Загадки Красного Сфинкса

Глава LVI. Радости плоти – Ну и чего мы добились? – уныло вопрошал Монсеньер, – Прошло почти полгода, а Людовик Сен-Мара даже не заметил. – Дядюшка, король не может знать всех своих мушкетеров, – урезонивала его Комбалетта. – Я сделал его ротным командиром! – Одним из многих, – пожала плечами племянница. – Вот если бы дать ему какую-нибудь должность при дворе… – Для того чтобы получить должность, он должен чем-то отличиться! А что мы знаем об этом юноше? Никаких подвигов за ним не значится. – Но вы же сами запретили дуэли… – А других занятий нет? Кроме дуэлей у молодого человека из хорошей семьи на хорошей службе нет способов себя проявить? – Дядюшка, ну не посещать же ему салон мадам Рамбуйе! Его конь – и тот больше смыслит в изящной словесности. – Ну чем-то же занимается в свободное от службы время? – В полку его любят, так что он с приятелями немножко кутит, немножко играет и очень, очень хорошо принят у Марион Делорм. – Действительно, что еще молодому человеку надобно для счастья? Долгов у него много? – Немного. Большую часть жалованья и денег, что присылает ему мать, он тратит на свой гардероб. – А Марион Делорм? Она весьма недешево обходится своим поклонникам! – Сен-Мар, дядюшка, – из тех счастливчиков, кому не приходится платить за любовь. – Совершенно беспросветная ситуация, племянница. Ума не приложу, что же нам делать. У меня Галлас опять пошел в наступление, крестьяне в Оверни бунтуют, надо снова повышать налоги – а для кого я распинаюсь? Для Гастона Орлеанского? И его возможного будущего сына? Для дома Конде? Кому все это достанется? – Монсеньер свесил голову и взялся за виски. – Ничего нельзя поручить другим. Не сделаешь сам – не сделает никто… – Что вы имеете в виду? – заинтересовалась Мари-Мадлен. Шарпантье прекратил писать, и даже Россиньоль блеснул очками, оторвавшись от испанской шифровки. – Завербовать Марион Делорм, разумеется! – Монсеньер обвел кондотту удивленным взглядом. – А вы о чем подумали? – Марион Делорм? Эту потаскушку с площади Руаяль? – как ни странно, наиболее гневный отклик приглашение знаменитой куртизанки в Рюэль вызвало у мажордома. – Ноги ее не будет в доме! – Собственно говоря, Монсеньер пригласил ее прогуляться по парку и полюбоваться фонтанами… – мне хотелось хоть чем-то утешить Огюстена. – Про дом речи не было. – Да, но приказано пригласить музыкантов и сопровождать променад приятной музыкой духовых и струнных! – продолжал кипеть Огюстен. – И подать фрукты и вино! Она же куртизанка! – Значит, подайте шампанское, – пожал я плечами. Про Марион Делорм ходили разные слухи – в числе ее обожателей называли Бэкингема, принца Конде и поэта Дебарро – а уж кто способен выдержать поэтов, того ничем не напугать. Молодая красавица благородного происхождения, в юности оставшаяся без родителей, но с большим состоянием, выбрала себе поприще куртизанки – и не только не погибла на этом трудном пути, но год от года становилась все знаменитей – и теперь удостоилась приглашения в резиденцию кардинала – удивительная, должно быть, женщина! Стоит ли говорить, что все ждали ее с большим нетерпением. – Для соблюдения приличий она будет в маске и одета пастушкой, – предупредил Монсеньер, но чего я совершенно не ожидал – так это его участия в маскараде. – Ну как? – Монсеньер повернулся боком, пытаясь рассмотреть в зеркале, как лежит плащ, спущенный по моде с одного плеча. Серый плисовый камзол, весь покрытый кренделями из золотого позумента, раззолоченная перевязь, серые зауженные кюлоты, желтый плисовый плащ с такими же кренделями, серые туфли на высоких каблуках с желтыми бантами и в довершение всего – желтые чулки! Я так и сел. – Что, хорош? – мечтательно воздев брови, Арман увенчал себя серой шляпой с желтым облаком страусовых перьев, поправил шпагу и отправился на Ситроньер – где уже свистели флейты и стонали скрипки. Опомнившись, я кинулся за ним, но он дал знак оставить его, и я присоединился к колоннаде – Жюссаку, Рошфору, Шарпантье и Мари-Мадлен – остолбеневших от преображения кардинала. – Вы видите, какие на нем чулочки? – осеняя себя крестным знамением, прошептал Рошфор. – А чепчик? – отмер Жюссак. – А плащ? Кажется, это текстильное изделие служило ковриком Пюизетте – ну а что, так теплее, – Мари-Мадлен залпом осушила бокал шампанского, остановив Безансона, чье узкое лицо, как стрелка компаса, обратилось в начало аллеи, знаменуя появление женской фигурки в голубом платье. – Я тут не причем, – сообщил я. – Дени, это вы помогли Монсеньеру выбрать боевой наряд? – Да, – секретарь втянул голову в плечи. – Ярко же, красиво? – Позумента как-то мало, – высказался Жюссак, сморщившись от пузырьков в шампанском. – Надо было еще на шляпу налепить. У Марион Делорм в теле было словно вдвое больше суставов, чем у всех, – такая она была гибкая, подвижная,– мелкие движения и вращения, начинаясь от чутких бровей, пронизывали всю ее невысокую складную фигурку, игриво покачивавшуюся при ходьбе, словно в танце. Ее простенькое синее платье – наряд пастушки, с открытыми плечами, закутанными в газовую косынку – казалось облачением Цирцеи, и львы уже готовились прыгнуть. Негодующе оглядев наши лица, Мари-Мадлен удалилась. Вы знаете, как сверкают лицо, шея, плечи, руки женщины, облаченной в бриллианты – казалось, что Марион сверкает так же – безо всяких бриллиантов, так отражала солнечные лучи ее ослепительно белая кожа. Арман, складываясь почти пополам, улыбаясь, говорил ей что-то на ухо, отчего она заливисто смеялась, жмуря синие глазки и игриво трепеща темными ресницами. Остановившись от нас чуть дальше расстояния, предписанного этикетом для приветственного поклона, Арман подал Марион тарелочку с нарезанной грушей: – Итак, могу ли я считать, что мы с вами договорились? – О да, ваше высокопреосвященство! – приседая в глубоком реверансе, она изящно положила в рот ломтик и округлила глаза: – Информация – это все, чего вы от меня желаете? Сто пистолей, ваше высокопреосвященство – и я никому не расскажу о прелюбодеянии, как будто его не было. Вкладывая в ее руку кошелек, кардинал ласково улыбнулся: – В моем возрасте, дитя мое, такую сумму платят за то, чтобы ты всем рассказала о прелюбодеянии, как будто оно было. – Откровенно говоря, я понимаю Сен-Мара, – заявила Мари-Мадлен после завершения визита куртизанки. – Да и кто бы не понял? Или эта резвушка – или мрачный тоскливый король? – Кроме развлечений, в жизни верноподданного должен присутствовать долг, – хмыкнул Монсеньер, терзая завязки плаща. – Да помогите же мне избавиться от этого балдахина! Я кинулся на подмогу и освободил его от плаща, шляпы, камзола и перевязи, сокрыв оставшееся великолепие под теплым халатом из синего бархата с собольим воротником. – Что прикажете делать с этим? – носком сапога я указал на груду позумента. – Припасти для следующего визита в Лувр? – Отдай все прачке Марселине – пусть ее благоверный охотится в этом на слонов… – махнул рукой кардинал. – Я пока не вижу методов повлиять на Сен-Мара и внушить ему мысль стать фаворитом его величества, – признался Монсеньер. – Метод найдется для каждого, – подбодрила его племянница. – Что мы знаем о Сен-Маре? – Сен-Мар – второй сын маршала Эффиа, моего старого друга. После смерти отца, в десять лет стал маркизом Сен-Маром, верховным судьей и генерал-лейтенантом Турени, – перечислил кардинал титулы юного Анри. – Итак, Сен-Мар – мужчина, – Комбалетта запорхала перышком над бумагой. – Юный. Знатный. Богатый, – проговорил мэтр Шико. – Связи – выше некуда, – громыхнул шпорами Жюссак. – Любит женщин, – поднял брови Рошфор. – Равнодушен к мужчинам, – застенчиво дополнил Шарпантье. Взгляды кондотты обратились на меня. Как жаль, что нет Ла Валетта и Мазарини. – Честолюбив, – осторожно заметил я. В наступившей тишине слышен был лишь шорох пера, с которым Мари-Мадлен обвела последний пункт в списке. – Люсьен, это гениально! – спокойно сказала она. – Нам нужно воздействовать на его честолюбие. Если сам он считает, что ему и так хорошо живется – надо внушить ему мысль о том, что положение фаворита Людовика – пусть и не является сплошным удовольствием само по себе – поставит его выше всех в любой из иерархий. – Я согласен, – заметил Жюссак. – Не зря Сен-Мар так гордится первенством в фехтовании и верховой езде. – На этом можно сыграть, – подтвердил Рошфор. – Ну так действуйте! – поднялся кардинал из кресла. – Время дорого. Анне Австрийской два месяца как стукнуло тридцать шесть. Начало декабря было таким же теплым. – Придай себе парадный вид, – приказал Арман. – Мы едем в Лувр. – Прямо сейчас? – я оторвался от вычесывания Пюизетты. Газетта, Сумиз и Серполетта чинно ждали очереди. – Дождемся Анри, – Монсеньер взял на руки Сумиз и принялся целовать полупрозрачное розовое ушко. – У него вечером дежурство во дворце. До чего я не любил покидать Рюэль даже на время! В этом году зима никак не могла дождаться своей очереди в смене времен года – осень боролась за господство с летом! Солнце припекало, розы и астры заполняли сад, а сирень наладилась цвести второй раз. И этот рай предстояло покинуть ради стылых галерей Лувра. Облачившись в парадный костюм из флорентийского дамаста с серебряными розами, надев рубиновый крест, я раздумывал, нужен ли плащ – очень уж тепло на дворе, и решил не брать. Правильно сделал – с Анри ручьями тек пот. Он прискакал из Парижа, а форменный голубой плащ снять не мог – уже началось время его дежурства. И все равно он был хорош – статный, ловкий, в бежево-золотистом костюме из лионской тафты, украшенном вышивкой того же цвета, и палевые перья на шляпе чередовались с бежевыми – ни одного белого – все вместе получилось очень нежно. Зачем этому наезднику и рубаке такое чувство цвета? – Прошу вас, Анри, – кардинал пригласил его в карету. – Пусть ваш конь немного отдохнет. Недовольно зыркнув на меня, Анри загрузился в карету, заняв сиденье наискосок у окна – напротив кардинала. Сопровождаемые шестью гвардейцами, мы покатили в Лувр. – На вас не дует? – поинтересовался кардинал, на что маркиз лишь удивленно улыбнулся. – А я вот боюсь сквозняков. Тут Арман сделал удивительную вещь – продолжая глядеть на Анри, он протянул руку, стиснул мое колено, а затем требовательно раскрыл ладонь. Я, как ни в чем не бывало, вложил в ладонь носовой платок. – Каждется, я опять простудился, – высморкавшись, сообщил кардинал. – Желаю вам скорейшего выздоровления, – пробормотал Анри, во все глаза глядя на меня. Спохватившись, он уставился в окно, повернувшись греческим профилем, надутая верхняя губа лоснилась, являя потемневшие от пота усики. – Увы, состояние моего здоровья не позволяет мне лично принимать участие в военных действиях, – посетовал кардинал. – А вот его величество рвется в бой. После зимней передышки кампания разгорится с новой силой, и король выступит во главе армии. – Я хочу на войну! – выпалил Анри. – Надоело носить шпагу для красоты. От кого охранять короля во дворце – от придворных шаркунов? Губы его презрительно скривились. – Вы недооцениваете придворных, – поднял брови кардинал. – Но ваша отвага делает вам честь. Его величество всегда ценил храбрых молодых людей. Ценил и любил. Анри не сразу осознал паузу в разговоре – вынырнув из каких-то своих раздумий, он заморгал, а затем торопливо ответил: – Я счастлив служить его величеству. – Его величество очень одинок, – печально сказал кардинал. – Мадемуазель де Лафайет – женщина, к которой его величество питал нежные чувства – предпочла посвятить себя Богу, уйдя в монастырь Визитасьон. Хотя могла бы вершить дела неограниченной важности – рядом с его величеством, пользуясь его расположением. Я восхищаюсь мадемуазель де Лафайет – кто еще мог бы на ее месте отказаться от богатства, славы, почестей, неограниченного уважения и власти? Власти, Анри, которую дает положение фаворита! Маркиз вздрогнул. – Или фаворитки, – мягко закончил кардинал, не сводя с него глаз. – Вы никогда не думали о том, чтобы посвятить себя Богу, Анри? – Нет, – еще раз вздрогнул маркиз. – Ну еще бы – вы созданы для битв, побед и славы! Ваш полк, кстати, в прошлую кампанию прекрасно показал себя в обороне. Правда, третья линия окопов – это чаще смерть от кровавого поноса, чем от пули, но и такие жертвы на благо Отечества – священны. Не всем достойным дается шанс снискать себе славу… – покачал головой Монсеньер. – Но история учит нас, что время от времени судьба протягивает дерзким свою длань! Ноздри Сен-Мара раздулись. – Я представлю вас его величеству, Анри, – сказал кардинал, выходя из кареты. – Ждите здесь. – Ты тоже побудь тут, – Монсеньер остановил меня, положив руку мне на плечо. – Не скучай. В сопровождении спешившегося Жюссака он быстро удалился, оставив меня в компании недоуменно косящегося Сен-Мара. Ответив на несколько поклонов, отданных издалека, я уже хотел было залезть в карету и задернуть шторки, как был сразу с двух сторон атакован: – Мое нижайшее почтение, мсье Лоран! – согнулся передо мной в приветствии молодой рыжеватый дворянин с приятным голосом. – Примите и мои искренние заверения в глубочайшем почтении! – маленький краснолицый толстячок словно поставил целью превзойти глубиной поклона своего приятеля. Я узнал двух провинциалов, представленных мне на празднике тройного обручения – виконт Ле Мьеж и барон дю Верней. – Мое почтение, виконт! Как обстоят дела у вас в Пикардии, барон? – Мсье Лоран, я польщен, что вы меня помните, – потупился рыжеватый виконт. – По сути, дела не особенно хорошо. – По сути, просто ужасно! – добавил барон. – После взятия Корби – да здравствует его величество и его высокопреосвященство – мы вернулись в свои вотчины и нашли их совершенно разоренными. – Войска кардинала-инфанта – это, к счастью, не ландскнехты Жана де Верта, разрази этого нечестивца Господь! – но тоже прошлись мечом и огнем. – Вы же знаете, что нескольких дворян, запятнавших нашу землю предательством – они в начале войны присягнули кардиналу-инфанту, чтобы сберечь свое имущество – так вот, этих предателей приговорили к казни или к заточению, – торопливо объяснял барон. – Но нельзя ли воспользоваться малой толикой их богатств, чтобы поправить собственное хозяйство? – Урожай не собрали из-за войны – сеять будет нечего, – виконт жалобно моргал рыжеватыми ресницами. – Крестьяне с голоду перемрут. – А они с вилами встретили неприятеля! – с гордостью воскликнул барон. – Накостыляли имперцам и укрылись в крепости Сен-Жан-де-Лон. А теперь, после бегства Галласа – как бы с голоду не помереть. Барон и виконт, конечно, переживали не лучшие времена – их суконные плащи истрепались снизу, шелковый камзол ле Мьежа был в следах от пятен, ботфорты дю Вернея порыжели, как и кружева. Лишь новый воротник с розами блистал на черном колете барона, вызывая редкие завистливые взгляды его приятеля. Я понимал причину зависти: венецианское и фламандское кружево из-за войны стоило невероятных денег, а воротник «ришелье» – как окрестили технику покупатели – обходился в пятьдесят пистолей. – Глубокоуважаемый мсье Лоран! – снова замахали шляпами пикардийцы. – Заранее каемся за неподобающую дерзость, но не могли бы вы передать наши скромные просьбы его высокопреосвященству? – Да, передам, – не стал я ломаться, чем вызвал бурю восторга и усиленную круговерть шляп и перьев. Не поворачиваясь ко мне спиной, виконт и барон отошли, а ко мне было направились еще два почтенных дворянина, стоящих в отдалении и ставших свидетелями разговора, как я услышал возгласы «Король! Король идет» и на лестнице показался его величество, сопровождаемый кардиналом и эскортом мушкетеров. Сен-Мар, гневно и недоуменно хмурившийся на протяжении всего моего разговора с просителями, приосанился и сдернул шляпу с пропотевших кудрей, колом торчащих над высоким лбом. – Сир, позвольте представить вам маркиза Анри Сен-Мара, сына маршала д’Эффиа! – произнес Монсеньер, ласково глядя на лохматую макушку юноши. – Я дал ему командование ротой ваших мушкетеров, но он жаждет подвигов. У Людовика дрогнули ноздри, стремительно опустились и поднялись ресницы. – Я многим обязан маршалу д’Эффиа, маркиз, – благожелательно произнес его величество, вновь обретая неподвижность в матовом взгляде. – Надеюсь в вашем лице найти столь же преданного человека, что и вашем отважном отце. – Я счастлив служить вам, сир! – вспыхнули глаза Анри. – Вы можете располагать мной, как вам будет угодно! – Нам угодно, чтобы вы сопровождали нас до монастыря Визитасьон, – соизволил повелеть Людовик. – Я воспользуюсь случаем проехаться с вами в карете, кузен, – обратился его величество к кардиналу, не переставая разглядывать Сен-Мара, вновь гибко склонившегося в поклоне. – Я счастлив, сир, – промурлыкал кардинал, пропуская Людовика внутрь. Король уселся на место кардинала, и мне пришлось достать из запасов вторую подушку, метнув ее по сиденью, когда Монсеньер уже усаживался. Сам я не мешкая залез вовнутрь, внимательно следя, не выкажет ли неудовольствие его величество. Его величество никак не отреагировал на мое присутствие – в отличие от Сен-Мара, скачущего вровень с окном кареты – его глаза, кажется, даже на миг утратили косинку, когда он увидел меня, расположившегося в карете рядом с кардиналом – наискосок от его величества. Усевшись, я лишился счастья видеть Сен-Мара – мы все смотрели на короля. – Что с планами весеннего наступления? – отрываясь от всадника за окном, спросил его величество. – Нет денег, сир, – развел руками кардинал. – Без денег нового платья не сшить. – Ну так достаньте денег, – поднял брови король, вновь уплывая взглядом за окно. – Мы можем повысить налоги. – Опять? Есть ли предел увеличению податей? – Сир, система интендантов, подчиняющихся непосредственно короне, уже позволила увеличить сборы в два раза. Деньги, собранные у крестьян, не оседают в карманах местных сеньоров, а следуют прямиком в казну. – Нам хватит двукратного увеличения, чтобы вести войну на два фронта? – глаза короля оживились. – Для этого необходимо десятикратное увеличение, сир, – твердо произнес кардинал. – В десять раз! – застонал король. – Да меня станут проклинать от Гаскони до Пикардии! – Пикардия вас благословляет, сир! – тут кардинал опять положил руку мне на колено, требовательно сжав. Ни жив ни мертв под взглядом короля, я вынул из-за обшлага прошения Вернея и Мьежа и протянул Монсеньеру. – Крестьяне, вооруженные вилами, разбили отряд имперцев и укрылись в крепости Сен-Жан-де-Лон, сир! Галлас превратился в посмешище! – И чем я расплачусь с этими отважными людьми? – спросил король. – Новыми налогами? – Сир, – потупился кардинал. – Вы можете обрадовать крестьян, горожан, дворян и духовенство, подарив Франции дофина… – Не смейте упрекать меня в грехах, когда ваши – на слуху у всего двора! – король запустил свиток с прошением прямо мне в лоб – я еле успел поймать. – Сир, у вас нет грехов – у вас есть королевская воля, вы – помазанник Божий, все ваши поступки угодны Франции… – Мы приехали, кузен. О грехах я лучше поговорю с Луизой Лафайет – она более солидарна со мной в трактовке. Я выскочил и придержал королю дверь – он стремительно вошел в монастырь, взмахом руки отправив гвардейцев дожидаться его у входа. – Вы свободны, Анри, – ласково произнес кардинал, подавая маркизу приказ. – Господин де Тревиль перенес ваше дежурство на завтра. – Благодарю вас, ваше высокопреосвященство! – просиял Анри и был таков. – К Марион Делорм торопится, не иначе, – прокомментировал Арман его прыть. – А что, логично: Сен-Мар – к куртизанке, а король – в монастырь… – Порассуждай мне еще. Помоги лучше старому больному человеку забраться в карету… Схватив мою руку, Монсеньер не выпустил ее и оказавшись внутри. Задернув шторки со своей стороны и дождавшись, пока я повторю эти действия со своей, он положил мою руку себе на колено, откинулся на подушку и прикрыл глаза. – Я в красных чулках, между прочим. – Не верю, Монсеньер. После визита куртизанки от вас можно ждать чего угодно. – Ну так проверь, – он потянул край мантии вверх, обнажив носок красной туфли. – До Рюэля есть время на всесторонний осмотр. И даже обыск. – Приехали, ваше высокопреосвященство. Рюэль, – раздался голос Жюссака, сопровождаемый стуком в борт. – Почему мы ехали не в Гавр? – поправляя воротник, спросил Арман. – Или в Авиньон? – Или в Московию…– поддержал я, застегивая последнюю пуговицу. – Почему в Московию? – удивился он, одергивая подол. – Чтобы дольше ехать, – пожал я плечами, помогая ему сесть. – Соболей бы оттуда привезли. – У нас еще прошлые не кончились, – Арман пригладил волосы под шапочкой. – Я наверное весь красный, как пилеолус. Неудобно перед племянницей. Но у Мари-Мадлен, выбежавшей навстречу, щеки были еще более красны, а глаза горели как свечи. – Ла Валетт приехал! – закричала она. – Капель взят! Столь же пунцовый Ла Валетт в кирасе припал к руке Монсеньера и обнял меня. – Вот депеши, – он вручил Ароману увестистую папку. – Вот карты. – Я посмотрю после ужина. За ужином Луи глядел на Мари-Мадлен, односложно отвечал на расспросы и больше пил, чем ел. Я в мыслях был в на пути от Парижа в Рюэль, Комбалетта стирала в пыль цветную капусту в тарелке, Арман ел за двоих, отчего мэтр Шико пребывал в экстазе. Шарпантье, Рошфор и Жюссак отдались на волю Буаробера, расписывающего идею пародии на «Сида». – Ну и какая же там интрига? – Жюссак осушил третью бутылку сотерна. – Кто кого любит? – Ну как же! – замахал руками поэт. – Инфанта и Химена обе беременны от Родриго – и выясняют, на ком он женится! – Действительно, интрига, – звякнул ножом Шарпантье. – А вы говорите – счастливый конец. Каким образом? На ком он женится? – Как это на ком? – выпучил глаза Буаробер. – На обеих! Перейдет в магометанство и женится сразу и на инфанте, и на Химене! – Действительно, счастливый конец, – Жюссак хлопнул поэта по плечу, отчего тот едва усидел на стуле. – А вы сами, часом, не перешли в магометанство? – Вот и в постный день едите мясо, – поддержал Рошфор. – Нельзя, что ли, до завтрашнего утра потерпеть? – Господь прогневается, – настаивал Жюссак. – И покарает! Разразит громом! Буаробер открыл было рот, но тут за окнами так грохнуло, что осеклись все. Война, что ли? Обстрел? Но тут грохнуло еще раз, и небо раскроила молния. – Гроза… – вытаращился Ла Валетт, впервые отреагировав на что-то кроме Мари-Мадлен. – В декабре, – тут же подтвердила та. – Пятого декабря, – уточнил мэтр Шико. – Тысяча шестьсот тридцать седьмого года, – внес свою лепту и я. – Господи! Столько шуму из-за какой-то котлетки! – обдав всех потоком холодного воздуха, растворил окно Буаробер. – Да пожалуйста! Он швырнул котлету за окно и воздел к небу пустую тарелку. В фарфор немедленно ударили тугие струи дождя. Ночь мы провели в бильярдной, хотя я сразу заснул, а Монсеньер с мэтром Шико, Шарпантье, Жюссаком, Рошфором и примкнувшим Россиньолем устроили турнир, в котором победил, ко всеобщему удивлению, именно шифровальщик – несмотря на толстенные очки, маленький рост и сутулость. – Бильярд – это математика… – порадовал он непонятным выводом. – Предлагаю отметить вашу победу обильным возлиянием и пойти спать, – зевнул Арман. – Всем. Всем выходной. Даже вам, Дени. За завтраком Мари-Мадлен и Луи блистали своим отсутствием, на что Арман сказал: – Надо же выспаться с дороги. – Ее милость Мари-Мадлен проснулась, – смущенно возразил Огюстен Клавье, лично сервирующий стол. – Она изволила заказать завтрак в комнату. – И что же пожелала съесть моя племянница? – осведомился Арман, рассеянно оглядывая серебряные судки, выставляемые Огюстеном. – Масло, сливки, бараньи ребрышки, копченые колбаски, паштет из куриной печенки, бриоши, две котлетки из пулярки, пирог с говяжьим языком, пирог с яблоками, мандарины и три бутылки шамбертена, – закончив читать, Огюстен невозмутимо вернул листок в карман ливреи. – Вот видите, Монсеньер! Ваша племянница – хрупкая женщина – так хорошо кушает, а вы не можете осилить одну куриную котлетку! – перешел в наступление мэтр Шико, но Монсеньер сбежал принимать срочную депешу из Лувра. Возвращаясь, он ликовал. – Давайте сюда вашу котлетку, – воскликнул он, схватил медика в объятия и расцеловал в седой ежик. – Его величество вчера, возвращаясь из монастыря и будучи застигнут грозой – не поехал в Сен-Жермен, а вернулся в Лувр и провел ночь с королевой!