Юная Спасительница

Распахивается дверь, яркий свет ударяет в глаза, заставляя зажмуриться и прикрыть глаза рукой. По ту сторону двери стоит никто иной как мой «любимый» надзиратель. Палец его замотан бинтами и, скажем так, не вывернут наизнанку, как вчера. — Ну что, подлатали? Пальчик на место поставили? — через силу насмехаюсь я. По правде говоря, мне уже тысячу раз пришлось пожалеть, что я не подстрелила ту мелкую поганку в лесу. Безмолвно выпускает меня из клетки и выводит из подвала. Он не замечает колкостей в свою сторону и на все вопросы умело отмалчивается. Ведет на кухню, где все началось. Один каннибал сидит за огромный круглый стол, приготовив столовые приборы. На одной из столешниц лежит окровавленный топор, а в руке той самой женщины, которая встречала меня с пеленками, — нож для разделки мяса. На рубильной доске лежит человеческая рука, которую она режет на мелкие кусочки, и следом кидает в миску. С трудом удается сдержать рвотный позыв. Готовятся к обеду, но где остальные? — Да у нее одни кожа и кости! — вопит тот, что за столом. — Тут мяса не хватит и на одного. — Успокойся! — вопит женщина. — По-быстрому разберемся и хватит с нас на сегодня! Оглядываюсь по сторонам, оценивая ситуацию еще раз. Осматриваю этих одичалых. Ноги и руки напрягаются, вены пульсируют. Они думают, что я чересчур робкая, чтобы нанести первый удар, но выброс адреналина в кровь делает все за меня. Замахиваюсь и бью громилу по челюсти, отчего тот пошатывается и корчится от боли. Подбегаю к столешнице, где лежит топор, и спешу вооружиться. Меня окружают, и я могу лишь поднять руки, держащие топор, и клясться, что сейчас им поотрываю конечности. — Отпустите меня! Не то зарублю вас всех до единого! — пригрожаю как можно тише, чтобы не разбудить остальных. — Брось, дорогуша, — женщина, которая, по-видимому, является главой семейства, медленно приближается ко мне. Делаю широкий шаг ей навстречу и замахиваюсь. Лезвие вонзается в голову, и ноги женщины смыкаются, как два складных ножика. Истекая кровью, вытаращивает на меня потускневшие глаза. — Ах ты… скотина! — шипит она, теряя равновесие. Глаза разбегаются в комичном косоглазии. Все стоят в шоке, пока я предпринимаю попытки вытащить неподдающийся топор. Громила быстро отходит от оцепенения и наваливается сзади. — Отпусти! — брыкаясь, кричу я. Пока один не дает вырваться, второй неприятель подходит ко мне. Забирает со стола нож и подносит к моим пальцам. — Сучка! Хочешь поиграть? Обрываю того на полуслове ударом ниже пояса, и он сгибается. Подмечая удобную позу, прилагаю ему с размаху еще раз, прямо по голове, в область темечка. Он рухает на стол, обеими руками хватаясь за скатерть. Громила слишком громоздок, чтобы обладать рефлексом, позволяющим уклониться от серии быстрых ударов. Во время размахов и брыканий мне удается попасть ему по коленной чашечке, отчего тупица болезненно ойкает, но не размыкает «объятий». Располагаю ладонь на его предплечье и впиваюсь в кожу ногтями так, что пускаю кровь. Громила расслабляет руки и бранится под нос, а я вырываюсь и пользуюсь шансом сбежать. Примчавшись в прихожую, дергаю ручку двери, однако она назло не поддается. Чертова задвижка! Каждая секунда на счету, а у меня возникают проблемы с треклятой дверной задвижкой! Двери комнат наверху распахиваются. Только проснувшиеся каннибалы потирают уставшие веки, и какой же шок их охватывает при виде ломящейся наружу меня и кричащих друг на друга друзей. Тот, чью голову я обогрела мощным толчком, потирает макушку и, словно слепой, ощупывает пол. Пальцы забредают под лохмотья трупа, пока в периферии зрения не появляется Кольт Питон. Остальные мигом спохватываются и принимаются спускаться по лестнице. Удача на моей стороне! Задвижка вовремя отодвигается, и я выскакиваю на улицу, как угорелая. Следом несется толпа сонных и напуганных каннибалов, один из которых вооружен. Эти твари почти не уступают мне в выносливости и продолжают бежать с той же скоростью на протяжении минуты. — Нужно подбить ее! Выстрел, еще один, и еще. Над головой летают пули, не задевая меня, но везение вечно длиться не может, и в какой-то момент в глазах мутнеет… Несмотря на резкую и жгучую боль в плече, я продолжаю бежать и не оглядываться, пока семейство людоедов не отстает. Если бы не излишняя самоуверенность и глупость этих каннибалов, живой бы от них я не сбежала! Но сбежать теперь — полбеды. Все осложняется пронзительной болью в плече.

***

Распахиваю широко веки и глубоко вздыхаю. Почувствовав, как ноет плечо, прогибаюсь дугой и опять стону. Прикладываю руку к месту боли, поднимаю голову и вижу засохшую кровь. — Что произошло? — всхлипывая, проговариваю я самой себе и надеюсь, что вспомню все до мельчайших деталей, хронологию событий. Вывод напрашивается сам. Помню, как сопротивлялась и убегала. Один из каннибалов достал ружье и попал прямо в плечо, но я продолжала бежать… Пока не выдохлась. Мне нужны перекись и бинты. Желательно, извлечь пулю, ибо чувствую, что она глубоко засела. Самой мне ее не вынуть. Страшно подумать о том, что будет, если в скором времени не оказать медицинскую помощь. Так можно заработать воспаление. С немалым трудом поднимаюсь на ноги. По телу разливается волна боли, ослепляющая и лишающая сил. Жжение и страх — единственное, что я чувствую. Глаза слипаются, но нельзя поддаваться слабостям! Нужно быть сильнее этого… Солнце заходит за горизонт. Сумерки накрывают лес, заслоняя путь и обозрение. Все скитаюсь по лесу в поисках помощи, а результата ноль. В один прекрасный миг мне чертовски везет: выхожу на долгожданную широкую трассу. Она ведет куда-то вдаль и дарит надежду на то, что где-то там мне удастся найти вполне адекватных выживших. Тех, о которых Шерри рассказала. «Надо бы отдохнуть пока есть возможность». Прижимаюсь спиной к стволу дерева. Легкие уже жжет, ноги болят, волосы липнут к потным лицу и шее. Глаза слипаются, так что пейзаж округи размыт, и я еле умудряюсь держать веки открытыми. Где-то позади раздаются выстрелы и рычание живых мертвецов. Ладно еще мертвецы — они тупые и медленные, но выстрелы говорят о том, что поблизости люди. — Спасибо, но мне хватило на сегодня спонтанных знакомств, — бубню себе под нос и пытаюсь встать. Подвестись до ужаса тяжело, так как колени наотрез отказываются сгибаться и разгибаться. Может, если не высовываться, то не привлеку внимания. Останусь целее… хотя есть вероятность, что эти люди мне помогут, но не исключено, что с таким же успехом пристрелят. Кто его знает.       Сил не осталось. Меня подхватывают на руки. Не знаю, кто это — не удается разглядеть, но очертания явно мужские.       Я слишком устала даже для того, чтобы пошевелить языком. Он бежит вперед; ноги несут со всей скорости, и поэтому я полностью поглощена желанием увидеть, куда меня несут. Незнакомец прибавляет ходу, когда в поле зрения показываются стены. Не просто стены, а длинная, простирающаяся вдоль всей дороги и заходящая на территорию нетронутой, безукоризненной природы, защита общины. С каждой секундой становимся ближе к цели. Веки вновь предательски прикрываются и не хотят открываться. Мутные голоса со всех сторон. — Пуля, наверное, попала в довольно приличный массив мышц, раз она все еще жива. Это хоть и не смертельно, но боль можно будет сравнить с проведением операции без анестезии. — Дэрил, держи ее! Раненая рука адски болит и немеет. Чувствую это даже в полусознательном состоянии. Что-то холодное и твердое вставляют в рану. Такой боли мне не доводилось чувствовать давненько. Внутри вспыхивает огонь, перерастающий в пламя, которое разжигается все сильнее и сильнее, стоит пинцету проникнуть на сантиметр дальше. Рану так жжет и стягивает, что я не могу издать ни единого звука, кроме плача. Теплые слезы медленно катятся по щекам. Не отдаю себе отчета в действиях и начинаю вырываться, но незнакомцы не отпускают меня, за что я им благодарна. Кажется, грудь моя разорвется от такого сильного крика души; вся твердость, грубость, язвительность и хладнокровие ― исчезают как дым. От страданий распахиваю глаза очень широко. При виде окровавленной пули измученно закатываю глаза, будто собираясь повторно потерять сознание. Все эти мучения оказываются только началом. Извлечение мелочной пули позади, но рану-то нужно еще зашить! И, когда ранение протирают антисептиком, мое хриплое дыхание преобразуется в громкие стоны. Стоит только маленькой острой игле коснуться кожи… Быстро перевожу взгляд на рану, и… самое кошмарное даже не осознание происходящего, а то как игла с ниткой сшивает рану: один кусочек кожи за другим. Вид этого внушает ужас. Глаз не удается отвести, невзирая на ужас зрелища, и упустить из виду противную и одновременно шальную иголку не выходит. Струйки крови стекают по руке, спине, пачкая когда-то белую майку. Плечо ноет от острых ощущений, но это уже не имеет значения. Снова кругом темнота. Вдох и выдох. Я распахиваю веки и замечаю, что лежу на аккуратно заправленной постели. Да и вообще обстановка комнаты наводит на мысль, что до всей этой метушни здесь жили молодожены, не горящие желанием забывать свадьбу. Вся комната и дом в целом отделаны белыми стенами, такими же полом и потолком, и свадебного вида мебелью. Нет слов… Это чудесно! — Очнулась? — слышится мужской голос. Поворачиваю голову к окну и вижу лишь размытый силуэт. Но я четко различаю, что человек повернут ко мне спиной. — Тебе повезло. Оливия сказала, что рана быстро затянется. Может, пара дней потребуется. Как тебя зовут? — Челси, — колеблюсь в ответе, однако быстро беру ситуацию в руки. — Челси-где-моя-чертова-задница-Лоуренс. «Это случаем не Алек-Ал… Александрия?» — голова словно раскалывается. Мне тяжело дается вспомнить название общины, про которую рассказывала Шерри. Мужчина не оборачивается на меня лицом. — Ты в Александрии. Я задам тебе три вопроса, Челси. Сколько ходячих ты убила? — Десятки, сотни… Не веду отсчет. — Сколько людей ты убила? — Достаточно для своего возраста. — Зачем? — Они хотели убить меня.