Наперегонки

30 июня, POV Северуса Петунья. Петунья ухаживает за могилами Снейпов. На несколько мгновений я теряю дар речи. Она окидывает меня взглядом, презрение пополам с любопытством, ноздри раздуваются, как раз такая, какой я ее запомнил. Какой она была всегда. Когда мы последний раз виделись? Кажется, на рынке, в то лето после школы. Она была с мужем Вернон-откормленная-свинья и, сделав вид, что не узнает, одновременно сделала все, чтоб я заметил дорогое обручальное кольцо. Петунья отворачивается, садится на корточки и продолжает выдирать крапиву. - Ты все равно не стал бы этого делать, - говорит безо всяких эмоций. - Но почему ты? – задаю наконец законный вопрос. - У «Картрайта» через час, - отвечает. – А сейчас не мешай мне, ради бога. У «Картрайта»… Я и не думал, что это место еще существует. Честно говоря, я сомневаюсь в этом всю дорогу, пока иду туда. Последний раз я был там с Лили после четвертого курса. Мама тогда отработала крупный заказ и внезапно выдала мне кругленькую сумму, взяв обещание, что я потрачу ее исключительно на пустяки. То лето было вообще не таким, как другие. Тобиас еще с зимы не пил и нашел работу. И даже делал какие-то попытки наладить отношения со мной (не то чтобы я хотел их, но ради мамы старался). Мама ходила с сияющими глазами и в нарядном платье, а один раз я застал, как Тобиас застегивал на ней только что подаренный жемчуг. К зимним каникулам сказка кончилась. Да я и летом не верил, что это продлится долго. Но к «Картрайту» Лили все же сводил. Даже целых три раза. Во-первых, это было единственное приличное место в нашем конце, и до того уважаемое, что там даже стекла никогда не били, а во-вторых там было прекрасное мороженое. Конечно, Петунья не могла не вынюхать. И в четвертый раз Лили повела меня туда сама, ей назло. Потом мы договорились, что сходим еще раз, перед самым отъездом. Она хотела после пойти на маггловские танцы, и я готов был с ней идти куда угодно, но вместо этого пошел ужасный дождь, и Лили, после недавней простуды, а скорее всего, как раз после очередных кляуз Петуньи, не отпустили, так что вместо «Картрайта» мы сидели у Эвансов дома. В гостиной. С Петуньей. Разумеется, никакого желания встречаться с ней у меня нет, ни сейчас, ни вообще, ни особенно у «Картрайта». Но от любопытства сдохла не только кошка, а как минимум один Снейп. Так что все-таки иду. Закрытие фабрики, конечно, отразилось на городе, а особенно на нашем конце не в лучшую сторону. Нью-черч-стрит, где располагается «Картрайт», когда-то была бульваром, там даже сквер был - теперь в нем скамейки разломаны, фонари разбиты, дорожки закиданы мусором и стеклом. Магазинов стало меньше, во многих домах окна на первом этаже забиты досками. Зато рядом с «Картрайтом» на двери красуется кривая табличка «интернет-кафе». Про интернет мне совсем недавно рассказывал Рик, хотел научить меня пользоваться компьютером. «За этим способом связи будущее». Ну, судя по закрытой двери и разгрому внутри, не в Коукворте. «Картрайту» тоже явно поплохело. Вместо белых скатертей – плохо вытертые клеенки, цветы теперь искусственные. Запах… дед меня когда-то брал в благотворительную столовую, или у мамы каша когда подгорала… запах вот примерно такой. Уверен, Петунья сама не обрадуется, что затащила меня сюда. Впрочем, вариантов, видимо, не было. Церковь была открыта, но Петунья, вероятно, боялась, что там нас увидят. В эту вонючую дыру ее знакомые вряд ли ходят. Хотя… у них явно приличный кофе. Что несколько примиряет меня с переменами. Петунья действительно кривится, но недолго. Видно, что она тут была не так давно. Официант спрашивает, будет ли она, как всегда, кофе по-венски. - Не знал, что ты здесь часто бываешь, - замечаю, чтобы начать разговор. - Я бы с радостью не бывала здесь никогда, - чеканит Петунья. – Но кузина Милдред слишком стара, чтобы ухаживать за могилами. - Уход за могилами – это два, три раза в год от силы. Ты приезжаешь сюда чаще. Петунья окидывает меня оценивающим взглядом – видимо, раздумывает, рассказывать или нет. Потом кивает. - Как только Милдред вернулась сюда, - со злобой говорит она, - ее атаковали четыре церкви, один приют для собак и общество городского благоустройства. Разумеется, я не горю желанием видеть, как она разбазаривает наследство Дадли. Хотя Вернон и из приличной семьи, его родители умерли рано и ему пришлось самому оплачивать свое образование. Я хочу, чтобы у Дадли было все. Мы рассчитывали, что Мардж, сестра Вернона, примет участие, но после того, как мы отказались сдать вашего драгоценного Гарри Поттера в приют, она больше с нами не общается. Драгоценный – это точно. Официант приносит кофе, и я незаметно вынимаю палочку и под столиком накладываю заглушающие чары. От Петуньи манипуляции не укрылись. На ее лице мелькает легкий испуг, но она с этим справляется. - Мардж – это надутая тетушка? – уточняю. Хотя мог бы этого и не делать. Разум Петуньи так открыт, что картинки словно сами переносятся в мой мозг. Правда, разглядеть я успеваю немного – слишком быстро сцены сменяются. Надо будет просмотреть потом в думоотводе. - Мардж – это надутая тетушка, - Петунья делает аккуратный глоток кофе и вдруг смотрит на меня с испугом: - А ты откуда знаешь? Или… или у вас о таком говорят во всех новостях? Ага. Так и вижу колонку: «Издевательства над магглами». - Я, дорогая Тунья, - говорю, - знаю это потому, что я преподаватель в той школе, в которой учится твой Гарри Поттер. - В Хогвартсе? – ошеломленно переспрашивает она. - В Хогвартсе, - подтверждаю с удовольствием. Ее взгляд с сомнением скользит по мне. Ну ясное дело, рылом не вышел. Хогвартс в ее представлении слишком приличное место для такого голодранца и неряхи, как я. - И что же ты там преподаешь? - Зельеварение. - А, ну ясно, - говорит Петунья, у которой, очевидно, все наконец встало на свои места. То, что мама занималась зельями, она знает. Эвансы при ней о магическом мире много расспрашивали, и о том, как моя мама училась в Хогвартсе, заодно. - И, кстати, о Хогвартсе – не вздумай сболтнуть Поттеру, что ты меня знаешь. - Делать мне нечего, как с ним о тебе разговаривать! Да уж, не удивлюсь, если она с ним и о Лили не говорит. – Меня удивляет, что он ее сразу не убил, - с горьким сарказмом говорит вдруг Петунья, и я даже не сразу понимаю, что это о Мардж. - Да что там – каждый день удивляюсь – почему мы еще живы? Особенно с тех пор, как этот его убийца-крестный сбежал из тюрьмы… Убийца-крестный. Ох, Поттер… Не выдерживаю и хохочу, точнее позволяю себе расхохотаться в голос. - Ну разумеется, - говорит Петунья, серея, и переходит почти на шепот: - ну разумеется. - Тунья, - улыбаюсь, - Блэк невиновен. Он, конечно, идиот, но он никого не убивал. Несколько мгновений она молчит, а потом осторожно, все еще негромко спрашивает: - Ты это знаешь наверняка? - Я это знаю наверняка. И Поттеру запрещено колдовать вне школы. Но если я узнаю еще раз, что вы его морите голодом… - Северус, - возмущенно восклицает она, - что ты! Я никогда!.. Он ест ровно то же, что и Дадли! Ну, положим, меньше Дадли, это я даже на такой скорости вижу. - А как же тот раз, когда вы наказали его за вазу, которую ваш Дадли разбил? Когда вы его не кормили три или четыре дня? Петунья старательно морщит лоб вспоминая. - Да не было такого, Северус! – говорит наконец. – Он все выдумал! Кто знает, что он еще про нас выдумал?! Она звучит совершенно искренне, но Поттер ведь не мне жаловался, а сове, и мне как-то трудно поверить, что он сове врал, да и Альбус, хоть и косвенно, но подтвердил, поэтому на этот раз я надавливаю на разум Петуньи без всякого зазрения совести, и получаю несколько картинок, которые она, похоже, скрывает от себя самой. Ладно, потом разберусь. - Так что сподвигло тебя ухаживать за могилами? Она фыркает. - Твоя бабушка была единственным человеком, которому было до меня в этом гребаном Коукворте хоть какое-то дело. Единственным человеком, который понимал меня! А ты этого и не знал, да, Северус? Вот это новость! Нет, конечно, церковь совсем недалеко от их дома, но я даже не знал, что они были знакомы. Хотя, конечно, логично. Дед отправлял службы пока совсем не слег, а ведь Петунья была старше Лили. - Она всегда говорила, что от магии ничего хорошего не жди! И вот, пожалуйста, - Петунья неожиданно всхлипывает, и до меня волной доходит ужас, который она испытала, когда погибла Лили. Который я испытал, когда погибла Лили. Петунья любила сестру. Спустя двадцать шесть лет нашего знакомства до меня доходит это ошеломляющее открытие. Петунья любила сестру не меньше, чем любил ее я. Она в самом деле плачет. И я даже сквозь воспоминание о своем потрясении от гибели Лили и сквозь свое замешательство, понимаю, что Петунья не позволяла себе этого никогда. Или так – никогда. Перед моим взором проносятся воспоминания, как она тихонько плачет в подушку, пока Вернон спит. И как ей хочется придушить подушкой плачущего в кроватке Поттера – потому что у него глаза Лили. И внезапно я понимаю простую вещь – через столько лет, когда я ни с кем не мог разделить свое горе, я наконец нашел того, кто может его со мной разделить.