— Итак, Ниган приказал тебе напомнить Рику о договоре, верно?
— Верно, — киваю головой в надежде, что он отпустит попытки быть проницательным.
Машина медленно, но верно двигается вниз по дорожному склону. Я наклоняюсь к боковому стеклу, наблюдая, как лес пробегает у глаз, и пленяюсь этим настолько, что перестаю ощущать уколы озноба и ночную прохладу, от которой невольно втягиваешь голову в плечи. Сполна повеселев от одной лишь трепещущей сердце встрече с Карлом или Дэрилом, усаживаюсь поудобнее в сиденье и принимаюсь активнее рассматривать сменяющуюся обстановку. В яростном жерле бурлящего разума проскакивают эпизоды из прошлого: знакомство с Диксоном, Карлом, и до сих пор невыполненное обещание Дэрила о стрельбе из арбалета. Как только подвернется возможность, припомню ему это!
Дуайт не отрывается от слежения за простирающейся вдали дороги.
— Насчет моего прошлого побега, — вздымаю руки вверх и потягиваюсь.
На секунду Дуайт зыркает на меня. Скрывает очевидное замешательство за избеганием зрительного контакта. Он молчит, но так и не дождавшись продолжения, срывается:
— Я выполнял приказ, мэм.
— Я знаю. Не ожидала, конечно, такой продуманности от отца.
Тишина. Вены на кистях набухают, стоит Дуайту приникнуть к рулю. Закатывает глаза, абстрагируясь от подальших вопросов, и напряженно барабанит по покрытию.
— Почти на месте, мэм, — проговаривает он, и если голос его и дрожит, то совсем чуть-чуть. Лишь мельком глядит на равнодушную меня и кривит губы.
После очередного поворота дорогу теперь указывают поблескивающие на лунном свете серые стены, которые окружают общину неправильным полукольцом. Честно говоря, не имею понятия, что здесь делаю. Ретроспективно, назначаю встречу с людьми, которых едва знаю и которые не фанатеют по Спасителям. В последнее время рассудок двоится, будто во мне таятся два человека. Один пытается от всего уберечь, а второй — настаивает на преждевременных действиях. И каждый раз, отчаянно пытаясь примирить два искристых нрава, меня словно разрывает надвое.
Ночное небо выгибается над нами черным сводом, изощренным звездными галактиками, как морское дно, что усыпано переливающимися в воде камушками. Свет фар и гудение двигателя вызволяют пол-общины из царства Морфея. Прежде, чем отпереть ворота, Мишон неуверенно шевелит руками, не зная, куда их деть.
— Расслабьтесь, я не собираюсь забирать ваши припасы.
Абсолютно каждый одаряет Дуайта своим пренебрежительным кредом. Издалека нас сверлит Рик, и пусть его мина искажает палитру гнева, меня это не останавливает и первым делом подхожу именно к нему.
— Что ты здесь делаешь, Челси? Твой отец должен был прибыть сюда завтра.
— Я здесь не по поводу него, — понижаю тембр и перехожу на шепот: — Рация у меня.
Рик озадаченно поглаживает подбородок и уставляется на Дуайта. Он так и задается вопросом, чего же тогда мы прибыли?
— Ниган знает, что ты здесь?
— Нет. Не знает. Поэтому я хочу как можно скорее закончить начатое, — шмыгаю носом и чертыхаюсь. — Что вы собираетесь предпринять теперь?
— Выжидать. Будешь докладывать все планы Нигана и, подобрав нужный момент, мы нападем. Не переживай, это уже наша часть.
Ощупываю внезапно пронизанный болью затылок; сдается, что ни одно снотворное больше не способно вылечить мой недосып. И дело не в регулярной загруженности, а кошмарах, что преследуют по пятам, напоминая о тысяче и одной неудаче прошлого. Без понятия, когда отец заподозрит, но доподлинно знаю, что вся эта чертовщина с рацией ни к чему хорошему не приведет.
— Я хотела поговорить с Карлом, — смятенно отвожу взгляд.
— Он у себя, — отвечает Рик, запуская унизанную мозолями руку в волосы. — Ты тут ненадолго, так ведь?
— Ненадолго. Поэтому и хочу увидеться с ним, — поворачиваюсь к Дуайту и указываю на грузовик. — Ди, раз у ж на то пошло, я хотела бы перед отъездом поболтать со своим другом. Подожди в грузовике, я сейчас вернусь.
Дуайт негодует и сомневается в правдоподобности сказанного — ничего удивительного, я бы на его месте тоже не поверила ушам, — но со словами «да, мэм» удаляется, стоит мне сощуриться и вздернуть подбородок.
Дом Карла я узнаю из тысячи. Забыть место обитания этого дурачка весьма трудно, не говоря уже о самом владельце. Атмосфера наталкивает на мысли о прежних временах, чему можно позавидовать. Община не представляет из себя ничего сверхъестественного, но не буду врать: даже несмотря на мой псевдоавторитет, который появился из ниоткуда только усилиями отца, Святилище больше напоминает тюрьму. Там нет того витающего в воздухе аромата «доапокалипсной» жизни, что удручает.
— Челси? — раздающийся голос заставляет меня отпрыгнуть от столика с кухонной утварью. Я оборачиваюсь, чтобы увидеть стоящего позади младшего Граймса. Выглядит он ошеломленным, но однозначно не подавленным визитом; просто ошеломленным.
— Господи, Карл! — ринувшись в объятия, не упускаю возможности чуточку поиграть с его волосами. Прошел только день с момента моего отъезда, а я уже соскучилась по этим людям. По Карлу. По общению. В конечном итоге, в Святилище мне вообще не с кем поговорить: кругом взрослые и пара-тройка молодых парней, с которыми папа запрещает общаться.
«Не хочу, чтобы какие-то ушлепки испортили мою дочурку», — именно таково его оправдание.
— Что ты здесь делаешь? — смыкает руки у меня на спине, и я слышу его сердцебиение.
— Только не лги, что не рад встрече, — отдаляюсь и надеваю ухмылку.
— Я и не собирался. И все же, ты так быстро вернулась.
— Хотела увидеться прежде, чем…
— Чем что?
Тяжело вздыхаю и складываю руки на талии, разглядывая свои сапоги так, будто кроме них ничего не замечаю. Затем медленно подхожу к столешнице и провожу пальцами вдоль выдвижного ящика.
— Отец хочет, чтобы я возглавила отряд на Мусорщиков.
— Воу-воу, а тут давай подробнее, — приближается и заносит мою руку за голову, убирая ее от мебели. Заглядывается на лестницу. — Может, зайдем в мою комнату? Я читал комиксы, пока не услышал о твоем прибытии.
Потянув легонько за собой, Карл подмечает мою робость и пускает едкие комментарии, заставляя смутиться сильнее. И хоть я сама прекрасно понимаю, что задерживаться нельзя, сказать «нет» этому черту трудно. Мы вихрем взмываем по лестнице наверх, заставая разбросанную кругом уйму пергамента. Вкратце, комната Карла — сплошной беспорядок, и гора перечитанных комиксов — еще не вершина айсберга. На полу валяется одежда и куча разных носков без пары.
— Опять занят супергеройскими штучками? — подкалываю его и поднимаю лежащий у порога комикс. Листаю страницу за страницей и хмыкаю. — Железный человек… Никак ты не повзрослеешь.
Сколько мы с ним знакомы? Дней пять от силы. А ощущение, что целую вечность. Никогда еще не заводила друзей так быстро. Времена меняются, и когда после нескольки лет брождения в одиночестве встречаешь кого-то вроде Карла, бессознательно тянешься к нему.
Карл застывает и сует пальцы за пояс, вынимая из не очень заметного оружейного ремешка нож, а затем убирая и сам ремень.
— Тебе меня настолько не хватало, что ты втайне ускользнула из Святилища? — самодовольная усмешка светится на его лице. Карл подходит к прикроватной тумбе, на которой лежит его коронная шляпа, и надевает ее, якобы сохраняя образ.
— Можно и так сказать.
Опускается на кровать и отодвигает край постельного. Он сидит неподвижно, время от времени стукая пальцами по коленям. Ему явно неудобно из-за возвышающейся над ним меня, и чтобы быть на одном уровне, жестом приглашает занять место рядом. Настоящий джентльмен.
— Надеюсь, тебе не пришлось очень тяжело во время пребывания в Святилище. Как погляжу, ты украла у отца куртку, — переплетает пальцы обеих рук и переводит взгляд на меня, обнажая зубы в улыбке.
— Ну, во-первых, не украла, а позаимствовала. А во-вторых, все в порядке, спасибо.
Карл не улыбается. Лишь на мгновение опускает взгляд. Не нравится мне это: люди зачастую опускают взгляд, когда чего-то боятся или затрагивают щепетильную тему.
— Что насчет Мусорщиков?
Я не из тех людей, которые способны красноречиво ведать о чувствах, впрочем, никогда к этому не стремилась. Мне нравится таить глубину осязания на дне упаковки прагматизма, выдавая окружающим заезженные фразочки вроде «страшно», «грустно», «радостно». Вот и сейчас я решаю заняться только констатированием фактов, без приправы в виде эмоций.
— В общем, у них было что-то вроде договора: Спасители отдают десять ящиков взятого из Александрии оружия, относят это Мусорщикам и те помогают им в войне, а также отдают какую-то часть из награбленного. За то, что Мусорщики согласились на сотрудничество с Александрией, отец хочет поставить их на место. Мы заберем все оружие и, возможно, даже кого-то убьем, — устало соплю.
— И сколько вас всего?
— Без понятия, но наверняка достаточно, чтобы прикончить добрый десяток их людей.
— А что сама думаешь?
Хмыкаю и едва сдерживаю сотресь.
— Не знаю. Мне плевать, если не брать во внимание, что отец заберет ваши припасы.
Карл заметно напрягается и выпрямляется.
— Все будет в порядке. Скоро это закончится.
— Надеюсь, — обхватываю собственные плечи и ежусь, словно замерзла.
Мышцы на шее под кожей Карла дрожат. Он шепотом произносит:
— Ты молодец.
— Что?
— Нет, я не это… ничего. Забудь.
— Что ты имеешь в виду? — в голосе прорезается явная дрожь. Щеки Карла покрываются легким румянцем, однако по его взгляду и сползшей с лица улыбки могу сказать, что его смущение никакой румянец не способен передать.
— Просто я рад, что мы друзья. Когда кругом одни взрослые, а снаружи творится неведомая хрень, невольно забываешь, что ты всего лишь подросток. Все эти проблемы, связанные с переходным возрастом, ты должен оставлять позади и ставить на первое место выживание. Но с тобой я могу позволить себе дать слабину.
Несколько секунд мы мерим друг друга взглядами. Я чувствую, как вибрирует воздух, и между нами нечто застывает. Пробуждается некое беспокойство, подслащенное неловким молчанием, однако оно быстро прерывается.
— Где моя блядская дочь?!
Свирепый голос отца вызывает сухость во рту, и я подвожусь.
— Она с Карлом. Они… — Рик безуспешно заговаривает отцу зубы, дабы тот не спешил выплескивать гнев на александрийцах, но удар, приходящийся прямо по челюсти, затыкает Граймса.
— Тебе повезло, что это была не Люсиль, стукнувшая тебя по твоей тупой роже.
Взволнованный Карл поглядывает на меня, чем заставляет выйти из ступора и начать действовать. Делаю глубокий вдох и завожу руку за спину, чтобы наощупь проверить наличие рации и, если что, сунуть в карман поглубже.
— Оставайся здесь, — командую и оторопеваю вырваться на улицу.
Карл, не теряя ни секунды, останавливает меня и заглядывает в глаза.
— Что он с тобой сделает?
— Без понятия, но ничего смертельного не произойдет.
Хватка ослабевает и, не сводя с меня глаз, он все же пускает осуществить план.
Выражение лица старика искажает целый спектр оттенков злости и облегчения. Он молчит, но я-то знаю, что сейчас, как только мы отойдем в сторонку, он затянет длительную нотацию. Заграбастав мое предплечье и насильно потащив к грузовику, пожирает меня взглядом и ждет. Ждет раскаяния.
На секунду взгляд забредает на дом Карла… В окне замечаю его силуэт. Подышав на окно, Карл на запотевшей поверхности пишет огромными буквами: «Спасибо». Данный жест с его стороны вызывает легкий трепет и улыбку.
— Лоуренс! — пощелкав пальцами у меня перед носом, отец пытается привлечь мое внимание. — Хватит парить в облаках! Я спрашиваю, какого черта?!
Несмотря на то, что по настрою папы видно его очевидную остервенелость, я все же рада, что после затянувшейся минутной тишины он что-то да выдал. Конечно, мой старик явно не относится к тому типу, которые любят тишину и соблюдают молчание, но иногда он так делает, и означает это, что он разъярен. Каждый раз, когда пауза затягивается, я желаю только одного: лишь бы он что-то сказал!
На миг появляется желание ответить ему на вопрос, но заметное бешенство в его взгляде намекает, что лучше придержать коней.
— Представь мое удивление, когда я желаю поговорить со своей дочкой о завтрашнем рейде, и не нахожу ее! И сразу после этого кидаюсь на поиски Дуайта, чтобы расспросить его. Ах! Его-то тоже нет, — стискивает зубы и сжимает кулаки. — И единственный, кто дал мне хоть какую-то наводку — Жирный Джо! Он так и сказал: «Ваша дочь искала Дуайта». И стоило мне заметить, что моего, черного, грузовика нет, как до меня дошло! Дошло, что моя дочь и моя правая рука, малыш Ди, решили прокатиться! — стараясь изобразить сожаление, я выдавливаю из себя пару скупых слезинок и опускаю взгляд. — И, поговорив с Дуайтом, оказалось, что это я вас сюда прислал! Ты хоть, блять, можешь представить, насколько я удивлен?!
— Могу, и поэтому мне жаль. Извини, — сдержанно проговариваю. Действительно ли мне жаль? Нет. Ненавижу врать, но сейчас лучше не выводить отца из себя и дать ему услышать то, что он хочет.
— Я понимаю, что приехала ты сюда только ради своего одноглазого Ромео. Мне просто интересно, чем ты могла заниматься с Карлом?! Хотя нет! Даже знать не хочу! Ты знаешь Карла меньше недели, а уже ему руки целуешь.
— У нас ничего не было! — отрезаю я. — Мы просто друзья, и только ты видишь в этом что-то изощренное!
— Да ну? Меня это в душе не ебет! Ты не должна распоряжаться
моими людьми от
моего имени! Ты не должна сбегать! И уж тем более Джульетта не должна проводить время со всякими Ромео накануне великих событий!
— Можно мне хоть ненадолго почувствовать себя ребенком и провести время со сверстником? Ничего же не произошло!
Отец долго молчит и уставляется в только ему известную точку. Опущенные уголки губ приподнимаются, ниспадающие на веки брови сдвигаются и мина отца уже не искажает ни мрачности, ни огорчения.
— Пока что не произошло, — криво усмехается он. — Ты соврала. Вот в чем беда.
Отходит в сторону и, водя пальцами от скул до висков, рокочет: «У меня в твоем возрасте было полно пассий, но я никогда не вытворял ничего похожего».
Тянущиеся по темно-синему небесному раздолью облака, словно скатертью, закрывают луну. Взвывает ветер, и теперь, повернутый ко мне спиной отец, кажется непредсказуемым антагонистом фильма ужасов. Его белая футболка, которую ранее прикрывала кожаная куртка, в жирных пятнах, запястье замотано бинтом, джинсы выглядят на нем мешковатыми из-за значительной потери веса. Не то чтобы у него раньше были с этим проблемы, но сейчас, в силу условий и возраста, исхудал; широкие плечи и узкий таз.
Качаю головой из-за неприязни к признанию собственной подчиненности.
— Больше не повторится, — мямлю тонким голоском.
Папа потирает обернутое запястье, поглаживает участок, что пропитан запекшейся кровью. Он поглощен воспоминаниями.
— Я прекрасно осведомлен, что этого больше не повторится, — смыкает губы в одну тонкую нить и вытирает обильный пот. — И раз своих друзей ты повидала, в ближайшее время можешь к ним и не проситься. Будешь сидеть в комнате и ныть о произошедшем, в то время как Саймон всем займется, — потирает виски и вздыхает. — Из-за тебя только сплошные расходы. И раз уж все пошло не по плану, — оборачивается на Рика и громко произносит: — Я хочу, чтобы Рикки-тикки принес нам обещанную долю прямо сейчас. Скажите спасибо вашей подруге.
Окруженный сферой испуга Рик указывает за спину.
— Дэрил, Аарон…
Мужчинам больше не нужно слов. Они кидаются со всех ног к домам, пока приехавшие вместе с отцом двое Спасителей не разобрались сами.
— Откуда? — смотрю на его замотанную рану, и тот лишь отмахивается.
— Во время готовки проехался лезвием ножа.
Наступает тишина, и сама не имеющая ни малейшего понятия, чего именно этот вопрос слетает с губ, я стараюсь вывести отца на разговор.
— Случайно?
— Ну знаешь, перепутал свою руку с палкой колбасы, — на серьезных щах изрекает он. — Лоуренс, черт возьми, конечно вышло случайно! А ты думаешь, я мог специально это сделать?
Не настаиваю на продолжении данной темы и молча кусаю губы. Через время показываются Диксон и Аарон, нагруженные переносными сумками и мешками с едой, а также оружием.
— То есть ты готовил? — ненароком изображаю улыбку и поворачиваюсь к все еще не отошедшему от «инцидента» старику.
Кивает, но не говорит.
— Для кого? Когда?
— Для нашей семьи, — хмыкает и воодушевленно выставляет руки. Спаситель кидается к фургону, из которого вынимает биту и сует ту в руку своего лидера. Отец дико ухмыляется. Подцепляет кончиком пальцев проволоку, подергивает ее и наконец указывает на Дэрила и Аарона. — Примите дары этих ушлепков, — смеется, и приказ незамедлительно приводится в исполнение. Спасители поочередно выхватывают вещи из рук александрийцев. Взгляд отца застывает на Диксоне, который всем видом кричит, что присутствие Нигана не досаждает ему.
— Я бы не против вернуть моего Дэрила… и бильярдный столик. Но, — глазеет на меня, — ради дочери я готов оставить реднека.
Ловлю на себе сосредоточенный взгляд папы; он заглядывает в душу и всем видом намекает, что желает встретить ответный зрительный контакт, но я не оказываю ему сей чести. Отказанный в очередной порции эйфории, он слегка раскисает и сбавляет тон:
— Как заботливый отец я позаботился о комфорте моих двух любимых женщин.
Подступает тугой ком, из-за которого каждый жадный вздох становится болезненным и жгучим; горло горит, как у той рыбы, что безнадежно бьется на берегу.
— Не поняла, — отзываюсь без какой-либо пестроты в речи.
— Ты же умная девочка — должна. Пока не заметил ваше с Дуайтом отсутствие, я был занят благим делом.
— Трахал жен? — выдаю буквально первую пришедшую на ум идею.
— Нет, готовил для вас с Люсиль. И если ты не хочешь лечь спать голодной, то забудешь об этих мудозвонах и сейчас же залезешь в мой грузовик.
Молча оглядываю александрийцев, задерживаясь на Рике и Дэриле. Они не чувствуют того леденящего страха; сердитость и мстивость царят на лицах каждого, и обращен весь негатив на Спасителей.
Хлопаю ресницами, недоумевая. Что он собирается еще делать? Пожать руки и попрощаться с каждым лично? Но убедиться мне не дает трещащий вопль.
— Не заставляй меня повторять, Лоуренс!
Последний раз милуюсь общиной перед покиданием ее.
***
Все взгляды прикованы только ко мне. Не то чтобы я столь важная персона в Святилище, но именно таковой невольно чувствую себя. Ведет меня на прицепе в комнату. Тихо, но я знаю, что он в раже. Отойдет он наверняка нескоро.
— Ложись спать. У тебя завтра тяжелый день, — ставит Люсиль рядом, когда сам передыхает на краю кровати. Только благодаря ее изножью бита держится в вертикальном положении.
— Тяжелый день? Неужели ты передумал?
— Тебе везет, потому что после всего утеянного тобою дерьма, я разрешу тебе возглавить отряд. Саймон присмотрит, чтобы ты не наделала глупостей.
Неспешное, будто с опаской, постукивание по металлической поверхности. Издается глухое бряканье, и дверь, словно волшебным образом, отворяется. Жирный Джо бессловесно ставит поднос с тремя неглубокими мисками и бутылью вина на тумбу и смиренно ждет дальнейших велений.
Папа выдерживает паузу, и Джо берет инициативу на себя:
— Принес ужин, как вы и просили, сэр.
Ничего не произносит. Подносит руки к лицу, сплетает пальцы, как вдруг смеется. Знающий, каким иногда Ниган бывает непредсказуемым, Спаситель на автомате делает шаг назад. И честно, по его необдуманной, но шустрой реакции создается впечатление, что в Святилище есть курсы для тренировки мгновенной реакции самозащиты.
— Черт побери! Совершенно забыл о семейном ужине. Представляешь? — вскидывает бровями при виде меня и через смех командует Джо идти дальше по своим делам.
— Я не голодна, — при слове «семейный» всплывают образы отца, меня и… биты. От последнего ежусь и скручиваю уголок куртки в некое подобие рулона, представляя его бумагой.
— На деле не очень-то вежливо в наши дни отказываться от щедрого предложения.
Помалкиваю, и хоть мысленно я бы предпочла сон, в наши дни нормальная пища — раритет. Отречься от шанса насытиться чересчур глупо.
— Идем за стол.
С запалом сервирует стол, раскладывает столовые приборы и ухмыляется. Люсиль занимает особое место, приравниваясь к живому человеку, — в плетеном кресле с разложенными у порции вилками и салфетками. Трудно сказать, правда ли отец свихнулся или ему делать нечего, как изображать безумца, который сохнет по бите. Однако, по правде говоря, своеобразность его образа придает харизмы.
Молчание затягивается, и отец это понимает.
— Ты не должна меня бояться.
Расплываюсь в довольной улыбке.
— Я не боюсь, — холодно отрезаю, наклоняю корпус и стискиваю зубы, не переставая лыбиться. — То, что я не голодна, не значит, что я боюсь тебя, — залпом добавляю, но желудок не согласен с вердиктом и предательски урчит.
— Пафосная ты сволочь, — ерошит мои волосы и грегочет, ставя перед собой миску с любимыми спагетти.
— Что ты собираешься делать с Александрией? — интересуюсь, зыркая на тянущиеся, словно лианы, длинные неяркие шторы.
Тянет носом и шепчет:
— А ты ожидаешь чего-то величественнее? — вновь сопит, откашливается и подводится к окну. Перекличка работающих Спасителей продолжает лунать, но с каждым гулом отдаляется сильнее. Они что-то тянут. Тянут в направлении склада.
— Так не может продолжаться вечно. В какой-то момент они наберутся решительности для перемен, и тогда повстания не избежать.
Шурша брюками, подходит и бесцеремонно берет за подбородок, вертит мою голову влево, вправо; некое нарастание вызывает вспышку злости от небрежного обращения. Отец выглядит не так и молодо, но бодрость и резкость движений, вопиющих об их осознанности, наталкивают на мысль, что ему не больше двадцати. Внешне ему также сложно дать больше сорока: густые черные волосы, уложенные практически недоступным гелем; кожа цвета топленого молока, на которой вырисовываются не так уж и много возрастных морщин. Охватывает внезапный стыд за саднящие раны, неухоженные ногти и впервые за долгое время чистые волосы, ниспадающие даже не каскадом спутанных локонов, а не расчесанными сосульками, на шершавую кожу плеч и выступающих ключиц.
— Им не хватит стали сама знаешь где, чтобы противиться моим людям, — кривит тонкие, но гордые губы. — Несомненно, им это надоест, но кто, будучи в своем уме, пойдет против большого и крутого
меня?
— Не знаю, — спокойно и как-то неуважительно отвечаю, и уже через секунду захожусь в надменном хохоте. — Твоя самоуверенность тебя погубит. Ты же это понимаешь, так ведь?
Изучающе смеряет меня, но так же неожиданно отворачивается и демонстративно прикидывается увлеченным в работе Спасителей, что усердно перетаскивают кипы вещей александрийцев. Он будто задумался на миг, и даже его легендарная улыбка неискренна и фальшива.
Разливает по бокалам слегка пенящееся красное вино и отпивает совсем немного.
— Чтоб тебя, Челл. Используешь мои слова против меня!
Поднимаю фиал и делаю глоток, про себя отмечая кислое послевкусие. Голова вдруг тяжелеет, подступает проклятая сонливость. Не покидает чувство, что если бы не эта выходка и то, что папа забрал долю сегодня, завтра бы пострадали люди. Да и вообще такое ощущение, что каждый раз, когда папа появляется в Александрии, без жертв не обходится; а на этот раз их не было. И еще пуще разрастаются тревожность и буянящий страх перед встречей с Мусорщиками. И хоть со мной будет куча Спасителей, которые превзойдут количеством и экипировкой вторых, жажда показать себя с лучшей стороны вынуждает кусать локти и рвать на себе волосы.
— Эти скоты не откроют стрельбу, если вы будете настроены дружелюбно, — поднимает голову, отрываясь от алкоголя. — Спасители организованные и опытные, в особенности Саймон. Они вряд ли смогут начудить. С характерной превентивностью скажу: не провоцируй никого. Следи за языком и делай то, что умеешь лучше всего — стой на своем до последнего.
***
Будто из-под воды доносятся звуки боя. Периферией зрения улавливаю парящие в безоблачном небе черные точки, что выписывают круги. Солнце беспощадно жарит, образуются многочисленные испарины на лбу, шее, ложбинках.
Прячась за кучами хлама и металлолома, изредка высовываются Спасители, поражая точностью стрельбы неосторожных Мусорщиков.
Юркаю за один из залежей старья и оказываюсь прижатой спиной к завлеченному стрельбой Саймону. Невзирая на мое присутствие, которое грозит ничего хорошего, мужчина продолжает палить по мишеням. Везение на стороне Спасителей, среди которых жертв пока еще нет. Чего не сказать о Мусорщиках.
— Какого, блять, черта?! — помещаю новый магазин напротив тыльной стороны отверстия и трясущимися руками выравниваю их. — Ты должен был слушать меня, а не делать все, что тебе в голову взбредет!
Пригнувшись, уворачивается от пролетающих пуль и смотрит на меня.
— Извините, мэм, но Ниган сказал не медлить. Мы не можем морочить себе головы этой херней.
Пропустив эту бессмыслицу мимо ушей, выглядываю из-за угла и намечаю цель — прячущаяся по центру поля боя женщина с короткими коричневыми волосами, облаченная в длинное заплатанное пальто, окружена четырьмя людьми. Следующий выстрел приходится в резиновую шину, поверх груды мусора, за которой укрываются Саймон и я.
— Он также сказал слушать меня! — выкрикиваю я, и, когда приходит понимание ситуации, решаюсь не тянуть время. — Прикрой меня.
Вскарабкавшись на обноски и отбросы на обочине поля битвы, скукоживаюсь и мчусь на женщину. Шелестит фольга и пластик. Косулей сбегаю по склону и миную огни пушек, что парируют при столкновении с металлическими пластинами, за которыми я пробегаю молнией. Руками прикрываю голову.
Женщина повернута от меня боком, чем я и пользуюсь; произвожу несколько мгновенных залпов в рядом стоящих ее союзников и, стоит ей повернуться, как я ударяю пистолетом ее по лицу. Ошеломленный лидер Мусорщиков валится на землю, огнестрел следом. Резко припав на колено, выкидываю вперед одну ногу и тут же придавливаю ее к полу рукой.
Прижимаю дуло к виску и сразу цепляюсь за шею женщины, сжимая ту крепко-крепко. Движением руки вверх и уплотнением хватки вынуждаю ее самостоятельно подняться, при этом не делать глупостей. Прячусь за ее спиной как за щитом.
— Я тебя раньше не встречала, — через одышку выпаливает она.
— Взаимно.
