Наперегонки

Ночь с 14 на 15 июля - раннее утро 15 июля 1995 года, четверг-пятница, POV Грегорио Павана Ожидание, надо отметить, несколько затягивается. - Что мне еще сделать? Где искать? – спрашиваю я. - Мне нечего добавить, Грегори. Никто из нас не разберется в этом за тебя. Ах! Он исчезает. Черная мантия взметывается, оставляя в воздухе еле различимый след. Не понимая, что мне делать, я просто жду. Все-таки странное место. Потолка не видно. И вообще мало что видно. Кругом полно угрозы. Но было бы глупо отрицать, насколько меня затягивает желание бывать здесь. Это соприкосновение с силой. А сила всю жизнь была моей слабостью. Альбус говорил когда-то, что у меня «чутье на верные вещи». Том ведь тоже был сильным, Том даже был под боком. Мы проводили в беседах часы. Отчего-то же я выбрал Альбуса, а не Тома. Впрочем, тот же Альбус говорил, что, вероятно, одного моего вида было достаточно, чтобы Том ничего мне и не предлагал. С Аластором мы сдружились сразу. Я еще был стажером, а он уже таскал меня по каким-то сомнительным местам и показывал такое, отчего у приличного волшебника волосы вставали дыбом. Конечно, он всегда жалел, когда я ушел, и был в восторге, когда я вернулся. Его фанатичность пугала меня, но благодаря ей он столького и добился. Пожиратели смеялись над ним, но вступить с ним в противостояние один на один мог только законченный дурак. И кстати, благодаря ему у меня даже есть кенотаф, к которому он приводил юное поколение авроров. Не слишком мудро, конечно, с моей стороны сидеть здесь, размышлять о бессмысленных вещах, о том, что никогда не вернется, хотя надо сделать только одно – уйти сейчас, аппарировать в Фуэнте Сольяда и просматривать воспоминания о Малфой-мэноре. Быть может, в них тоже не будет ответа, но не сделав этого шага, я этого не узнаю. - Бенедетто – мой брат, - заговаривает Вильямо, появившись из ниоткуда. – Его обратил наш друг, когда Бенедетто приговорили к смертной казни за убийство духовного лица. Этому духовному лицу служил наш третий маленький брат, и они убили его для развлечения. Ты удивляешься, почему я сразу принял тебя, но я знаю, что ты сделал с ними. - «Гнездо»? Это было первое задание отряда. И я тогда пошел сам. Должно быть, все действительно было очень плохо для стрегони, если Вильямо после такой истории в сторону церкви вообще смотрел. - В твоем сердце полно боли, Грегори. Но ты сам знаешь, что в церкви полно самых разных людей. И в ней есть такие люди, как ты. - Люди, которые далеки от христианского прощения и которые не в состоянии обуздывать свои далеко не христианские порывы? - Ты слишком во многом винишь себя. В его голосе забота. Я усмехаюсь. Обо мне заботится вампир. - Это сейчас был расизм? - Немного. В моем представлении темные создания никак не могут быть связаны с заботой. - Как и экстракт полыни, которым я пользуюсь, чтобы заживлять раны? По твоим представлениям я должен был от него умереть на месте? - Более того, об этом во всех учебниках по защите от темных искусств написано. И на курсах в аврорате об этом говорят, и журналы для домохозяек тоже пишут. И в монастырской библиотеке трактатов об этом полно. Вильямо разматывает шейный платок. Непохоже, чтобы рана затянулась. Выглядит она достаточно безобразно. И запах от нее мне не нравится совсем. - Ты был прав насчет того, что моя регенерация… оставляет желать лучшего. Но без полыни было бы совсем плохо. Я словно бы прохожу ускоренный цикл, а потом он останавливается на полпути. Что, красавчик, да? Он сидит, откинув голову, отодвинув воротник мантии так, чтобы мне было видней. Я призываю его шейный платок и очищаю его от крови и гноя. - Этим ты меня не отпугнешь. - А если это теперь навсегда так? Это мне напоминает Элисео. Когда Мария Инесса исчезла, у него был молитвенный запой. Однажды он простоял на коленях на каменном полу семь часов подряд. И, конечно, его начало лихорадить. Я повел его в свои комнаты, но дело было поздней осенью и обнаружилось, что запасы перечного иссякли. И пока брат Эстебан варил перечное, Элисео, хотя повышение температуры было незначительное, и я ему об этом сказал, твердо был уверен, что умирает. При этом нет никакого сомнения, что в бою он проявляет чудеса храбрости, и кто знает, сколько славных магических семейств живы благодаря ему. - Я уж было подумал, что ты сравниваешь меня с трусом, - оскорбленно говорит Вильямо. Какие мы чувствительные. - Где там твоя полынь? Когда я повязываю платок, он трется щекой о мою руку. Внезапно я чувствую порыв поцеловать его. Что и делаю. Целую коротко в губы. Это чувствуется так правильно именно здесь, именно сейчас. Потом отшатываюсь. Зачем я провоцирую его? - Меньше всего я хотел, чтоб ты был со мной из жалости! – морщится он. - Однако Фридрих очень старался. - Он слишком боится за меня. - Из-за твоих уязвимостей? - И это тоже. - Значит, ты самый одаренный из вампиров и самый уязвимый? Он дергает плечом. - Ты не церемонишься, я вижу. Я рассказал тебе про Бенедетто потому, что боялся встречаться с ним двадцать лет. Поэтому он цветущий семнадцатилетний красавчик, а мне сорок. Но в конце концов я встретился с ним, это было ужасно, но определило всю мою дальнейшую жизнь, и уверяю тебя, я ничуть не сожалею о той жизни, которую я мог иметь. Мне повезло, что мой крестный из нашей линии был инициирован первым. Он погиб потом, пожертвовав собой, когда расчищал мне дорогу к трону. С тех пор я несколько неравнодушен к крестным отцам. Мне повезло, - повторяет он. - Кому не повезло, так это епископу, - соглашаюсь я. - Ему не повезло в тот момент, когда он свою похоть поставил выше законов людских и божеских. И если ты хотел искать христианского всепрощения здесь, Грегори, то его не будет. Я не успеваю подобрать слова, потому что в паре ярдов от нас образуется еще одно световое пятно. Вильямо мгновенно оказывается около него. Я иду за ним. Сначала в пятне появляется Фридрих, потом он вынимает из пустоты – за мантию – молодого мужчину. Я знаю, что Вильгельм старше Ромулу и ему за тридцать, но по виду он мне кажется совсем мальчишкой. На миг я даже сомневаюсь, он ли это. Не устояв на ногах, он шлепается на колени и тут же вскакивает, пятясь за пределы светового пятна. Вильямо слегка вытягивает руку, и Вильгельм натыкается на невидимую преграду. - Если ты будешь бегать по дворцу, это только все усложнит, - лениво говорит Вильямо, и от его голоса меня пробирает дрожь. – Аппарировать ты отсюда не сможешь. Большей глупости нет – оскорбить вампиров и прятаться на территории вампиров. Фридрих исчезает раньше, чем Вильгельм начинает оправдываться: - Я не знал! Я не понимал, что я делаю! Я не думал, что… Вильямо вытягивает руку, и в нее влетает фиал. - Мы сейчас как раз узнаем, что ты там думал. Спорю, ты знаешь, что такое веритассерум. – Он смотрит на меня: - Грегори, ты ближайший представитель первого пострадавшего – тебе и решать, что делать. «Это обязательно?» - спрашиваю я, как можно сильнее сосредотачиваясь на желании, чтобы моя мысль дошла только до Вильямо. «Лучше, если ты это сделаешь», - отвечает он. И мне приходит в голову, что он почему-то сегодня боится Фридриха. Несколько мгновений я думаю, насколько веритассерум будет моей сделкой с совестью, но потом прихожу к мысли, что, может быть, Вильгельм скажет что-то такое, что смягчит гнев нашего старшего товарища. Вильямо вынимает из пустоты золоченый кубок с рубинами. Я выливаю в него веритассерум и протягиваю его Вильгельму. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь простить себя за то, что происходит в следующие сорок минут. Вильямо грубо усаживает Вильгельма на стул, заставляет выпить веритассерум, а дальше… дальше я с каждой минутой все больше проваливаюсь в черноту. И вопроса ни одного не надо. Вильгельм воодушевляется, словно только и ждал момента похвастаться и начинает пересказывать все в подробностях, и остановить его невозможно. После первых пяти минут я не выдерживаю, ухожу из круга, затыкаю уши, но все равно возвращаюсь. Он расписывает, как и в каких позах… У меня подгибаются колени, и Вильямо успевает поймать меня. - Зачем ты это сделал? – спрашивает он у Вильгельма. - Я хотел его сломать, - отвечает тот. - Он отверг меня еще до того, как я его спросил. Я все мог получить, только не его. Я любил его. Каждый день на парах с ним, на практике с ним. Полгода. Я чуть с ума не сошел, а ему было все равно! И все равно он в итоге оказался шлюхой! – выкрикивает он. - Он был с другими, а врал мне, что не был ни с кем! Просто шлюха, течная растраханная сучка, которая хотела давать любому, но не мне. Я вырываюсь из рук Вильямо, бью Вильгельма по лицу, потом падаю на колени, утыкаясь лбом в холодный пол. В глазах взрываются звезды бешенства. Какая же тварь! «Я думаю, тут возможно только одно решение, - как будто бы издалека говорит Фридрих. – Самое очевидное». «Делайте, что хотите, - отвечаю я. – Все, что хотите». Мне кажется, я даже к Снейпу не испытывал такой ненависти. Потом, когда приходят два вампира и волокут мальчишку за колонны, меня охватывает полное безразличие. Я падаю в кресло. - А я собираюсь посмотреть на это, - говорит Вильямо. - Мне все равно. Издалека доносится захлебывающийся крик. Отмечаю его краем уха. Закрываю лицо руками. Мне совершенно все равно, что они с ним сделают. Совершенно все равно. Мне все равно, сколько он будет кричать или умолять. Он заслужил все, что с ним происходит. Он преступил божеские законы, законы магов, законы вампиров. Законы преступать нельзя. И он получит ровно то, что сделал с другим. Он хотел сломать Ромулу, моего мальчика… Меня снова заполняет бешенство. Мой мальчик покалечил себя. Не справился. Он не справился. Он не смог. Боль душит меня, и я рву воротник, забыв, что можно было применить заклинание. Сбрасываю мантию – так жарко. Так жарко, Господи. Отчего ты оставил нас?! В этот момент до меня доходит очередной истошный вопль Вильгельма. «Он не испортит им переговоры?» - думаю я. Воображение рисует лужи крови на дорожке и торговых представителей, которые с недоумением смотрят на нее. Я смеюсь. - Нет, пожалуйста, нет! Я больше никогда не буду! – слова переходят в булькающий крик. Что это? Что вообще происходит? Очередной захлебывающийся вопль достигает наконец моего сознания. Господи, что мы творим?! Я вскакиваю. Вильгельм кричит так, словно сейчас выкричит душу. Беспорядочно светя Люмосом, я бегу к колоннам и натыкаюсь на защитный барьер. - Прекратите! – кричу. – Прекратите немедленно! – ору еще громче и понимаю, что никто меня не слышит. Защитный барьер идет вдоль колонн. Сообразив это, я бегу к самым первым, туда, где мы входили, и мне кажется, я никогда не добегу. Я никогда не думал, что этот зал такой бесконечный. Но вопли, пробирающие меня насквозь, становятся все громче, все ближе, и это указывает правильный путь. Наконец Люмос высвечивает стену из каменных блоков, и рука, проверяющая барьер, проваливается в пустоту: проход между первой и второй колонной не закрыт. Я выбегаю на дорожку: Вильгельм распят между пятым и шестым вампиром, остальные, полностью одетые, стоят на своих местах так, как будто ничего не происходит. Вильямо наблюдает за происходящим с равнодушным лицом. - Прекратите! – кричу я, пытаясь кинуться к Вильгельму, но меня останавливает барьер перед вампирами. - Ради всего святого прекратите! - А что мне за это будет? – ухмыляясь, спрашивает Вильямо. Я отшатываюсь. Шестой вампир «наподдает», и Вильгельм снова давится криком. Я на миг прикрываю глаза: - Я отдамся тебе, если ты это остановишь. - Один раз неинтересно, - хмыкает Вильямо. - Сколько? - Ну, скажем, по количеству свиты. - Хорошо. Я согласен. Словно по немой команде стрегони отхлынывают от своей жертвы и исчезают за колоннами. Несчастный Вильгельм шлепается на ковер. Я подбегаю к нему. Он весь в крови, в слезах, анус, конечно, порван. Рот тоже. Голос он сорвал и только хрипит: «Не надо! Прошу вас! Не надо!», не замечая, что его уже никто ни трогает. - Все, все закончилось! Больше ничего не будет! – прижимаю его к себе, баюкая. Глажу по волосам: – Больше никто не причинит тебе зла здесь. Торопливо исследую, залечиваю то, что могу залечить, хотя, к сожалению, могу немногое. Придется отправляться с ним к профессиональному медику. Слезы текут по моим щекам. Господи, как я совершил это все? Как я мог допустить?! Внезапно рядом опускается Фридрих. «Дай его мне», - говорит тихо. Я в испуге прижимаю Вильгельма сильней. Господи, если мы будем драться, я же проиграю… «Грегори, я пришел оказать ему помощь, - перебивает меня его спокойный голос. – Здесь больше никто не тронет его». Фридрих протягивает к Вильгельму руку. Вильгельм цепляется за меня. - Нет, нет, пожалуйста! Не отдавайте меня ему! – умоляет отчаянно. Господи, как я до такого дошел… Набрасываю сонные чары, игнорирую полный ужаса взгляд. Фридрих осторожно касается его тела. Мягкими, ласковыми движениями. Я рыдаю в голос и не сразу понимаю, что рыдаю. «Мне жаль, что я так огорчил тебя, Грегори, - говорит Фридрих. – Тебе не стоило при этом присутствовать». Огорчил… Господи… Какое же я чудовище, что посмел… Какие чудовища они… Фридрих проводит длинными пальцами по лбу Вильгельма. «Он не вспомнит, Грегори. Будет считать это ночным кошмаром. Но много раз подумает, прежде чем сделать подобное». - Не вспомнит?! А тело? Разрывы?! Шрамы?! – ору я сквозь рыдания, прекрасно понимая, как это ударит ему по ушам. Ты хотел этого – вот, получай! Фридрих издает короткий стон. Вильямо прикрывает мне рот ладонью. Я вздрагиваю от отвращения. Первый мой порыв – укусить его, потом я соображаю, что обменял себя на Вильгельма, и что они могут… что они вправе сейчас, здесь. И в этот момент я падаю в темноту. Иногда это очень нужно – темнота. Прихожу в себя – я лежу на шелковом покрывале на большой кровати в знакомом световом пятне. Одетый. Рядом столик с креслами, и в ближайшем ко мне потягивает бокал с вином Вильямо. Он уже?.. - Я тебя и пальцем не тронул! – возмущается он. - Что с ним?! - Залечили, подправили память и отправили домой. Жалко, что он не вспомнит, что все это было на самом деле, - отвечает зло. По его тону я понимаю, что легко мне не будет. Сажусь на постели и начинаю расстегивать мантию. - Грегори, не надо. Я идиот. Я был так зол и наговорил тебе лишнего. Но я не собираюсь брать тебя силой. - Но это же не силой? Мы заключили сделку. Я обещал… - Я никогда, – он отходит, - никогда не возьму тебя силой, слышишь? – в его голосе прорезываются истерические нотки. - Никогда не сделаю с тобой ничего против твоей воли. И не сделаю ничего такого, что могло бы причинить тебе боль. Он делает несколько быстрых шагов по краю пятна. - Не находишь, что это было бы слишком лицемерно? – говорит он более спокойным тоном. - Наказывать кого-то за то, что совершаешь сам. Но ведь мы так всегда и делаем, разве нет? Кому-то можно, а кому-то нельзя… - Возможно, тебя утешит, что Вильгельм легко отделался, - продолжает он. - Фридрих позже тоже должен был его наказать, а теперь пожалел. Я подношу руку к щеке и понимаю, что из глаз все еще текут слезы. Что же я такое, что я так мог?! И я не могу поверить, что Вильямо отпускает меня. Нет, это не может быть так легко. - Ну хочешь – можешь ударить меня еще раз, - он покаянно опускает голову. - Хотя нет, - вздрагивает, - все-таки очень паршиво было, лучше не надо! Я смеюсь, то ли от облегчения, то ли потому что у меня истерика. К моей руке подлетает фиал, и я чувствую запах успокоительного. Очаровательно. После блишена и потом вина. - Может, и правда вино лучше? – с ноткой растерянности спрашивает Вильямо. - Мне все равно. Я откидываюсь на подушки. Мне хочется не то что уйти, мне хочется провалиться сквозь эту кровать, сквозь пол, и так далее. Но одновременно меня словно что-то подзуживает: - Что, правда, не хочешь? - Грегори, не провоцируй меня. Если тебя мучает вина, сходи к исповеди. Если ты заставишь меня изнасиловать тебя ради облегчения твоей совести, никому из нас лучше не будет. К исповеди! – кричит он на меня и исчезает. Я заставляю себя выпить успокоительное и десять минут смотрю на пустые кресла. Молитва не выходит. Нащупываю в кармане четки и один за другим перебираю узелки. Представляю, что я в часовне. На коленях. Вот это действительно помогает. Когда Вильямо через десять минут возвращается, я уже пришел в себя. Сначала он садится в дальнее кресло, потом, взглянув на меня, все-таки появляется в том, которое ближе. - Это наказание по кодексу вампиров, который существует с давних времен. Все общины в той или иной мере пользуются этим кодексом, - неуклюже оправдывается он. - Как будто это имеет значение! Ненавижу тебя… - вырывается у меня. Ненавижу его за все. За Вильгельма. За то, что он мог смотреть на это с таким лицом. За то, что заставил поверить, что мне придется платить собой. - Я заслужил, - вздыхает он. – Я должен был подумать о том, что ты пережил, но я чувствовал твой гнев и думал о том, что ты должен быть доволен. - И ты, помня о том, что со мной было, считал, что я могу быть доволен, когда то же самое сделают с кем-то другим?! Не могу поверить, что он всерьез. - Ты хотел его наказать! - Потому что я ничего не соображал от гнева! - Грегори, я не обязан за тебя контролировать твой гнев. И не обязан за тебя разбираться в том, чего ты на самом деле хочешь, а чего нет. Неприятно, но резонно. - А вот то, что я остановил их по просьбе смертного, сочтут слабостью… - Но ведь вы в первую очередь не имели права его наказывать потому, что его преступление было совершено против другого клана. - По договору с Сангвини мы вправе наказывать любого, совершившего преступление против них. Мы каратели, Грегори. Ты забыл об этом. И это никогда не изменится. Мы караем по договору с церковью, по договору с другими кланами. Мы охотники-убийцы. Да уж. Это никогда не изменится. Но разве я делаю другое? Разве я могу осуждать его? Он берет мою руку в свои, потом снова встает и начинает ходить: - Я не могу переделать законы вампиров только потому, что ты так захотел. Я думаю, Фридрих до сих пор в шоке от того, что мы не дали ему отстоять свою честь. - Никогда не думал, что можно отстоять честь бесчестием, - возражаю я. – Ради Бога, он всего лишь мальчишка тридцати лет. Он не обладает и сотой доли власти, которой… - Этому мальчишке после смерти отца принадлежит треть магической Австрии и половина Богемии. Могу продолжить, но думаю, что представление ты уже получил. Мальчишка тридцати лет зарвался. И я подчеркну, что это далеко не то наказание, которое могло ему грозить, осуществи его Фридрих. Фридрих. Я вспоминаю, что обидел его. - Он не обиделся. Но ему не так-то просто прийти в себя от твоего ора. Должно быть, он меня усыпил. - Это я тебя усыпил. Если бы ты меня укусил, ничего бы хорошего из этого не вышло, поверь, - вздыхает Вильямо. – Я не понимаю, как каждый раз ухитряюсь так лажануться и задеть тебя. Я знаю, что не должен был даже шутить на тему того, что тебе придется сделать что-то против воли. И все же я это сделал. Я был в бешенстве, что ты судишь меня, - оправдывается он. - Поверь, в тот момент мне было все равно, что происходит с тобой. Я думал только о нем. - Ты забываешь, что мне доступны малейшие оттенки чувств, Грегори. Вампир или человек может соврать себе, но не мне. - За исключением тех случаев, когда ты не различаешь то, что у тебя под носом? - Верно, - улыбается он. – Но и вампиры не чужды окклюменции. Возможно, она и пошла от вампиров. Мы не только не всякую человеческую речь выдерживаем, но нам приходится управлять разными потоками мысленной речи одновременно. - Вильямо, - перебиваю я, - я, вероятно, не смогу никогда не осуждать… Я… Что тут можно сказать, кроме того, что я потратил всю свою жизнь на борьбу с собственными пороками и сегодня с треском ее проиграл? - Ты ошеломлен сейчас, это естественно, - говорит он. – Но позже ты сможешь увидеть план Господа во всем. Я смеюсь, и только успокоительное мешает превратиться этому смеху в истерический припадок. - Мне жаль, что я подвел тебя. Правда жаль. Я бы не хотел никогда огорчать тебя. Фридрих прав. Он аристократ, а я, хоть и получил блестящее образование, остался сыном торговца рыбой. И я не могу гарантировать, что не скажу ничего такого, не пошучу так же по-идиотски… В его тоне такая искренность и такая горечь, и я удивляюсь, как мог его только что, совсем недавно, бояться. - Потому что я страшный, Грегори. И ты еще понятия не имеешь, насколько. - Я понятия не имею?! – кажется, истерика у меня все-таки будет. - Да. И я не хотел бы, чтобы тебе пришлось это когда-нибудь увидеть. По отношению к кому бы то ни было. А уж Фридриха и подавно. Сегодня он был немного зол… - Немного? Немного?! - Не путай эмоции и то, что он должен был сделать. Если бы он был зол, поверь, от Вильгельма не осталось бы и мокрого места. По кодексу Фридрих имел полное право убить его. А также провести наказание на глазах всех тех, с кем Вильгельм сотрудничает. - То есть, - я издаю смешок, - это была такая форма милосердия? - Гораздо большая, чем ты думаешь. Вполне вероятно, что о его преступлении среди Сангвини теперь даже не узнают. Но с другой стороны, если его наказание было прервано, то Фридрих всегда будет в праве его возобновить. - Политика? – догадываюсь я. - Политика. А Фридрих немного зол потому, что рассорился со своим возлюбленным. - Возлюбленным? А все вампиры гомосексуальны? - Большей глупости ты не мог спросить! Нет, конечно! Большинство, как и все другие обитатели этого мира, гетеро. Но в конце концов вампирам нечего терять, поэтому мы более открыты к экспериментам. У меня когда-то была жена. Смертная женщина. Не маг. И я примерно еще сто лет после ее смерти не хотел никого видеть. «Что еще ты обо мне расскажешь?» - внезапно вклинивается в наш диалог Фридрих. - Нужен же мне кто-то, кто поможет с тобой справляться, - замечает Вильямо. «Тебе не кажется, что ты сегодня обнаглел? Грегори, как вы, люди, миритесь после ссор?» Я удивляюсь, уловив в его голосе затруднение. «Кажется, я позволил себе лишнего», - с некоторым смущением объясняет он. «Приносим извинения. Стараемся объяснить причины своих поступков». «Ну, причину, как мне кажется, я уже объяснил», - усмехается он. «Дарим подарки. Твой возлюбленный маггл или маг? Богат или беден? Есть ли у него родные, которые нуждаются в помощи? Есть ли что-то, чего он не может, а ты можешь? Чего он хотел бы сейчас больше всего?» До меня долетает веселый смех. «Сейчас он хочет больше всего две вещи. Одну я ему предоставить не в силах. Вторую могу хоть сейчас, но для этого мне придется вступить в смертельную схватку, во-первых, с самым дорогим мне союзником и другом, да и любовником, что уж скрывать, во-вторых, с законами мироздания, если таковые имеются, а в-третьих, с рудиментом вроде собственной совести, непонятно как сохранившейся с жалких человеческих времен. Когда-нибудь я позабавлю и тебя этой историей, но не сейчас». Вильямо, слушая его, стоит прямо, запрокинув голову вверх, с таким видом, будто стоит ему пошевелиться, как на нас обрушится свод дворца. - «Дорогой друг, союзник и любовник» это не ты? – спрашиваю я, когда след Фридриха – теперь я это чувствую - исчезает. - Я, конечно, - напряженно отвечает Вильямо. - То есть его возлюбленный что… требует твою голову? Вильямо вытягивает руку, призывая кресло и с протяжным вздохом опускается в него. Выглядит это так, будто его больше не держат ноги. Его руки дрожат, и я замечаю, что заостренные ногти удлинились и превратились в когти. Белки глаз налились кровью, но сейчас они меня не пугают. Кажется, он вообще больше не сможет меня испугать. Я сползаю с кровати, опускаюсь на пол рядом и беру его за руку. Мне хочется его утешить, но я не знаю как. - Ты делаешь только хуже, Грегори, - с легкой досадой говорит он. Я пытаюсь убрать руку, но он сам судорожно хватает ее и сжимает в ладонях. И так сильно впивается когтями, что я вскрикиваю. - Прости! – он залечивает ранки, проводя над ними ладонью. Потом подносит мою руку к губам и целует. Я чувствую поднимающуюся волну возбуждения. Вильямо соскальзывает ко мне на пол, и мы целуемся. Его губы – рай и мед. Его пальцы переплетаются с моими, и мне кажется, что я сейчас одна сплошная нежность. Я отодвигаюсь, чтобы просто посмотреть на него. Его веки плотно сжаты, а на длинных пушистых ресницах дрожат слезинки. - Мне кажется, тебе сейчас лучше уйти, - говорит он, но не делает ни единого движения. - Опять прогонишь? – усмехаюсь. Не знаю, как насчет принадлежать ему, но расстаться с ним я сейчас не в состоянии точно. Быть может, потому, что если я это сделаю, вина из-за того, что мы сделали, окончательно поглотит меня. Вильямо выдергивает руки, но затем тут же вцепляется в мою мантию. Потом неловко обхватывает меня. Знакомая тьма – и я снова у мельничного камня. Но на этот раз не один. Вильямо поднимается и протягивает мне руку. - Кажется, на этот раз мне удалось сделать два ночи. Пойдем покажешь мне, как, по-твоему, должен выглядеть нормальный дом.