Проворный руль вертится из стороны в сторону. Саймон ловко маневрирует вскользь лезущих на капот ходячих, которые так и норовят оказаться под грузовиком. Однако дикий энтузиазм загроможден жаждой не угробить состояние одного из немногих целостных транспортных средств. Провожу руками по стеклу, а затем вновь утыкаюсь в наскучивший кусок пергамента.
— Это не карта округи, а сплошные дебри лесные, — гарчу я. — Терпеть не могу работать с местностью. Типа, как мне понять, что этот квадрат значит, если уголок с условными обозначениями оторван.
— Мэм, — тихо начинает Саймон. — Если Вы не любите такого рода деятельность, зачем же просили Нигана дать вам карту для изучения? — недовольство в голосе его постепенно нарастает.
— Любитесь-провалитесь, тут суть не в огромном тяготении, а в том, что мне нужна практика, — повисает тишина, и слышны лишь треск деревянной трухи, хлопанье. Спугнутые птицы взмывают выше и кричат пронзительно и хрипло. — Раньше, каждый раз, когда я оставалась одна, проходила через одно и то же: двигаться вперед и никогда не засиживаться на одном месте, блукать в малонаселенных пунктах и лесах… Не то чтобы с ориентировкой катастрофа, но для меня не составляло труда забыть, откуда я пришла.
Проезжаем по мосту, выстроенного строго вдоль шоссе, и он выглядит весьма прочным — явно отстроен. — Прежде, чем Вы зададите вопросы, скажу, что Спасители отстраивали этот мост месяцами, и все, чтобы был приемлемый путь к свалке, — утомленно, но как-то хвастливо выдает Саймон. В притворном внимании киваю, тем временем вынимаю из кармана кожаной куртки, которой укрываюсь как пледом, поржавевший кусок металла, расколотый на два. Соскребаю потрескавшуюся желтую краску и принимаюсь рассматривать разломившиеся звенья подвески. По глупости ухватываюсь за них и одно из металлических колец откалывается. — Черт… — шиплю, потирая вспотевшие руки о шорты.
Дорога выдается не столь длинной. Езда не по какой-нибудь извивающейся тропинке, а толковой дороге способствует скорому преодолению расстояния. И даже несмотря на то, что мы никуда не спешим, Саймон дергает переключатель скорости, и мы стрелой мчимся по шоссе. Фигуры толпящихся впереди людей подтверждают догадки; это она. База Мусорщиков. Отходы, увенчивающие некое подобие стен, заметны издали. Еще не успеваем подъехать на должное расстояние, а я уже чую, как разит вонью. Вонь гнили и стухших продуктов, среди которых укрываться годами уму не подвластно.
— Та, что посередине — Джадис, — Саймон указывает на женщину в темном плаще, плотно прилегающему к телу обладательницы. Короткие светло-каштановые волосы аккуратным полукругом сползают ей до середины шеи, короткая не густая челка еле прикрывает лоб. Овальное лицо, высоко поднятые кругловатые брови, прищуренные глаза — черты выдают в ней расчетливость и целеустремленность, ехидность и хитрость. Да и не зря: то, как их легко переманить на другую сторону, уже своеобразный намек.
Хлопок дверцы грузовика. В наилучшем расположении духа я спрыгиваю на землю и, хлопая в ладоши, кричу: — Этот день обещает быть великолепным! Настороженно оглядывая меня, женщина как-то скептически вскидывает бровями и делает шаг навстречу.
— Прибыли забирать то, чего сами добыть не смогли? Быстрыми движениями рук завязываю рукава куртки вокруг талии и нарочно укладываю ее поверх кармашка с оружием. — Мы… — У нас был договор, и вы расторгли его, как только вам предложили полизать задницу их лидеру, милашке Рику, — в насмешливой манере Саймон поднимает брови, вытаращивает глаза и натягивает кривую улыбку. — Я понимаю, у каждого есть шанс на ошибку, но ваши стоят нам слишком дорого.
Оказываясь перебитой, мне ничего не остается, как постоять за себя и указать Саймону на его место. — Спасибо, конечно, за столь прелестное начало, Саймон, но я хочу ввести их в курс дела сама, — опускаю брови и демонстративно хмурюсь. Я бы могла прикусить язык и позволить поговорить за себя, но тогда бы это свидетельствовало о моей подчиненности. — Где оружие? Замешкавшаяся Джадис испуганно глядит на Саймона, но испуг вызван отнюдь не сложившейся ситуацией, а незнанием. Незнанием, с кем они ведут дело. Ее глаза вопят: «Кто она, черт возьми?» Именно излишняя сконцентрированность на Саймоне заставляет меня постараться застать его выражение лица периферией зрения.
По его мимике видно, что ему неугодно такое положение. Я давно заметила, как Саймон стремится всегда оказаться поближе к отцу и при любом упоминании своего имени уже готов действовать. Саймон — тот человек, который делает все так, как считает нужным, и пользуется другими ради выгодного положения. Иногда создается впечатление, что он охотно работает ради укрепления статуса и поддержания привилегий, но сейчас я убеждаюсь в ином. Он это делает, чтобы выбиться вперед и стать единственным диктатором. Непробиваемый орешек Джадис не упускает возможности шаловливо улыбнуться. — С чего бы мне говорить? Мы с Александрией заключили уговор, с которого у нас есть какие-никакие доходы. Мы не обязаны были отказываться от выгодного предложения.
— Слушай, — лениво перебираю ногами и наступаю на Джадис. — Перевес явно на стороне Спасителей, так что переставайте выпендриваться и… — Это, блять, так не работает! — Саймон вынимает пистолет и нацеливает его поочередно на каждого из Мусорщиков. Кожа лба стянута, образуя прямо над переносицей небольшое утолщение. Из-за нависших бровей его глаза сужаются и приобретают заостренную форму. Углы рта резко очерчены, зубы стиснуты. Он очень запальчив. Во взгляде смесь отвращения и презрения; морщит нос, приподнимает верхнюю губу и выпрямляется, слегка откидывая голову и показывая свое превосходство. — Они кладут на нас хер с горы, когда мы ведем дела по-хорошему, а если все сделать по-другому? Что если мы видоизменим ход игры? Бах! В глазах темнеет. Не верю, что это происходит. Не верю, что доносящиеся, словно из-под воды, звуки боя реальны, а не плод моего воображения. — В укрытие! — кричу я, несясь следом за погорячившимся Саймоном.
***
— Это тебя Ниган прислал разобраться с «беспорядком»? — на пару секунд Джадис задерживает дыхание в предвкушении ответа. Дергается, будто в попытке вызволиться, но ствол у виска невзначай меняет ее планы. Поднимается ветер, подхватывающий старую оберточную бумагу и прочие пергаментные изделия. Одна из них останавливается у ног, якобы вынуждает меня воспроизвести вслух мысль: — Забавно слышать это от людей, живущих на свалке, — обращаю взгляд на вооруженных людей Джадис. Их данная цель — сбережение жизни лидера, и один неверный шаг обернется ошибкой; они начеку и готовы на компромиссы, но дула Спасителей, наставленные на них со всех сторон, отбивают желание примириться. «Последнее слово останется за мной, хотят они этого или нет». — Опустите оружие и мы поговорим в спокойной обстановке, — натягиваю ухмылку и понимаю, что абсолютно все непоколебимы. В задорной манере речи протягиваю: — Серье-е-езно, я не хочу, чтобы мои люди требовали своего силой, — озираюсь в осознании того, что приблизительно десяток тел Мусорщиков уже гниет на солнце. — Ладно, признаю: мой дорогой Саймон чуток-другой переборщил… но все это были вынужденные меры. И если не хотите скорого повторения истории, посоветовала бы пойти на уступки. — Зачем же так резко? — ее лицо мне практически скрыто, но за короткий срок я успела изучить ее; Джадис надменно хмыкает, и уверена, ее рот растянут в широкой лыбе. Рука как бы ненароком тянется под край накидки, что умело закрывает второй пистолет. Стукаю ее разок по месту, к которому приставлен прицел, и мгновенно меняюсь в лице. — Попробуй… — несмотря на невысокий рост, я дотягиваюсь до шеи Джадис, и поражаю ее до глубины костей холодным металлическим лезвием. Преподнесенный к глотке кинжал не дает и словечку слететь с губ, и тем не менее через силу она вываливает «охапку» ругани. — Ниган запудрил тебе мозги, не так ли? Интересно чем? Объездил твое хрупкое тельце с ног до головы? — от этого предположения внутренние органы сворачиваются в огромный ком. — Не будем об этом. Лучше ответь, чем обусловлена такая распутность? Сперва на стороне со Спасителями, а после заключаете сотрудничество с александрийцами, — при вспоминании Александрии сердце екает. Ухмылка застывает на ее лице — застаю это периферией зрения. И пусть это выводит из себя, благословлять ее старания я не собираюсь. — Что, неужто я удачно пошутила? Тогда могу гордиться собой. А если серьезно, я не тамада, а ваши метания из гнезда в гнездо смеха не вызывают. — Убийство людей не заставит меня хотеть поддержать наш союз. — Если учитывать продажность твоей задницы, почему нет? — мысленно корю Саймона и, опустив голову, качаю ею. — Где резервы? Ее многозначное хмыканье вместо ответа теперь забавляет, ведь они просто отрицают очевидные факты. — Да бросьте, даже мне уже, сука, смешно! Силы не равны. Нас больше, а вы продолжаете воротить носы. — Ты хоть понимаешь, что мне достаточно вывернуться, чтобы выбить из твоих мелких слабеньких ручонок оружие? — Если со мной что-то случится, Спасители перебьют всех твоих шавок, и мои проводники — лишь меньшая часть людей Нигана. Чувствуешь разницу? — Это, пожалуй, единственное, что меня останавливает, — выгибает бровь и плавно возвышает руку. — Убрать оружие. Отвожу в сторону кинжал, пистолетом тем временем провожу вдоль ее щеки, держа Джадис на стороже. Медленными шажками отдаляюсь от женщины. — Разумно. Надеюсь, собравшиеся здесь уравновешенны и рационально мыслят. Не поворачиваясь, женщина притупляет взгляд на Спасителей. — Почему ты так важна Нигану? Почему он решил отправить молодую девчонку? — она так и ждет ответа от кого угодно, кроме меня. Не оправдав ее ожиданий, проговариваю за себя: — Потому что не ваше дело. У вас была одна задача, и вы проебались. — Прокол был не у нас, а у Нигана, который посчитал, что все ему должны. — Как видишь, воздается не тому, кто не прав, а тому, у кого авторитет за плечами меньше. Последний раз интересуюсь: где вывезенное оружие? По приказу Джадис приволакивают ящики и преднамеренно дожидаются, когда кто-нибудь из Спасителей проверит содержимое. И уж чересчур пылкий сегодня Саймон берет на себя ответственность. — Так бы и сразу.***
К моему превеликому удивлению, застаю я отца в обнимку с одной из жен. — Челсия, уже вернулись? — без капли смущения любопытствует он, не выпуская любовницу из объятий. — Можно тебя на минутку? — перевожу взгляд на девушку и в шутливой форме уведомляю: — Обещаю вернуть его в скором времени, — незаметно для себя перевожу воззрение на что-то под их кроватью, напоминающее маленькую картонную коробочку. Подводится. Торс оголен, а на ногах джинсы. Вяло накрывает плечи футболкой, и собирается уже переступить через порог. Вспоминаю о лежащей в кармане цепочке, «не нарочно» отбрасываю ее под кровать. Наигранно закатываю глаза и принимаюсь забирать свое. «Эта пачка была наполовину полной. Старый хер одолжил не две и не три сигареты», — подумываю про себя, но тем не менее со спокойной душой возвращаюсь к исполнению. Идем по коридору, и мне почему-то сдается смешным все, что я вижу; через что прохожу. Но в душе отнюдь не смешно. Я так мало виделась с его женами, и нахожусь в полном неведении, но при этом знаю, что ненавижу их. Ненавижу каждую из них, независимо от того, хочет ли она этого или нет; практически все они согласились на это или из жажды к успешной жизни и привилегий, которые давались путем интима с отцом, или из-за испуга. Однако на Шерри мой гнев так не распространяется… Понимаю, насколько лицемерным это звучит, но я уверена в ее мотивах и том, что она единственная, кто стала частью гарема из-за Дуайта. Из-за любви к нему. — Знаешь, — замедляет шаг, оттягивая наш приход в комнату, — я понимаю твой взгляд. И, Челл, поверь, я смог бы променять всех этих жен только на одну. Ее имя ты и так знаешь. Но твоя мать мертва. Оборачиваюсь на него и ступаю теперь спиной вперед. Вновь приходится строить непринужденность, пока от сердца постепенно откалывается кусочек за кусочком. Внезапно упираюсь спиной в стену. — Мне казалось, мы должны были обсудить миссию. — Не увиливай. Я умею читать людей, Челл, и поверь, я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Можешь послать меня нахер, но будь готова, что проблема не решится, и тогда вселенная пошлет тебя нахер, — оказываюсь под пристальным взглядом, который будто в саму душу направлен. Принимаю «вызов», улыбаюсь, давая понять, что заметила его взгляд и мне все равно, после чего смотрю в сторону, откуда мы пришли. — Саймон начал перестрелку без моего приказа, — не прекращая думать о словах отца, прикусываю язык и молюсь, чтобы этот непредсказуемый сукин сын не продолжил. — Он подставил задание под угрозу неконтролируемой вспышкой гнева. Ты должен что-то с ним сделать. Брови подлетают на середину лба, причмокивает и корчит изумление. На миг чувствуется подлинность его выражения, но не надо обольщаться — притворство. Едва ли не все его слова, эмоции, чувства — сплошное притворство. — Уже в предвкушении услышать подробности, — не удерживается и расплывается в улыбке. — Упаси меня от этого. Важное услышал, и ты обязан поговорить с Саймоном о приключившемся. Его рука рывком обвивается вокруг моей талии, стремясь прижать к телу быстрее да поближе, но я ловко уворачиваюсь, пригнувшись. — Не нужно всех этих телячьих нежностей. Хлопок дверью. Я заматываюсь в комнату в бешеном темпе. Нахмурившись, все так же стою около открытого окна, через которое ежедневно наблюдала и наблюдаю за Спасителями. В груди расцветает чувство страха, которое будто обволакивает тело. Сжимая сердце до боли, одновременно давя на ребра, все так же причиняет невыносимую боль. Поджимаю губы, вытаскиваю пачку сигарет и, взяв одну, зажимаю ее зубами. Глубокая затяжка. Горечь оседает в горле, а легкие наполняются никотиновым дымом. Прикрыв глаза, выдыхаю дым через нос.Стрельба и взрывающиеся снаряды военной техники. Через помехи телевизора наблюдаю за происходящим в городе.
На полу кухни лежат два тела бывших людей, вдоль которых расползается алая жидкость, испачкавшая одежду. Лежащая на диване мама с трудом дышит; хрипит и устало потирает лицо.
Сидящая на полу я откидываю голову и содрогаюсь от слез, стекающих по щекам. — Челл… Все будет в порядке… Папа скоро приедет.
— И что он сделает? — выпускаю скопление эмоций на волю и едва ли на крик не перехожу. — Мы еле убили этих тварей! Ты их еле удерживала! Мама косится на свой швейный станок, и по активно бегающим зрачкам кажется, у нее есть план. Поднимаюсь и подхожу к дивану, словно надзираю за ней. — Возьми шнуры… чтобы были потолще и плотнее.
Оборачиваюсь на объект ее заинтересованности и медленно качаю головой. — Пожалуйста, только не говори… — Челси, прошу, сделай, что требуется. Возьми несколько шнуров.
Выполняю указание и мгновенно застываю. — Теперь привяжи мои руки к каркасу дивана. — Мам…
— Челсия Лоуренс, я настоятельно рекомендую сделать это, — выдавливает мучительную улыбку, и, боже, никогда не видела ее настолько бледной и нездоровой. Кажется, еще несколько мгновений назад тон кожи был поярче и поживее, а сейчас — бледно-фиолетовый. Как у мертвеца. — Мам, это неправильно. — Челси, все нормализуется. Просто сделай это, умоляю.
***
Слезы сливаются с постукиванием капель дождя на улице. Пробую строить из себя бесчувственную, но становится тошно, а тоска усугубляется. Вибрации телефона уже начинают ладони щекотать. Входящий вызов. Сил что-либо сказать не нахожу, но надо преодолеть себя.
— Пап, — жалобно протягиваю, отвечая на звонок. — Челси, слава богу! — выдыхает, услышав мой голос. — Я с трудом дозвонился, — звук чего-то тяжелого, сброшенного в багажник машины. — Где ты?
— Дома, — рукавом кофты вытираю слезы. — Оставайся там и ни за что не выходи на улицу. Запри все двери и окна, я скоро приеду.
Шмыгаю носом. — Маму начало лихорадить. Сбившееся дыхание отца, который вот-вот и разрыдается. Проходит холод, а вокруг будто бы все замирает. Не так давно я звонко смеялась с друзьями, круча в руках бенгальские огни и наслаждаясь шипением открывающегося шампанского, которое Молли сперла у сестры. А сейчас заливаю комнату слезами и истерическими криками. — Все будет хорошо.
— Она, блять, бледная и не может даже пальцем пошевелить! Какие, черт возьми, хорошо?! Ничего не будет хорошо! Что-то и подавно не напоминающее крик вырывается из его рта: — Следи за языком, Челл! Иди в свою комнату и закройся там. — А как же мама? — Челси, не теряй времени! Я скоро вернусь и мы разберемся с этим. Мама будет в порядке.
Почти успеваю насладиться дымом в собственных легких, как вдруг раздается оглушительный звук и визг. Ощущение, что кто-то выбивает сигарету из моих губ, когда на деле она вываливается из разинутого рта. Опускаю взгляд вниз, на идущих в сторону фабрики Спасителей. — Звук оттуда, — догадываюсь и хочу добавить что-то еще, но запинаюсь. Это место я успела выучить от «а» до «я» — ну, почти; по крайней мере, этот шум я точно узнаю… это предчувствие и глас Спасителей говорят мне об одном — кто-то сейчас теряет рассудок. Очевидно, что отец, который наверняка пошел разбираться в выходке Саймона. Последовав примеру Спасителей, рвусь внутрь здания. Пробиваюсь через толпу вперед. Окольцованные по центру отец и Саймон переглядываются так, будто в любую секунду порвут друг друга. Тем не менее папа отводит взгляд от оппонента. «Не лезь», — медленно шевелит губами, но я все равно разбираю его предостережение. — Когда все закончится, мы вернемся к своим делам, — Саймон складывает руки на груди. — Просто знайте, я этого не хотел. Но Святилище должно вынести все, а его дочь — никудышный лидер. Она слишком мягкотелая и неопытная, — приближается к отцу. — Я не виню этого человека в конфликте. Я лишь хочу поблагодарить нашу чудесную публику, — замах. Подлетев к отцу, Саймон наносит остервенелый удар. Глухой звук. Отец валится на пол, чем Саймон и пользуется: наносит удар за ударом. Лицо папы красное от прилива крови. Под нижней губой образуется алая дорожка. Он болезненно сплевывает сгустки крови, которые оставляют за собой следы вокруг рта, и изнеможенно закатывает глаза. Саймон не стесняется засыпать того еще чередой ударов. Его кулак рассекает воздух каждые несколько секунд, и отцу уже здорово досталось. Почему никто не заступится? Ниган же любимец толпы, прекрасный лидер и импонирует очень многим Спасителям. Пустить все на самотек и позволить какому-то херу с горы, вроде Саймона, надрать ему задницу до смерти не очень благое дело. «Сделай же что-нибудь, Челси», — попытки успокоить себя увенчиваются сплошными противоречиями. Что может сделать чертов подросток, если даже зрелые люди не способны вмешаться в погром? Ежесекундно тело подрагивает, руки напряжены и находятся на уровне живота, готовые разнимать этих двоих. Смотрю на то, как мой отец держится в сознании только благодаря текущей в жилах безмятежной ярости. В какой-то момент Саймон устает. Извернувшись, отец захватывает его со спины и опрокидывает на пол. Руки располагаются на шее, сжимаясь как душащий добычу питон. Он зол… Очень. Стискивает зубы так сильно, что кажется, они, как стекло, вмиг потрескаются и разобьются. — Ты специально начал стрельбу… поставил задание под угрозу, пытался настроить всех против моей дочери… Ты облажался, причем не в первый раз. Эти люди знают, что у них есть лазейка, способ сбежать! Они всегда будут искать способ ударить в ответ, поэтому мне придется убить их всех так же, как и тебя! Саймона почти не узнать: старательно пытаясь вдохнуть хоть один глоток воздуха, он раскрывает рот так широко; глаза вылуплены и грозятся в любой момент лопнуть. Последний вздох. Останавливается и смотрит на лежащего под ним мертвого Саймона. Его взгляд такой же раскаивающийся, как и у меня, хотя, в отличие от него, смотрю я на все это через пелену слез. — Что за подлец, — спокойно изрекает и не спеша бредет ко мне. — Нам надо поговорить. В меру чистая и опрятная комната отца, как ни странно, все равно требует солидной уборки. Неоценимый труд тех дизайнеров, что обливались потом во время резьбы мебели, цепляет, и даже не обращаешь внимание на то, как давно это происходило. Отец вздыхает и подходит к подоконнику, о бортики которого опирается. — Я поговорил с этим остолопом. Ты и сама видела, — скрежещет зубами, будто желает сдержать цыканье. — Я не очень удивлен: все это время, что Саймон подлизывался, я замечал его пробивающиеся эго и жажду власти. То, как он выполнял любой мой приказ — быстро и беспрекословно, — стало поводом моего уважения к нему. Но в последнее время Саймон стал слишком неуравновешенным, и за свою беспринципность поплатился. Взгляд отца прожигает до костей, но в то же время бархат его голоса завораживает и заставляет вслушиваться. — Я даже не знаю, что сейчас должно волновать меня больше. Зачем ему нужно было подставлять Спасителей? Вот именно, не за чем. То, что произошло сегодня, была банальная неосторожность. Прежде, чем отправлять свою правую руку на базу Мусорщиков, мог хотя бы уточнить, с кем имею дело. — Думаешь, я подозревал, что он облажается на настолько легком задании? Я был лучшего о нем мнения. Я ожидал, что когда-нибудь ему надоест второе место после меня, но чтоб так быстро… — Почему Спасители не вмешались? Тебя могли убить. — Не убили бы, — потирает рассеченную губу. — Ты же знаешь наш девиз по жизни: «Мы не умрем, пока сами не будем к этому готовы». Если бы этот сукин сын наставил на меня оружие, мои люди не медлили бы. Но мужские разборки должны оставаться справедливыми. Как ты видишь, никому не сломить твоего старика, — сейчас же его глаза излучают холод. О чем он думает? — Что ты будешь делать с Александрией? Хмурится и канает под таинственного дурачка, говорящего загадками и неполными фразами. — Знаешь, я бы мог их всех убить… но зачем? Хочу наведаться к старому товарищу Рикки-тикки с неофициальным визитом. Возьму тебя с собой, немного пообщаешься со своим Ромео прежде, чем я решу, что пора положить этому конец. Впадаю в ступор. Когда я задавала вопрос, то уж точно не ожидала подобного ответа. — Что ты подразумеваешь? — Помнишь, ты сказала, что это не может продолжать слишком долго? Ты права. Когда-нибудь они восстанут против Спасителей и это нужно предотвратить. Возьму их под свое крыло и сломлю… — А с этого места подробнее.