел на верфях Бруажа и Гавра. Сколько кораблей заложено? – Монсеньер, мне понадобится несколько минут, чтобы все собрать. Секретарь ушел в библиотеку, я неторопливо водил лезвием по скуле мсье Армана, с радостью отмечая, что война пошла ему на пользу – щеки стали не такими впалыми, он прибавил в весе и даже ни разу не простыл, за полтора-то года! Закончив бритье, я обухом опасной бритвы собрал пену, промокнул теплой салфеткой и нанес бальзам с едва уловимым яблочным запахом – очередное изделие мэтра Шико. Готовясь снять излишки снадобья, я опять намочил салфетку в теплой воде, когда мсье Арман открыл глаза – хотя обычно до конца процедуры давал им отдых – и сказал: – Люсьен, ты теперь владеешь домом в Шайо, это почти в Булонском лесу. – Как же это так получилось, Монсеньер? – Я хочу в любом случае обеспечить твое будущее. Я промолчал. Меня дрожь пробрала от его «в любом случае». Леноре Галигаи отрубили голову вскоре после того как расправились с ее мужем, а ведь она была богата… Говорят, у нее под кроватью было столько золотых слитков, сколько хватило бы на годовую чеканку монеты Венецианской республики! Ее золото отошло короне, вместе с жемчугами, которые юный Людовик XIII подарил своей жене Анне Австрийской. – Благодарю вас, Монсеньер. Мне теперь не ждать оглашения вашего завещания? – осторожно спросил я. – А ты надеялся получить все мои камзолы? – Зачем мне будет нужна одежда столетней давности? Даже старый герцог Д’Эпернон расстался со своим кружевным колесом времен Генриха Валуа, – небрежно сообщил я. – Вот родится у его величества наследник, вырастет, женится – и тогда Д’Эпернон, пожалуй, созреет для отложного воротника из ретичеллы. – При самом лучшем раскладе это произойдет лет через четырнадцать, Люсьен. – Ему будет всего-то восемьдесят восемь. – Да, может, еще жениться надумает, и у Ла Валетта появится еще один брат или сестра. Люсьен, этот дом – каменный, двухэтажный, с конюшней и службами – оставила тебе по завещанию некая госпожа Анна Монфор. Завещание хранится у нотариуса Грегуара Мажимеля, все оформлено так, что я не имею к этой дарственной никакого отношения. – Благодарю вас, Монсеньер, но я все-таки предпочитаю состариться, дожидаясь вашего завещания… – он иронически хмыкнул и переключил внимание на Шарпантье, еле тащившего громадные папки с разъезжающимися во все стороны чертежами. Один спланировал на середину комнаты, я поднял его и вернул секретарю, мельком полюбовавшись круглобоким красавцем-парусником, изображенным на листе. Как долго я ждал этого часа, и вот он настал: я спешил обсудить с мажордомом Огюстеном Клавье новые ливреи для слуг. Кардинал устал от моего нытья и выдал мне карт-бланш на новую форму для всего штата. Мажордом в кладовой пересчитывал столовое серебро, но ради такого дела замкнул блюда и кубки на замок, и мы переместились в пустую парадную гостиную. Огюстен Клавье, чрезвычайно рослый, благообразный и степенный, очень осторожно относился к любым излишествам, больше склоняясь к неброской носкости, прочности и немаркости: – Мсье Лоран, но бархатные ливреи – это несколько… расточительно, вы не находите? – его аккуратная белокурая эспаньолка, казалось, сама по себе встопорщилась, а голубые глазки смотрели умоляюще. – Лакей – это часть дома Ришелье! А дом Ришелье – это величие, власть и богатство! Мы должны показывать вес нашего хозяина в обществе! – горячился я. – Да у графа Суассона вся прислуга давно в бархате. У него даже поварята носят колпаки из беленого полотна. – Но все-таки неприлично, когда лакей одет… как Бэкингем! – жалобно возразил Клавье. – Покойный Бэкингем перья к своему берету пристегивал бриллиантовым аграфом ценой в пятьсот тысяч ливров, – не жалел я мажордома. – Вот у него прислуга в парче ходила! – Ну хорошо, мсье Лоран, вы лучше разбираетесь в символической стороне жизни, – сдался он. – Значит, серый бархат как основа, – запел я, – камзол отрезной в талии, с баской, рукава разрезные, отделанные шелком. Фиолетовым? – Традиционно, – согласился Клавье. – Тафтой? – Ну как можно? Вы еще саржу предложите. Только атлас! – возразил я. – Матовый бархат и блестящий атлас – и никакой тафты. А края разреза обшить муранским бисером, – мечтательно заметил я, не обращая внимания на вновь возникший ужас в глазах собеседника. – Может быть, тогда уж выдать каждому просто золотой хомут? – деловито предложил Огюстен. – Дорого, весомо и лаконично. – Мсье Лоран, мсье Клавье, – в дверь всунулась голова повара. – Чем фаршировать куропаток – орехами или гусиной печенкой? И десять дюжин сотерна привезли из Лангедока – говорят, прямо из погребов герцога Рогана – подавать сегодня или как? – Оно же не отстоялось, – поморщился Огюстен. – Но трофей сладок в любом случае. Подавать. Фаршируй и тем и другим сразу, со сливками и мускатным орехом. – Слушаюсь, – Бернар исчез, а мажордом решительно повернулся ко мне: – Мсье Лоран, вы правы! Вам и мне – муранским бисером, остальным – серебряным галуном. Кухню одеть в беленое полотно, главного повара – в лен. – И сапоги всем новые. Лиловые, – я притопнул ногой в новом ботфорте. – Слишком вызывающе. – Да хорошие сапоги, надо брать. Завершив переговоры, я решил, что успею до обеда на Новый мост – купить золотую цепочку, как велела матушка. Мы с Виньи двинулись было туда, но Жан-Поль сказал, что собирается на свадьбу к сестре в Пуату, в Ла-Тремуйль, и хотел бы заглянуть в лавку Бонасье с улицы Сервандони. Воротник Шарпантье через четыре года был как новый, кроме левого уголка, который секретарь постоянно тискал. Мне не хотелось видеть галантерейщика, овдовевшего по вине миледи, но я не жаждал вдаваться в объяснения, и вскоре мы уже звенели колокольчиком, открывая дверь в лавку. – В пекло! – ругнулся Виньи, попадая в груду пустых бутылок у входа. – Темно как у гугенота под мышкой! – Спешу, спешу, господа! – раздался голос хозяина, и на лестнице показался господин Бонасье – с перьями в волосах и огарком сальной свечи в руке. – Один миг! – он открыл ставни, и в лавке посветлело. – Да это же благородные господа, что знакомы с Принцем Орлеанским! – в его черных глазах появилось подобие прежнего блеска. – А я вот, господа, овдовел! – пожаловался он, утирая глаза рукавом. – Констанция, моя жена, умерла, бросив меня одного на всем белом свете! – Как жаль, – посочувствовал Виньи. – Да, ничего нет лучше хорошей жены, скажу я вам, – галантерейщик скорбно опустил глаза и поджал губы. – А Констанция была лучшей в мире женой, клянусь Мадонной! Красавица! Какие господа на нее заглядывались! Впрочем, сейчас не об этом, – он подошел к стене с развешанным товаром и поднес свечку, но Виньи предупредил его вопрос: – Моя сестра выходит замуж, за лесничего. Я хочу купить подарок ей на свадьбу. – О-о-о! – закатил глаза галантерейщик. – Тогда лучшего подарка вы не найдете. – он снял с гвоздя стоячий воротник из плетеных кружев. Поймав мой взгляд, он воскликнул: – Это хорошая парижская работа! Но рисунок почти такой, что был на воротнике герцогини Марии де Монпансье, когда она выходила замуж за Гастона Орлеанского! Подумать только – у невесты больше денег, земель и титулов, чем у жениха, хотя он брат короля! Дофина Овернская, маркиза де Мезьер, графиня д’Э, виконтесса д’Ож! Какое на ней было подвенечное платье, я вам скажу, – он поцеловал кончики своих пальцев, – из голубой парчи, рукава с девятью разрезами из прозрачной шелковой вуали, перехваты между разрезами из жемчужин величиной с перепелиное яйцо, лиф расшит цветами из жемчуга и бриллиантов, воротник и манжеты из фламандского кружева… На шее жемчуг с голубым отливом, в ушах – жемчужные серьги… Я вспомнил, что Мари-Мадлен, племянница Монсеньера, описывая свадьбу Орлеанца, упомянула, что жемчуга ей одолжила Анна Австрийская, ведь камни герцогов де Монпансье – это рубины. Значит, это могло быть ожерелье Леноры Галигаи… – А вы не видели, в каком платье Марию де Монпансье хоронили? – спросил я галантерейщика. – Роды убили богатейшую и знатнейшую невесту Франции через десять месяцев после свадьбы. – Пресвятая Дева Мария! – галантерейщик истово перекрестился. – Да, мы с теперь с Принцем Орлеанским – вдовцы. Галантерейщик и принц – вдовцы… Он даже не стал особо заламывать цену, Виньи быстро сторговал воротник, и мы отправились на Новый мост. У входа в ювелирную лавку Виньи замешкался. – А тебе точно сюда надо? Может, что-нибудь попроще найдем – мне туда и заходить-то боязно, – признался он, увидев, публику, выходящую из лавки. Но мы все-таки зашли, к облегчению Жан-Поля, в лавке остался лишь один покупатель: высокий молодой дворянин, окинувший нас заносчивым и в то же время приветливым взглядом – он показался мне знакомым, но я был почти уверен, что вижу его в первый раз в жизни. Интересно, что он купил? Судя по роскоши его костюма, что-то дорогое, тем более что на темном деревянном прилавке остался столбик золотых, блестевший так ярко и масляно, что отражался в полировке. Лавка была довольно скудно освещена, да и я торопился из-за Виньи – так что почти ничего не рассмотрел. Нами занялся молодой разговорчивый приказчик, держась довольно подобострастно, но меня не покидало чувство, что я узнан хозяином, хотя его я совершенно точно никогда не видел. Я выбрал тонкую золотую цепочку длиной в шесть пядей – как раз по горловине на рубашке, отсчитал сотню золотых и получил пол-экю сдачи – как раз из того столбика на прилавке, словно приказчик заметил мой интерес и решил сделать приятное. Я убрал цепочку в кошелек и туда же отправил монету, крутанув ее по прилавку, наслаждаясь полновесным звоном и блеском недавно отчеканенного диска. Провожаемые поклонами приказчика, мы вышли в сумятицу Пон-Нёф. Благодаря рослому вооруженному Виньи, нас почти не толкали, и воришку, уже срезавшего мой кошелек, я схватил за руку совершенно неосознанно. Тощий малый в надвинутой на глаза шапчонке тут же бросил кошель мне под ноги и бросился наутек, вывернувшись отчаянным рывком. Конечно, я выбрал поднять кошелек, а не кидаться за вором. – Держи вора! – крикнул Виньи во всю глотку, но сколько он не крутил головой – того и след простыл. Жан-Поль озирался всю дорогу до Пале-Кардиналя, но больше нас ограбить никто не пытался. Лучше б ограбили.