До бесконечности и дальше

Маттео тактично вышел, когда Антонелла принесла свой бальзам. — Тебе нужно поесть, — сказал он. — Я попрошу, чтобы ужин принесли сюда. Парень оставил меня на попечение экономки, которая отнеслась ко мне с поистине материнской заботой. Когда я разделась, она поцокала языком и с ужасом спросила: — Кто это тебя так безжалостно избил, дитя? — Если скажу, Вы все равно не поверите, Антонелла, — заметила я. — Так что лучше не спрашивайте. — И все-таки… — Мои… приемные родители. Женщина ахнула: — Бог ты мой! Родители?! Да быть такого не может! — Я тоже думала, что у них не поднимется рука, — покачала я головой. — Но поднялась. — Господи! — причитала экономка Бальсано, окуная ватный тампон в миску с зеленоватой кашицей, от которой сильно пахло травами. — И как только таких земля носит?! Что за времена наступили?! Все друг друга бьют, прибегают к крайним мерам! А просто сесть и нормально поговорить что, нельзя?! Ну, не послушал тебя ребенок — и что, за ремень сразу хвататься?! Да у тебя от этих ударов вон, даже кровь кое-где сочится! Ляг на живот. Я послушно опустилась на приятно пахнущие розами подушки, зарылась в них лицом и пробормотала: — Вообще, могло быть и хуже. Маттео вовремя появился, оттащил приемных родителей от меня, а потом мы вместе ушли отту… Ой! Мне не удалось сдержать вскрик, потому что бальзам, как выяснилось, здорово жег. — Придется потерпеть, — извиняющимся тоном произнесла Антонелла. — Погорит всего пару минут. Зато потом боль, как рукой снимет. А завтра следы начнут пропадать. — Ничего страшного, — ответила я. — Делайте, что нужно. Маттео Вам доверяет, а значит — мне тоже можно. — Послушай, деточка, а за что приемные родители так тебя побили? — Скажем так: мы не сошлись во взглядах на некоторые вещи. Им не нравится, что я хочу остаться с Маттео. — Интересно! И чем же кому не угодил наш мальчик?! — Да они с ним толком и не общались. Просто один человек, друг семьи, который в меня влюблен, навешал моим приемным родителям лапши на уши. Он наговорил про Маттео кучу гадостей, а они ему и поверили. — А ребенку, которого вырастили, получается, верить нельзя?! — Симон предупредил их, что я буду защищать Вашего воспитанника, потому что, дескать, влюблена в него по уши. — А ты не влюблена? — О, нет. Это слово слишком простое, чтобы выразить всю глубину моих чувств. Маттео — центр моей Вселенной. Моя вторая половинка. — Забавно. Он говорит о тебе то же самое. Мое сердце запело. Если итальянец не стесняется говорить обо мне с женщиной, которая, как я поняла, почти вырастила его, значит, он, действительно, очень любит меня! Господи, какое счастье! Спину даже перестало жечь. Я была в таком восторге, что хотела обнять весь мир. Какая разница, кто там кого избил?! Если мой любимый будет говорить обо мне такие вещи, я готова выдержать и не одно такое испытание. Конечно, если буду знать, что он меня защитит. Когда Антонелла закончила мазать мне спину, я надела халатик. — Позову Маттео, — сказала экономка прежде, чем уйти. Через пару минут мой любимый уже открыл дверь, осторожно заглянул и только после этого посторонился, пропуская кого-то. Это оказалась миниатюрная женщина лет тридцати трех, в костюме кухарки, с каштановыми волосами чуть ниже плеч, собранными на затылке. Серые глаза скользнули по мне без всякого интереса — как будто она каждый день видит растрепанных девиц в карманах. Женщина просто поставила передо мной поднос со спагетти, лепешками и горячим какао, после чего, кивнув Маттео, удалась. — Ешь, - сказал мой парень, присаживаясь на край кровати. - Ты весь день ничего не ела. Меня, и в самом деле, уже начинало поташнивать от голода, поэтому я послушно взяла вилку. — Ты очаровала моего отца, — заметил итальянец. — Не помню, когда в последний раз видел его таким… ласковым. — Обычно, он ведет себя по-другому? — поинтересовалась я, проглотив то, что было во рту. — Обычно, он строг и требователен ко всем, — пояснил Маттео. — Особенно, ко мне. Честно говоря, он даже не говорил, что любит меня. — Ну, как правило, отцы возлагают подобные слова на матерей, — заметила я. — А в нашем случае, их и возразить не на кого, — покачал головой парень. — А что с твоей мамой? — Она ушла от отца, когда мне и года не исполнилось. — И бросила своего ребенка?! — Нет, почему? Через пару лет она приезжала со своим новым хахалем и очень хотела меня забрать. До тех пор, пока я не сбросил на голову этому самому хахалю вазу с цветами. Мы вместе рассмеялись. — Это как? — весело поинтересовалась я. — Случайно или намеренно? — Тебе какую версию поведать? — хитро улыбнулся Маттео. — Ту, что я рассказал отцу, или правду? — Правду, конечно! — Ну, честно говоря, я специально сбросил эту вазу с площадки, когда заметил, что мой несостоявшийся отчим сидит под ней. Правда, отцу сказал, что это — несчастный случай. Хотя, мне почему-то всегда казалось, что он и так все понял. — Да здесь и понимать было нечего. И так ясно, что не может ваза упасть ни с того, ни с сего. Да еще и ровно в тот момент, когда под ней сидит человек, желающий забрать тебя у отца. Слишком много совпадений. — Да, возможно. Тем не менее, отец старается не вспоминать об этом случае. — А что там с ухажером твоей мамы? Он хотя бы остался жив? — Ну, конечно. Не мог же трехлетний ребенок сбросить вазу так, чтобы она убила кого-то насмерть! — Как знать. Если эта самая ваза летела со второго этажа… — Но сбросить большую тяжелую вазу у меня бы тогда элементарно не хватило сил. Повезло, что над головой у этого клоуна оказалась маленькая стеклянная вазочка, Мой несостоявшийся отчим отделался прокусанным языком и большой шишкой на голове. — А язык почему прокусил? — Не знаю. Наверное, удар вышел очень уж неожиданным, или он в этот момент что-то говорил. Но почему-то после этого мать оставила идею воспитывать меня самостоятельно. Мы еще немного посмеялись, пока я доедала спагетти и допивала какао. Все-таки хорошо, что самую страшную боль в своей жизни Маттео вспоминает со смехом, а не с грустью. Ведь его бросила родная мать. Для любого ребенка, это — огромная травма. И только мой возлюбленный оказался способен превратить ее в шутку. Но я начинала понимать, откуда у него взялась эта маска Короля Катка. Это — щит брошенного матерью ребенка, который не получил от родителей той любви, какой заслуживал. А теперь мне предстояло компенсировать ту пустоту своей любовью, что я непременно сделаю!