Наперегонки

пятница, 15 июля 1995 года, POV Северуса Вас когда-нибудь внезапно приговаривали к казни парой слов? Нет? И меня до сегодняшнего дня нет. Несколько мгновений я пытаюсь сообразить, есть ли у меня хоть какой-нибудь выход, кроме как открыть дверь. Любое мое заклинание Лорд успеет блокировать, антиаппарационным куполом хижину он тоже накрыл. А боггарт по-прежнему колотится в дверь кладовки… - Я жду, Северус. Что же ты боишься показать своего боггарта своему повелителю? «Элотт, - мысленно взмаливаюсь я. – Помоги мне». Боггарт начинает стучать еще сильнее. - Ну же, Северус? – Лорд направляет свою палочку на дверь. Тон у него все такой же ласковый. И означает он абсолютно все. Мне конец. И это понятно всем в этой комнате. И что легко Лорд меня не убьет, тоже. Возможно, это минута, после которой я лишусь всякого достоинства. Встаю. - Как изволите, мой Лорд! – произношу так небрежно, как только могу. Направляю палочку на дверь: - Аллохомора! Дверь распахивается и… я не могу поверить, что это происходит. Под ноги мне вываливается мертвый… мертвый Лорд. В той самой позе, в которой я видел Альбуса. Ну, за исключением задранного подола. Облегчение не успевает меня накрыть. - Встань перед ним! – рычит Лорд. Ах вот оно что. Это его боггарт. Не мой. Ну что ж – делаю шаг к боггарту, загораживая его от Лорда. Боггарт перестраивается. И – выдает мне мертвого Лорда, только рука лежит иначе и колени слегка согнуты. - Эйвери, - шелестит Лорд. Он спускается, но я уже понимаю, что сейчас будет. И правда – Лорд, погибший от Авады, меняется на Лорда, обвитого змеей. Приглядываюсь – у него на шее раны. - Довольно! – говорит Лорд и, резко развернувшись, уходит. Только входная дверь хлопает. Эйвери загоняет боггарта обратно в кладовку, садится на диван, вынимает платок с вышитой монограммой и вытирает пот со лба: - Ты думаешь, он нам поверил? Я опускаюсь на диван напротив: - Не знаю, но то, что он нас не убил сразу, я думаю, хороший знак. Если я что-нибудь понимаю в характере Лорда, конечно. Убить мог вполне. Только за то, что мы видели его боггарт. Но что очень странно - даже Круциатусом не приложил. Это уж однозначно должен был. Потрясен? Вернется и все-таки убьет? Или все же остыл и не должен? Может быть, не убил потому, что изначально был в хорошем расположении духа? Но что его могло привести в настолько хорошее расположение духа, чтобы он его после троекратного лицезрения мертвой версии себя не потерял? - Зачем он вообще приходил? - Понятия не имею. - Эйвери задумывается. - Так вы с ним не договаривались? - Нет, конечно! – возмущается он. – Стал бы я с тобой тогда пить здесь?! Если он и играет в святую невинность, то играет отлично. - Но ты говоришь, что он здесь не бывал? - Наверное, аппарировал по метке, - бормочет Эйвери, уткнувшись взглядом в колени. – Дом же не защищен от него. - Спасибо Элотту и его привязанности к тебе, - я выдыхаю, откидываясь на спинку. - Что-нибудь выпить еще есть? - Нет, - вздыхает он. – Все кончилось. Я же обычно один пью. А мне бутылки хватает. Я не держу здесь ничего. Просто беру из дома, что нужно. Но могу сделать кофе. Или какао без молока. - Кофе я и сам сделаю. - Кофе у него никогда не получался. Но что ждать от человека, за которого все делают домовики? - И на будущее держи здесь что-нибудь про запас. Ну не в заброшку Принцев же его таскать, в самом деле. Когда я возвращаюсь с двумя чашками, он сидит все в той же позе, что я его оставил. Руки на коленях – ни дать, ни взять примерный студент. Впрочем, за учителя в маггловской школе тоже сошел бы. А в Хогвартс прям хоть сейчас бери маггловедение преподавать. А ведь о маггловском мире он действительно должен знать побольше остальных… - Ходят слухи, что ты балуешься маггловской техникой. - Мы выбросили ее, - спокойно говорит он. - Полагаю, это единственно разумный поступок. - Терпеть не могу вот это в тебе, - раздражается он неожиданно. - Что это? - Когда ты превращаешься в старшего товарища, который единственно знает, что происходит. Ради Слизерина, Северус, можно подумать, что вас с Люциусом поменяли местами в колыбели! Хотя нет, ему далеко до тебя. У него хватает ума ничего не строить из себя хотя бы перед Двадцатью восемью. - Раньше это тебя не беспокоило, - замечаю я. - Раньше я этого не замечал. - Не замечал он! – я начинаю ходить перед камином. - А в твою светлую голову не приходило, что я действительно знаю больше? Хотя бы из-за моей позиции. Лорд ведь не спешит озвучивать вам то, что я ему рассказываю, не так ли? А все те сведения, которые я получаю от него для передачи Дамблдору? Он не спешит и этим делиться? И что когда… - Северус, я не твой студент, - обрывает он меня. – Оставь проникновенные лекции для них. Каждый из нас делает свое дело. Ты шпионишь. Я разрабатываю контакты и выполняю другие поручения. Ни один из нас не справится с работой другого. И нет нужды считать себя кем-то особенным: тебя он может убить так же легко, как и меня. Если бы Элотт не смог нам подыграть, мы могли бы быть уже мертвы. И кто знает, поверил ли он нам. Потому что даже я никогда не поверю, что твой боггарт – мертвый повелитель, Северус. - Меня не интересует, во что ты веришь, а во что нет. Я сам понимаю, как грубо это прозвучало, но меня уже занесло. Я зол, зол на все. На Эйвери, притащившего меня пить туда, где так запросто появляется Лорд, на Лорда, который продемонстрировал, что скрыться от него невозможно, на себя – за то, что когда-то осуществил мечту всей жизни – получил метку. Ну это надо же было быть таким дураком?! Вдруг я замечаю, что что-то изменилось. В камине горит огонь. А Эйвери до сих пор так и сидит, с руками на коленях. В принципе он всегда был скуп на жесты, но беспалочковая невербальная магия в таком состоянии ему вряд ли под силу. - Брауни? - Брауни. Мне кажется, он сам испугался. Поэтому и превратился. Я еще раз благодарю Элотта, на этот раз молча, и допиваю кофе. Состояние в принципе приемлемое, но аппарировать, конечно, в нем нельзя. Видимо, придется ждать или идти пешком до ближайшей дороги. - Я вспомнил твоего боггарта, - внезапно говорит Эйвери мне в спину. - Ты поэтому не возвращался. Ты и правда продал нас. Я разворачиваюсь. Наши палочки смотрят друг на друга. - Он хотел убить Лили, - говорю. Не то чтобы это имело теперь значение. – Если бы он захотел убить твою мать или сестер, ты бы не пытался их спасти, если бы видел хоть малейшую возможность? - Он убьет тебя за то, что ты предал его, и меня за то, что я покрыл тебя, - не слушая меня, говорит Эйвери. Но он не делает попыток атаковать меня, и это дает надежду. Главное – остановить его, если он попытается аппарировать. Но для этого ему надо как минимум встать. Или нет? - Я знаю, как убить его, - говорю я. – Я знаю секрет его бессмертия и знаю, как уничтожить его и освободить ваши семьи. Твою, Люциуса и всех остальных. Я не опасен для тебя, и я уже доказал свою пользу, когда избавил тебя от Рэнделла. И я бы это сделал гораздо раньше, если бы ты сразу пришел ко мне, а не выгонял меня. - Ричард знал? Кажется, мои шансы только что выросли. - Я получил в наследство половину его состояния и все его артефакты. Как ты думаешь, он мог не знать? И как ты думаешь, на чьей он был стороне, учитывая его горячо любимую мать-магглу? - Его жена, вдова, она ведь из очень знатного рода? – возражает он мне. - Да, она моя троюродная племянница. - Со стороны Принцев? – на его лице написано недоумение. Ну да, Ричард бы вряд ли назвал Принцев «очень знатными». - Со стороны Снейпов. Моя бабушка ведет род от самых знаменитых королевских родов Европы. Карл Великий среди них. Если я что-то помню, то он достаточно древен, чтобы Эйвери впечатлился. - То есть ты знатнее Люциуса?! - уточняет тот. - Учитывая, что Арманд Малфуа магглорожденный волшебник, да. Эйвери усмехается: - Ты заобливиэйтишь меня? Твои обливиэйты, кажется, не слишком надежны. - Есть заклинание получше. Подцепил его у Слагхорна, - говорю небрежно. - Это план Дамблдора? – спрашивает он. И потом сам себя перебивает: - Нет, не говори. Сделай это. Сотри мне память, но не приходи потом за помощью, потому что я тебя сдам. - Да уж не пойду, конечно, - ухмыляюсь. Он прячет палочку: - Ну давай, что ли. Еще один образец слизеринского самопожертвования. Я прекрасно понимаю, как он рассуждает. Худшее, что может случиться - я его убью, а если я его убью, Лорд вряд ли придет за его семьей. Когда я десять минут спустя, заботливо укутав спящего Эйвери пледом, иду к входной двери, меня едва держат ноги. Надо еще понять, как выбираться из этой чертовой дыры. В этот момент мне в руку тыкается метла. Ах вот как. Ненавижу метлы! Ну хоть не в задницу. Наверное, с той силой, которой обладает брауни, и такое могло быть. Прикрыв дверь, несколько минут сижу на ступеньке, наслаждаясь видом озера на рассвете. Чары времени показывают шесть утра. Живым быть приятно, что ни говори. Трогаю языком капсулу антидота к веритассеруму. Какие еще проверки Лорд захочет устроить, прежде чем окончательно уверится, что я на его стороне? Попросит убить Поттера? Дамблдора? Нет, Поттера не должен. Ему же нужно что-то показательное. Чтоб при всех. Поднятие пошатнувшегося четырнадцать лет назад престижа. А вот Дамблдора… Сам он его на бой вызывать не рискнет. И близко подходить к нему тоже. Нет, я просто не могу сейчас думать еще и об этом. Это Альбус открыто Лорду мешает, вот пусть у Альбуса об этом голова и болит. Все. Сорвав у крыльца веточку вереска, я спускаюсь к озеру и умываюсь прохладной водой. Да уж, это не наша речка-вонючка. И правда, почему я не переехал куда-нибудь в другое место? Неужели не нашел бы способ купить нормальный дом? Но нет, конечно, смертники не переезжают. И тратить отведенное мне время на переезд? Зачем? Скидываю одежду и вхожу в озеро. Вода обнимает меня, расслабляет, унося напряжение и головную боль. Здесь и сейчас я защищен. Вода ни за что не выдаст меня. Я люблю воду, вода любит меня. Самые честные отношения, которые только могут быть. Когда я выхожу на берег после получасового купания, то уже почти вменяем. Осознание, что я был невменяем до сих пор, накрывает меня вместе с осознанием, что я мог потребовать от Эйвери возвращение долга жизни. И что он наверняка думал о том же, хотя ни слова мне не сказал. Альбус сидит на ступеньках лестницы на второй этаж и даже немного – солнце уже давно поднялось, но в доме все еще темно - дремлет. И почему-то, возможно, по тому, как он сплетает руки в замок между коленей, мне сразу все ясно. Он молчит, но взгляд, как там говорится, «вместо тысячи слов»? И хотя он сам не догадался, где записка – она так и лежит на разделочном столе, а уж Альбус-то должен был догадаться, мне становится стыдно. - Ты же понимаешь, что я не мог послать патронус на собрание ордена? - Неужели? Что ж, я жду, что в следующий раз ты хотя бы изобретешь более щадящую и более подходящую твоим обязанностям как члена ордена форму мести. Наверное, его упрек должен меня хотя бы немного задеть. Но мне становится смешно. После приключений с боггартами мне только Альбусовых попыток воззвать к моему разуму и долгу не хватало. - Что ты вообще делаешь в моем доме? Предполагалось, что ты должен был стереть воспоминания. Он морщится: - Это не делается одномоментно. Чары, которые использует Бабайди, не только стирают воспоминания, но и должны помочь сформировать новые воспоминания, которые указывали бы на тесное взаимодействие, но отсутствие глубоких чувств. Это происходит постепенно, в течение нескольких недель. Шаманские штучки. - Дай угадаю – это не работает?! Он несколько минут молчит. Потом вздыхает: - Признаю, что пока не так, как хотелось бы. Бабайди говорит, что в моем случае это может занять больше времени. - Интересно, почему, - веселюсь я. Он молчит. - И ты доверяешь ему замещать твою память? - Я доверяю ему замещать мою память. И я очень надеюсь, Северус, что когда ты снова захочешь отыграться за мое плохое поведение, ты учтешь, что я уже далеко не молод. И в конце концов, отказ на твое прошение дать тебе должность преподавателя защиты ты мог обсудить со мной еще вчера. До меня не сразу доходит. Может быть, потому что я не могу поверить, что он считает, что я ему за это мстил. Правда?! Можно подумать, нет других причин… - Нет, я еще пока не получал отказа, - усмехаюсь. - Должно быть, ты забыл его выслать. - Бедная Минерва, должно быть, замоталась с письмами, - в тон мне отвечает Альбус. - Бедная Минерва, должно быть, закатила вечеринку по поводу того, что ты отказал мне еще раз. И какая отмазка у тебя в этом году, Альбус? Я тут подсчитал, что смертельный несчастный случай за время так называемого проклятия был один, случай, когда преподаватель необратимо покалечился – тоже один. И все это со дня учебы в Хогвартсе Поттера. - Барти как ненастоящего преподавателя ты не засчитываешь? - Не учитываю, как волшебника, который и не собирался задерживаться на этой должности более года. - В таком случае у тебя логическая ошибка, Северус – Квиринус, похоже, тоже не собирался задерживаться. Но не буду тебя томить - в этом году мой официальный ответ совпадет с, как ты выражаешься, отмазкой – министерство уже предложило свою кандидатуру и, боюсь, у меня нет никакой возможности отказаться. - Инспектор? Или сразу двое? - Не знаю, помнишь ли ты Долорес Амбридж. Она училась на твоем факультете тремя годами младше тебя. - Нет. - Я имел некоторое удовольствие побеседовать с ней вчера, - Альбус брезгливо поджимает губы. - Даже так? Скажи, случайно нет никакой надежды, что проклятие сработает еще до ее вступления в должность? Он смеется. Вытирает слезы и похлопывает меня по укушенному плечу: - Ты всегда знаешь, Северус, как развеселить старика. После его ухода я очень хочу пальнут заклинанием куда-нибудь, но ограничиваюсь тем, что запускаю в стену вазу с незабудками. Как там ограничить эльфу доступ в жилье? Мария Инесса приходит, точнее, вносится, как ураган, около одиннадцати. Час сна и обезболивающее настраивают меня на мирный лад. - У меня максимум два часа, - сдирая ослепительно-белые кружевные перчатки и швыряя их на стол, говорит она. – Мне еще нужно придумать платье для Эухении Виктории. На кой черт она ему сдалась на вашем выпускном?! Она ненавидит балы, терпеть не может сборища незнакомых людей, не умеет танцевать, и у нее нет ни одного платья, которое можно было бы даже трансфигурировать в бальное, и это значит, что мне придется пожертвовать одним из моих, а я их, можешь мне поверить, выбирала со всей тщательностью! - Зная Альбуса, я предположу, что он хотел ее порадовать. Вдобавок к целям ордена и лично Альбуса, конечно. - Из нашей семьи балами порадовать можно только меня и Миранду, - возмущается Мария Инесса. А после она уже не возмущается. Потому что я затыкаю ей рот и, задрав юбку, хватаю ее за бедра, сажаю на стол и лезу рукой куда надо. Плечо дергает, но под пальцами, а потом и вокруг них так горячо и влажно, так призывно течет, что я не остановился бы, даже если бы Штефан кусал меня прямо сейчас. - Кофе – это то, что мне нужно, - говорит она, слезая со стола. Я сижу на диване, прикрыв глаза. Разрядка была такой острой, такой нужной, но словно чего-то не хватает. Мария Инесса осваивает кухню. Возможно, на ней сейчас произносится куда больше заклинаний, чем когда-либо. Мама магией почти не пользовалась, и я заклинаний для готовки не освоил. А насыпать кашу в кипящее молоко или положить кусок мяса на сковородку – все это и без магии легче легкого. - Это потому что я для тебя – утешительный приз, - говорит вдруг Мария Инесса. – Ты не привязан ко мне. И ты тоскуешь по своему демону, но тоже к нему не привязан. А я уже успел забыть, что она читает меня. - А ты? - Про меня ты все знаешь. Да, я для нее даже не приз. Так – способ неплохо провести время. А Тони – это очень понятно. Возможно, непонятно только, как можно продолжать любить после того, как узнаешь, что твой любимый человек способен на такие вещи. Или она не знает? - О, я все прекрасно знаю, поверь мне, - она протягивает мне чашку. Запах божественный. Да и вкус такой же. Даже не знаю, как такой кофе можно сварить из тех зерен, что у меня есть. Нет, это неплохой сорт, но… - Я даже знаю, почему Тони так особенно зверствовал с Прюэттами, - продолжает она. - Годунов был его сыном, да? – догадываюсь я. - Саша был его сыном, - она сотворяет обитое бархатом легкое кресло и присаживается на край. – Возможно, крайняя жестокость – это единственный способ выражения горя для него. Но это его не оправдывает. - Нет, не оправдывает, - соглашаюсь. - Тони долго не хотел признавать его, потому что Саша был сыном балерины-магглы. Тони всегда был неравнодушен к искусству, а танцовщиц-волшебниц, именно балетных, практически нет. Мне уже тогда следовало задуматься, с этими его рассуждениями о чистоте крови, но я слушала их, как порой слушают бурчащих стариков. Это я заставила его начать общаться с Сашей. И я, конечно, понятия не имела, к чему это приведет. Моя личная дорога в ад, - она смеется, - вымощена самыми благими намерениями. - Ты не могла знать. - Нет. Но эта мысль, не поверишь, нисколько не помогает. - А что поможет? Моя ухмылка против ее. Надо будет завести коврик перед камином, а то рабочая мантия вся в пятнах от зелий, и это делает ее слишком жесткой, чтобы на коленях стоять. Потом мы лежим, Мария Инесса в моих объятиях, ее волосы пахнут медом, мгновение расслабленности и покоя, и вдруг меня охватывает стыд – какой бы это был удар для Ромулу. Пытаюсь подавить его, напоминаю себе, что он все равно ничего не помнит и что это совсем не тот Ромулу, которого я знал – этот, уверенный, циничный, взрослый, вряд ли способен заинтересоваться кем-то вроде меня. И кстати, именно этот Ромулу вряд ли впадет в истерику. Мария Инесса выскальзывает из моих объятий и приводит в порядок одежду: - Ты все равно и к нему не привязался. По крайней мере, не так, чтоб держаться. Вы, мужчины, вечно говорите, что любите, а потом ничего не делаете, чтобы удержать. - Свободную волю своего сына ты не учитываешь? - Мой сын – мальчишка. И ты знал, когда с ним связывался, что у него не было никакого опыта, Северус! - Прошу прощения? Ты меня сейчас обвиняешь в чем? Этот убийственно ледяной тон мне всегда хорошо давался. Мария Инесса осекается. - Прости, пожалуйста, - говорит она. – Все это добралось до меня. Сначала Эрнесто, потом Ромулу. Я уже начинаю подозревать, что ты прав насчет детей! Из всего этого я выцепляю только одно. - Ромулу что? – спрашиваю и не узнаю свой голос: потому что он не слушается. Мария Инесса рассказывает, как он разбил себе руки, как они его искали и в каком состоянии нашли. Мне кажется, я оказался в какой-то сюрреалистической картине – из тех, что так любит Альбус. Только во вторник это был еще Дали, а сегодня уже Магритт. Как там? «Изысканный труп будет пить молодое вино»? По-моему, давно пьет. А может, брауни на самом деле показал Лорду Альбуса, и я в коме после пыток? Это бы многое объяснило. - Я все понимаю, - продолжает, между тем, Мария Инесса, - но руки… он играл тебе, ведь так? Это должно быть связано с тобой. - С какой стати?! - После того как ты стер ему память, я не видела, чтобы он играл. - И что ты предлагаешь? Рассказать ему? Соблазнить его заново? Он все время нашего… общения с ума сходил, выбирая между мной и женой. Ты хочешь это повторить? - Он бросит Риту, - убежденно говорит она. - Он и без детей ее не бросил. И если Ромулу будет со мной, он станет идеальным заложником, Мария Инесса. Не считай своего сына идиотом. Вполне достаточно того, что его считаю идиотом я. Но думать об этом я сейчас, конечно, не буду. Он в руках Эрнесто, и они спасли его правую руку. Все остальное как-нибудь потом. Неловкость между нами становится почти мучительной. И в этот момент на стол вдруг шлепается что-то. Мария Инесса накрывает нас щитом мгновенно, еще до того, как выхватывает палочку. Затем торопливо исследует пакет, лежащий на столе, на чары. - Это от… друга, - говорю я, разглядев на свертке, перехваченном черной лентой, зажим - серебристую ящерицу. Ну не говорить же «от моей пары». Стуком в дверь, однако, Штефан себя не утруждает. - Я вижу, - усмехается Мария Инесса. Разворачиваю сверток. - Флиртующая смерть! – ахает она. На свернутом куске коричневой кожи – наверное, стоит порадоваться, что не человеческой, - вырезанные и заполненные белой краской готические буквы: «Такие вещи намного выгоднее продавать в Брате. P.s. Человек, посягнувший на твое возлюбленное отражение, наказан. Его крестный полагает, что даже чрезмерно». Твое возлюбленное отражение. Отражение. Кидаю кожу Марии Инессе: - Итак, о сломанных руках ты мне рассказала, а об этом рассказывать не собираешься? - Ты прав. Не собираюсь. Личная жизнь моих сыновей не твое дело, если они не посвящают тебя в нее. - Вот как? Когда ты просила помочь Эрнесто, ты не считала его личную жизнь личным делом, - выпаливаю я. – И ничто не останавливало тебя от обсуждения личной жизни Ромулу десять минут назад. Она никак не реагирует. Вообще в лице не меняется. - Твой друг-вампир, кажется, хорошо знает, о чем речь – у него и спрашивай, - говорит она так спокойно, что я сразу понимаю, насколько неправ. А еще, что разговоры на эту тему лучше не продолжать. Проводив ее, я подхожу к окну и, прижавшись к стеклу, смотрю на пустырь. Бурьяны, хоть и выгорели под летним солнцем, но прекрасно скрывают горы мусора и битого стекла. За единственным кустом не видно вбитого в землю обрубка толстого ствола, но я знаю, что он там – все, что осталось от стола и лавок: когда-то, по слухам, отец с соседями играли там в шахматы, ну, до того, как вся улица потеряла работу на фабрике и начала по-черному пить. Мистер Квинн с шумом вспархивает мне на плечо. - Когда все это закончится, - говорю я ему, - я куплю нам дом в самом красивом месте, которое только смогу найти. - Карр, - безусловно соглашается мистер Квинн, наклоняя голову так, чтобы почесать ее о мое ухо. - Я объеду всю планету и найду самую подходящую страну, обещаю. И мы поселимся там, и я пошлю к черту Альбуса, пошлю к черту это все.