Дьявольские силки

Ночь в Хогвартсе полна какого-то особого очарования. В коридорах темно и тихо, слышно, как посапывают отдельные портреты, иногда внезапно вспыхивают склоки между обитателями больших картин. О, особенно шумно всегда на батальных полотнах, вечно спорят, кто где спит. Саша ухмыляется, вспоминая, как в школьные годы дурил патрулировавших преподавателей, тревожа портреты и отвлекая тем самым внимание ночных дежурных. Хорошие ниши и закоулки он помнил наперечёт, как и самые склочные картины. Да что там, он однажды даже обдурил Пивза, когда тот собирался на него наябедничать — с тех пор, правда, Пивз его пиздец не любит и до сих пор обязательно старается подгадить. Саша идёт по темному коридору и с наслаждением прислушивается к этой знакомой тёплой тишине. Теперь, конечно, ему ни от кого прятаться не нужно, и это по-своему приятно, но чего-то во всём этом отчаянно не хватает. Наверное, ощущения той самой полуразбойничьей романтики, которое затапливает тебя, когда ты ночью бродишь по закрытым коридорам, пробираешься в Запретную секцию библиотеки, не имея допуска или лезешь в Запретный лес, пусть не дальше опушки, но всё же. Сейчас, когда Саша уже официально взрослый и всё это ему делать можно, становится не так интересно, но теплый ностальгический огонь всё-таки будоражит кровь эхом старых волнений. Теперь не нужно уговаривать портрет Полной Дамы впустить или выпустить его посреди ночи или прятаться от Филча — господи, старик и его кошка, кажется, живут тут с самого основания Хога и никуда не собираются — не нужно выпытывать у старост пароли или сведения о том, кто этой ночью будет патрулировать коридоры. Жизнь взрослого в Хогвартсе настолько проще, что это попросту несправедливо; с другой стороны, не будь у Саши всех запретов и связанного с ними азарта, вряд ли бы он облазил Хогвартс от чердака до подземелий. О, в подземельях вообще было заебись, правда, пришлось пару раз подраться со слизеринцами, не слишком-то благодушно относившимся к шнырявшим по их территории грифам. Один раз Саша даже на спор пробрался в гостиную Слизерина — допустим, имело место применение нескольких не самых разрешённых зелий и заклинаний, но, конечно, без злого умысла — чтобы только проверить, правда ли их окна выходят на Чёрное озеро. Саша в тот раз даже уловил смутное движение Гигантского Кальмара в толще воды и сквозь окно скорчил рожи паре русалок. В общем, заебись было в школьные годы, чего уж там. Преподом, правда, оказалось быть тоже неплохо. Все эти чаи с Макгонагалл, профессорские посиделки, когда раз в неделю уважаемый преподавательский состав совершенно бесстыжим образом делится самыми большими лажами своих студентов и зачитывает особенно одиозные эссе — честно, в первые разы Сашу невольно передергивало от мыслей о том, сколько его лично опусов и выходок в своё время обсасывали на таких импровизированных педсоветах под рюмочку шерри. Ну и личные комнаты тоже было иметь неплохо. Только всё-таки не хватает Саше той былой остроты, поэтому он и решает отправиться в Ванную Старост. Ночью. Как делал на старших курсах когда-то. Во-первых, он, конечно, преподаватель, но в Ванную Старост ему всё-таки не положено. Во-вторых, кто-то из дежурных профессоров всё равно может его застукать, и будет ну такое себе. Словом, ровно то, чего Саше не хватает. Он всё-таки преподаватель полётов, а не почтенный академик, так что в их глазах всё равно скорее мальчишка, чем полноправный коллега. Саша поднимается на Пятый этаж — эх, раньше наоборот всегда приходилось на него спускаться из Гриффиндорской башни — шикает на лениво ворочающиеся под ногами лестницы, здоровается с отдельными не спящими портретами на своем пути; за время давних ночных вояжей он с многими из них так или иначе успел познакомиться, правда, некоторые с тех пор после особо неудачных знакомств до сих пор отказывались с ним разговаривать. Пройти три двери, свернуть за статуей Бориса Бестолкового; честно, Саше всегда особенно нравились прозвища многих выдающихся личностей магического мира. С Борисом Бестолковым он порой чувствовал какое-то особое душевное родство. Саша называет пароль, и дверь открывается. Ему днём раньше пришлось развести одного из старост-старшекурсников личным обаянием и между делом выпытать пароль этого года. Конечно, он наверное мог бы узнать его каким-то более легальным и солидным путём, но так же не интересно, верно? Куда веселее было проникновенно заглянуть парню в глаза и мечтательно повспоминать о своих школьных временах, когда он, как капитан команды по квиддичу, любил отмокнуть в Ванне Старост после тяжелого дня — и лучше не в одиночку. Саша с таким упоением живописал свои ночные похождения, что взятый в доверие студент окончательно сомлел и радостно выболтал ему всё, что Саше хотелось знать. Саша только надеялся, что тот никогда не додумается проверить, кто был капитаном сборной Гриффиндора в Сашины школьные годы — потому что это точно был не Саша Петров. Он был крутым Вышибалой, но всё-таки не капитаном. Ванная старост встречает его привычной сверкающей нарядностью; золотые краны, огромный бассейн самой ванной, чистые мягкие полотенца в углу — картина, милая сердцу выёбистого студента Сашеньки Петрова. Даже сейчас в этой обстановке моментально поднимается настроение. Саша стягивает толстовку и майку через голову на ходу и идет откручивать свои любимые краны — он помнит их расположение до сих пор. Цветная вода, душистая пена, целые ёбаные замки из пузырей и цветочные ароматы — так приятно иногда, закрывшись от всего мира, лечь в море пены, закрыть глаза и расслабиться, когда пацаны не видят, какие абсолютно девчачьи по их меркам условия он себе вечно наводит в ванной старост. Но честно, Саша в гробу это всё видел, он хочет праздника, а не парада гендерных стереотипов, так что имеет право хоть весь этаж провонять эвкалиптом и хвойными ароматами. Саша раздевается и с наслаждением прыгает в ванну с трамплина. Додуматься поставить в ванну трамплин — это, конечно, такое себе дизайнерское решение, но Саша за него признателен, потому что что может быть лучше, чем с размаху нырнуть в пенистую перину. Саша чувствует себя просто-таки возмутительно счастливым, как в лучшие школьные времена. Сейчас бы он, правда, ещё бы хотел сюда затащить одного из небезызвестных профессоров, чтобы вечер стал совершенно фантасмагорическим и уж точно перестал быть томным, но это, конечно, уже совсем из разряда фантастики. Когда привлечённая шумом воды появляется Плакса Миртл, Саша смеется и рефлекторно запускает в неё мочалкой — она ведь опять будет с многозначительным лицом глядеть сквозь пену. Не то что бы он возражал — у всех в посмертии должны быть какие-то развлечения, и это ничем не хуже, чем оставлять какие-нибудь призрачные кровавые следы, пугать магглов или везде как бы ненароком забывать свою голову. Саша, лениво переплывая огромный бассейн ванны, краем уха слушает жалобы Миртл на то, что старосты нынче пошли не те, застенчивые, и посмотреть не на что, а вот капитаны квиддичных команд пока ещё держат марку. — Готов поспорить, Уайтинг вполне отвечает твоим стандартам, — ухмыляется Саша, переворачиваясь на спину, и медленными мощными гребками плывёт обратно. Миртл хихикает и дальше долго ещё обсуждает с Сашей капитанов команд по квиддичу — Саша же тоже не слепой. Хотя, конечно, со студентами, даже каких угодно старших курсов он бы никогда — всё-таки есть некая профессиональная этика и заданная дистанция с учениками. Господи, как Саша скучал по такому вот ночному досугу, невероятно. — Кто-то идёт, — вдруг говорит Миртл, но Саша только отмахивается — мало ли студентов шляется по Замку ночью, сегодня не его ночь дежурить, и обламывать чьё-то свидание или исследовательскую миссию он не намерен, он оставит это более преданным делу профессорам, которых и без того полон Хогвартс. А потом Саша слышит до боли знакомый голос, называющий пароль, и ему хочется расхохотаться, а затем, желательно, захлебнуться пенистой водой и упокоиться навеки на дне, где его никогда не найдут. Это точно Ванная старост, а не Выручай-комната? Потому что его желания сбываются самым подозрительным образом, пусть он сейчас от своих исполнившихся желаний наверняка огребёт, как малолетка. — Войдите, — громко и как можно нахальнее отзывается Саша, нашаривает палочку у борта ванны и заклинанием отпирает внутреннюю задвижку. Пароль паролем, но всё-таки замок изнутри никто не отменял. Кажется, его как-то могли если что открыть преподаватели, но зачем усложнять? Дверь открывается, и с порога на него с каким-то, кажется, совершенно нечитаемым выражением лица смотрит Олег Евгенич. В коридоре темно, так что очень сложно различить отблеск эмоций на этом лице. — Вы тоже расслабиться или по делу? — Саша решает, что лучшая защита — это нападение. Слабоумие и отвага, как начертано на неофициальном гербе Гриффиндора. — С вами расслабишься, — хмыкает Олег Евгенич и наконец переступает порог, с вежливым интересом оглядывает Ванную старост, и Саша только теперь запоздало понимает, что Олег Евгенич-то здесь не учился и про Ванну почти ничего и не знает наверняка, и уж тем более не знает о том запретно-сладостном ореоле, что озаряет её в глазах студентов. Особенно в глазах студентов, которым сюда соваться не положено, но очень хочется. Саша просто надеется, что в Колдовстворце у них были свои какие-то особые штуки, которые тот может вспомнить с таким же теплом или, что всегда особенно сладко, с охуением от себя молодого и больно дерзкого. — И что же вы здесь делаете в такой час и в таком виде, позвольте узнать, а, профессор? — Олег Евгенич всегда выделяет это «профессор» так неуловимо ядовито, что Сашу это то ли веселит, то ли почти задевает. — Моюсь, — отвечает Саша. Под этим внимательным взглядом чёрных глаз хочется срочно нагрести пены к себе поближе, как когда-то руки сами тянулись сделать при первой встрече с Миртл. Только тогда Саша был сопливым пятикурсником, и Миртл могла видеть сквозь воду, а теперь Саше неплохо за двадцать и Олега Евгенича он не боится. Ну, вроде как. Да и вообще, если бы тот попросил — Саша бы сам всё с радостью показал, экскурсию бы устроил, даже с интерактивной частью. Саша отметает эти мысли, честно глядя в лицо Олегу Евгеничу, и просто надеется, что в России давно перестали обучать беспалочковой легиллименции; в конце концов, времена застенков КГБ, где такие навыки решительно приветствовались, слава богу, прошли. — Моетесь, — полупереспрашивает-полуутверждает тот и смотрит на него как на неразумного младшекурсника. — А у вас что же, у самого ванны нет? — всё так же вежливо интересуется он и приподнимает брови в этом своём вечном движении и смотрит так, сверху вниз, как умеет. Саша от таких его взглядов неизбежно каждый раз умирает внутри и ещё неизбежнее залипает на острые черные ресницы. — Не заслужил ещё, — фыркает Саша. — На самом деле, это же не просто ванна, — поясняет он уже серьёзнее, потому что вообще-то ему хочется как-то поделиться частицей той любви, которую он испытывает к замку, к его традициям и бесчётным поколениям студентов, нарушавшим и нарушающим по сей день все возможные правила Школы. — Это же целое священнодейство. Сюда попадали самые старательные — или самые удачливые. Это почти как одна из школьных святынь, и я не мог не вспомнить дни молодости, — он ухмыляется. Олег Евгенич, как ни странно, не смотрит на него, как на зарвавшегося идиота, скорее, разглядывает с любопытством. Наверное, и у него всё-таки было в школьные годы такое, к чему они относились по-особому. Может, пруд с мавками какой-нибудь или аутентичное блюдечко с яблочком, ловившее цветное телевидение — Саша честно не знает, как там в Колдовстворце жили, надо будет как-нибудь всё-таки порасспрашивать, когда Олег Евгенич в хорошем расположении духа будет. — Дайте угадаю, — хмыкает Олег Евгенич и поддергивает брюки, идеально разглаженные и выглядящие стильно даже в сраные два часа ночи, опускается на лавку в дальнем углу. — У вас наверняка в школьные годы допуска сюда не было? — Какая поразительная проницательность. Олег Евгенич только склоняет голову набок и смотрит насмешливо, с полуулыбкой, как опять же умеет только он. — Ну, если так подумать, не были же вы старостой, типаж не тот, — он обнажает в улыбке зубы и разводит руками. — Капитаном команды — возможно, но, судя по вашему сегодняшнему нездоровому энтузиазму, я бы сказал, что все разы вы здесь бывали совершенно незаконно, выспросив пароли у друзей. Саша поднимает руки раскрытыми ладонями вверх в жесте капитуляции — на мраморный пол летят брызги — и говорит: — Сдаюсь, виновен. Но вы же понимаете, ностальгия — страшное чувство. — Страшное, — кивает Олег Евгенич, и по его лицу кажется проскальзывает какая-то чуть ли не трагическая серьезность, но тут же, конечно, сменяется всё тем же привычным внимательно-насмешливым выражением, с которым он всегда смотрит на Сашу. — А вы, кстати, откуда знаете-то, что я здесь? — вдруг вспоминает Саша. Он же не шумел, из коридора его было не услышать, и уж вряд ли Олег Евгенич каждый раз на своем пути проверял, нет ли в Ванной Старост незаконных посетителей. Олег Евгенич вообще к чужому личному пространству, кажется, относится крайне уважительно и от других ждёт того же. — Пивз, — пожимает плечами тот. — Принялся голосить, что тут несанкционированные ночные купания, пришлось идти проверять, он бы иначе ползамка перебудил. — Пивз, — Саша закатывает глаза. — Ясно всё. Извините, Олег Евгенич, за это всё, это он мне персонально мстит. — О как, — вдруг веселится Олег Евгенич, и его глаза чуть ли не загораются любопытством. — Это за что же? Он даже садится поудобнее, упирается локтями в колени, сцепляет пальцы в замок. Саша чешет в затылке, и на волосах остается медленно проседающая душистая пена. Потом решает всё-таки рассказать и подается вперёд, опирается локтями о бортик, смотрит на Олега Евгенича не менее внимательно и надеется, что тому становится так же неуютно, как Саше под его взглядами, хотя бы в десятую долю того. Ну как неуютно — Саше вечно кажется, что его этим взглядом чуть ли не раздевают, но слишком велик шанс ошибиться в таких тонких материях с Олегом Евгеничем. — Короче, так. Дело на старших курсах было. Пивз заебал по самое не могу уже, — Саша спохватывается, что надо бы наверное фильтровать базар, но Олег Евгенич слушает совершенно спокойно, благосклонно, что ли, и на Сашиной заминке у него чуть дергается уголок улыбающихся губ. Саша старательно задвигает мысли о губах обратно в подсознание, нехуй тут. — Он меня несколько раз сдавал преподам, — Саша ухмыляется, осознавая всю иронию. Никогда такого не было, и вот опять. — И я решил рассказать ему, что доносить — это плохо. — И что же, пересказали ему занимательнейшую историю про Павлика Морозова? — Неа, — Саша ухмыляется, искренне гордясь собой. — Я запер его в Выручай-комнате, — заметив приподнятую бровь, Саша поясняет. — Я задумал Выручай-комнату таким образом, чтобы стены были непроницаемы для призраков и заманил его туда обманом. А потом ушёл и так его и оставил там, подумать, — Саша смеется, вспоминая эту историю. — Как он орал, когда я через три дня открыл дверь, чтобы его выпустить. — Вы его выпустили? — теперь Олег Евгенич приподнимает обе брови сразу. — Ну не мог же я его там навсегда оставить, — пожимает плечами Саша. Он и правда не мог, хотя весь Хог, кажется, сказал бы ему спасибо. — В общем, это была моя первая в жизни педагогическая неудача, потому что не научился он, конечно же, ничему, зато до сих пор меня доводит. Сегодня вон вас дёрнул для этого. Олег Евгенич только отмахивается, совершенно без раздражения: — Очень занимательная ночь выходит. А Выручай-комната, — он словно пробует это слово на языке, — это которая? Саша понимает, что после этого вопроса принимается пялиться на него совершенно бесстыже, как маггл на аппарировавших у него на глазах волшебников. — Вы сейчас серьёзно? Тот только кивает и смотрит с любопытством. Саше хочется немедленно вылезти из ванны и прямо так, из пучин, как Венера в пене, отправиться показывать Олегу Евгеничу неизведанные чудеса Хогвартса. Это ж надо, профессор, а не знает. Хотя, откуда ему? Это Саша был ненормальным коллекционером секретов замка, а не он. Но Саша удерживается от секундного порыва и медленно переплывает ванну, старательно неспешно и методично заворачивает все краны под пристальным вниманием Олега Евгенича — он буквально чувствует этот взгляд лопатками — и только потом поворачивается к нему. Олег Евгенич смотрит на него так, будто наблюдает за занимательнейшим представлением. — Не кинете мне полотенце? — спрашивает Саша, подплывая к лестнице. — Пойдем вам тайные комнаты показывать. Олег Евгенич послушно достает палочку, взмахивает ей, и в Сашину сторону начинает мягко плыть огромное белоснежное полотенце. Прежде, чем Саша успевает на что-то решиться, Олег Евгенич непринуждённо встает, засовывает руки в карманы и какой-то почти разболтанной походкой выходит, оставляя дверь слегка, приглашающе приоткрытой. Мол, жду. Одетым. Поднимаются на восьмой этаж они практически в молчании; если сначала Саша ещё пытается поддерживать ничего не значащую светскую беседу, то, поймав несколько взглядов Олега Егвенича, быстро сдувается. Ну и хер с ними, с этим светскими беседами, кому они нужны. Оделся Саша быстро — кажется, так быстро он не одевался ещё ни разу в жизни — и, на ходу растирая влажные волосы тяжёлым белым полотенцем, догнал Олега Евгенича, прогуливавшегося по коридору, хлопнул по плечу, внутренне хуея с собственной смелости этой ночью. С другой стороны, Олег Евгенич ему пока за всё время и слова дурного не сказал, так что можно было попробовать прощупать границы тщательнее. Честно, Саша был настроен самым решительным образом; если глубокоуважаемые профессор Меньшиков хотя бы гипотетически мог бы быть когда-нибудь в нём заинтересован, он этого добьётся, даже если это будет на один чёртов раз, потому что обсессии — они такие, не попривередничаешь. — Пришли, — торжественно объявляет Саша, взмахивая полотенцем, и гордо указывает на прозаическую каменную кладку стены. — Ну давайте, поразите меня, — улыбается Олег Евгенич насмешливо и даже склоняет голову в коротком поклоне, делает шаг назад, заложив руки за спину: мол, ваш выход. Саша вешает полотенце на шею и, хорошенько подумав, начинает ходить вдоль голой стены; три раза, на каждом — усиленно думать о том, как сильно ему нужна Комната, сегодня — для того, чтобы, главным образом, утереть нос скептичному профессору. Чем не неотложная нужда? Но, конечно, чем-нибудь ещё в Комнате Саша бы с глубокоуважаемым Олегом Евгеничем тоже не отказался заняться, нужд у него много скопилось. Саша заканчивает третий проход, разворачивается на пятках — учился у мэтров, вечно пижонящих отточенными движениями — и как раз успевает полюбоваться на искреннее, почти нежное какое-то изумление, проступающее на лице Олега Евгенича. Видимо, есть в нём тоже эта какая-то абсолютно неискоренимая нежность к магии и тому самому сорту волшебства, которое затрагивает какие-то особенно глубокие струны твоей души - именно потому, что даже волшебнику кажется волшебством. В самом маггловском и потому самом искреннем значении этого слова. Саша очень любит те редкие моменты, когда удается заметить, как Олег Евгенич слегка приподнимает брови и вздергивает подбородок, едва заметно улыбается, и глаза его приобретают какой-то особенно живой блеск. Словно он позволяет себе по-настоящему выглянуть из-за своих щитов и масок. Олег Евгенич подходит к проступающим в стене очертаниям двери и осторожно, почти нежно скользит кончиками пальцев по вязи узора; Сашин же взгляд против воли притягивают тяжелые перстни на этих осторожных ласковых пальцах. Не получается не думать о том, как эти пальцы бы скользили по волосам, чуть царапая кожу висков и затылка холодом металла. — Расскажете про комнату? — очень как-то просто спрашивает Олег Евгенич, не поворачивая головы, но Саше всё равно кажется вдруг, что всё его внимание обращено в этот момент к нему. Он не знает, как Олег Евгенич это делает. — Расскажу, — обещает Саша. — О ней мало знают, но она, кажется, есть с самого основания замка. Во время финальной битвы — ну, с Волдемортом, — Саша поясняет на всякий случай, хотя уверен, что Олег Евгенич историю знает наверняка даже лучше него. — Комната сгорела в Адском Пламени. Вернее, как потом оказалось, сгорела только её часть. В общем, я много копался в библиотеке, — Олег Евгенич одаривает его каким-то совершенно нечитаемым взглядом на этих словах, — и выяснил, что вроде бы, работает она так. Комната появляется по требованию, когда человеку что-то очень нужно. Место, где спрятаться. Место, где можно позаниматься магией. Место, где можно что-то спрятать или найти. И Комната ответ на каждый такой запрос находит один раз, а потом использует его и для других похожих обращений. До пожара у неё одним из вариантов была огромная захламлённая комната, в которой можно было оставить или спрятать что-то, именно она в пожаре и сгорела. Потом, по сведениям, несколько лет Комната вообще отказывалась появляться, все решили, что она сгорела с концами, поэтому на самом деле знание о ней забылось, хотя после Победы о Комнате знали от многих участников тех событий. Но со временем, оказывается, смогла восстановить свою магию, Хогвартс же. Только вот она больше не появляется, если тебе надо что-то спрятать — та комната действительно сгорела. Олег Евгенич выслушивает его не перебивая, по-птичьи склонив голову набок. А потом только качает головой: — Не ожидал от вас такой тяги к знаниям. Саша пожимает плечами и с облегчением думает, что в полутёмном коридоре не видно, как горят его уши прямо сейчас, слава Мерлину. — Прошу, — Саша тянет двери на себя и жестом заправского маггловского фокусника раскидывает руки в сторону, словно это всё — его личное достижение. Олег Евгенич стоит у него за плечом, и Саша практически чувствует тепло его тела, но что ещё важнее — слышит, как на секунду у того замирает дыхание, когда створки поддаются. Если бы Саша знал, что путь к сердцу Олега Евгенича лежит через экскурсии по тайным местам Хогвартса, он бы ему уже каждый захолустный чулан для метёл показал. Да и вообще чуланы для метел заебись — тесно и всё так и велит прижаться друг к другу поближе. Саша распахивает тяжелые двери и ошеломлённо глядит в крохотную тёмную тесную каморку для мётел. Это фиаско, конечно. А потом отступает назад и начинает бесстыже ржать, потому что ну ёб твою мать, Саш, что хотел, то и получил. Хотел потеснее с профессором пообжиматься? На, Выручай-комната слушает тебя, теперь только объясни ему, насколько точно она уловила твою нужду. Саша просто задыхается от смеха, даже приходится утереть рукавом краешек глаза. — Олег Евгенич, — выдавливает он, торопливо захлопывая двери, — это так, незапланированная демонстрация. Сейчас будет нормально. Олег Евгенич смотрит на него с сомнением и, кажется, неуловимо разочарованно — всё-таки значит действительно ждал чуда за дверями. Саша вдруг останавливается и смотрит на Олега Евгенича. — А знаете что? Давайте в этот раз вы будете желать, так куда круче, — в ответ на приподнятую бровь Саша поясняет. — Три раза проходите мимо двери, сосредоточившись на мыслях о том, что же вы хотите найти за этой дверью. Это правда работает, выполняет любой запрос. Пожрать только не дают. — Вам лишь бы пожрать, — смягчившись, беззлобно журит его Олег Евгенич, но затем кивает, закладывает руки за спину, задумывается, а затем совершает положенный моцион. Сам подходит и распахивает двери — видимо, Саше не доверяет такого тонкого дела после продемонстрированных результатов. И у Олега Евгенича всё получается нормально — маленькая уютная гостиная в сдержанных бордовых тонах — не гриффиндорских, скорее винного оттенка; пара кресел, небольшой камин, книжная полка, какие-то мелочи. Почти аскетично, но здорово — легко спрятаться от всего мира в тишине. Усовершенствованная каморка для мётел, так сказать, просто с наведённым лоском. — Здорово, — искренне говорит Саша, заходя следом. — Это вы о какой-то реальной комнате думали или так? — Так, — отмахивается тот, но по глазам, какому-то почти сытому взгляду видно — доволен. Проходит внутрь, садится в кожаное кресло, с видимым удовольствием закидывает ногу на ногу. Саша садится на широкий подлокотник второго кресла, и молчание получается какое-то почти уютное. Несомненный прогресс за жалкие пару месяцев; такие крепости, какую из себя представляет Олег Евгенич, обычно приходится упрямо штурмовать годами. — О чём же вы думали, что вам комната подсунула чулан с кучей мётел? — вдруг с любопытством спрашивает Олег Евгенич и глядит на него, склонив голову. — О квиддиче своём? Саша задумывается, но достаточной решимости в себе в этот момент не чувствует. Слишком хороший вечер, чтобы его рушить правдой — надо бы как-то Олега Евгенича сперва к таким откровениям подготовить, той самой пары месяцев явно пока было недостаточно в качестве предварительной работы с населением. — Не совсем, — наконец, уклончиво отвечает Саша. — В другой раз как-нибудь объясню. Олег Евгенич только фыркает. Ладно, мол. Саша наконец съезжает с подлокотника в само кресло, так что только ноги остаются перекинутыми через ручку, задумывается, и по его воле рядом возникает столик, на нём появляется фен, уже заботливо воткнутый в розетку. — А высушивающее заклинание вам на что? — интересуется тот, задумчиво крутя один из тяжелых перстней на пальце и наблюдая за Сашей. — Волосы электризуются потом дико, — Саша морщится. — Я предпочитаю проверенными маггловскими способами, а тут такая возможность. Вы ведь тоже вряд ли чарами волосы укладываете. По лицу он видит, что попал в точку, и ухмыляется. — Я сюда вообще, знаете, регулярно хожу телефон заряжать, где ещё электричество возьмешь в замке? Да и вайфай. А без интернета я как-то жить отвык. Хотя вам-то, наверное, мои привычки кажутся вопиющими для волшебника. Олег Евгенич только пожимает плечами. Саша быстро высушивает волосы — он ненавидит, когда с кончиков течёт за шиворот, и в этот момент, пока гудит фен, всё ощущается почти как какая-то чуть ли не домашняя идиллия. Самое ужасное, что Сашу это чувство заполняет почти целиком, как гелий заполняет маггловский воздушный шарик. И такое же чувство ёбаной легкости кружит голову. Саша заканчивает, устраивается в своём кресле удобнее и молчит, не зная, чем занять повисшую тишину; Олег Евгенич смотрит в тихо пляшущий в камине огонь. — Может, хотите ещё чего-нибудь от Комнаты? Она может, — Саше снова хочется поймать то выражение радостного едва заметного удивления на его лице, да и Комнатой он сейчас гордится почти как каким-то собственным детищем. — Нет, — качает головой тот. — У меня и так всё хорошо. А вообще она может отвечать на просьбы, даже когда мы внутри? — Ага. Ну, интерьер она особо не перестроит, но что-то конкретное может дать. Олег Евгенич задумчиво кивает, а потом вдруг переводит взгляд на Сашу и говорит: — Спасибо. — За что? — За это, — пожимает плечами тот. — Мне никто никогда не пытался подарить какие-то секреты этого места. — О, у меня целая коллекция. Этот, правда, был лучшим, но могу ещё сводить вас как-нибудь погулять под корнями Гремучей Ивы. Олег Евгенич смотрит на него с каким-то совершенно невозможным выражением лица, таким, что Саше хочется перегнуться через подлокотник кресла и поцеловать его уже наконец, прямо сейчас, немедленно, потому что сколько можно-то. — Но это я, наверное, приберегу на будущее, надо же вам что-то на праздники дарить, - вместо этого только говорит он. - А раз вам нравится, я могу, — тот улыбается. — Вот когда у вас например день рождения? Олег Евгенич смотрит на часы над камином и спокойно говорит: — Сегодня. Уже сегодня. Ну пиздец. Окей. С праздником. — Поздравляю, — говорит Саша почти без паузы, но в коротком слове неизбежно прорезается неуловимо вопросительная интонация. — Могли бы хоть предупредить. Да и вообще, крутой конечно подарок — вытаскивать идиота из студенческой ванны после жалоб Пивза, извините. Саше хочется провалиться на пару этажей, стоит ему мысленным взором окинуть все подвиги этой ночи. Правы были взрослые, говорившие, что Саша не подарок. Он, мягко говоря, антоним подарка. — Почти три утра уже, — говорит Саша, глядя на часы. — Давайте я вас спать наконец отпущу, занятия у вас завтра никто не отменял. А то я вам весь завтрашний день недосыпом испорчу. Саша удерживается и не говорит, что знает его расписание почти наизусть. Ну, чисто случайно, вдруг по-соседски придётся за солью на уроки заглянуть, все коллеги так делают. Олег Евгенич задумчиво кивает, и они поднимаются из кресел. И только тут Саша замечает под потолком расцветшую чуть ли не на голой балке ебучую омелу. Комната сегодня особенно чутко слушает белый шум в его голове. Хотел поцеловать? На. Олег Евгенич непонимающе прослеживает за Сашиным взглядом и вопросительно приподнимает бровь. — Олег Евгенич, — обречённо говорит Саша. — А это не омела? Конечно омела, только слепой не узнает, но Саша сегодня неспособен к глубоким разговорам. — В гербологии не силен, — пожимает плечами Олег Евгенич. Вот и славно, проехали, но Сашу кто-то словно за язык тянет: — С омелой, знаете, традиция есть, предрождественская. — Саша, на дворе ноябрь, — говорит ему Олег Евгенич устало. — До Рождества ещё больше месяца. Саша то ли рад, что на дворе ноябрь, то ли видал всё это в гробу. Сложное ощущение. Ему только интересно: это такая актёрская игра, или Олегу Евгеничу не хочется к нему даже приближаться, или он и правда умудрился эту деталь западной магической культуры пропустить? — Это да, — наконец, соглашается Саша и открывает дверь из Выручай-комнаты. - Пойдёмте. Вечером того же дня Саша не даёт себе собраться с духом — шагает в камин раньше, чем успевает задуматься, и разжимает ладонь с летучим порохом, произносит: «Кабинет профессора Меньшикова». Олег Евгенич вообще кстати не склонен запирать двери сложными заклинаниями или блокировать каминную сеть, хотя в целом Саша бы назвал его человеком закрытым. Он один раз даже спросил, почему — Олег Евгенич только пожал плечами и сказал, что считает, что так как он профессор школы, то его кабинет должен быть открыт для посетителей. Саша этому, конечно, только рад — а то пришлось бы как идиоту стоять на пороге, раздумывая — постучать, не постучать? Он решил теперь уже нормально, по всей форме поздравить. В кабинете пусто, но дверь в смежные с кабинетом личные комнаты приоткрыта. Там достаточно тихо, и Саша осторожно проходит, замирает в дверях - потому что на стоящем спинкой ко входу диване он видит двух человек. Вот чего Саша не видит, так это того самого так тщательно оберегаемого личного пространства глубокоуважаемого профессора, про которое он только что так здорово рассуждал. Потому что Олег Евгенич полулежит, примостив голову на чужие согнутые, подобранные к груди колени, и, лениво разглядывая огневиски на просвет, то и дело совершает небольшой глоток, после которого чуть заметно морщится; Саше прекрасно видно, как у него в это время ходит кадык и как его губы обхватывают толстое стекло стакана перед каждым глотком. Вечно строго застёгнутый воротник теперь растрёпан, узел галстука совсем ослаблен, и Саша против воли скользит взглядом по его шее в поисках засосов, остановиться не выходит, хотя это и последнее дело. С другой стороны, вы только посмотрите, как они сидят, тут волей-неволей станешь засосы высматривать. Сидящий к Саше затылком мужчина о чём-то тихо говорит, и Олег Евгенич мягко, невыносимо пьяно и нежно улыбается себе под нос, едва заметно кивая. Саша даже хочет молча уйти, не мешать, но Олег Евгенич замечает его, но не дергается, не злится, а только приподнимает брови, как умеет, даже почти восторженно, словно рад его видеть, и неосторожно салютует бокалом, так что остатки огневиски чуть не выплёскиваются через край. От чужих колен отодвинуться даже не пытается, и по всему этому становится понятно, что уважаемый профессор пьян в дымину. — Александр-р, — Олег Евгенич весело и как-то особенно на русский манер тянет его имя, застревает на последней раскатистой р. — Позвольте представить, — он, наконец, садится рывком, в его движениях какое-то рваное алкогольное изящество, почти антрепренёрское. Он указывает на своего собутыльника — Саша принципиально не хочет называть незнакомца как-то иначе — все таким же театральным жестом, а тот оборачивается, положив локоть на диван, и с любопытством глядит на Сашу. Кажется, он пьян не так сильно — или держится куда лучше. Олег Евгенич продолжает, совершенно игнорируя Сашино напряжение: — Никита, мой давний друг. Можно сказать, единственный в своём роде, — Олег Евгенич улыбается так, что Сашу охватывает невиданной силы уныние. Единственный в своём роде, ага, знаем, плавали. Ладно, надо держать лицо, ему не пятнадцать, чтобы устраивать сцены ревности, на которые он не имеет ровным счётом никакого права. У Олега Евгенича праздник, и его всё равно надо бы поздравить, независимо от наличия у него давних друзей, единственных в своём роде. У Никиты — Саша только сейчас понимает, что дружба-то реально пиздец давняя, раз она еще российских времён в жизни Олега Евгенича — у этого Никиты соломенно-рыжеватые волосы, очень живые глаза и хорошая улыбка, но Саша не настроен оценивать такие вещи этим вечером. Он, вообще-то, был настроен ненароком подпоить глубокоуважаемого профессора и предложить ему несколько занимательных способов провести вечер — а если не выгорит, так хоть нажраться и забыться в приятной компании, потому что живётся Саше с каждым днём всё труднее. — Саша, — тем временем в той же манере представляет его Олег Евгенич, теперь уже обернувшись к Никите, словно чтобы проверить, как тот воспримет это известие. Пьяный Олег Евгенич какой-то очень смешной, неуловимо расслабленный, и Саша бы очень хотел такого в единоличное пользование хотя бы в самых платонических целях. — То есть, — поправляется Олег Евгенич, — Александр Петров, наш инструктор по полётам. Никита улыбается ему открыто и совершенно без какой-либо тени напряжённости. — Наслышан, — говорит он, и Саше хочется ёбнуть чем-нибудь тяжёлым в стену, потому что что за нахуй вообще. Наслышан он. Откуда же, интересно, блядь. То есть, конечно, вообще не интересно — понятно, что Олег Евгенич рассказывал, только Саша вроде не такая уж заноза в заднице, чтобы на него жаловаться, а значит, тот Никите вообще регулярно рассказывает о своей жизни. «Как прошёл твой день, дорогой?», с-сука. Саша останавливается и медленно выдыхает — это херовые мысли, ни к чему хорошему они точно не приведут. Потом ещё успеет позлиться, сейчас надо поздравить уже наконец именинника и валить скорее, чтобы не ломать чужую идиллию — ну и себе сердце заодно. — Приятно, — хмуро отвечает Саша наконец и уверенно проходит в комнату. Лучшая защита это нападение, да и лучшая атака тоже. Он максимально торжественно водружает на стол несколько бутылок очень хорошего огневиски. — Зашёл вас поздравить по всей форме, Олег Евгенич. Так как со всем остальным — ну, с книгами там или какими-нибудь магическими запонками — я бы всё равно обязательно промазал, решил, знаете, дарить наверняка. Кажется, это самая его хуёвая поздравительная речь, ей обязательно стоит выделить почётный разворот в книге проёбов Саши Петрова. Но Олег Евгенич смотрит на него так ласково, что приходится напомнить себе, что тот страшно пьян и, скорее всего, принял бы от него сейчас что угодно с любым сопроводительным текстом. — Выпьешь с нами? — вдруг спрашивает Никита. — Не, я пойду наверное, — Саша ерошит волосы на затылке, растирает заднюю часть шеи. — Не хочу мешать. Олег Евгенич смотрит на него как-то вопросительно, что дико хочется истолковать как приглашение остаться, но Саша поступает как самый занудный человек на свете (хорошо что его студенты никогда не услышат этих слов): — У меня завтра занятия рано утром, надо вставать. Никита очень спокойно, почти по-домашнему как-то, поддталкивает успевшего обратно полупривалиться к его согнутым коленям Олега Евгенича, чтобы тот сел, поднимается и практически сам усаживает Сашу в кресло, быстро находит где-то ещё один стакан и от души наливает. Когда Олег Евгенич протягивает ему свой опустевший стакан, он берёт и отставляет его в сторону, качает головой: — Хорош, — говорит он. — Завтра никакое антипохмельное иначе не поможет. Олег Евгенич практически без возражений соглашается, и всё это время Саше кажется, что у него внутри что-то медленно умирает. Он как-то и не успел заметить, когда простой интерес к Олегу Евгеничу превратился в какой-то ад, сожравший его с головой, и теперь это охуительное открытие конечно не помешает залить чем-нибудь крепким. Саша выпивает свою порцию так быстро, что Никита смотрит на него практически с уважением; Саша отставляет стакан на стол и решительно встаёт, пока практически залпом выпитый алкоголь ещё толком не ударил в голову. — Мне действительно пора, — говорит он. — Ещё раз поздравляю, Олег Евгенич, всех благ, как говорится. Олег Евгенич смотрит на него как-то непонятно, и Саша слишком устал интерпретировать эти взгляды в свою пользу. Ему бы дойти до кровати и отрубиться в сладкой алкогольной истоме, начинающей разливаться по телу. — Спасибо, — говорит Олег Евгенич, поднимается и неожиданно идёт за Сашей следом к камину, проводить, видимо. Держится на ногах он почти уверенно, хотя по мягко блестящим расфокусированным глазам кажется, будто он реально в дым пьян. Саше нужно больше данных, чтобы определять его степень опьянения, особенно неплохо было бы научиться находить ту тонкую грань между «легко оставит тебе пару засосов и не заметит» и полной отключкой. Саша в таком бедственном положении, что готов согласиться на пару бессознательных засосов на память - ещё немного, и его и открытки почтой устраивать начнут. Олег Евгенич смотрит на него долго, тем тяжелым взглядом, от которого у Саши сердце каждый раз не на месте, так что Саша деловито поворачивается к каминной полке и запускает руку в горшок с летучим порохом. Его координацию начинает медленно разваливать стремительно разбегающийся по венам алкоголь, пора валить, пока он не наделал глупостей. — С днем рождения ещё раз, — говорит Саша, собираясь шагнуть в камин, переступив чёртову загородку, чтобы не споткнуться, но Олег Евгенич смотрит на него как-то так, словно не хочет, чтобы Саша уходил, и Саша замирает, а потом, плюнув на всё, подается вперед и обнимает его, пусть и совершенно платонически. Ну хоть как-то. Тот теплый и обнимать его страшно удобно - он сразу словно поддается в руках, как разогретый воск, и это неожиданно и мучительно хорошо. — Поздравляю, — бормочет Саша ему куда-то в шею и чувствует тепло кожи, едва уловимые запахи — чистоты, ещё чего-то и огневиски — и отпускать Олега Евгенича ему не хочется катастрофически, хочется дальше проверять границы. Но он уже и так себе дофига позволил, а ему ещё с этим человеком общаться. Ну, хотелось бы. Саша отпускает его, решительно шагает в камин и с мыслью, что пусть оно горит всё зелёным каминным пламенем, отправляется в свои комнаты и падает на кровать, не раздеваясь, как и собирался. Если подвести итоги прошедших суток, то как-то пиздец. С другой стороны, Олег Евгенич хотя бы, кажется, не неприступно гетеросексуален, думает Саша. Саша ёбаный оптимист, особенно после залпом выжранного огневиски. Здорово быть оптимистом.