***
Подтягиваю ноги и усаживаюсь поудобнее на кровати. Спина отдыхает на возложенных башенкой подушках. Настраиваю приемник рации, набирая частоту канала. — Рик, прием! — помехи. Вновь набираю цифры нужной частоты и сквозь зубы цежу очередное «прием, Рик!» — Докладывай, Лоуренс. От происходящего сердце уходит в пятки. Сознательно понимаю, что возможны несколько развилок событий: Спасители одержат победу, погубят многие жизни и возьмут в заложники кого-нибудь наподобие Дэрила. Или Александрия побеждает и тогда мне придется наблюдать, как Рик казнит моего отца. Именно сейчас, от рапортованной информации, зависит будущее общин. И чисто из человеческих соображений я не могу допустить победы Спасителей. Как бы тяжело ни было. — Ниган собирается наведаться к вам завтра утром, на рассвете. Он хочет забрать сильных с собой и подчинить их, а слабых — убить. Если вы объединитесь с другими общинами и отправите сюда какую-то часть людей, то застанете Спасителей врасплох. На складе полно оружия, если интересно, — вздерниваю одной бровью и как бы намекаю на что-то. Поднимаюсь с кровати, опускаю голову. Аккуратно ступаю по полу, словно по канату, и, наблюдая за собственными перебирающимися ногами, обхожу свои апартаменты кругом. — Не слишком ли опасно отправляться прямиком в Святилище? Сколько Спасителей приблизительно останется? — Без понятия, но наверняка кто-то вроде Жирного Джо — Дэрил в курсе, кто это. В общем, отец предпочтет взять кого-нибудь наподобие Дуайта, чтобы те смогли отбиваться. И, как я сказала, застав Спасителей врасплох, у вас будет больше шансов. У ворот обычно стоят снайперы, но не парьтесь, у меня уже есть план, как их отвлечь. Остальные же Спасители будут с головы до ног погружены в работу — у вас есть шанс, Рик. Можно попробовать поверить в удачу. Протяжное мычание. — Что-то еще скажешь? — Да, — соглашаюсь с Граймсом. — Если вы убьете первую часть Спасителей, позже придется столкнуться и с Ниганом, — тяжело вздыхаю от одной мысли о его погибели. Но нет, нельзя раскисать. Все еще впереди, не стоит думать о грядущих укорах совести и прочего. — Он будет прикрываться спинами своих людей и беречь свою жизнь ценой сотен чужих, а большинство его людей не против самопожертвования ради лидера. Задумайтесь, как бы вам этим воспользоваться. Отдающиеся эхом шаги пересекаются с фразами Граймса. Постепенно отголоски становятся громче. Но я почему-то убеждена, что в этом нет ничего катастрофического; кто-то из Спасителей идет по делам, без паники. — Мы поступим, как ты сказала, Челси, — подхватывает Граймс-старший. — Засядем в укрытии и, когда Спасители уедут, мы убьем их. Всех до единого. Приведем как можно больше людей и пойдем до конца. Не думал, что скажу это, Лоуренс, но ты молодец, — связь прерывается. Рации касается чья-то холодная рука. Замираю от ужаса и даже не сопротивляюсь, когда незнакомец вынимает средство связи из потной ладони. — Я догадывался, что у нас завелась крыса, но долго отказывался верить, что собственная дочь, вешающая лапшу на уши о том, что она не такая, — наклоняется к уху. Без того медленный темп речи замедляется. Налитое жаром лицо только сильнее обжигает теплое дыхание отца. — Займется… крысятничеством. Хриплое сопение напрочь пропадает. Я уже было перестаю задыхаться от обреченности, как вдруг отец рявкает что-то нецензурное и бросает рацию на пол. От грохота я дергаюсь. — Юджин говорил, что его рация куда-то затерялась… начал предполагать, что оставил где-нибудь, хотя, казалось бы, помнил, что еще секунду назад она лежала на столе! А тут пришла Челсия, и рации нет. Я отказывался верить, что моя дочь предательница, и все же доверяй, но проверяй! — вперяет пальцы мне в челюсть и принуждает смотреть в глаза. — Придумал историю об очередном визите в Александрию и ожидал опровержения… — сдавливает подбородок, выдавливая из меня безвольный писк. — Я тебе дал кров, одежду, оружие и уважение… Где блядская благодарность?! — срывается на крик, которым грезит оглушить. Собираюсь с силами и смыкаю пальцы на его запястьях, зарываясь ногтями как можно глубже в кожу. Из глаз сочится жидкость, капающая на губы и ошпаривая каждую ранку. — Не заслужил… — протягиваю я. Наконец его цепкость теряет напор. Выпирающие вены на запястьях — ярко-красные. Отталкивает меня от себя и показательно заминает рацию под ногу. Осколки механизма разлетаются по всему полу. Он продолжает наступать и наступать на нее, топчет несчастные остатки и бранится. — Не заслужил… Тогда ты не заслужила всех тех благ, которыми я и мои люди одаривали тебя! Потому что ты ходячая проблема, от которой все пытаются избавиться! — в порыве злости выкрикивает он. Поворачивается ко мне спиной и, тяжко ступая, направляется к выходу. Резко прерывается и фыркает: — Мы дождемся этих чертил и убьем их. Убьем всех, включая твоего Ромео! Поглаживаю подбородок после усердий отца. «Ты ходячая проблема». От его речей я тушуюсь и мямлю в ответ: — Я не хотела сюда возвращаться. Ты сам виноват в том, что не дал мне выбора! Скрипит зубами. Вместо затрагивания данной темы подгоняет к моим ногам парочку деталей рации. — Теперь ты не сможешь донести на меня своим друзьям. Я убью реднека и безглазого пацана у тебя на глазах! И тебе больше не за что будет бороться. Не в этой группе… Он уходит, так и не услышав, как слезы душат меня — они словно тугие путы, накинутые на шею и не дающие сделать ни вдоха. Стоящий на тумбе стакан с водой так и манит. С отчаяния залпом оприходую все содержимое. Чертыхаюсь. Спустив на тормозах увиденный запал отца, следую за ним. Зачем? Сама не знаю. Может, чтобы убедиться, что он не причинит никому вреда. Так или иначе, любопытство изъедает, как некогда знакомая мне желчность: желчность, исходящая от некогда лучшей подруги; желчность, которая движет отцом. Свирепые крики на каждого попавшегося Спасителя. Он им приказывает следить за мной и не подпускать и близко к воротам. Чуть ли не переходя на бег, иду вперед и вперед, пока… не останавливаюсь. Не долго думая, бросаюсь на поиски того, с кого это началось. Я не злюсь на Юджина. И не злилась после того, как узнала о его предательстве. Злюсь я только на себя, ведь как всегда, во что-то влипла.Ночь. Потрескивание угля в костре, который представляет собой единственный источник света. Где-то из-за крон темных сосен выглядывают горы и стекающие по скалам потоки ручья. Кажется, вот-вот и каждая его капелька до последней будет унесена ветром и растает в воздухе. Зажатая в себе Молли натягивает синюю клетчатую рубаху, хоть это не очень помогает ей согреться. Как долго она уже держит язык за зубами? С тех пор, как наши друзья отошли за дровами, она не решается припомнить подстереченных нас с Мэттом. Заслезившиеся янтарные глаза при свете огня переливаются исключительно желтыми оттенками. Покусывает губы и вздыхает. Я часто слышу от окружающих насчет собственной загадочности, — мол, сложно предугадать мои дальнейшие действия. Но эти люди просто не встречали Уилсон-младшую. Вот кто воистину непредсказуем. Даже для самой себя. Что же она выкинет сейчас? Тем не менее, даже несмотря на чрезвычайно несносный характер и корыстность, ей удается выделяться среди толпы. Молли обладает, на удивление, приятной внешностью. Пусть у нее и длинноватый нос с толстоватым кончиком, тоненькие губы и слегка скошенный подбородок — в этом что-то есть. В совокупности ее черты лица выглядят гармонично.
И сейчас, детально разглядывая каждую изюминку подруги, я натыкаюсь на мысль, что она замечает мой взор. И не оставит его без внимания. Она попросту не может вечно меня игнорировать. — Ты обещала, что не будешь с Мэттом. Мы договаривались! — убежденная в том, что я все это время кривила душой, Уилсон подлетает с поваленного бревна на ноги и упивается взглядом в огонь. Слезы стекают по щекам. Она наклоняет голову чуток в бок, и очередная образовавшаяся капелька падает на землю, рядом с горящими щепками. Не в силах больше подкармливать своих демонов дрянными замашками, она принимается нещадно избивать одно из деревьев. Видимо, мы обе привыкли держать в себе все переживания. До последнего. — Я не хотела, Молли! — видя ее ломоту; как она глаза выплакивает от саднящих костяшек, я притупляю паршивые ощущения у себя на душе и стараюсь по минимуму тяготить подругу. — Ты вынудила меня. Сказала, что если так будет продолжаться из-за парня, дружбе конец, — смекаю, как же быстро ее физиономия принимает зловредное выражение, и меня это изводит: — О какой дружбе идет речь, если ты постоянно пытаешься мною помыкать? А теперь я еще и должна отказываться быть счастливой, и все, чтобы сохранить верность перед такой поганой подругой, как ты!
— Как же, блять, приятно слышать в свой адрес нечто подобное! Нахера же ты, сука, соглашалась? — отзывается зябнущим голоском. — Потому что ты корила меня из разу в раз: «Давай, Лоуренс, давай, соглашайся! Кроме меня у тебя никого нет». А сейчас мне плевать, что ты там думаешь. Мы находимся перед фактом: я нравлюсь Мэтту, а он нравится мне. Третий лишний, — прожигаю ее взглядом и задираю подбородок. — Знаешь, мне плевать! Идите и дальше трахать друг другу мозги бреднями о своей бесконечной любви! — прикидываясь жертвой, Молли делает обиженную мину и коротает этот бессмысленный разговор своим уходом. Зная, как Молли «прекрасно» владеет оружием, не говоря о том, что сейчас при ней только походный ножик, я готовлюсь ринуться за ней. Но осекаюсь.
«Сделала бы она это ради меня? Она вообще хоть раз спасала чью-то задницу, кроме своей?» Идти туда я не собираюсь. Сейчас ночь и рисковать своей шкурой ради Молли я не хочу. Не после всего случившегося. Пусть за ней сестра приглядывает. — Молли… мне жаль, что я тогда согласилась и… нарушила данное слово, но это абсурд! Молли! Если бы я вовремя ее остановила… Если бы хоть что-то предприняла… Она бы не забрела в самую чащу и не сдохла там. И ее сестра бы не покончила с собой, найдя труп этой неблагодарной барышни.
— Я восхищаюсь тобой. Я бы так не смог, — тихо и скромно выдает Юджин, отчего я выхожу из транса. — Ты пыталась помочь, при этом несла надежду и верила, что Ниган одумается. Стоящая все еще на пороге оружейной я, застываю, когда внимаю, что прослушала добрую половину сказанного. Сколько Юджин уже распинается? Как только я прибыла к Портеру, то вкратце рассказала о своих переживаниях. И однозначно не ожидала, что вместо слушания его толкований, погружусь в этот нахлынувший вздор. Опять. — Да, знаю, — изрекаю, не повышая тон. — В отличие от тебя, я хотя бы что-то делаю для окончания этой мешанины, — замолкаю, как бы подбирая выражения. — Мне нужна твоя помощь, Юджин. Рик и остальные прибудут сюда завтра утром. Это самоубийство. Мне нужно как-то сообщить им, что план провалился. — И чего ты ждешь от меня? — Добудь у кого-нибудь другую рацию. Мне уже не удастся провернуть такое, а вот тебе — да. — Челси, я не смогу добыть рацию. Это будет очень подозрительно… и я не хочу. Я верен Нигану. Поначалу я собиралась вывалить на него гору нецензурных выражений, но охлаждаю пыл. — Да брось, Юджин! Ты действительно позволишь Нигану и его людям убить тех, кто спас тебя и, по сути, привел сюда? Это из-за них ты сейчас жив! — Я думаю, тебе лучше уйти, — щурит глаза и указывает на дверь. — Серьезно? Юджин, прошу! Ниган же им буквально плаху устроит! — Я, в любом случае, не смогу. Уже вечереет, Спасители заканчивают работу, для которой им нужны рации, — ворчит, отряхивая черный пиджак от оружейного масла. — Не у каждого Спасителя есть хотя бы одна, а если и есть, вряд ли мне ее дадут. — Скажи, что Ниган попросил передать тебе рацию на временное пользование или придумай что-нибудь! Ты же чертов ученый! — Я не хочу подставляться. Челси, я не ты. Это тебе все сойдет с рук, потому что Ниган не позволит свою дочь и пальцем тронуть. Но у других нет неприкосновенности. У меня ее нет! Так что решай свои проблемы сама. Под его пристальным наблюдением покидаю оружейную и иду в комнату. Присаживаюсь на кровать и закатываю глаза. Отдающиеся болью крики папы, что мелькают в воспоминаниях, будто бьют по мозгам. Все сереет и становится как в тумане. Густом и непроглядном тумане. Звон в ушах. — Что ты мне подсыпал… — из оставшихся сил хватаю стакан с водой и оглядываю его дно: не до конца растворенное вещество, белого цвета. Таблетка.