Наперегонки

Четверг-суббота, 6-8 июля 1995 года Просыпаюсь я на диване. И пока поворачиваюсь, пытаясь сообразить, отвалится спина одним куском или двумя, или вообще вместе с задницей, до меня долетает запах кофе и свежих плюшек. Оперативненько этот паршивец накрывает на стол, ничего не скажешь. Сажусь и засовываю ноги в тапки. Большой палец красноречиво торчит из дыры. Этим уже никакая трансфигурация не поможет. А ведь я не сам сюда лег. И уж тем более разулся не сам. Когда я вернулся, дивана еще не было, и я сел в кресло. И от усталости сразу отрубился. Какого-то драккла я вчера еще шатался по улицам. Ну нарывался, конечно. Подвигов захотелось. Но, с тех пор, как наш квартал и пара соседних обезлюдели, отбросы общества, gopniki, как их называет Антонин, собираются в незнакомых мне местах, так что нарваться мне так и не удалось. Нашел только стайку испуганных подростков с одним косяком на четверых. Эти удрали раньше, чем я подошел. И вообще, кажется, кругами ходил, не особо понимая, куда прусь. Конечно, не понимая. Я в тех кварталах и не был никогда. Что мне там вообще было делать?! И-ди-от. И ведь не напился же вроде. Нечем даже оправдать… Ну ладно, с точки зрения безопасности, допустим, тут комар носу не подточит. Даже Альбус не нашел бы, в чем меня упрекнуть. Хотя нет, он, конечно, нашел бы. Да я и сам бы нашел. Допустим, Петунью в поисках Поттера схватят мои коллеги? Что тогда? Нет, глупость. Глупость из разряда всех этих вечных «а что если бы…» И все же достаточно ли Дурслей охраняют? Ага, давай, Сопливус, разведи теперь бурную деятельность. Вчера утром тебе до них и дела не было, но туда же… Призываю сигарету и, хоть и ненавижу запах курева в доме еще с тех времен, когда пьяный Тобиас не давал себе труда выйти на улицу и пускал дым маме в лицо, затягиваюсь прямо здесь. А вот облегчение не приходит. Ну еще бы, давай, попробуй перебить этот ошеломляющий стыд. Повел себя как полная скотина, как… как Поттер мог бы себя повести, как… как я уже вел себя с Марией Инессой. Стыдно – пиздец. Неудивительно, что Петунья меня чуть не убила. И даже странно – она мне отпор дала, поставила на место, а Мария Инесса нет. И все равно – я чувствую, знаю это – поступать так с ними обеими я не имел права. «Пользоваться» - кажется, такое слово? Господи, какого черта меня понесло? Что я хотел доказать? Что я, маг, круче какого-то Вернона-маггла? Что я не хуже всех этих абстрактных «нормальных людей» или у меня все, как у других? Но это вчера было, а с Марией Инессой-то что? Поттеру доказывал, что меня тоже могут хотеть? Альфа-мать его-гребаный-самец! Носатый урод! Правильно Лили тогда меня бортанула. Выйди у нас что – я ведь и с ней бы наверняка не погнушался «доказать». Урод. Сожаления, однако, штука бесполезная. С Петуньей мы наверняка уже не увидимся. Рассказывать о происшедшем она вряд ли кому-нибудь будет: слишком неосмотрительно сама себя вела, так что моя грязная тайна в безопасности. Мария-Инесса… Она неизмеримо взрослее, чем Петунья, очень уверена в себе, она, в конце концов, боевой маг, и она маг со статусом, привыкший, что подчиняются ей. Неужели бы она не остановила меня, если бы действительно захотела? И еще Вильярдо-Толедо эти чертовы. Как с этим быть? Если бы мне рассказали все это в детстве, я бы, наверное, прыгал от радости. Сейчас… сейчас мне это нужно примерно, как… как еще один котел, деревянный. Я даже бабушкины дневники читать не хочу, хотя и имею некоторую долю любопытства насчет того, что она заставила сделать мать. Потомок королей… Да это мне даже в Хогвартсе не помогло бы. Лили все равно было, какого я происхождения, уж если она столько лет провела со мной бок о бок, зная, что я сын нищих Снейпов, а мой отец запойный пьяница. Другие факультеты меня в любом случае презирали бы за то, что я слизеринец, несмотря на мое происхождение, Поттера бы это точно не заставило держаться подальше; на своем факультете я порой чувствовал, конечно, покровительственное отношение, но кроме Люциуса, а потом Эйвери и Мальсибера мне для душевного равновесия, по большому счету, никто не нужен был. Излишнего внимания к своей персоне я никогда не хотел. Или, пожалуй, хотел, но не таким способом. В том, чтобы родиться в знаменитой семье, нет никакого достижения. Да, мне всегда хотелось быть более чистокровным, но также вполне возможно, что если бы я узнал тогда, что Тобиас не маггл, это бы стало для меня катастрофой. Так я хоть какое-то время спасался в противопоставлении магического и маггловского. Возможно, потому мне так тяжело давались стычки с Поттером, что благодаря ему я понял, что и в магическом мире нет долгожданного спасения. Но в стычках с Поттером я не был совсем безоружным – его компашке удавалось одолеть меня далеко не каждый раз, даже если подключался Петтигрю… Кроме плюшек, на столе оказывается яичница с колбасками, беконом, грибами и консервированными бобами. Неплохо, конечно, но слежка со стороны Альбуса уже надоедает. И, похоже, Альбус не только приказал ему следить за мной и вне дома, но и дал вчера мне это ясно понять. Этот маленький прохвост мог узнать, что я приду с Петуньей, только если слышал, как мы с ней договаривались. Значит ли это, что он следует за мной неотступно, по следу аппарации? Что я вообще знаю о магии домовиков? И где о ней можно узнать? Похоже, мне опять придется отправиться в гости к Люциусу и как можно скорее. Вздрагиваю. После того, что я устроил в прошлый раз, я как раз должен бы не затягивать со следующим появлением, но идти туда сейчас? С другой стороны, там-то мне уж точно будет не до мыслей о Ричарде, и я убью одним камнем трех птиц… и кого-нибудь еще. Только бы книга действительно нашлась. При этом Лорд, конечно, о том, что меня интересует, знать не должен. А то еще экспроприирует люциусовых домовиков. Они его боятся до трясучки, все до одного. Я сам видел еще в прежние времена, как другой эльф грохнулся в обморок еще в полете после того, как выполнил какое-то пустяковое поручение Лорда. Хорошо, что Лорд это не успел увидеть – другой домовик собрата утащил. Может быть, у них особая чувствительность к темной магии? Тогда было бы неудивительно, что Добби сбрендил. Он много раз обслуживал и меня лично, и наши вечеринки, и казался вполне нормальным. Ну, насколько нормальным может быть эльф. Что ж, в конце концов узнавать то, что происходит в гнезде врага, это моя первейшая задача, а Лорд не то что намекал, а прямо говорил о том, что я должен бывать там почаще. И я… не трус, не так ли? Заглядываю к Блэку, убеждаюсь, что тот действительно не пьет, что у Маленькой Дряни все под контролем, и отправляюсь к Люциусу. В другие времена потребовалось бы приглашение, но во времена Лорда правила вежливости работают иначе. Мое облегчение, когда я узнаю, что Лорда в поместье нет, не передать словами. Люциус, кажется, сразу двадцать лет сбросил – а Лорд, по его словам, отсутствует всего два дня. Мы идем по тисовой аллее, и Люциус лениво пересказывает последние новости. Из потока несущественного вылавливаю то, что Лорд еще раз говорил с Эйвери. А вот это интересно… Пропустив по бокалу вина, мы расстаемся, довольные друг другом. Книг по магии домовиков в библиотеке не находится. Информации о заклинаниях против слежки домовиков я тоже не нахожу. Все время, пока я ищу, мне кажется, что за мной кто-то следит. Мне хочется спросить у Люциуса, закрыл ли он доступ в мэнор для Добби, но это может спутать какие-нибудь грандиозные планы Альбуса, так что я молча отправляюсь домой. Дома – читаю, пью и сплю, словом, занимаюсь тем, чем занимался в те лета, когда еще не проводил их с Альбусом. Периодически меня будят совы. Первая приносит приглашение на чтение завещания Ричарда в контору «Паркер и Паркер» в среду 12 июля. Вторая письмецо от Мальве Йоханссен, слизеринки-шестикурсницы, с вопросом, неужели то, что Хогвартс в этом году не будет участвовать в чемпионате по зельям, правда. Третья – приглашение на выпускной в танцзале по адресу Яркий переулок, 24/2, 14го июля, пятницу, в 17.00. На выпускном я не был года три, но в этом году Альбус попросил меня прийти. Да и сам я чувствую обязанность. Привычки поддерживать отношения со студентами у меня нет, и все же мне иногда пишут с какими-то жизненными вопросами. В этом году, без сомнения, слишком много растерянности в связи с убийством Диггори. Стоит как минимум прощупать настроения. Но это потом. До среды имею полное право никуда не выходить. Да и завещание, ну его в жопу, и так понятно, что я должен быть душеприказчиком, а уж каковы именно мои функции, мне, несомненно, сообщат. Ну, хотя бы тогда, когда у Джейн зелья начнут заканчиваться. Не. Хочу. В таком состоянии я пребываю до позднего вечера пятницы, когда раздается очень настойчивый стук в дверь. И это – о, сюрприз! – оказывается Роланда. - Альбус сказал, что у тебя есть приглашение в ложу на финал еврокубка и нет «плюс одного», - хватает она за рог громамонта, еще даже не переступив порог. Старого интригана хочется удавить собственными руками, но вместо этого я зову Роланду к столу, на который услужливый маленький шпион выставляет печенье и чай. Сходив в подвал за вином, наливаю себе огденского. Хенрик предупреждал меня, чтобы я не увлекался, но сейчас – можно. Потом отправляю Карлу патронуса – не хотел бы я его светить ни Роланде, ни Карлу, но вдруг сова не долетит? В ответ через три минуты прилетает упитанная мантикора, такая плотная, что даже я шарахаюсь, сбивая стул. Роланда тоже успевает отскочить и выхватить палочку. - Северус, как я рад, - говорит мантикора спокойным голосом Карла, грациозно выгибаясь на единственно свободном пятачке гостиной. – Подойдите завтра к Хенрику в девять часов утра. До встречи! - Да уж, так распрыгался от радости, что аж обоссался, - прикладывает Роланда, когда мантикора тает. Кажется, мне ее действительно не хватало. - Как вы догадались, что это я, в Норвиче? - Ну, сначала мы просто увидели дементоров. Сам понимаешь, после прошлого года патронус все освоили и привычка костылять этим тварям въелась в кровь. Метлы у нас с собой были – мы днем летали. Все стадо мы не осилили, так что разбили его надвое, и часть отогнали, потом принялись за вторую. И тут я смотрю: «О, наших бьют!» Я твою козу сколько раз видела за прошлый год! Мы помогли дементоров добить, приземлились на Безвластия, и тут Таркан нам объяснил про ловушку на площади Воров, про облаву. Ну мы что, оставим тебя в беде?! А я и не знал, что она такая законопослушная. - Таркан? - Управляющий «Барнума». Мы с ним с детства дружим. В одной банде уличной были. - Конец на конец? - Конец на конец, - она смеется. - Ты никогда не рассказывала… Впрочем, я всегда подозревал, что она выросла далеко не в том приличном квартале, где живет. Роланда серьезнеет: - Северус, ты знаешь, сколько мне лет? Хм, я никогда не задумывался. Как-то привык воспринимать ее как женщину лет сорока. Но ведь на сорок она выглядела и когда я пришел преподавать, а когда я поступил в школу – на тридцать пять, не больше. - Шестьдесят? - Девяносто четыре, - с горьким смешком говорит она. В первые мгновения мне кажется, что она шутит… - Но как?.. - Гены, Северус. Моя прарабка и в сто восемьдесят выглядела на шестьдесят. Гены и никаких зелий. Я учила летать и Минерву, и твоего лорда, и всех его домашних зверушек. Всех последних министров и всех игроков нынешней сборной и игроков всех известных квиддичных команд. - И мою мать? – соображаю. - И твою мать тоже, Северус. Но ненависть к метлам это у вас семейное. Эйлин была такой же стройной - ей самое место на метле, но она упорно продолжала считать, что у нее никогда ничего не выйдет. А ведь Ральф Монтегю даже предлагал ей пойти в квиддичную команду, а уж он-то видит таланты, еще когда они осваивают игрушечные метлы. Не знаю, кто такой Ральф Монтегю. Надеюсь, не какой-нибудь мой новоиспеченный родственник. - Бывший тренер «Гарпий». Забыла, что ты не интересуешься квиддичем за пределами школы. - А что вы делали в Норвиче? - Гуляли. Филиус познакомил меня со своими родственниками. Я ищу управляющего для «Розы и креста». Таверна, - поясняет она, - на стыке Гиппогрифа и Безвластия. Самая старинная в магическом Норвиче. Он когда-то вокруг нее и строился. Мать унаследовала ее от отчима, а в семьдесят шестом, когда «Роза» стала приносить убытки, спихнула мне. Старички каждый год пишут обращение к властям, добились того, что я налоги не плачу, и собирают деньги, чтобы я ее не закрывала. Молодежь совсем не заходит. Мне она - как гиппогрифу метла в жопе, но стариков жалко, - Роланда залпом осушает очередной бокал. - Они не ходят больше никуда. - А с кем я был в Норвиче, ты знаешь? – интересуюсь осторожно. - Не знаю и знать не хочу. У нас говорят: «Любопытство оторвало яйца книззлу». Я из Темного Норвича, Северус, и я не верю ни в справедливую полицию, ни в справедливое министерство, особенно если оно использует дементоров для облавы. Так куда и когда мне подойти? Вот так назавтра мы оказываемся где-то в Чехии, на стадионе, торчащем среди выгоревших под солнцем полей. На стадионе прохладно. Он накрыт прозрачным куполом, и Роланда, пока мы поднимаемся с семейством Хенрика наверх на лифте на сто человек, объясняет, что купол поглощает жар солнечных лучей и дает свойства тени, но при этом не дает самой тени. - Филиусу бы понравилось, - говорит она. Билет у нее был куда-то на пару ярусов ниже. В нашем секторе нас провожает в ложу и предлагает омнинокли маг ростом мне по плечо – я, когда бывал в Чехии в студенческие времена, заметил уже, что здесь полно низкорослых магов, при этом в их лицах явно нет ничего от гоблинов. Маг одет в желтые штаны и зеленую куртку, и все это обвешано пестрыми лентами. В ложе на двадцать мест, расположенных в три ряда, нас ждет Карл со спутницей, высокой плотной блондинкой, представляет ее как графиню Марианну Вронску. На ее шее – колье с крупными камнями, на пальцах – перстни. Похоже, на квиддич тут одеваются примерно так же, как на званый вечер. Впрочем, Роланда тоже не подвела – на ней темно-серебристое платье, выгодно подчеркивающее стройную фигуру и накачанные руки, и шаль из тончайшей шерсти, придающая облику воздушность. Выглядит она со своими желтыми горящими глазами так, что сразу понимаешь – ей драгоценности не нужны. Карл, когда я ее представляю, бросает на нее короткий любопытный взгляд, а вот его спутница явно раздосадована. Когда Карл предлагает называть друг друга по именам, она едва не подпрыгивает. Маршаны с веселыми возгласами рассаживаются во второй ряд. Большим сюрпризом оказывается Давид в углу последнего ряда, сосредоточенно рассматривающий омнинокль на своих коленях. За Карлом и графиней в первом ряду сидит Беата, весь вид которой кричит, что она встала не с той ноги, а за ней – братец Ромулу, тот самый, который граф. Я не успеваю подумать, знаком я с ним или не знаком, как появляется еще и Мария Инесса. За ней следуют Полина Инесса и Маленькая Дрянь. - О, Северус, не ожидала вас здесь увидеть! – восклицает Мария Инесса, протягивая руку для поцелуя. - Не знал, что вы знакомы, - слишком спокойно говорит Хенрик. - Мы же зельевары, - ослепительно улыбается Мария Инесса. – Эухения Виктория вон вообще с Северусом уже три года в переписке состоит, все планируют-планируют, и никак не приступят к совместному проекту. Северус, вы помните моего младшего сына, Максима? Вы виделись в Хогвартсе, когда он приезжал к Виктору. Виртуозно. - Разумеется, - мы с Максима киваем друг другу через спину Беаты, которая свесилась из ложи так далеко, что, кажется, хочет нырнуть вниз. - Рад, что мы закончили с представлениями. - Карл нервно поглядывает на дочь. – Напомню, что после окончания матча жду всех на обед в Рабштейне. Ну, или, в зависимости от времени окончания матча, на завтрак… - Мне жаль, но мы не сможем принять приглашение. Однако мы захватили с собой еду и напитки, - Мария Инесса, образец светской учтивости, пропускает дочерей вперед и, проходя мимо, бьет по моей ноге коленом. «Я не один», - кидаю наугад раздраженно. И чуть не подпрыгиваю. «Я заметила. Но ты же с ней не спишь», - раздается вкрадчиво-насмешливое у самого моего уха, хотя Мария Инесса уже через два сиденья от меня. Чертова... чертовка!.. «Я все слышу», - смеется она. «Сгинь». «Ладно, не волнуйся, не буду тебя дразнить. Но я рада, что ты… в порядке. Мои соболезнования, Северус», - говорит она мягко и заговаривает с Амелин-Эвель, давая понять, что аудиенция окончена. Что ж, по крайней мере, нас никто не слышал. Роланда хватает меня за руку: - Смотри, смотри! На противоположной стороне на несколько лож разворачивают иллюзию - болгарский флаг. - За кого вы болеете, Роланда? – спрашивает Карл. - За своих. Виктор у нас учился в прошлом году, - поясняет та. - Ой, ну все! Пойду-ка я отсюда, - восклицает Беата. – Вы за Болгарию, Макс за Болгарию, Амелин-Эвель, - она бросает на дочку Маршанов неожиданно злобный взгляд, - тоже у нас внезапно полюбила Болгарию. А вам, - с упреком обращается она к отцу, - все равно, но вы даже ради меня за Польшу поболеть не можете! Пойду к друзьям Густава. Она протискивается между нами и уходится из ложи. Давид вздрагивает, провожая ее взглядом, и я внезапно понимаю, почему он ходит мимо Беаты и почему он сегодня здесь. Так же я ходил мимо гриффиндурков, когда среди них была Лили. И видеть нет сил, и не видеть тоже нет сил. - Прошу прощения за поведение моей дочери, - говорит Карл, обращаясь больше к нам с Роландой, чем ко всем остальным. – Ее муж, хоть и не участвует в этот раз в игре в связи с некоторыми обстоятельствами, играет за сборную Польши. - При таких обстоятельствах горячность более чем простительна, - улыбается Хенрик. – Тем более что речь идет всего лишь о том, чтобы смотреть игру из разных лож. - Ты же знаешь, что квиддич тут ни при чем, - усмехнувшись, возражает ему графиня Вронска на польском. - Просто она меня терпеть не может. - Простите, - оставляю Роланду и все-таки поднимаюсь к Давиду. - Не знал, что вы поклонник квиддича, - говорю тихо. Уверен, что Хенрик нас слышит и с середины ложи, несмотря на гам стадиона. - Карл считает, что мне нужно отвлекаться. Как ваши дела? - Мое самое главное дело – завершившийся учебный год. - Вот поэтому я отклоняю все предложения, - с усмешкой говорит Давид, и я неожиданно ощущаю, как в руку мне настойчиво суют фиал, к которому к тому же привязана записка. Убеждаюсь, что на нас никто не смотрит, и убираю его в карман. - А вы? Уже закончили те расчеты, о которых мы говорили в прошлый раз? – спрашиваю не потому, что мне это на самом деле интересно, но не про зелье же спрашивать… - Нет. Поэтому и не пойду сегодня на ужин. Собираюсь пораньше лечь спать, чтобы выспаться перед финальным рывком. А вот это странно. Давид мне не казался человеком, который будет делиться подробностями жизни за пределами науки и вообще объяснять свое отсутствие или присутствие где-либо. - Вы видите сны, Северус? – продолжает он. – Мне иногда снится нечто занятное. Зелье разделенного сна, осеняет меня. Но, ради Мерлина, зачем?! - Ваша спутница, кажется, не рада, что вы ее оставили, - Давид кивком головы указывает на Роланду, которая и правда с упреком смотрит в нашу сторону, потрясая взятым для меня омниноклем. – Полагаю, мы можем попрощаться заранее, ибо я скоро уйду. Ну еще бы, без Беаты тебе однозначно здесь делать нечего. О науке мы вряд ли на матче будем говорить. Давид кивает на палочку в рукаве и наклоняется к самому моему уху: - Интересно, поблагодарят ли они меня когда-нибудь? За что именно, выяснить я не успеваю. Роланда доходит до меня и тащит вниз со словами: - Северус, мы делаем ставки на то, с каким счетом закончится игра! Да уж, это Роланда умеет – разжигать в людях азарт. Графиня Вронска смотрит на нее, как на забавную зверушку, но даже и у нее уже загорелись глаза. На Польшу, хотя команда дошла до финала, как я понимаю, не ставит никто. Пытка матчем растягивается на шесть часов. Роланда и семейство Вильярдо, кажется, взялись соревноваться, от чьего ора будет дольше закладывать уши. А словарный запас испанских аристократов намного превосходит словарный запас жителей Темного Норвича. Чаще всего, правда, употребляются одни и те же «Пута мадре», «Ихо де пута», «Пахьера!» и «Имбесиль!». У Роланды в основном все сводится к разного рода «говнюкам», которые должны что-то «засунуть себе в жопу», зато с каким выражением лица она это кричит!.. Карл предсказуемо перестал краснеть еще в начале первого часа. Матч предсказуемо выигрывает Болгария. Снитч предсказуемо ловит Крам. Семейство Вильярдо, за исключением Максима, отбывает, и мы, спустившись на лифте и отойдя на расстояние мили от стадиона, перемещаемся порталом в Рабштейн. Все устали, поэтому за обедом беседа не клеится. В основном болтает Роланда. Мне она напоминает миссис Беннет, только та выдавала замуж дочерей, а Роланда - саму себя. Флиртует она глупо и грубо, и единственное удовольствие от этого – наблюдать, как злится графиня. Наверное, мне должно быть стыдно перед Карлом, но после шестичасового сидения на стадионе мне все равно. Хенрик с женой отбывают домой еще до десерта. Амелин-Эвель уводит Максима, который первый раз в Рабштейне, на прогулку по окрестностям. У графини внезапно страшно разбаливается голова, и она тоже отправляется домой. Почувствовав себя крайне утомленным, я прошу политического убежища и отправляюсь спать в «свою» комнату, смутно сознавая, что оставляю Карла с Роландой наедине. С учетом того, что на матч он наверняка пошел только затем, чтоб поддержать Беату, сегодняшний день должен быть сплошным разочарованием. А зелье действительно оказывается зельем разделенного сна. Едва моя голова касается подушки, я переношусь на знакомый пляж. Там никого нет, несмотря на то, что все еще светло, над головой – сизые тучи, прохладно, но не ветрено. Я, однако, в зимней мантии. Давид – босиком, в летних брюках и рубашке, расстегнутой на груди, идет ко мне. - Почему здесь? – спрашиваю, когда наконец доходит. - Я могу и свою берлогу показать, - пожимает он плечами, - но подумал, что тебе будет легче на своем поле, а мне не принципиально. - Вот как. И что ты собираешься мне предложить? - Я хочу, чтобы ты сказал Карлу, что согласен на ритуал, - говорит он с неслыханной наглостью. - А больше ты ничего не хочешь? – интересуюсь ехидно. – Жизнь там, мою, например? Он улыбается: - Нет, я хочу, чтобы ты сказал, что согласен на ритуал. А вот зачем тебе это нужно – сейчас объясню.