Раннее утро. Забревший в комнату лучик света заставляет меня поморщить нос. Я не сплю уже достаточно долго. Не побоюсь предположить, что где-то часа два-три нахожусь в состоянии полного пробуждения и просто нежусь в кровати с закрытыми глазами. В голову отнюдь ничего не лезет, помимо сегодняшней встречи с отцом, а также слов Рика.
Воспользоваться рацией? Сдавать отца? Да, конечно, мы с папой состоим далеко не в самых доверительных отношениях, но в конце концов, он мой отец. Я прекрасно знаю, что он изменился, но в этом человеке мне по-прежнему доводится видеть образ того самого старика, который делал ради дочери достаточно. Они с мамой обеспечивали меня всем, чем могли, пытались дать образование и для этого вкалывали, как те еще пчелы.
Сажусь на край кровати, руками подпираю голову, которая вот-вот и взорвется от круговорота мыслей в ней.
— Может, хоть сказать, что я сожалею, — обращаюсь сама к себе. — Хуже все равно не будет.
Александрия ранним утром напоминает окраины Атланты, где я жила. Кругом тихо и мирно, людей почти нет, а вместе с ними и того бешеного ритма жизни. Тем не менее я уверена, что Рик не спит. С минуты на минуту прибудут Спасители, заберут половину их еды, оружия и вдобавок прихватят меня — вряд ли Рик накануне столь важного события будет спокойно отдыхать в постели.
— Интересно, спит ли Карл, — сама же изумляюсь со своего вопроса. Почему-то хочется верить в то, что Карл без излишней озабоченности проводит хорошо время и не треплет себе нервы по поводу и без.
Медленно подхожу к соседнему дому, где проживает Рик и останавливаюсь на крыльце. Я будто колеблюсь, стоит ли это того или нет.
— Давай же, Лоуренс, решайся, — направляю мысли в нужное русло и подталкиваю себя вперед. Делаю еще шажок-другой, пока все внимание не оказывается прикованным к парадной двери. Можно сказать, впритык стою к ней. Осталось лишь постучать. — Ну же, Челси, ничего страшного. Занеси руку и… — подношу руку к цели, но горячусь убрать ее, не успев даже постучать. — Это должно быть легко! — цежу сквозь зубы.
— Сама с собой болтаешь, малая?
Оборачиваюсь на стоящего позади Дэрила и медленно качаю головой.
— Ты не занят?
Не дожидаюсь ответа. Взгляд падает на какую-то погнутую железную пластину в руке Диксона.
— Погоди, что это?
— Да так, — спешит отмахнуться, — выдалбливаю нож. Так чего тебе?
Последний раз осматриваю кусок железа и устремляю взгляд на Дэрила.
— У вас обо мне сложилось не самое приятное впечатление. Не буду настаивать на том, чтобы вы начали ко мне хорошо относиться, особенно после произошедшего. Я вас понимаю, с доверием нынче у всех труба… Но мне правда жаль, что я так обошлась с вами и вела себя как эгоистичная сука, думающая только о себе, — перевожу дыхание, на миг отводя взгляд в сторону, и продолжаю: — Я вам благодарна. За все. За то, что помогли и приняли. За то, что все еще не убили и вконец не относитесь как к куску дерьма.
Дэрил хмурится.
— Это, конечно, хорошо, что у твоей совести появляются очертания, но знаешь, скажи об этом не мне, а Рику. Ему это определенно нужнее.
Сердце пропускает парочку ударов, обливаясь кровью. Чертова вина так и гложет, а с этим неприятным чувством ничего не выходит поделать.
Опускаю полные горечи глаза и готовлюсь вернуться к делу, как вдруг голос Диксона останавливает меня.
— Ты откуда?
Изгибаю вопросительно брови.
— Жила в окраинах Атланты. А что?
— Твоя семья, должно быть, имела достаточно грошей, раз позволила себе дом за городом.
Пожимаю плечами.
— Не совсем. Мы с трудом сводили бы концы с концами, если бы не постоянное пахание родителей на работе. Они не часто бывали дома.
Дэрил отбрасывает железную пластину в сторону как нечего делать. Словно резко передумывает превратить эту железяку в нечто поценнее.
— Вот знаешь, никак не выходит из головы. Ты продолжаешь относиться неплохо к Нигану, в то время как он творит полную херь.
— Он мой отец. Единственный человек, который мне дорог. Я таю надежду, что он способен одуматься и в какой-то мере действительно волнуется за мою сохранность.
Дэрил глубоко вздыхает и закатывает глаза. Он явно взбешен моей слепотой в отношении отца.
— Даже после того, что я тебе рассказал? Ты все еще считаешь, что этот псих способен на нечто хорошее?!
В упор гляжу на Диксона и безэмоционально киваю.
— Конечно. Я его дочь, а не какой-нибудь хер с горы.
Дэрил устало бормочет под нос слова ругани и раздраженно стискивает зубы.
— Дэрил, я прекрасно понимаю, насколько наивно это звучит, но просто представь себя на моем месте.
Недолго помолчав, Дэрил кидает на меня презрительный взор и повышает голос.
— Если бы это был я, то уже давно прикончил этого уебка! Ты можешь и дальше считать, что хоть что-то значишь для него! Выступать и дальше на публику со словами «у меня ничего не осталось, я вся такая бедная и уставшая от несправедливости»! Ты же Челси-блять-Лоуренс.
Ноги затекают. Меня словно окатили цементом, отчего все тело немеет и цепенеет. Руки подрагивают, а при виде наступающего с обвинениями Диксона становится так страшно и не по себе, что с губ слетает негромкий писк.
Дэрил замечает, как мне некомфортно и дает себе время успокоиться.
— Ты ничего не знаешь, малая. Хочешь верить в душевность своего папки — давай! Сразу можешь вырыть могилы и начать погребать наши тела! Хочешь сражаться на стороне этого ублюдочного человека? Прошу! Только потом не прибегай со слезами на глазах и не кричи, что тебе жаль.
Держу рот на замке, пока Диксон распинается по поводу моих отношений с важной шишкой в роли Нигана.
— Черт, — куда более спокойным тоном произносит он.
— Дэрил… у тебя ситуация в семье была гораздо пострашнее моей, но это не значит, что мое детство было прелестным. У меня его не было, — поворачиваюсь в сторону дома Рика, слегка не понимая, как это нас еще никто не услышал. — Мне рано пришлось повзрослеть и познать жестокость этого мира. В свои одиннадцать я пережила то, чего не пожелала бы врагу — смерть мамы. У меня на глазах умирали люди. Некоторые погибли по моей вине. Некоторых я не знала, а некоторые были мне очень дороги. Я такая же, как и ты, Дэрил. Я тоже потеряла кого-то близкого. И не одного.
Взгляд Дэрила внезапно смягчается, брови поднимаются.
— Я никогда не ел замороженный йогурт, — хрипло отвечает Диксон, — у меня не было домашнего пони, я ничего не получал от Санты-Клауса, никому не доверял свою безопасность… Да и вообще никому ничего не доверял. Никогда не пел перед толпой народа, как будто все прекрасно, как будто все — игра. И уж тем более не делал ничего такого, чтобы привлечь к себе внимание. Мой брат был единственным, кто обо мне заботился хоть немного, и я до сих пор не понимаю, почему кому-то достается все, а кто-то, как мы с братом, вынужден расти в дерьме.
Надуваю губы и издаю сдавленный вздох.
— Эта жизнь несправедлива. Может, даже к лучшему, что твоя жизнь сложилась именно таким образом. После начала эпидемии тебе наверняка было легче приспособиться к новой жизни. В конечном итоге, именно этому ты обучался с детства.
— Выживать после конца света? — старается отшутиться Диксон.
Качаю головой и без капли язвительности отчеканиваю:
— Нет, привыкать к чему-то новому.
Дэрил подавляет грубый смешок и внезапно вытаращивается мне за спину. Дверь дома открывается и выходит Рик.
— Не против? — скромно спрашиваю я, заглядывая Дэрилу в глаза.
— Делай, что считаешь нужным, — отрезает он и складывает руки на поясе.
Подхожу к Граймсу-старшему и громко вздыхаю, не зная, с чего начать.
— Рик, есть минутка?
Граймс закатывает глаза и поглаживает рукой приличный массив растительности на лице. Не дожидаясь ответа, оглашаю:
— Я виновата. Знаю. Мне жаль, что из-за меня мертв Спенсер и вообще у вас прибавилось хлопот… — замечаю, как взгляд Рика тускнеет от одного лишь упоминания произошедшего. — Я не прошу прощения, так как не заслужила его; просто хочу, чтобы ты знал, что меня саму это гнетет.
Рик закусывает губу. Трудно предположить, о чем он сейчас думает, но уверена, что гнев его еще до конца не утих.
— Карл хотел с тобой поговорить. Перед тем, как приедут Спасители.
Челюсть слегка отвисает от услышанного, сердцебиение ускоряется, ладони потеют, а пальцы с удовольствием принимаются мять кусок майки.
— О чем?
— Не знаю, но…
— Челси! — Карл выбегает из дома отца и несется мне навстречу.
Удивительно, но сегодня он без шляпы и одной из своих любимый рубах — словно его вмиг охватила спешка и он совершенно забыл про эти незаменимые атрибуты одежды.
— Нам нужно поговорить.
Смотрю Карлу через плечо, созерцая Рика, однако тот лишь игриво улыбается при виде сына и удаляется к себе.
— Что-то стряслось, придурошный? — не упускаю возможности подколоть друга, но он не отвечает тем же. Карл не смеет даже сделать вид, что ему весело.
— Черт… как ты вообще себя чувствуешь, зная, что произойдет?
Устремляю взгляд в небо, думая над ответом, и складываю руки на талии.
— Неплохо, потому что это не конец света. Так ведь?
— Я-то подумал, что ты будешь зла за то, что я не смог вступиться. Черт… мне так жаль, что тогда я не смог вступиться. Надеюсь, ты сможешь меня простить.
В животе что-то колет. Эта острая боль продолжается до тех пор, пока Карл не перестает рассказывать мне о своих переживаниях и том, как же жалеет, что мне придется делать что-то подобное.
Тороплюсь остановить парня, хватая его за руку. Поднимаю на него голову и изъясняю:
— Ты не виноват ни в чем, Карл. Пойми же, единственный человек, на которого я очень зла — я сама. Ты не должен корить себя.
Обнадеженный Карл не отрывает от меня глаз и молча наблюдает за моими зрачками, хаотично бегающими из стороны в сторону.
— Ты так уверена в себе.
Киваю.
— А должно быть иначе? Это мой отец и его я боюсь в последнюю очередь. Сейчас очень важно справиться с поставленной задачей и сделать то, что требуется. Я права?
Уголки его губ поднимаются вверх, образуя улыбку.
— Не думал, что ты отнесешься к этому так серьезно, дурында. Спасибо… за все.
Раздается гул машин. Спасители уже на месте.
— Жаль, что было так мало времени поболтать, — дрожащим голосом отчеканиваю и последний раз окидываю Карла взглядом.
Отец в самом лучшем расположении духа. Впрочем, как всегда. Он стучит битой по железной окове ворот, подзывая Рика, а свободной рукой указывает на меня.
— Челсия! Дочурка, как же давно не виделись! И твой Ромео, Карл! — внезапно мышцы рта растягиваются горизонтально, уголки губ опускаются вниз, глаза остаются неподвижными. Его взгляд словно застывает на Карле, но стоит мне обернуться, как замечаю идущих отцу навстречу Дэрила и Рика.
Вот кто привлек его внимание, немного даже удивив папу.
— Какие люди! — восклицает отец. — Рикки-тикки и мой дорогой Дэрил! Дочь — вижу, припасов — нет. Рик, дружище, где же моя доля?
Старший Граймс поджимает губы и корчит гневную мину. Пульсирующие вены выпирают на запястьях, он готов взорваться от ярости в любую секунду, а шуточки отца только подогревают ненависть Рика.
— Все есть. Дэрил, — выдерживает короткую паузу, и Диксон тем временем кидает к ногам отца большой черный пакет. — Внутри консервы, немного воды, оружие и патроны… Забирай это и дочь и уходите.
Спасители позади отца не тормозят и берут пакет в руки, проверяя его содержимое тотчас.
— Челл! — подзывает меня папа. — Отъебись уже от своего Ромео — нам пора!
— Карл, — шепчу я, не торопясь к отцу, — мы еще увидимся. Удачи!
Кивок головой в качестве безмолвного прощания. Направляюсь к отцу, глазеющего на меня исподлобья.
— Ты готова? — интересуется он. — Если ты, конечно, еще не попрощалась со своим Ромео, то…
— Нет, — спешу перебить его и не смею посмотреть собственному папе в глаза. — Можем ехать.
— Хорошо. Забирайся в грузовик.
***
Пальцы переплетены. Мы с Мэттом сидим под звездным небом на крыше одного из поломанных фургонов. Множество сверкающих, различных по размеру огоньков, словно россыпь бриллиантов украшают небосвод. Часть из них напоминает затейливые очертания животных. Отсюда виднеются широкие дороги, ведущие к небоскребам, и рекламные баннеры в городе, надписи которых тяжело разглядеть издали в такой-то темноте.
— Романтично-то как! — восхищается Мэтт, сжимая мою ладонь покрепче.
Второй рукой убираю упавшие на лицо черные пряди волос и едко подмечаю:
— Даже очень! Свалка и ее запах — это нечто!
Улыбка спадает с лица Мэтта и он поворачивается ко мне.
— Ты хоть иногда можешь быть романтичной?
Усмехаюсь, поглядывая назад. Молли и Пейдж спят на сиденьях одного из поломанных авто, и сейчас я очень волнуюсь, чтобы не разбудить их. Если Молли узнает, что между нами с Мэттом что-то есть, добром это не кончится. Я прекрасно знаю о чувствах подруги, а она знает о моих. Мы договорились, что ради сохранения дружбы не будем думать о Мэтте как о своем парне… И что же я делаю? Думаю о нем как о своем парне, держусь с ним за руку и мило беседую о чем-то возвышенном и романтичном.
Протестующим голосом я отрезаю:
— Романтичнее меня нет никого!
— Тогда не порть момент и насладись красотой города.
Какое-то время помалкиваю, взглядом обволакивая городские просторы и завитые плющом дома.
— Какие очаровательные развалины, — сухо произношу.
Мэтт не удерживается от парочки добрых слов и делает комплимент.
— Не очаровательнее тебя, — наклоняется и целует в щеку, чем заставляет несказанно смутиться. Кровь приливает к лицу. — Ты такая милая, когда краснеешь.
— И вовсе нет! — отрицаю с красными как помидоры щеками.
Мэтт ничего не отвечает; откидывает спину на крышу фургона и, улегшись поудобнее, закидывает ногу за ногу.
Мэтт не увлечен астрономией и не является огромным ценителем искусства, но в нем всегда крылась какая-то детская мечтательность.
— Смотри, — отпускает мою ладонь и указывает этой же рукой куда-то вдаль. Его ребячество забавляет, но в такие моменты становится не по себе от собственной же циничности. — Похоже на сердце.
Озадаченно смотрю на синюю гладь, не имея ни малейшего представления, где же Мэтт умудрился увидеть сердце. Судя по загоревшимся идеей глазам, он ожидает, что я поддержу его.
— Сердце? — неловко переспрашиваю.
Мэтт кивает и продолжает предаваться мечтательному настрою.
Немного замявшись, пытаюсь выдать что-нибудь весьма странное. Странное и чудное, как сам Мэтт.
— У этого сердца есть друзья?
Мэтт в секунду сдвигает брови к переносице и поворачивается ко мне.
— Друзья?
На это я лишь пожимаю плечами. Порой сложно догадаться, чего он ожидает услышать от меня. Уловить ход его мыслей практически невозможно, но иногда мне это удается.
— Ему, наверное, очень одиноко без друзей.
Радостный настрой Мэтта возвращается, а я не поддаюсь искушению перечеркнуть это все своими возражениями.
— Есть еще одно сердце. Оно поменьше, но намного ярче и светлее. Видишь его?
Приоткрываю губы, затаив дыхание, и взглядом ищу что-то, что хоть немного напомнит сердце. Ложусь рядом с Мэттом, будто с нового ракурса увижу цель, и изучаю небо.
— Да, конечно, — без колебаний поддаюсь.
Мэтт издает тихий смешок и подвигает корпус ко мне поближе.
— Врешь и не краснеешь.
— Эй! Я не вру, — отвергаю его догадки с широкой улыбкой.
Конечно же вру. Я не такая мечтательная, как Мэтт.
На секунду прикрываю глаза, как вдруг чувствую что-то тяжелое у себя на груди. Открываю глаза и… не могу издать ни звука. Груда костей, среди которых удается разглядеть медальон в форме сердца с высеченными на поверхности нашими инициалами.
«М+Ч»
Этот медальон подарил мне Мэтт в ту же ночь. Я его потеряла еще когда мы выходили на вылазку в город, но Мэтт сказал не отчаиваться и утешил, что подарит кое-что получше этой металлической подвески.
При виде костей, черепа и медальона я теряюсь и не могу даже завизжать от страха. Я по-прежнему лежу на крыше фургона, но Мэтта уже рядом нет. Нет ничего и никого… кругом кромешная тьма.
Стараюсь стряхнуть с себя человеческие останки, извиваясь как змея. Ничего. Я словно прибита гвоздями к месту и мои отчаянные попытки не приносят отнюдь результатов. По коже пробегается табун мурашек, время замирает, кровь стынет в жилах. Наконец мои легкие словно освобождаются от неимоверного давления, а голосовые связки горят. Ощущаю, как возвращаю контроль над собственным телом. Руки, которые до этого казались примотанными к поверхности фургона, удается оторвать. Подношу конечности к глазам, прогибаюсь в спине, делаю глубокий вдох и издаю пронзительный крик. Слезы неконтролируемым потоком хлынут из глаз, а крик смешивается со всхлипами.
Пытаюсь пробубнить нечто нечленораздельное, сама даже не понимаю что. И в какой-то момент мне удается разобрать — «Мэтт».
Громкий выдох. Округляю глаза при виде простирающейся вперед дороги. Смотрю по сторонам и на заднее сидение, но папы нет.
— Челл, вылезай уже! — командует знакомый черствый голос, принадлежащий отцу, но его обладателя я так и не застаю, отчего начинаю паниковать.
Неужели это все еще сон?
Резко дверца авто у водительского сидения распахивается и папа ставит на место у руля пакет, который дали александрийцы.
— Это был сон, — потирая веки, замечаю я.
Поднимаю голову на папу, охотно роющегося в содержимом пакета, и с горем пополам формулирую вопрос:
— А ты… не пойдешь со мной?
Папа, не отрываясь от занятия, проговаривает:
— Пойду. Ты для начала выйди из грузовика.
Мотаю разок головой, чтобы отогнать сонливость, и следую так называемой инструкции папы.
— Всю дорогу проспала. Что-то интересное снилось?
Качаю головой.
— Всю ночь не могла уснуть. Вот оно мне и обернулось боком.
