До бесконечности и дальше

Маттео догнал меня уже на крыльце больницы и немедленно притянул к себе. Я уткнулась лицом в грудь любимому, вдохнула родной запах и дала волю слезам. — Тише-тише-тише! — воскликнул он, поглаживая меня по волосам. — Все хорошо! Мы вместе, значит, все будет в порядке! — Нет, ну, ты слышал?! — сквозь слезы буквально провизжала я. — Он сам все выложил! Я-то думала, его, беднягу, пытали до потери пульса, а этот трус, оказывается, предал всех добровольно! — Знаю, знаю, малышка! — вздохнул Маттео. — Это просто ужасно. Я и сам был уверен, что твой друг все рассказывал Хуану под самыми жуткими пытками. Не думал, что он окажется таким… таким… — Ничтожеством, — закончила я за парня. — И теперь этот идиот мне совершенно точно больше не друг! — Я понимаю, любовь моя. Но в его оправдание следует заметить, что он понятия не имел, к каким последствиям это могло привести. — Не имеет значения. Проклятье, да он не мог не понимать, что Хуан расспрашивает его не с самыми лучшими намерениями! — Ну, да, после того, как тот его похитил, это было ясно, как божий день. И ты права, для Симона собственная шкура оказалась важнее друзей. Знаешь, раньше мне казалось, что о выходках брата ему лучше не рассказывать, а то он умрет от чувства вины. Но сейчас думаю, что сам все расскажу в подробностях. Может, тогда у него мозги на место станут. — Хотела бы я посмотреть на это! — И ты получишь такую возможность, любовь моя. Я не рискну говорить с Симоном в одиночку — боюсь, не выдержу и задушу твоего лучшего друга его же подушкой. — Если мы будем говорить с ним вместе, то я подержу ему руки, чтобы не трепыхался, пока ты будешь душить. Эти слова я произнесла неожиданно даже для самой себя. Но реакция Маттео оказалась довольно странной. Я ожидала чего угодно: удивления, смеха, возмущения, но не тревоги. А мой парень выказал именно ее, отстранив мое лицо от своей груди и осыпав его нежными поцелуями. — Господи, любимая! — выпалил он. — Я и не подозревал, что выходки Хуана в особняке так сильно тебя напугали! То есть я понимал, что без последствий это не обойдется, но не думал, что ты станешь такой… жестокой. — Дело не столько в том, что сделал Хуан, — покачала я головой, стараясь не сойти с ума под его поцелуями, — сколько в том, что виноват Симон. — Да, верно, — согласился Маттео, снова притянув меня к себе и зарывшись лицом мне в волосы. — И мы объясним это ему. Только не сейчас. Пусть немного окрепнет. — Ты так о нем заботишься? — удивилась я. — О человеке, который подставил под удар нас всех, — лишь бы сберечь свою шкуру? — Ну, во-первых, я ему благодарен. Он заботился о тебе на протяжении многих лет и во всем помогал. Так что желание оставить его в живых построено больше на любви к тебе. А во-вторых, если он будет чувствовать себя относительно неплохо, то, скорее всего, сможет в полной мере осмыслить, что все это произошло из-за него. Сейчас твой бывший друг просто ничего не поймет. — И, как я понимаю, — улыбнулась я, — теперь ты уже не будешь заморачиваться и переводить его в клинику сеньора Леонардо? — Мне все равно, — пожал мой парень плечами. — Много времени звонок ему не займет. Но есть ли смысл? Даже если Симон сейчас попадет в больницу с более благоприятной атмосферой, после того, как мы ему все расскажем, она перестанет иметь значение. — Почему? — Думаю, узнав о том, что по его вине пережила Нина и ты, парень окажется в плену собственной совести. Тогда дружелюбность персонала перестанет играть какую-либо роль. Твой бывший друг люто возненавидит самого себя. Ему будет казаться, что лучшего он не заслуживает. — Но это на самом деле так. Симон предал нас и сам во всем виноват. — Может быть. Но, детка, выбор за тобой. Он сделал тебе много хорошего, но из-за его трусости произошли все ужасы последних месяцев. Ты можешь помочь ему или оставить все так, как есть. Одно твое слово — и я позвоню Леонардо. Решай, любимая. Я задумалась. Конечно, желание во всем помогать дорогим людям въелось глубоко в мое нутро. Симон, в свое время, сделал для меня много хорошего. Воспоминание о нашей почти братской дружбе вызвало у меня прилив благодарности. Он даже смог отпустить меня, когда понял, что все это время я любила Маттео. Но тут я подумала о его трусости — и все теплые чувства испарились без следа. Остались только разочарование, гнев, обида и печаль. Да уж, все же существует такое понятие, как Точка Невозврата. Когда человек ее переходит, уже ничего не будет, как прежде. Симон предал всех нас, из-за чего мы пережили чреду ужасных событий. И этот поступок уничтожил все хорошее, что он когда-либо делал. Уничтожил окончательно бесповоротно. — Не нужно никому звонить, любимый, — заявила я. — Мне все равно, что с ним будет. Знать больше не желаю этого труса. — Детка, ты уверена? — занервничал Маттео. — Вы ведь так долго дружили, и… — Да, только он перечеркнул все одним поступком, — ответила я, чуть отстранив лицо и заглянув любимому в глаза. — Его трусость поставила под удар всех, кто мне дорог, как и меня саму. Все. Рубеж пройден. Больше ничего, как прежде, быть уже не может. — Но ведь ты всегда любила его, — возразил мой парень. — И не смотри на меня так, ты знаешь, что это правда. — Нет, — покачала я головой. — То есть, возможно, какая-то детская привязанность и была, но даже она исчезла. Трусость Симона растворила без остатка все хорошее, что когда-то существовало между нами. — Хорошо, хорошо, — торопливо заверил Маттео. — Я тебя понял, детка. Не буду звонить Леонардо. Симон получит то, что заслужил, согласна? — Абсолютно согласна, любимый, — кивнул я. — Только можно тебя кое о чем попросить? — Конечно. Все, что хочешь. — Мы можем больше не возвращаться к Симону? А то я его точно убью? — Естественно, любовь моя! Мне бы и в голову не пришло снова тебя к нему вести. Нам обоим нужно успокоиться. — Да. Поехали отсюда. — Поехали, детка. Тебе еще нужно поесть. Тут только я вспомнила о рекомендациях, которые дала вчера доктор Элиза, и захихикала: — Почему о моем режиме ты помнишь лучше, чем я сама? — Ну, во-первых, где это видано, чтобы Луна Валенте что-то запоминала? — поддразнил Маттео. — Твои мысли сменяют друг друга быстрее, чем память успевает их зафиксировать. Мы засмеялись. — А во-вторых, — продолжал мой парень, успокоившись, — я помню это, потому что люблю тебя! Очень и очень люблю! И потому не позволю своей девочке оставаться голодной! В путь!