Наперегонки

Вторник, 4 июля 1995 года, POV Северуса Конечно, едва я переступаю за порог дома Блэка, мне становится стыдно. Мысль «А что бы сказал на это сам Ричард?» - весьма действующая. Раньше моей совестью была Лили, теперь эти двое, похоже, заодно. Но возвращаться в дом и видеть Блэка сил нет. Однако если он начнет пить, со стабилизирующим зельем опять придется ждать. Компетентна Маленькая Дрянь или нет, в целом, пробы она начала правильно. Вероятных компонентов много, хоть они и разбиваются на группы, от которых берется характерный представитель. Алкоголь же на несколько дней смажет всю картину. Отведя душу в ругательствах, возвращаюсь, чтобы застать идиллическую картину: псина развалилась на диване и молотит по нему жестким хвостом. МД открывает шкаф, в котором хранится вино. - Саботируете работу? Альбусу, полагаю, будет интересно узнать, что в самом начале цикла… - Альбусу, полагаю, будет интересно узнать о том, что вы вообще не спешили начать работу, и потому цикл начала я, а не вы, - перебивает она меня с холодной яростью, - без всякого вашего надзора. Вам уже велели убираться отсюда, и вы прекрасно знаете, где дверь. Мне есть что сказать на это, но мысль о Ричарде снова меня останавливает. Я и так, мягко скажем, вышел за рамки. Я знал, что нельзя было так делать, и опять же Альбус просил, но МД так кстати попалась под руку, и… - Передайте Блэку, что если он так рвется на похороны, то я зайду за ним завтра в два при условии, что до этого времени он не будет пить. Когда я переступаю порог гостиной, в спину мне долетает: «Снейп!», но я ухожу. Конечно, я не собираюсь показывать его Берилл – пусть постоит вдалеке под дезиллюминационными чарами. Или придумаю еще что-нибудь. Там, кроме нас с Берилл, будут семья Хенрика, маг-распорядитель, как минимум два мага-могильщика и священник. Ну, обряжу Блэка в помощника священника, в конце концов. Перед этим возьму с него непреложный обет. МД засвидетельствует. Блэк в сутане… Ричарда бы, наверное, позабавило… А что? Через цепочку аппараций перемещаюсь к озеру. Не на берег. Ричард сам никогда не аппарировал на берег, кроме того раза, когда погиб. Да и я тоже как-то пробовал – с места не двинулся, и все. И вчера проверял тоже, уже днем, когда снова пришел к озеру, посмотреть – не почудилась ли кровавая вода. Все правильно – с берега тоже аппарировать было нельзя. Что это было? Одномоментный сбой чар? Проклятие? Нечисть его завела? Марин отказался выйти на берег, сколько я его ни звал. Цитрон тоже только гривой мотал упорно. Берилл связалась с Мораг, и та сказала, что сама сообщит людям Ричарда, но чтоб до среды ее не беспокоили. Ну разумеется, вопросы власти надо утрясать как можно скорей. Впрочем, я особо видеть никого не жаждал и убежище наше тоже не жаждал раскрывать никому. Берилл держалась спокойно, но это-то меня и пугало. Под такой оболочкой всегда можно ожидать вулкана страстей, а Берилл слишком пошла в Джейн. Характером, по крайней мере. Внешне Джейн была хрупкой, а Берилл вполне себе в теле. Увидев Ричарда, она даже не изменилась в лице, только щека слегка дернулась. - Я хочу его похоронить как можно быстрее. Ты согласен, Северус? – спросила она. Почему-то именно в этот момент до меня дошло, что «как можно быстрее» сделать не так-то просто. Отсутствие мага, если у него не было родственников, могли не замечать десятилетиями – мало ли куда тот подался, но Ричард и Берилл были женаты официально, следовательно, смерть должна была быть оформлена по законам магического мира. И одновременно, как выяснилось, она должна была быть оформлена по законам маггловского мира, так как Берилл полагались страховые выплаты. По счастью, все, что требовало заключения врача, взял на себя Хенрик, но оставалась полиция в обоих мирах, и следующие полтора дня наши были подчинены тому, чтобы произвести и ускорить все необходимые процедуры, и при этом не допустить ни одно официальное лицо к озеру или в дом. Количество неправомерных действий мы с Берилл перестали считать после второго обработанного маггла, оправдывая себя тем, что Ричард действительно погиб в результате несчастного случая и поэтому Берилл имела полное право на страховую премию. О страховках и особенно о том, как их стараются не выплачивать, я знал от Люциуса, который, по моим догадкам, владел как минимум двумя страховыми компаниями. Альбуса я в эти дни не видел. Отправил сову… Вода в озере все еще розовая, куски тел тоже на месте. Над ними вьются стаи мух, вдоль берега стоит удушливый запах. - Надо это убрать, - ко мне подходит Берилл. У нее платье такого яркого белого цвета, что режет глаза. На плече трепещет крыльями кружевная бабочка. А еще у Берилл усталое, бледное лицо, и я знаю, что в прошлую ночь она не спала. На секунду я чувствую укол совести за то, что притащу сюда Блэка. Но всего лишь на секунду. Тогда уж надо винить себя и во всем остальном – что покрывал Ричарда, когда тот трахался с Марином. Или когда знал, что тот был с кем-то еще. И как его только на всех хватало? Берилл направляет палочку на кусок плоти, похожего на обрубок руки в остатках черного рукава: - Эванеско! Ничего не происходит. Новая деталь ландшафта остается у кромки воды. Берилл пробует еще раз, потом чуть дальше - с другими частями тел. Я тоже пробую – но все остается как есть. Особенно долго я бьюсь над тем, что, кажется, еще пару дней назад было загорелой мускулистой шеей. Результата ноль. Берилл пробует Эванеско на маленьком камне рядом – тот словно сдувает. - Может, это фантом? – предполагаю. – Магия кельпи? - Мухи и запах, - Берилл морщится, - тоже магия? Я пойду с тобой к Мораг. Я хочу все знать. И тебе надо лечь спать прямо сейчас. С могильщиками буду иметь дело я. Ах да, я, кажется, тоже не спал. Люциус очень некстати прислал заказ на зелья. И кое-что из них как раз настоялось. А кое-что еще надо доварить и желательно до вечера. Так что место могильщикам показываю все-таки я. Шагах в двадцати от священной рощи, под одинокой березой. Ричарду определенно бы понравилось. Разобравшись с зельями, заглядываю в гостиную. Берилл спит на кушетке в объятьях Джейн. Джейн поверх ее головы делает предупреждающий жест. Кажется, у Ричарда оставался огневиски… Кабинет он себе устроил почти под крышей, на пролет выше моей комнаты. Кажется, это было так недавно – начало прошлого августа… Я проснулся от шума за дверью. Было еще темно. Рик, пьяный и веселый, поднимался наверх, пытаясь освободить мешок, застрявший на узкой лестнице. Едва я сделал шаг ему навстречу, ветхая ткань лопнула и десятки блестящих безделушек полетели в разные стороны. Бронзовый подсвечник просвистел в паре дюймов от моего лица, а крышка от «настоящего самовара» со смачным звуком пробила фанеру, закрывавшую окно на лестнице, и приземлилась где-то в саду. Вот тогда я вспомнил, как Берилл умеет орать. С учетом того, что это был момент возвращения Ричарда после пяти недель отсутствия, я очень хорошо ее понимал. Но Ричард только подмигнул мне, извлек из кармана ожерелье, сверкнувшее доброй сотней камней и, шатаясь, пошел вниз со словами: «Ну что ты, золотко…» Я бы не удивился, если бы золотко встретило его пощечинами, но Берилл, отведя руку с ожерельем, вгляделась в его лицо, сказала ласково: «Иди спать, чудовище» и ушла на работу. Днем мы с Ричардом вместе собирали безделушки в корзину, потом выметали из будущего кабинета пыль и крысиный помет. Корзину он пристроил в угол со словами: «Обустраиваю гнездо». Дом он, кстати, тоже прозвал Сорочьим. Еще он любил насвистывать или выпевать песенку про сорок: «Одна для печали, две для веселья…» Однажды, когда он выпевал «для веселья», он посмотрел на Берилл. А когда «для печали» - на меня. А вот патронус у него оказался коброй, да… В эти дни я в кабинет не заходил – все нужные бумаги принесла Берилл, а помимо этого было просто некогда. Теперь я стою у пыльного окна, смотрю в изнывающий от жары сад и перебираю засушенные веточки, засунутые за ветхую раму. …Мы сидим плечом к плечу на письменном столе, поставив ноги на подлокотники массивного кожаного кресла. Ричард слева, я справа. Окно распахнуто, и сквозь шум дождя до нас долетают крики авгура, летающего где-то за деревьями. У Ричарда в руках бокал огневиски, у меня какао – Маршан опять насел, без конца что-то во мне исследует и не разрешает притрагиваться к алкоголю. Я с наслаждением вдыхаю сырой воздух. - Мирт – это любовь, веселье и радость. Золотарник - успех, - поясняет Ричард, кивая на раму. – Ирис это про доверие и дружбу, то есть про тебя. Камелия – благодарность, символ, который Берилл выбрала от имени Джейн. Ну, четырехлистник понятно что. Лаванда – символ того, что Берилл меня ждет, «никто тебя не заменит». Плющ – гармония в любви. Я перебираю четыре шнурка, на которые нанизаны желуди. - Это бессмертие. По одному на каждого. Если эта связка сохранится, значит, мы снова встретимся в следующих жизнях. - Он смеется, а я не могу понять, он шутит или всерьез. - Хорошо, что мы встретились в этой, - добавляет… Теперь всего три шнурка и три желудя. Должно быть, Берилл забрала. Я вспоминаю, как просил иву вернуть Ричарда живым. Ну, она вернула. Сажусь на стол и, набросив заглушающие, истерически смеюсь. Когда он ступил на берег, то был, конечно же, живой… Этот гребаный договор. Нет, я все понимаю. У меня – договор. Но его-то за что?! Анекдот про проститутку Ромулу мне рассказывал, конечно… Пальцы нащупывают массивную бронзовую ручку верхнего ящика. А бутылку Рик как раз в нем держит. Держал. Только бутылку Блишена и какую-то то ли книгу, то ли тетрадь. Пальцы нащупывают теплое стекло. Блишен обжигает горло. Крепкий, зараза, куда сильнее Огдена. Огден максимум 43%, а Блишен бывает и 50%, и 60%. Как же жарко! И глаза закрываются. Но я знаю, что уснуть все равно сейчас не смогу. Вспоминаю, что здесь не Коукворт, маггловская деревня далеко, и дождь наколдовать – безопасно. Сосредотачиваюсь и касаюсь стихии, пытаясь проделать это с открытыми глазами. Есть. Распахиваю окно. - «И увидел бог, что это хорошо», - смеюсь. – Слышишь? - повторяю, - это хорошо! – подставляю под струи ладони, протираю лицо. Оборачиваюсь – как будто все еще жду, что он войдет сейчас, встанет рядом. Стащит куртку со спинки кресла и будет морщить нос, рассматривая – отправлять в стирку или не отправлять, отнимет бутылку, потом снова протянет мне. …- Тебе Долохов не рассказывал, как русские пьют, нет? Стоя на карнизе и не держась руками. Его деда, между прочим, Толстой описал в «Войне и мире». - Я не знаю, что такое «Война и мир» и кто такой Толстой. - Самое значимое произведение русской литературы. Тебе нужно его как-нибудь почитать. - Совершенно неинтересно. - Это зря. Берилл познакомила меня с русской классикой. Заставляет иначе смотреть на вещи. - Меня заставляет иначе смотреть на вещи перспектива возвращения Лорда в этом году… Все это кажется таким неправильным, и я понимаю почему. Я всегда боялся его потерять, но в то же время почему-то думал, что первым умру я. Ричард не должен был… Потому что он всегда был на своем месте, а я всегда был чужим?.. Нет, ну он даже с Блэком спелся, паршивец. И ладно бы на один раз, так ведь явно еще к нему ходил… Вытаскиваю из ящика толстую, толщиной в две руки, книгу в переплете из вишневого бархата. Серебряная черненая застежка не поддается. Острая, ага. Ну конечно же, очередная чавкающая тварь. В глазах темнеет, когда книга резко распахивается и на титульном листе проступают слова: «Снейп, это можешь читать только ты, но не Берилл». Тончайшие страницы листаются сами, останавливаясь, когда остается восемь последних исписанных листов. Взгляд выхватывает неровные строчки. «В Сент-Джеймсе натолкнулся на Лиз, со скейт-бордом и явно под кайфом. А ведь вырастет из нее что-то большое. Фруктовый стал больше тосковать о Северусе. Добром это не кончится. Пчела нервничает из-за Торстейна. Спросил, надо ли мне поговорить с Х., так запретила вмешиваться. Наблюдаю. Хорошо бы справилась сама. Нет, волнуюсь. Очень волнуюсь. Принес ей сундук с бельгийским кружевом. Хотел на день рожденья, но еще что-нибудь придумаю. Роскошь изумительная. Никогда лучше не видел, а ведь это еще простое белое – с серебром, золотом и изумрудами спрятал пока. Какая же Пчела красивая! Когда спит, у нее прядка падает на щеку, и я смотрю на эту прядку и мне хочется плакать. Заговорили опять о детях, договорились, что после войны. Но нужна еще помощница. Она не справится одна. Нельзя, чтобы она бросала колдомедицину. И надо, чтобы училась дальше. Она чувствует себя такой уверенной, такой сильной. Как же мне повезло, что она у меня есть. Как же мне повезло, что они все у меня есть. Пчела, Стойкая и Северус. Я счастливейший человек. Мама, умирая, говорила, что не сомневается, что я буду счастлив. И я не устаю ей это повторять. Я счастлив, мама. Спасибо, что ты меня родила. Спасибо, что ты подарила мне этот великий мир, полный чудес. Великие миры. Что у меня есть эти трое, моя семья. Стойкая сегодня молодец из молодцов. Прошла двадцать шагов по саду без поддержки. Заглянул в Санта-Марию загадал, чтобы все получилось с корнем агамолы. Боевая вчера была хороша на совещании. Глаза горят. Роман с Рысью? Женщины – украшение жизни. Кто это первый сказал? Надеюсь, памятник ему поставили. Как же мне повезло, что мы с ней объединились. Хотя она говорит, что ей. Боевая умеет выбирать сторону. Значит, правда что-то значу. Не только для своих, но и для других. Но такого товарища у меня еще не было. Даже если погибну завтра, уже не зря прожил жизнь. Такое чувство единения. Спасибо Малику, что вправил мозги. И спасибо ему еще раз, что вправил мозги еще раз. Боевая очень беспокоится за сестру. Внешне вроде бы все в порядке. Что-то в детстве? Или, когда на разные факультеты поступили, разошлись? В Долине новый сорт пива, Густой зеленый. Хорош. Черный трахает охуительно, сосет еще лучше. Язык сильный, ловкий, длинный в жопе – что-то неземное. Рекордсмен. Без зелий двенадцать раз подряд ночью и еще четыре – не было времени на большее - днем. Такое впечатление, что не в Азкабане двенадцать лет пробыл, а проходить сексмарафоны тренировался. Договорились на среду. Снизу был первый раз. Первые четыре раза. Я проверил – точно был девственник, даже игрушки туда не совал. Тут точно есть над чем поработать. Когда снизу, кончает слишком быстро, и зажимается и боится. Возбуждается бешено, даже если подряд, но дал, видимо, от доброты – хотел, чтобы я чувствовал себя важным. Надо исправлять. Где-то на насилие насмотрелся. Не дома - про старшего Блэка такого не слышно было. Не в аврорате – его в Азкабан отправили без суда. Как же так получилось?! И никто ведь не задумался. Не проверил. Лучший друг поверил, что он предатель. Рана страшная на сердце, и неизвестно, затянется ли когда. Восхищаюсь – за двенадцать лет в Азкабане с ума не сойти, этот вот настрой, любовь к жизни, яркость свою сохранить. Только бы не нарывался теперь. Такие звезды либо быстро взрываются, либо очень долго горят. Мудрый ревнует, но не высказывает. Виделись утром, превратился сидел молча обнимал. Черный по сердцу, словно как всегда был. Понимание. И Мудрого обижать не хочу. Знаю, знаю, что свободен, никто меня не неволит. Однако не могу не чувствовать, какой я козел. Мудрый ни к кому не привязывался тысячи лет. Что еще хуже – теперь не могу не думать, каково было бы с Северусом. Нельзя. Молиться Святому Виталию? Святой Марии Египетской? Святому Исидору? Святому Себастьяну? Нет, про Северуса точно Святому Элреду. Черный немного дурак, нет, много дурак в отношении Северуса. Высказал ему все, что думаю о его неуважении, шесть раз. И о трусости нападать вчетвером тоже. Смутился и признал, что были идиотами, что злился на семью и на брата, который отдалялся от него, а Северус «удачно попался под руку». Вот лучше бы он такого не говорил. Едва его не ударил, но он, кажется сам все понял, потому что сразу отвлек. В целом же, если рот ему не занять полезным делом, без конца трещит о Северусе, может свести к нему совсем любую тему. Чувства? Свести их, чтобы у Северуса наконец перестало болеть про школу и четверку уродов? Иногда жалею, что Поттера нет в живых. Надо в Москву к Святому Иоанну. Мудрость нужна, а то слишком много гнева во мне. Надо работать над прощением… Но когда речь идет о Северусе, о том, что кто-то вредит ему, я не могу мыслить ясно. Когда он несчастлив, это меня убивает. Убивает. Тогда, в церкви, я на него наорал, потому что испугался. Потому что страшнее он не выглядел никогда. Потому что он словно себя продал – такой был». Дальше я просто не могу читать. Ричард. Мой Рик. Добрый, благородный, изумительнейший человек… Как я не понимал, сколько в нем было всего? И никогда бы не заподозрил в нем человека глубоко религиозного… Почему он это скрывал? Боялся, что засмеют? Боялся, что засмею я? … В Убуд мы прибыли одиннадцатого августа. Рик хотел взять и Берилл, но та уперлась – не хотела оставлять Джейн. Джейн перемещать порталом было немыслимо. Поселились на роскошной вилле, с тремя комнатами – размером с двадцать домов в Тупике прядильщика, со спиральным каскадом из десяти бассейнов с водой разных оттенков – от светло-голубого, почти прозрачного, внизу, до очень темного синего наверху. У четырех из бассейнов были бортики – и на каждом стояла выпивка. Мы и пили у каждого, любуясь террасами, хаотично спускавшимися в долину, и скрытой облаками горой вдалеке. Так я и забыл за все пять дней, что мы там были, спросить, что на этих террасах растет. В первый день прошли с десяток миль кругов по лесу. Кое-где тропа была вымощена камнями, и попадались полуразрушенные, но вполне еще пригодные лестницы, у основания их дремали каменные стражи - змеи, драконы или гигантские головы. В других местах приходилось продираться сквозь заросли вообще без тропы, а через овраги перебираться на лианах. Какое-то время очень мешали обезьяны, норовили запрыгнуть на голову, швырялись палками и даже камнями, но потом отстали. На исходе четвертого часа мы подошли к небольшой хижине. Замшелые каменные змеи, свисавшие с ее крыши, молниеносно обвили нас. - Стой спокойно, - велел Ричард. – Что бы ни случилось. Но я все равно заорал, когда змея засунула язык мне в ухо. В хижине, поджав ноги под себя, сидел старик в бордовой робе, с заткнутой за пояс белой бородой, и в свете факелов вырезал каменную фигурку. На нас он даже не взглянул, пробормотал что-то себе под нос. Ричард потянул меня обратно. - И все? – спросил я. – Ради вот этого вот?.. - Не-е-ет, - улыбнулся Ричард. – Ради чего, это ты потом поймешь. Мастер сказал прийти на исходе пятого дня. И мы потащились обратно. Неудивительно, что весь вечер я потом не вылезал из воды. - Зачем мы здесь? – спросил я, когда мы сошлись в нижнем бассейне и чокнулись бокалами с местным пивом. - Хотел показать тебе эту красоту перед войной, чтобы ты помнил, что и такое бывает. - Ну, если Лорд победит, вряд ли он станет жечь леса. И я даже не уверен, что он долго будет жечь маггловские деревни. Кто-то же должен обслуживать волшебный мир. На самом деле таких… идейных, как Белла, Долохов или Макнейр, среди его последователей немного. Эйвери выжимал из себя круциатусы с большим трудом. И не потому, что никудышный волшебник. Уилкс тоже предпочитал в книжки зарыться, чем в рейд сходить. - Потому что люди в массе своей не садисты, Снейп. Все мы хотим одного и того же. И если сменить сторону, то обнаружишь, что минус не отличается от плюса и наоборот. Все защищают свои ценности и куда чаще делают это от любви к людям, чем к деньгам. Да и деньги людям обычно нужны не только для себя, а для семьи, благополучного будущего детей и спокойной старости родителей. - К Лорду из любви приходят только юные восторженные идиоты, - отрезал я. Слава Салазару, эту тему Ричард не захотел продолжать. На пятый день мастер мне выдал резную горгулью, основание которой умещалось в ладонь. Крылья – сплошное каменное кружево - казались очень хрупкими, но Ричард жестом велел засунуть статуэтку в карман. Потом протянул мастеру слиток серебристого металла – тот отрубил две трети. - Всего сто сорок галлеонов, - сказал Ричард, когда мы вышли. - А что мне делать с этим? - Поставишь ее, куда запросится. Ты видел магию стражей. Если я не ошибаюсь, а я вряд ли ошибаюсь, иначе я бы тебя сюда не тащил, то это слабое подобие того, что может сделать эта маленькая вещь… Рама хлопает от налетевшего ветра, обрушив мне на лицо водопад из щепок, и я возвращаюсь в реальность. Кажется, я знаю, куда просится эта горгулья. В место, в котором я и сам пока не бывал ни разу. Ох, Рик. Наливаю полный стакан. - За тебя, - говорю. – Где бы ты ни был. В каких небесах. В каких мирах. За тебя. Вторая доза алкоголя на голодный желудок срубает мгновенно. На грани яви и сна я еще успеваю подумать о том, что хочу увидеть Ричарда, и только Ричарда, но в следующую секунду оказываюсь на знакомом холме. Ветер с озера бьет в лицо, я отшатываюсь и спотыкаюсь о надгробье позади. Что-то впивается мне в ногу. Оборачиваюсь: на серой плите деревянная облупившаяся фигурка танцующего карлика. Дата закрыта огромным букетом с розами, но я ее и так знаю. 2 мая 1998 года, что же еще? Вглядываюсь в надпись - «Гестия Бастет Джонс. Защитница всех домашних очагов». Перевожу взгляд на соседнюю могилу и сглатываю: «Берилл Вирхиния Брендон. Озеро меряют по глубокой воде».