Irrlicht

Чужая шуба совсем не согревала тело от сурового русского мороза. И вот просто нахуй и шубу, и мороз. Лёха никогда не любил зиму. Несмотря на белый снег, который был неким её символом, она казалась ему полностью серой, наполненной странной безнадёгой, что частенько заводила его совершенно на другую дорожку. Эта дорожка состояла из обшарпанных недостроек, пугающих своими пустыми помещениями до усрачки. Из окон, что были созданы для сквозняков и для цели подорвать Лёхино и так хиленькое здоровье. Из маленьких костров, которые спасали положение всего лишь на пару часов, чтобы среди ночи напомнить парню о том, что он чертов лузер, раз даже не смог обеспечить себя теплом до самого утра. Зима была отвратительной во всех её гребаных проявлениях. Сначала она приносила кусочек радости, и этот кусочек был долгожданным подарком для Лёши, но потом, будто вспомнив, кому она решила сделать одолжение, зима, сукасукасука, толкала его куда-то вниз, к темному дну, где были смерть его родного человека, бездарная работа, улица и чертов алкоголик-певец. Из всего этого списка справиться Алексей мог только с улицей, но и то не до конца. Улица, она же ведь полнейший бомжатник, диктовала очень жесткие правила, а Лёха по жизни-то бунтарь, правила ему не писаны. Хочешь жить на улице — забудь о гордости. И, в самом деле, о какой гордости могла идти речь, если для того, чтобы нормально покушать, приходилось запугивать какого-то тупого клерка, чтобы в последствии сожрать весь его ужин. Хочешь выживать — иди на те поступки, о которых даже не задумывался. Так вот, нахуй близких. Лёха знал, что близкие люди были даны ему для страданий и очень важного урока — не привязываться к людям. Не любить их. Зачем любить тех, которые бросили тебя, когда ты был несмышлёным ребенком, свято верующим в Деда Мороза и новогодние огоньки по праздникам, что мягко освещали твою комнату из улицы и дарили чувство волшебства? Маленькие принцы и принцессы жили в своих королевствах, когда у тебя оно было совсем-совсем маленькое, но твое, уютное, наполненное запахом какао, что делала мама по вечерам. Мама делала какао, читала сказки о драконах и желала доброй ночи, а папа, стоя на пороге твоего королевства, мягко улыбался, шутил смешные шутки и обещал на следующий день свозить покататься на коньках. Сказки имели свое начало, которое было прекрасным, оно заставляло восхищаться и верить в хорошее, потом где-то в середине все эти пресловутые сказки превращались в черт-знает-что, и в твоем случае это был блядский развод, с ссорами и банальным бытьем посуды, а в конце… а конец же должен быть хорошим? Должен же быть хэппи-пресловутый-энд? Или твоя сказка была какой-то дерьмовой, или конец ей еще не пришел, потому что счастье так и не наступило. Маму ограбили в переулке какие-то уроды, напоследок вспоров живот. Она умирала долго, если верить судмэдэксперту. Сие заключение Лёшку, естественно, не обрадовало, зато подкинуло пару сотен кошмаров на ночь. Отец после развода делся куда-то, да так, что даже полиция и частные сыщики не могли отыскать. Бабушка тогда, утирая глаза от слёз, ибо неблагодарный сын, говорила, что это к лучшему. — Ты бы все равно не был с ним счастлив, — уверяла она с таким напором, что маленький Лёша, спасибо ему за такую наивность, верил в это и считал, что да, без отца — это к добру, живут же как-то другие люди. Тогда остались они с бабушкой. Холодной, суровой зимой, когда окна из-за отсутствия отопления покрывались инеем даже изнутри. Лёша изнемогал от бездействия, ведь было так холодно, что ему порой думалось, будто мороз проник прямо в него, поселился где-то под сердцем и разросся до невероятных размеров. Бабушка смеялась и говорила, что это невозможно, ведь ты, мой любимый внучок, самый добрый мальчик, самый теплый сердцем и душой. Хотел бы верить в это Лёша, да вот холод не позволял. Спустя годы парень начал думать, что всё к этому шло. Даже в самых тупых любовных и житейских драмах, которые транслировались по телику, было так же, как у него. Бедность окончательно проскользнула в каждую щель их небольшой квартирки, голод поселился на кухне, а болезни полезли из-под гнилых досок пола. Он наблюдал за этим опустошением, видел, как постепенно яркие краски на лице бабушки меркли, подобно сумеркам за окном, чувствовал приближение перемен, сулящих только полнейший пиздец. Как говорил ему начальник на деревообрабатывающем заводе: «Сынок, как только почувствуешь приближение пиздеца, беги, блять, далеко и не оборачивайся». Но куда же было убегать бедному Лёше, если бабушка постепенно, с каждым часом, всё больше таяла у него на глазах, угасала, подобно старой свечи, что уже не способна поддерживать лучезарный свет? И холодным январём — холодное было всё — свет исчез навсегда. Потухли окна в их с бабушкой квартире, привычный сквозняк возник с новой силой и уничтожил едва налаженный порядок в серой жизни юноши. Её похороны не шли ни в какое сравнение с похоронами мамы. Мама была ярким, каким-то светлым отголоском, которое напоминало детство, а бабушка была реальностью, опорой, которая всегда была рядом, поддерживала в самые темные дни, даже тогда, когда Лёха уже и сам не верил в себя. Было плохо, больно, одиноко, и какие-то нарики с улицы позвали его к себе, потому что вскоре в квартире стало невозможно жить. Нарики подружились с ним быстро, позволили спать у них на «базе», сотканной из старых матрасов и грязных одеял. Шприцы валялись везде, попробуй ногой не задеть. Отчаяние, поселившееся в глазах наркоманов, орало громче сирен по ночам, да вот Лёха — не мать Тереза, он даже себе помочь не мог. Поэтому ушел, ни разу не прикоснувшись к чертовым шприцам. Ну их, он еще не растерял последние мозги. Жить на улице было романтично только летом. Тогда ты находишь хороший участок возле набережной, такой, который укрывает тебя от ветра, обещает покой от чужих глаз и строит из себя временное твое пристанище, по крайней мере, пока тепло. Чертовые тупые клерки с радостью позволят тебе покушать за их счёт, главное, не бей их клюшкой, спизденной из мусорки, и не отбирай их кошельки, потому что там фото семьи — жены и двоих-троих детишек, которые ждут вкусняшки в конце дня. Нахуй кошельки, если есть возможность поесть чего-то горячего. Так и проходили дни. Лёха все терялся в себе, забывал прежние ощущения, что когда-то держали его в этом мире и хоть как-то освещали его красками. Гитара, найденная у какого-то бомжа — вещами ведь надо делиться, когда ты коллега по улице, — не дарила той радости, что наполняла прежде, аккорды слегка позабылись, а о голосе можно было забыть давно; дешевые сигареты — моветон, но без них умереть можно было еще быстрей.

***

И наступила снова зима, проклятый холод постучался в сломанную дверку в недостроенной многоэтажке, как старый друг, подмигнул и подкинул парочку проблем. На самом деле, от прошлой жизни у Лёхи не осталось ничего, кроме пресловутой ящерицы. Эта ящерица была подарком бабушки, разумеется, тогда, когда маленький Алексей Викторович впервые побывал в зоомагазине и был очарован этими созданиями. Настоящие бунтари, что не сдадутся без боя. Лёша тоже воображал себя бунтарем, поэтому без зазрения совести ненавидел ментов и тырил чужие наушники с плеером. Играла бы там еще адекватная музыка, типа репа, тогда вообще ништяк был бы, а так какой-то Шуберт-хуюберт, с резкими немецкими словечками и длиннющими, пронзительными нотами, что навевали мысли о грустном в те моменты, когда потухал костёр и становилось холодно. С новой музыкой Лёха слегка проснулся от стужи, что сковала его тело много лет назад. А с новым знакомым, что и имя имел тупое — Эрик, жизнь вообще переменилась. Бог знает, что в Эрике было такое, но он заставлял делать странные вещи. Например, курить косяк в компании педиков. Кто мог бы сказать Алексею, что он познакомится со странными мужиками, которые любят целовать друг друга и названивать пару тысяч раз, не понимая шуток? А шутки про душ всегда проходили на ура. И Эрик закрутил его в своем ритме жизни, показал кайф, что наполнял сердце гопника давным-давно. К черту ссадины, если Эрик смотрел этим своим странным взглядом, которым не был удостоен королева-Пашка. Лёхе подобное внимание льстило, хоть он никогда бы это не признал. Он матерился на Эрика так долго и с упоением. Чертов блядский ублюдок, блять, как он вообще посмел так пренебрежительно относиться к себе, почему, сука он неблагодарная, не берёг дар, что подарен ему гребаными небесами? «Ты это… горло, горло береги!» Эрик, Эрик, Эрик. Милый мальчик Эрик, такой еще наивный, глядящий с такой надеждой, будто Лёха не понимал, чего он хочет. Да там даже слепой увидел бы, почувствовал, унюхал, да что угодно, но все было очевидно еще с первых секунд их знакомства, когда отобранные наушники заменились подарком бабушки. Ёбаный придурок, зачем сжигать-то? Просто.

***

Спонтанные идеи — лучшие идеи. У тебя нет возможности продумать все входы и выходы, поражения, в случае чего, могли наступить и не наступить, ведь надо было действовать по ситуации и быстро. «Я богат, слышишь, я богат!» — слова вертелись в голове, как музыка Шуберта-хуюберта, и звучали так же прекрасно, как и он. И в тот момент Эрик был так прекрасен, настолько восхитительный и внеземной, что Лёха успел пожалеть, что не знал никакого блядски-банального стишка, который смог бы рассказать о красоте Эрика, ведь он такой… И голос у него был отличный, Лёша-то никогда такого и не слышал даже, а как услышал, так зарыдал, как нарики от очередной дозы, потому что было до дрожи красиво, и он мог бы поклясться, что слушал бы этот голос вечно на репите, двадцать четыре часа в сутки, и не уставал бы, совсем не уставал. Шуба тогда не грела совсем, холод всё пробирался и пробирался внутрь, обещая, что путь к свободе и счастью не так уж и лёгок, а тем более близок. Но сбоку прижимался влюблённый Эрик, любовь которого можно было щупать руками, гладить пальцами, чувствовать подушечками, ощущать всем телом. Он и его любовь кричали очень громко, хотя, на самом деле, Лёха должен был отдать Эрику должное, тот ни разу не заикнулся о чем-то большем, никаким словом не выдал себя. И когда Слава начал отнекиваться насчет ожерелья, любовь Эрика вдруг на секунду показалась ненастоящей, поддельной только для того, чтобы обмануть тупого гопника, ведь кому он сдался, этот бедный Лёшка, за плечами которого н-и-ч-е-г-о? За свое пустословие надо отвечать кровью, и спонтанные идеи возникали с такой бешеной скоростью, что Лёха чуть не запнулся на чертовой лестнице. Прижался холодными губами к теплым, захватил руками в плен, на секунду позволил себе помечтать, почувствовать вкус жизни, а потом оттолкнуть и побежать дальше, за счастливым не счастливым билетом в другую жизнь. Какая, нахуй, Индия, дурачок, если я смогу выбраться отсюда куда-то подальше? Постараюсь не сдохнуть, как самый жалкий бомж. Разбивать чьи-то мечты и ожидания было в новинку, результат не принес никакого удовлетворения, но такова жизнь, правила её одинаково жестоки для всех, даже для тебя, брюнет-красавчик, с тупым именем Эрик. «Ты горло береги, сука!» Береги горло, оно ведь тебя прославит еще.

***

Обменять ожерелье на деньги было делом времени. Простым делом, ведь, признаться, Лёха не редко обменивал чьи-то драгоценности на нужные бумажки. Когда тебе приходится жить на улице, ты волей-неволей начинаешь узнавать о всех точках, на которых можешь приобрести важные вещи. Старый ломбард был таким только снаружи, внутри же там жил проворный дедок, который был падок на украшения, и если они действительно были годными, то обменивал их на баснословные суммы. В очередной раз он не обманул ожиданий Лёхи, наградив его деньгами под самую завязку. Ожерелье-то реально оказалось пиздецки дорогим, и парень должен целовать ноги Славки за такой подарок. Но Слава остался в прошлой жизни, где-то рядышком с Эриком, убито смотревшем вслед Лёхе (тот ведь чувствовал его взгляд), и сейчас единственное, что было важно, это определиться, а куда же дальше. До боли знакомая недостройка ласково встретила гопника в последний раз. Он прошел к любимому окну, сплюнув по дороге и заметив следы чужого пребывания. Так значит, не только он облюбовал это место. А впрочем, чего переживать, его же скоро здесь не будет. Деньги приятным грузом лежали по карманам, оттягивая их и шепча сладостные речи о том, какой же Лёха молодец, что развел тупого дурачка на такой отличный подарок. Не был бы он таким оболтусом, мог бы содрать еще парочку драгоценностей, но в игру вступили какие-то непонятные доселе чувства, что преградили дорогу к еще большему богатству. Богатство ведь в деньгах, только в них. И в этот момент Лёха был счастливее всех на земле. Он чувствовал себя Человеком, стоило ему задуматься о том, что совсем скоро он сможет жить так, как остальные люди, ни в чем себе не отказывая. Костёр весело потрескивал, Лёха сидел и смотрел на него. Окно было приоткрыто лишь чуть-чуть, только для того, чтобы слушать шум улицы и понимать, что всё это взаправду. Ведь в снах не бывает такого, чтоб, даже несмотря на полные карманы денег, внутри все больше разрасталась пустота, хуй пойми откуда. Парень уедет далеко, даже в ту самую Индию, его ничего не держит. Жизнь будет иметь смысл, а пустота — просто тупая сука, которая не хочет убираться. Она не убирается, а тянет за собой еще и одиночество. Закутавшись в шубу, Лёха не сразу заметил отголоски чудесных духов с левой стороны его защиты от холода и пронзительного ветра, будь он неладен. Духи были знакомыми, запах, на самом деле, остался еще и на губах, но он скоро исчезнет, как исчезнет шуба, заменившись на дорогое пальто. Оно обязательно будет черным, длинным, с большим воротником, чтоб прикрывал шею. Кроме нового пальто, у Лёхи будет еще большой граммофон. Парень когда-то увидел его в старом фильме, который так любила бабушка, и с того момента он очень желал иметь его когда-то у себя, чтобы по вечерам, когда за окном будет бушевать непогода, ставить пластинки с классикой. И классика будет окутывать его существо полностью, избавлять от тяжелых дум, заменять одиночество на лучшего друга, на единственную любовь, которая будет петь о своей печали, что следует за ней всю жизнь. Среди коллекции пластинок у него обязательно будет Шуберт. Чтоб он слушал о его грёбаном зимнем пути, который подарил Лёше самое дорогое. Он учил немного немецкий в школе, и грустные слова, что звучали из наушников, мягко ложились в его сознании целой картиной боли и отчаяния. Композиция оправдывала слова, и очередное нажатие клавиши было подобно каждой слезинке, о которой признавался автор. Застывшие слезы падают С моих щек, Разве я не замечал, Что плачу? Лёша и сам не замечал, что плакал, когда на конкурсе звучал голос Эрика, такой спокойный в своей непередаваемой красоте. Парень не смог сдержать чувств, потому что песня так горько напоминала ему о потерянных возможностях, которые могли быть у него, не будь он таким ни на что не годным. О слезы, мои слезы, Разве вы такие холодные, Что превращаясь в лед, Вы подобны прохладной утренней росе? «Я пел для тебя.» Признание ударило куда-то под дых, окатило холодной волной воздуха и защекотало внутри невидимые струны, и они радостно отозвались в ответ. Приятно же, блять, когда поют песню только для тебя. Эрик выделял его, потерянного человека, запутавшегося в своих целях, которые не могли нормально проглядываться сквозь трущобы грязных улиц и дешевых сигарет. Дым наполнял легкие парня, но признание Эрика наполняло его сердце теплом, нужном источником для поддержания жизни. Лёха тогда растерялся, как настоящий болван, и дал потянуть себя дальше. Чтоб потом вместе по снегу, нахуй костюмы, чтоб смеяться до колик в животе, радоваться снежинкам, как дети, что впервые видят его и чувствуют на ладошках холодной водой. И этот источник слёз бьется, Жжет мою грудь так, Как будто хочет растопить Всей зимы лед! Лед покрыл всю землю быстро, негде от него деться, поэтому надо бежать. Бежать так же отчаянно, как в конце певец кричит последние слова, и прочьпрочьпрочь оттуда, где в переходе остался бедный Эрик, который смотрел непонятно, разочаровано и безнадёжно. И Лёха ничего не мог поделать, обидные слова вырывались наружу смертоносной лавиной, которая, может и не предназначалась для красивого брюнета, но покрывала под своим холодом именно его, потому что больше некому было слушать отчаяние Лёши. «Ты что, думаешь, я не вижу, каким ты взглядом смотришь на меня?!» «Каким?» «Влюбленным, блять!» Влюбленным, таким непонятным. И ненужным. Совсем-совсем ненужным.

***

В последствии, именно Шуберта Алексей будет обвинять во всех своих дальнейших действиях. Его, и бутылку водки, что была с ним в тот злополучный вечер, когда он сидел в недостройке и слушал завывание «Зимнего пути». Он знал, какой чёрт дёрнул его уехать в Германию. В совершенно другую страну, явно не предназначенную для таких отбросов общества, как Алексей. Да только пока он думал, куда же ему податься, он все ходил улицами городишка, ходил, ходил, и пришел к месту искусства, музыкальному месту искусства, если быть точным. Студенты, что рядышком стояли у входа, все распинались о том, что победителя конкурса, если он пройдет какие-то еще вступительные прослушивания, отправят в Берлин для того, чтобы он продолжал учиться в «лучшем месте». Лёша застыл на месте, а потом вдруг понял, что ему нужно делать. Когда в жизни один мрак, ты должен следовать за светом, каким бы быстротечным он не был, поэтому точкой отправки его будущей поездки стала такая же холодная страна, как Россия, разве что с людьми получше и более менее адекватным порядком на улицах. Через пару дней хватило всего лишь одного взгляда на небольшую вывеску возле музыкального училища, которая оповещала об успехах и отъезде одного из лучших студентов, чтобы собрать необходимые документы, пару вещей и сорваться в путь. Довольно безрассудный поступок, но вполне в духе Лёхи. В городе уже ничего не держало и не смогло удержать его, поэтому, раз уж он стал вдруг таким богатым, грешно не воспользоваться возможностью и не изменить жизнь, какой бы она фиговой не была, к лучшему. Этими мыслями он утешал себя всю дорогу, листая небольшой разговорник и пытаясь вспомнить учебный материал, который за пару лет успел так неплохо забыться. Немецкий Алексею нравился, хотя бабушка когда-то хотела отдать его на курсы французского. Даже деньги на это откладывала, втайне от внука, пока тот сам случайно не узнал. В итоге деньги ушли на лечение ангины, которую парень подхватил в девятом классе. Как бы там ни было, а бабушкина дисциплина, заставляющая Лёху не пропускать уроки, дала свои результаты. Первое время он был уверен, что сможет продержаться в другой стране и хоть немного ассимилироваться. Ему еще столько всего предстоит выучить и узнать, но это будет в процессе, пока он не встанет на ноги и… всё остальное. Планы казались задымленными, далекими от реализации, но, как только гопник вышел из поезда и вступил на платформу, реальность накрыла его плотным покрывалом, и он чуть не задохнулся от нахлынувших ощущений. Правда это или нет, но в Германии даже дышалось по-другому. Холодный воздух быстро проник под черную куртку, которую Лёша купил для поездки, и вызвал целое стадо неприятных мурашек. Чёртов холод, пусть он уже кончится побыстрее. Руки зачесались в поиске сигарет, и грудь наполнила радость от того, что в пачке осталось еще пару штук, которых вполне хватит хотя бы на несколько дней. Если есть сигареты, уже не всё так плохо.

***

Привыкнуть к новому месту удалось не сразу. Номер, который снял Лёха в небольшой и скромной гостинице, был довольно бледен, с серой краской на стенах и короткими шторами на окнах, что выходили на такой же унылый, как это бывает зимой, парк. В парке мало кто гулял, поэтому развлечь себя рассматриванием случайных людей парень не мог. Он подолгу вечерами сидел внутри, отогреваясь за все холодные дни и ночи, которые он проводил раньше на улице. Иногда нестерпимо хотелось обратно в Россию, к привычной жизни, где ты точно или приблизительно точно знаешь, что тебя будет ждать завтра. Лёха сбился со счета, сколько раз он спрашивал себя: «А что я здесь делаю?». Уехал в поиске хорошей жизни же, да? Но она так просто в руки не даётся, а он не уверен, сможет ли хоть на сотую часть приблизиться к ней. Какой-то частью мозга Лёша понимал, что деньги скоро закончатся и придётся крутиться в поисках работы. Он выходил на улицы, искал объявления, но всё было счетно. Где-то не подходил он сам по каким-то тупым параметрам, где-то ему самому не нравилось, а где-то он был и рад работать, да вот опыта нет и образования. Парень бесился, курил сигареты, опять бесился, засматривался на выпивку в магазинах, но стойко уходил назад к себе с пустыми руками. Возможно, так бы продолжалось ещё долгое количество бессмысленных дней, если бы не один счастливый случай. Музыка, которая внезапно стала огромной частью жизни Лёхи (он купил наушники и плеер, закачал много композиций, самых разных, от классических до современных, не расставаясь с музыкой почти всё время), помогла ему получить желаемое. Засунув руки в карманы, он стоял на площади и слушал песни каких-то молодых исполнителей, которые не боялись мороза и очень даже неплохо играли на гитарах, чередуя это с пением. Помешал прослушиванию музыки какой-то обдолбанный подросток, посмевший среди бела дня украсть сумочку миниатюрной девушки. Лёха тогда, как самый настоящий джентльмен, коим он не чувствовал себя лет сто, успел поймать вора и, подарив пару ссадин и синяков, отобрать сумку обратно. Владелица оказалась милосердной и отпустила воришку, что было очень глупо на взгляд Лёши. Впрочем, он промолчал и думал было пойти дальше, потому что новоявленные народные музыканты сворачивали представление, как вдруг пострадавшая девушка позвала его на кофе в честь победы справедливости, и совсем скоро парень обнаружил себя в теплой кофейне, наслаждавшимся вкусным латте за чужой счет, ибо благодарность. Слово за слово, они разговорились быстро. Девушка, Маргарита, оказалась его землячкой, которая переехала в Германию десять лет назад. Её черные волосы привлекали к себе внимание своей длиной, и, пока она рассказывала что-то о том, где работает, Леша, засмотревшись на её волосы, не сразу вник в смысл рассказа. -… и детки такие креативные! Всё хотят сами что-то мастерить, настолько они отданы искусству. Но сам понимаешь, они мало что ещё могут сделать, а нашему декоратору нужен помощник постарше, который сможет таскать большие декорации и всегда быть под рукой. — Что, прости? — Алексей переспросил снова, пытаясь смотреть Марго исключительно в глаза и не отвлекаться больше ни на что. — Говорю, что в нашем драмкружке проблемка возникла. Нужен помощник для декоратора, потому что тот один не справляется, — еще раз повторила девушка, раздраженно поправляя челку. — А что там нужно делать? — на горизонте замаячила прекрасная перспектива новой работы, но она была так прозрачна, что Лёха боялся, что она совсем растворится. — Ничего сложного. Носить нужные материалы, помогать мастерить новые декорации, чинить старые, следить за тем, чтоб ничего не портилось и не представляло опасности во время спектаклей. На сцене выступают дети, и их безопасность важна прежде всего, — Марго рассказывала обо всем этом с таким увлечением, что Леша не сдержался и спросил: — Может я подойду на такую работу? Не скажу, что я большой мастер создавать декорации, но я быстро учусь. Тем более, эмм… Я ищу работу типа, — под конец он совсем стушевался. Почему-то парню стало немного стыдно признаваться кому-то, что он без работы. А уж говорить о том, что он живет в долбанной гостинице, которая почти в конце города, совсем не хотелось. Судя по рассказу Маргариты, ничего слишком сложного для Лёхи не должно быть. А научится он действительно быстро. Девушка же надолго замолчала в ответ. Она пристально всматривалась в слегка заспанное лицо Лёши, сканировала глазами его одежду и о чем-то сосредоточенно думала. — Ну, попробовать можно, — протянула она, будто сомневаясь в своих словах. — Сможешь завтра утром подъехать до центрального детского драмкружка? Детского? Как Лёша мог упустить тот факт, что он может работать в драматическом кружке, да еще, блять, в детском? Где вокруг будут дети. Дети. Жизнь его таки не любит. Но раз он предложил сам, уже некогда уступать. — Конечно, — согласился парень, всеми фибрами своей несчастной души начиная сомневаться в своем поспешном решении. Но оставаться вновь на лице без денег не хотелось, вот уж увольте. Напоследок проводив девушку до остановки, Лёша смог выдохнуть и закурить. Впечатления от нового знакомства бурлили внутри него пламенным огнем, ведь не каждый день встретишь человека, который может поменять твою жизнь. Марго, кстати, на прощание поцеловала его быстро в щеку, и теперь парень не мог понять смысл этого жеста. Было ли это остатком благодарности за спасенную сумочку или что-то большее? Если что-то большее, то он не уверен, в состоянии ли на это пойти. Сейчас перед ним маячили одни проблемы и впутывать к ним вдобавок еще любовные дела он был не намерен. Ведь разве Лёха не приехал сюда ради одного человека? Все отмазки в виде новой жизни блекнут на фоне очень личного, интимного желания снова увидеть Его. Хотя бы краем глаза даже на улице, но увидеть и убедиться, что с ним все в порядке, что он жив и здоров. Лёха мужественно сдерживал в себе порывы не вглядываться в лица прохожих, потому что знал, что еще немного и он сдвинется на этой почве. В таких делах, как показывает практика, действительно лучше положиться на судьбу и просто плыть по течению. Рано или поздно они увидятся. Главное, к тому времени стать другим, лучшим человеком.

***

Спустя месяц Алексей считался правой рукой герра Вальтера, занимал должность помощника мастера декораций, успешно справлялся со своей работой, потому что герр Вальтер был слегка злобным, но отходчивым старичком, который пока что наотрез отказывался давать в руки Лёше какой-то материал для нового изделия. Помимо подчинения у декоратора, парень еще следил за светом, а иногда и за звуком, особенно во время спектаклей. Драмкружок покорил его с первых секунд пребывания в нем. Здание было небольшим, похожим на маленький настоящий театр, коим работники так его и называли, но таким уютным и атмосферным, что Лёха был готов глотку перегрызть любому, кто позарился бы на его место раньше него. Люди, работавшие в театре, оказались очень приветливыми и даже мечтательными. Они слушали странную народную музыку, по субботам наряжались в красивые костюмы, а к любому празднику украшали стены плакатами и писали везде вдохновительные речи. Все с радостью приняли Лёшу в свою семью, как они называли свой коллектив, и всячески пытались сделать так, чтоб ему было комфортно. Ингрит, главная драмкружка, не мнила из себя цацу, и в большинстве наравне с другими постановщиками, ставила спектакли и помогала детям раскрываться на сцене. К слову, о детях. Тут был, конечно, мрак, потому что для Лёши они казались существами с другой планеты, которым нужно лишь орать, плакать и устраивать сцены. В некоторых труппах были именно такие экземпляры, которые мало того, что действовали ему на нервы, так еще умудрялись ломать декорации, из-за чего уже начинал беситься Вальтер, что в свою очередь отражалось потом и на самом Лёше. Этот замкнутый круг мучил его чаще всего по средам, когда приходили самые вредные дети. А в целом, парень пытался сдружиться с остальными адекватными маленькими актёрами, и те отвечали взаимностью. За месяц работы парень знал уже многих детей, родителей этих детей, их бабушек и дедушек, которые приходили на спектакли больше поплакать от гордости за внуков, чем посмотреть их игру. Номера, честно говоря, поражали его больше всего, потому что каждый был, как первый. Алексей не мог передать, что чувствовал, когда выключался свет, а все лучи от огромных прожекторов направлялись на сцену, дабы показать чью-то жизнь или историю. Детишки, несмотря на свой возраст, пытались отразить все переживания и эмоции своих героев, они играли искренне и по-настоящему наслаждались тем, что делали. Такое непосредственное вдохновение своей работой заражало и самого Лёшу, который с каждым днем чувствовал в себе изменения. Он всё реже стал курить, потому что декоратор не особо любил запах сигарет и всегда ворчал на парня, когда тот приходил после перекура. Он стал реже материться, даже если на русском его маты понимала всего лишь Марго, которая оказалась режиссером третьей труппы, самой талантливой. Он стал чаще бывать на разных спектаклях в других театрах, пару раз ходил в оперу и даже подумывал отведать парочку музеев. Зарплаты хватало достаточно, чтобы снять однокомнатную квартиру за пару кварталов от работы. Новое жилище потребовало ремонта, посему Леша честно пытался откладывать немного денег, чтобы к лету заняться переделкой интерьера. Ему всё не верилось, что он имеет свой собственный уголок, который целиком его и ничей больше. Воспоминания о временах на улице ещё мельтешили на краю сознания, а потому иногда парень просыпался среди ночи и больше всего боялся снова оказаться где-то под мостом, где продувает ветер и рыскают крысы. Впрочем, подобные кошмары с каждым разом все меньше пугали Алексея, и он надеялся, что скоро они исчезнут навсегда. За такое небольшое время, полное иногда многих сложностей и провалов, он, наконец, смог отыскать себе место, где ему было хорошо. Жизнь постепенно приходила в норму, дни перестали быть похожими друг на друга, а Лёша, наконец, ожил от долгой сплячки, которая душила его пару последних лет. Маргарита таки имела что-то на него, потому что пару раз звала гулять или посетить какой-то концерт. Это было ещё одним отличием от прошлой жизни Лёши, где такие красивые девушки, как Марго, максимум, что могли ему дать, это сто рублей на еду. Её внимание было непривычно, и поначалу парень терялся, как гребаный школьник. Он уже забыл о каких-то навыках обольщения или что-то в этом духе. Но, похоже, Марго всё устраивало, потому она на днях снова позвала его, только в этот раз на музыкальный конкурс молодых артистов. Первым желанием Лёхи было отказаться, потому что на вечер субботы он планировал завалиться на диван перед теликом с пачкой чипсов и пивом, дабы посмотреть футбол, как это делали все мужчины и женщины, что страстно любили футбол, но умоляющий взгляд Маргариты так и просил поменять планы ради нее. А ещё пришлось снова обличаться в костюм и делать прическу. Знал бы Алексей, куда именно идёт, возможно, он принарядился бы лучше.

***

В зале было душно, а галстук давил на горло, так и просясь, чтоб его быстрее сняли. Марго сидела рядом с Лёшей, вся в приятном волнении. Она очень любила подобные мероприятия, искренне волнуясь за выступающих. Лёха же в свою очередь чувствовал небольшое дежавю, потому что последний конкурс, на котором он бывал, подарил ему очень много запутанных и неясных ощущений, которые не так просто было вытравить обратно. Песни сменялись одна за другом. На сцену выходили потрясающе талантливые юноши и девушки, которые исполняли классические композиции. Песни были очень грустными, порой настолько, что пару впечатлительных дам тихонько вытирали слёзы белыми платочками. Алексей мог согласиться с тем, что каждый участник по-своему уникален, и голос имеет особенный. Но его всё равно не цепляло их исполнение, поэтому он тихонько отсчитывал время, когда можно будет поскорее уйти. Вероятнее всего ему ещё придется пригласить Марго куда-то посидеть, ведь не расставаться с ней так резко после окончания конкурса. Может ему стоит задуматься о том, что окружает его каждый день? Зачем гнаться за чем-то фантомным, непонятным толком, если рядом есть такая милая девушка? Но сердце болезненно ёкнуло, стоило только снова закрыть глаза и представить перед собой темную шевелюру волос, гордую осанку и черный костюм. И голос, который поразил до глубины души. Боже, он так невыносимо скучает. Чёртов конкурс. Ведущий, наконец, объявил о последнем участнике, что очень обрадовало парня. Он приготовился прослушать очередную слезливую песню и попытаться вернуться к нормальной жизни, где нет всяких Эриков с их влюблёнными глазами. Когда на сцену вышел певец, дыхание, которое Лёша набрал для глубоко вдоха, где-то застряло на посередине пути, и он чуть не поперхнулся. Блять, твою мать, блять. Этого не может быть, хорошо? У него просто внезапно, откуда не возьмись, появились глюки, и теперь Алексей видел то, что мечтал увидеть давно и предпочел бы не видеть никогда. Только всё его неверие с чувством разбилось о звук голоса, который навечно поселился в голове парня. Он был таким красивым, просто нереально красивым. Его волосы все так же сверкали, как в далеком прошлом, костюм сидел на подтянутой фигуре, как влитой, а глаза сияли каким-то воинственным, но одновременно с тем печальным, чуть потухающим, огнём. Чарующий голос окутал зал, и каждое слово песни было Лёшу прямо под дых. Даже переехав в другую страну, Он все еще находился в поисках, был блуждающим огоньком, который не мог почувствовать себя счастливым до конца. Алексей так жадно следил за Ним, что не заметил пристального взгляда Марго сбоку. Нет, он был полностью поглощен юношей на сцене, вслушиваясь в Него, пытаясь вобрать каждый отголосок Его эмоций в себя, снова почувствовать то непередаваемое блаженство, которое чувствовал всего лишь раз. Он практически не поменялся, но все же перемены некоторые были видны. Его лицо не было таким бледным и запухшим, каким было после пьянок, и Лёша надеялся, что Он кинул эту пагубную привычку. Он стоял уверенно, Его грудь плавно поднималась и опускалась зависимо от того, брал ли Он выше или нет, а глаза, напротив, выдавали всю нервозность Его состояния, бегло пробегаясь по зрителям в зале. И в один момент Лёше показалось, будто они натолкнулись именно на него. Натолкнулись будто бы навсегда, потому что больше не метались в панике, а смотрели только вперед, на него, такие непредсказуемые, как стихия. Печально вытянув последние ноты, Он, казалось, этим навечно приковал Алексея к себе, так сильно и прочно, что у парня снова перехватило дыхание, и он прикрыл глаза, дабы на полную насладиться ощущением, которое так долго искал. Тело проняла дрожь, разливаясь с головы до ног чистой эйфорией, которая была вдребезги разбита громкими аплодисментами и зрителями, что вставали со своих мест и выражали свое восхищение. Жалкие люди, да что вы только знаете о Нем и Его таланте. Не понимая, что делает, Лёха быстро схватил Марго за руку и повел к выходу. Девушка была возмущена такой сменой поведения парня, но тот, казалось, пытался убежать от этого места куда подальше. Слишком много впечатлений, слишком много ощущений, слишком много, блять, всего. Кто сказал, что можно так шутить? Так резко столкнуть его с человеком, которого он нагло использовал в своих целях, обокрал и разбил сердце? Лёха — ужасный человек, который не заслуживает ничего хорошего в этой гребаной жизни. Черт возьми, мечты бывают сокрушительными.