Папа ведет меня вдоль длинного темного коридора, напоминающего лабиринт. Изредка застаем людей, усердно драющих полы. Отца сопровождает Дуайт. Он держит на прицеле и ведет за шкирку, как нашкодившего кота, некого, несомненно, провинившегося, мужчину.
При виде Дуайта все кругом шарахаются, а вот при виде папы все смиренно отходят в сторону, чтобы оставить нам как можно больше пространства.
Мужчина, которого направляет Дуайт, не сопротивляется: по-видимому, сил нет. Хотя откуда их брать, если в наш суровый век капля человечности — самая ценящаяся черта, а что уже о еде и воде говорить?
Я прислушиваюсь к любым посторонним звукам; за одной из дверей слышу женский смех и милые беседы, за второй — то же самое, а за третьей… Стоп! Что-то не так.
Немного замедляюсь и позволяю себе отстать от отца и Дуайта, чтобы прислушаться к тем звукам. Образованная дверная щель открывает вид на мужчину лет пятидесяти и девушку лет тридцати.
— Отрицательный результат. Можешь сообщить ему об этом.
То, что творится за этой дверью поражает меня, ибо вместо свойственных многочисленным женам папы разговорам до ушей доносятся чьи-то наставления и медицинские термины. А после и вовсе в разговоре мелькает имя Дуайта.
Вследствие я даже не стесняюсь пытаться просунуть лицо в проем. Вдруг эти двое переведут на меня взгляд? Я вмиг отскакиваю в надежде, что обо мне сразу же забудут.
— Что-то забыла? — голос папы заставляет меня повернуться на него. Дьявольская ухмылка пробуждает во мне чувство, что повели меня сюда не забавы ради, и даже не с целью помочь обследоваться и иметь малейшие представления о дизайне помещения. У него все схвачено. Папа не дает возможности ответить — заводит в комнату, смахивающую на врачебный кабинет, и приступает к знакомству: — Карсон и моя дорогуша Шерри. Обследование прошло на ура?
Его слова пропитаны сладостным ядом. Как же ему льстит, что он имеет контроль над всеми! В его руках жизнь каждого Спасителя и не только. Я видела, как люди до этого подчинялись его воле и при одном виде моего старика усаживались на колени. Можно сказать, папа добился своего. При помощи знаний в области психологии он изучил всех, выведал слабости своих людей и заставил считать себя кумиром всех и вся.
Папа снимает с плеча биту и передает ее мне в руки, хохоча и зыркая на облаченную в черное платье женщину, словно хищник, который никак не может наглядеться на труп убитой и достигнутой добычи. Я аккуратно обхватываю ладонями нагретое папиными руками основание биты.
— Надеюсь, моя дочурка не помешала вам? — переводит на меня слегка насмешливый взгляд. Папа словно в душу мне заглядывает, вытаращил глаза на меня, вдобавок приплетает дикий звериный оскал. — Челси любит соваться не в свое дело, правда, милая?
— Никуда я не совалась! — поспешно опровергаю его мысли. — За дверью, в отличие от остальных комнат, не слышались звуки твоих жен, — показываю в воздухе кавычки и закатываю глаза. — Извинись, — твердо отвечает отец. — Или ты забыла, что я не какая-то неженка, а твой отец?
На его слова я отрицательно качаю головой и цежу сквозь зубы: «Нет». От этого папа приходит в ярость. Ему никогда не нравилось, когда с ним пререкаются. — Извинись! — рявкает он и кладет пятерню пальцев мне на талию.
Прижимает меня к себе и слегка сжимает кожу. Его отросшие ногти оставляют алые отметины, пульсирующие болью. По моей бледной коже пробегает мороз; ощущение, что меня окатили ведром ледяной воды, но это всего лишь реакция на прикосновения отца. Набираю в грудь воздух и встряхиваю головой, чтобы волосы закрыли лицо. — Повторять не стану. Ты действительно хочешь вспомнить, что я далеко не размазня?
— Извините, хоть и не за что. Папа, после того, как его приказ незамедлительно приходит в исполнение, взбодряется и одергивает меня за плечо, вынимая из рук биту.
— Поигралась и хватит, нам пора. Замечаю, как папа бросает на меня пристальный взгляд, так и норовящий меня заткнуть.
Провожаю взглядом удаляющегося из комнаты отца. Папа никогда раньше меня так сильно не пугал, как сейчас. Проанализировав былые его поступки и то, как он изменился, мне в голову взбредает мысль, что на пустом месте появиться его новое «я» не могло. Разве что отец всегда имел такую натуру, которую упорно держал под замком и подальше от ловких рук закона: все эти многочисленные жены, грубое отношение с людьми и, в особенности, дочкой.
Стоит мне развернуться, как та девушка кладет мне руку на плечо. Я непроизвольно останавливаюсь и оборачиваюсь на нее.
— Он твой отец? — удивленно шепчет она. Ошеломленные глаза уставлены на меня, словно ей не доводилось слышать обо мне ранее. Я, конечно, в Святилище только второй день, но мне казалось, меня здесь успели обсудить уже все.
— Ну да, а что? Лишенная речи женщина держит рот закрытым. Она не осмеливается что-либо добавить.
***
Юджин сидит у себя на кушетке, окруженный женами моего старика. Не знаю, нравится ли это ему, но по лицу не скажешь. Молчаливый, безэмоциональный… Одним словом — серая мышка.
Мы с отцом и Дуайтом стоим у Юджина Портера над душой. Как выразился папа, Юджин — ученый, который оказывает ему незаменимые услуги. Понятия не имею, о каких услугах идет речь, но раз так, то допущу, что собеседник из него неплохой. Он наверняка знает много интересных тем для общения.
Молодые и красивые девки, кружащие над Портером, словно им там медом намазали, вертят и крутят у того перед носом своими формами и тем, чем их матушка-природа не обделила.
Папа определенно себе позволяет все, начиная от дорогой одежды и кожаных курток в хорошем состоянии и заканчивая гаремом жен. Но судя по замкнутости и скрытности Юджина, ему не очень-то льстит такое женское внимание. Чего не сказать о папе, и я даже знаю почему: в отличие от моего папы, Юджин не считает себя идеалом мужской эстетики, каким-нибудь самцом-альфачом, и уж тем более не представляет из себя лицемерную выскочку, любящую барышню на одну ночь. Это сразу понятно по его невнятной и мятой речи. Он не уверен в себе, как мой отец. Не такой жестокий, как большая часть Спасителей. И уж точно не имеет колючки и острые ум и язык.
— У меня есть к тебе дело, — весело отчеканивает отец. Протягивает одной из своих жен руку, и девушка охотно подводится с постели, после чего оказывается захваченной в крепкие объятия. Папа обхватывает ее осиную талию, поглаживает упругую задницу, сжимает, мнет, а затем целует девушку в щеку.
— Фу, — высунув язык от омерзения, я отворачиваюсь и уже стираю из памяти увиденное. Никак до сих пор не выходит смириться, что папа променял маму на них. Да, знаю, что после всего ему стоило бы двигаться дальше, но для меня в этом женском омуте продолжает спокойно существовать только мама.
Не обращая внимания на мою предвзятость, отец отстраняет от себя девушку и небрежно заталкивает ее обратно на постель к другим женам.
— Мне надо бы свалить ненадолго вместе с Дуайтом кое-куда. Хотел бы, чтобы ты приглядел за Челси, может, даже влил в ее неотесанную макушку хоть капельку знаний… Выбил всю дурь, так сказать.
Веселый смех прерывается, как только я наношу удар по локтю папы. Юджин настороженно смотрит на меня. Он будто задается вопросом, в какой же момент мир по-настоящему оказался в жопе?
Рассмеявшись, отец командует всем своим незаконным супругам покинуть нас с Портером.
Юджин склоняет неловко голову. Он не решается начать разговор и изредка исподлобья пялится на меня. Поэтому мне приходится делать всю работу за него: только разеваю рот, как раздается скрип дверных засовов. В комнату заходит та темноволосая женщина по имени Шерри, которая не так давно удивилась моему родству с их лидером.
— Ниган тебя не трогает?
— А должен?
— Ну, хоть кто-то может чувствовать себя в безопасности рядом с этим тираном.
Шерри молча усаживается в одно из рядом стоящих кресел.
— А Дуайт… Он к тебе не лезет? Я просто хочу разведать обстановку и, может, помочь с чем-то, — обеспокоенно говорит она.
Качаю головой и в какой-то момент вспоминаю о присутствии Юджина. Он до сих пор большую часть беседы молчит, из-за чего не сложно забыть о его существовании.
— Юджин, — обращаюсь к нему я. — Может, хоть словцо выдавишь? Я в честь этого величайшего события готова даже написать оду.
Тот лишь глазеет на меня как на очередного Спасителя, насмехающегося над ним с целью сломить.
— Что бы вы не говорили, Ниган достаточно жестокий, но лидер из него хороший. Система строения Святилища, с установленным авторитарным режимом, жесткой дисциплиной и делением на своеобразные сословия, послужили хорошим развитием общины и ее укрепления.
Уставившись во всю на Юджина, я не могу отойти от шока. Он только что сказал настолько заумные вещи, что даже Шерри не смогла остановить себя от игры в гляделки с ним. Хотя мне кажется, что послужило тому сама суть сказанного, а не форма подачи. Глядя на него, появляется ощущение, что это вполне нормально так говорить, а практикует он свое красноречие едва ли не каждый день.
— Хорошо сказано, — ехидно улыбаюсь и бурно аплодирую, чем заставляю того смутиться. Поворачиваюсь вновь к Шерри. — У вас же с Дуайтом что-то было, правда? — в данный момент все больше внимания я придаю рукам Шерри, которые она трет друг о дружку. И чем больше я ловлю себя на этих мыслях, тем больше начинаю стыдиться того, что лезу в их личную жизнь.
Шерри кивает. По грустной мине видно, что она недовольна положением Дуайта и сожалеет, что мир изменил мужчину ее сердца не в лучшую сторону. Теперь он должен прислуживать моему отцу, жестоко убивать и мучить пленных и все по причине страха за свою любимую.
— Раньше он был другим: добрым и милым, а теперь… теперь я его не узнаю. Я хочу верить, что и сейчас он не хочет быть таким. Этого хочет Ниган и требуют обстоятельства, но никак не он сам.
— Он это делает из-за того, что так ему говорит Ниган, — ни с того ни с сего вмешивается в разговор Юджин. — Он хорош в психологии и манипулировании, а это уже, в свою очередь, говорит о его прирожденном умении выявлять слабости своих людей, — в горле мужчины появляется ком, мешающий говорить. Он определенно понимает, о чем идет речь и к чему клонится диалог, но его скромность все портит.
— Это уже все поняли, — сухо отчеканивает Шерри, даже не озираясь на Портера. — Проверено моим бывшим мужем. Просто… Я бы могла помочь вам сбежать отсюда, и если подфартит, самой унести ноги.
Дико рассмеявшись, кладу руку на сердце и через смех произношу:
— Если бы я захотела свалить, то дня два назад бы засверкала пятками. Спасибо, однако, будем в курсе.
Тогда мне это казалось чем-то смешным, а сейчас я рада, что после увиденного и пережитого обратилась сразу же к Шерри. Она рассказала мне про то, что ночью Спасители теряют бдительность, поэтому это время суток просто прекрасно для побега, а сама дала мне пару отмычек и найденных ею же в клетках заточек.***
— Стоп! И тебя даже не насторожило, что отец так с тобой обращается? Ты же сама сказала, что тогда, когда ты объявилась и у вас состоялась личная беседа, он не был рад… не как отец, который не видел дочь семь лет. Тебя это не смутило? — интересуется Карл. Его слова звучат обвинительными, но он прав. Я проявила неосторожность и была уж больно открыта — это моя ошибка. Слабо пожимаю плечами и натягиваю на лицо легкую улыбку, стараясь казаться более-менее взбодренной. — Я закрывала на это глаза и принимала его таким, каким он есть. Карл, ты знаешь… у нас своеобразная семейка со своими странностями. Карл отводит взгляд. — Шерри предложила в конце концов мне помочь, но я долго воротила нос, пока сама к ней не прибежала. Она сказала, что ночью бдительность Спасителей стихает и сводится к нулю. Я этим воспользовалась, — посмотрев на задумчивое лицо Рика, начинает сдаваться, что он действительно очень напуган враждой общин. Кладет ладошку на спрятанный в кобуре кольт и нервно пробегается глазами по дому, его содержимому и обстановке. — Обсудим все на собрании.