До бесконечности и дальше

Таким образом, когда Симон открыл дверь душевой кабины, его ждал сюрприз в виде мыльной струи, брызнувшей прямо в лицо. Парень заорал от боли — похоже, шампунь попал ему в глаза. Не теряя времени, я выскочила из кабины, на бегу схватила с крючка полотенце и решительно выдавила оставшийся шампунь на кафель в ванной. Затем, отбросив пустой флакон, я завернулась в полотенце, бросилась назад, в комнату и стала лихорадочно искать что-то, что можно было использовать для самообороны. — Ах ты, маленькая дрянь! — орал из ванной Симон. — Ну, сейчас я тебе покажу! Тем не менее, легко сдаваться я не особо собиралась. Как только разъяренный мексиканец выскочил из ванной, в него полетела настольная лампа. К моему удовольствию, на этот раз, паренек не успел увернуться. Основной удар пришелся ему точно в глаз. С губ моего бывшего лучшего друга посыпался поток нецензурной брани (честное слово, никогда не думала, что он знал такие слова!), а я тем временем потянулась за новым «снарядом». Им оказался здоровенный словарь английского языка, который мне так и не удалось выучить. Но от книги Симон успел увернуться, после чего ловко прокатился по полу и сбил меня с ног прежде, чем я успела что-то сообразить. — Ну, уж нет, малявка! — рявкнул он, наваливаясь сверху. — Я слишком долго этого ждал! Мне понадобилась доля секунды, чтобы осознать произошедшее, а затем, я начала сопротивляться. Ничего подобного! Этот мексиканский ублюдок не получит мое тело! Да и вообще, никто, кроме Маттео, не войдет в меня! Я всеми силами пыталась оттолкнуть насильника, брыкалась, кричала, плакала, но все было тщетно. Нет-нет-нет, пожалуйста! Я принадлежала только одному — так и должно было оставаться до скончания веков! Но Симон уже начал шарить под полотенцем, и это, действительно, вызывало тошноту. Из последних сил я пыталась вырваться, но тщетно. Сорвав полотенце, мексиканец грубо мял мою грудь и кусал шею. Сил кричать уже не оставалось, поэтому я просто рыдала и отчаянно сопротивлялась. Как бы то ни было, добровольно этому уроду я не отдамся! Ни за что! Маттео — мой единственный, навсегда! Что бы ни случилось, по доброй воле я раздвину ножки только перед ним! — Расслабься и получай удовольствие! — заявил Симон, пробираясь рукой к сокровенному местечку. Меня накрыло волной ненависти и отвращения. Нет! Ни за что! Я скорее, умру, чем позволю этому ничтожеству попасть внутрь меня! Мой взгляд в панике обвел пространство вокруг, и внезапно пришло озарение. Вот же оно! Под столом валялась железная пилка для ногтей. Убить ею, к сожалению, было нельзя, а вот ранить — можно. Во всяком случае, это здорово отвлечет Симона. Продолжая вырываться, я потянулась и схватила-таки орудие. Пальцы Симона тем временем оттягивали волоски на моей промежности. Это было больно, неприятно и мерзко. К горлу подступила тошнота. Ну, уж нет, парень! Собрав последние силы, я вонзила пилку в спину насильника. Тот заорал. Я выдернула оружие и лишь тогда смогла сбросить с себя мексиканца. Тот покатился по полу, обезумев от боли. — Тварь! — орал несостоявшийся насильник. — Сука бешеная! Тебя в клетке держать надо! Я же просто в ужасе отползла к дальней стене, прикрывшись полотенцем и направив на Симона окровавленную пилку. Но ему, хвала небесам, похоже, стало не до меня. Он катался по полу и громко ругался. Вот тут-то все и началось. Грянул грохот, дверь задрожала. Скорее всего, кто-то пытался ее выбить. Но кто? Второй удар. Петли начали прогибаться. А от третьего удара эта самая дверь с грохотом упала на пол. И, увидев, кто стоял на пороге, я испытала такое облегчение, что едва не рассмеялась. Это был Гастон. Очень-очень злой Гастон. Я скажу больше: в такой ярости мне этого парня видеть еще не доводилось. Кроме того, из-за его плеча показались не менее разъяренные Хим, Дельфи и Жасмин. Вот уж, что явилось для меня полной неожиданностью. А где же Нина? Я была уверена, что девушка тут же приведет ребят. Приведет сама. Гастону тем временем понадобилось несколько секунд, чтобы осознать происходящее. Затем, по-звериному зарычав, он бросился к Симону и начал его бить. Впервые в жизни мне не было жаль своего бывшего лучшего друга. Видит Бог, он это заслужил! — Я тебе покажу, как обижать моих друзей! — орал Гастон, присев на колено и нанося мексиканцу сокрушительные удары. — Ты пожалеешь, что, вообще, на свет родился! Симон даже сопротивляться не мог, а только вскрикивал от боли и пытался прикрыть лицо руками. Наконец, когда лучший друг Маттео немного подустал, он схватил моего несостоявшегося насильника за грудки и бросил взгляд на меня. Только теперь ярость в его глазах сменилась тревогой, а лицо стало прямо-таки светиться от заботы. А затем, он спросил почти ласково: — Этот урод тебя трогал? Дрожа с головы до ног, я кивнула. Прикосновения Симона, действительно, были очень неприятны. И, если Гастон сумеет объяснить ему, что так делать нельзя, я буду ему за это благодарна. На лице друга моего парня отразился ужас. — О, господи! — дрогнувшим голосом воскликнул он. — Неужели… Я торопливо покачала головой, поняв, что парень имел в виду, и, запинаясь, пояснила: — Не… не успел. — Но пытался? — спросил Гастон. Я кивнула. Наш с Маттео друг на мгновение прикрыл глаза, а затем, очень внимательно посмотрел на меня и спросил: — Что с ним делать? Луна, одно твое слово, и я поколочу этого гада так, что мать родная не узнает. Хотелось бы на месте свернуть ему шею, вот только убийство в мои планы не входит. Не хочу за решетку. Я посмотрела сначала на него, потом на Симона, и каждой своей клеткой ощутила, насколько ненавижу мексиканца. Он держал меня здесь против воли, солгал о Маттео, причинив страшную боль, да еще и пытался изнасиловать. Да, он заслуживал самого сурового наказания. Снова взглянув на Гастона, я поняла, что тот мог хорошо отделать моего несостоявшегося насильника. Он мог и хотел это сделать. Но тут мой взгляд снова опустился к бывшему лучшему другу. Господи, до чего он жалок! Сейчас, понимая, что ему грозит, парень просто тихо постанывал от боли и хныкал. Имело ли смысл бить эту барышню? А что сделал бы Маттео? И вот, подумав о возлюбленном, я собрала волю в кулак, а потом заявила со всей оставшейся твердостью: — Не нужно, Гастон. Не марай руки об это ничтожество. Он того не стоит.