Закрепив меж двух пальцев зажженную сигарету, я небрежно стягиваю резинку и ерошу длинный волос; треплю, космачу — делаю, казалось бы, что угодно, лишь бы выглядеть нерадиво. Впрочем, я и сама осознаю, что мне гораздо комфортнее в облике неряшливого парня.
Как же угнетает то, что мне приходится сидеть сложа руки и терпеть мозолящего глаза Портера. Мысли поглощены сразу несколькими образами: потерявшим веру в меня отцом и плененными товарищами из Александрии. Столько вопросов охватывают мой разум и не дают покоя. Зачем отцу нужно так изощряться и почему бы просто не взять все, что подано на блюдечке? Зачем он подослал именно Юджина, и даже если он намерен предостеречься от повторных инцидентов, почему Юджин?
Раскаты грома уже давно перестали наводить панику, а дождь, который в последнее время хлещет как из ведра, больше не заставляет мерзнуть или ежиться от одной лишь мысли о нем. Юджин усердно разглядывает одну из настенных полок, на которой красуются надбитые чашки и ваза с засохшими фиалками.
— Всегда любила фиалки, — спонтанно слетает с губ. — Потому что они фиолетовые.
Юджин несносен; выдерживает паузу, прежде чем ответить. Прежде, чем протянуть слово, состоящее из четырех букв с таким выражением лица, будто я выдала что-то чересчур личное.
— Мило.
Проглядев между потрепанными временем посудинами подобие фотографий, я спешу потянуться к ним.
— Что ты творишь? — недовольничает Портер, однако я не изволю отмазаться и снять с себя обвинения. Пусть это и принадлежит отцу, я все равно склонна к варианту обыскаться.
Касание дарует целый поток тепла, расходящегося по всему телу, а взгляд вызывает славное покалывание. Вздрагивающими пальцами обвожу застывшие в кадре фигуры, отчего по кончикам будто бьет током. Электрический заряд придает мне сил перевернуть тусклый снимок и бегло пройтись по вырисовавшимся сзади блеклым буковкам.
Воспоминания оказываются моей ахиллесовой пятой. Сердце падает в ноги, но зрачки не перестают путешествовать по тексту. Кажется, я перестаю дышать, когда узнаю, что этой фотографии лет эдак десять. И я на ней еще совсем мелкая… Неужели все эти годы он хранил память о нашей семье?
Темнота. Смыкаю влажные глаза и, свернув губы трубочкой, стараюсь отдышаться. В окружающем меня черном пространстве появляются танцующие тени ярко-желтых цветов. Среди них выделяется та «самая»: широкие плечи и главный атрибут, по которому я его узнаю везде.
«Дам я тебе пострелять, малая. Только не заебывай».
Черт, как же не хватает его глубоко голоса с нотками пренебрежения, коверканием слов и аналогом акцента, который наследуют обормоты и реднеки.
Иногда мы обменивались улыбками и пожеланиями остаться целостными, однако ничего из ряда вон выходящего; не было ни нежности, ни громоздкой привязанности. И теперь я чувствую нехватку превентивности Диксона. Я заглядывала ему в глаза и озаряла той самой кошачьей ухмылкой, которую, как говорили окружающие, запомнит каждый. Улыбку, тянущуюся тонкой нитью от уха до уха. Стеклянный взгляд и опущенные брови придают некой скрытности и агрессивности. В такие моменты я знала, что Дэрил слегка напуган неизвестностью. И это меня забавляло сильнее. Он сотни раз подряд отшивал меня и прикрикивал, чтобы я, цитирую: «отъебалась». Тем не менее я стояла на своем и не отступала. Да и Дэрил особо не сопротивлялся, иначе бы мне ничего о нем не было известно: ни о его брате, ни о спившемся отце — ни о чем и ни о ком.
«Приди в себя, Лоуренс. Это уже не твой отец. Даже Дэрил-мать-его-Диксон сердечнее твоего предка», — не устаю повторять себе.
Отождествляющие внутреннюю несобранность каракули привлекают мое внимание. Юджин снова и снова наводит что-то ручкой на листе бумаги, да с такой силой, что вскоре продырявит его.
— Если ты хочешь порвать чертов лист, то просто порви его, — не рассчитав громкости и тональности, звучит мой голос как-то раздраженно, однако на деле я всего лишь язвлю.
Юджин привык к этому. Ему не составит усилий пропустить мой сарказм мимо ушей. Что он и делает. Все, что скопилось внутри за долгое время, никак не выходит наружу. Прошлое без отца превращается в гниль, забиваясь внутри. Но для себя я давно решила, что не собираюсь помогать Спасителям. И сейчас, когда внутри клубочком собирается чувство покоя, закрадывающиеся в голову сомнения быстро распутывают этот клубок.
— Помоги, — шепотом обращаюсь к Портеру. Он лишь комкает лист, на котором изображена фигура с непропорционально длинными конечностями, и откладывает его в сторону. Будучи заложницей собственной надежды, я продолжаю пытаться достучаться до Портера: — Есть шанс встать на правильный путь. Сделать то, что следовало бы сделать давно! — недовольно шиплю, смотря на ученого куда яростнее.
— Я не хочу быть втянутым в это, Челси. Прости.
Подсаживаюсь к засыпанному сомнениями Юджину на кровать. Выглядит он так, словно только что вернулся с вылазки и там его чуть не убило. Не отдавая отчета в происходящем, я выпячиваю на него глазки ребенка, который неугомонно попрошайничает купить «вон ту» игрушку.
— Портер, чтоб тебя молнией шандарахнуло! Это касается не только Александрии, и ты прекрасно знаешь, что можешь пожалеть в случае чего!
— Я уже сказал, что не собираюсь вмешиваться в это! Единственное, чего я хочу, чтобы ты прекратила меня донимать!
Реплика Юджина эхом раздается в голове. Будто исследуя мою отпетую черепную коробку, метается всюду и застывает где-то в затылке, отдаваясь болью в этой области.
— А я хочу, чтобы Санта-Клаус в этом году подарил мне единорога. Замечательно, правда? У нас обоих есть несбыточные мечты.
— Что я могу сделать?!
Взгляд упирается в окно. Дождь потихоньку прекращается, оставляя за собой подтеки. Дергано бродячие из угла в угол ходячие совершенно не то, что нужно… Продолжаю странствовать глазами вдоль забора впредь до того, как не натыкаюсь на ящики и мешки с резервами.
— Испорти патроны, оружие… в твоих руках власти больше, чем ты думаешь. Воспользуйся этим!
Юджин исполнительно сдвигает кустистые брови, неопределенно молчит.
— Ты засранец, Портер! — сообщаю я ему, постукивая необъятными сапогами по полу, будто стряхиваю с них засохшую грязь.
— Почему? — удивляется он, и на его физиономии читается чистое, неподдельное изумление. Казалось бы, в течение всего своего пребывания в Святилище я добиваюсь свободы; и вот опять, пытаюсь хоть как-то переманить Юджина на сторону союза трех общин, и после этого он задает такие вопросы.
Я вплотную подступаю к Портеру. И честно, сейчас во мне так бушует целая палитра эмоций, что я перестаю чувствовать собственное сердцебиение. Черт, да я перестаю быть уверенной, дышу ли вообще. Поежившись, вскидываю бровями. Из этого состояния меня выводят знакомые голоса.
— Энди?
Полагаю, Юджин сперва не понял о ком я. Однако после, когда я подбегаю к окну, чтобы разглядеть вернувшихся Спасителей и Дэрила с Карлом, он собирается с мыслями. Что касается попыток отца не давать мне времени для передышки, но и не поручать ответственных заданий, я знаю, что избежать работы в Святилище мне, скорее всего, не удастся. Пусть и самой примитивной, грязной и в кои-то веке незаурядной. Но я рассчитываю, что до того, как меня снова запрут в клетку серой и однотипной работы, в моем распоряжении будет еще немного времени. И я смогу поговорить с кем-нибудь вроде Энди.
Мнусь, пытаясь придумать благовидный предлог для отступления.
— Я поговорю с Энди. Знаю, это чертовски тупо после всего… но мне нужно что-то сделать, а от тебя проку, как от ананасов в пицце — ноль.
— Ниган сказал мне присматривать за тобой!
— Любись ты в три прогиба, Юджин! Я никуда не собираюсь, и если тебе станет легче, можешь пойти со мной, чтобы удостовериться.
— Ниган приказал мне следить за тобой. За тобой, сидящей в комнате и не сующейся на улицу! — Юджин вытаскивает запрятанную таблетку и поспешно проглатывает ее.
«Даже не запил. Неужто я его настолько довела?»
— Мне плевать, что сказал этот старый хрен! Я нахожусь здесь не по своему желанию, так что если он не слышит меня, то и…
Портер не дослушивает; перекрывает собой дверной проем.
— Ты, черт возьми, серьезно? — чуть ли не пищу от недовольства. — Когда еще выпадет возможность поговорить с ними?
Юджин принимается патетически браниться, и в его понимании «брань» — чересчур литературные и научные термины. Раздавшийся стук в дверь сопровождает резкое открытие двери, которое отталкивает Юджина в сторону. В проеме появляется Жирный Джо. Он бесцеремонно заходит в комнату, распространяя запах пота и алкоголя.
— Мэм, Ниган передал, что Вы должны выйти во двор.
Непонимание мгновенно сменяется торжественным взором, которым я одаряю ошеломленного Юджина.
— Шах и мат, Портер.
Джо изучающе глядит на сбитого с толку Портера, но не задает лишних вопросов.
— Я Вас проведу, мэм.
Первоначально обговорив желание побеседовать с Энди, Джо согласился дать мне немного пространства.
— Чем таким важным занят Ниган?
— Он у себя. Говорит, что хочет подготовить все к семейному сбору. Что это значит, не очень понимаю, но на «утечку» большего количества информации рассчитывать я не мог.
— Загадочно и интригующе. Отец в своем репертуаре.
Березовые чурки становятся красными и прозрачными, то и дело стреляя голубоватым пламенем. Костер, который развели за забором Спасители для сожжения разваливающихся ходячих, пригасает.
«Этих мертвецов уже железо не вернет в форму».
Энди закрывает дверь забора и удерживает ее еще минуту, пока не убеждается, что та плотно прижата.
Обхожу его со стороны. Тот устремляет взгляд на находящийся недалеко костер. Пламя пляшет в его глазах. Не так давно эти глаза были наполнены уверенностью и дружелюбием; затем — растерянностью и разочарованием, сейчас — задумчивостью.
— Знаешь, Челси, ты была права. Может, ходячие и не такие уж безобидные. Может, они не больны. Но я бы не хотел, чтобы их отстреливали, как скот. В конечном итоге, они были людьми, и вся эта жестокость… она не к месту.
Он так быстро поменял свое мнение. Чем это вызвано?
Мы не смеем проронить ни слова больше. Черт, колени так и норовят согнуться, чтобы чопорно и изысканно поклониться и поблагодарить за понимание. И все-таки это будет охренеть как неправильно.
— Я не должна была позволять эмоциям брать верх над разумом.
— Тем не менее в твоих словах была правда. Рациональная правда…
Энди не злится, как мне кажется. Его голос слишком размерен.
— Кстати, где Дэрил и Карл?
— Дэрила отвели в клетку, а…
— Челси! — Карл быстрым шагом направляется к нам со стороны одной из вышек, где видимо напряглись двое здоровенных мужчин. Однако останавливать парня они не вздумывают, когда я, смотря на них, качаю головой, а после бросаюсь навстречу Граймсу.
Расслабленно выдыхаю.
— Вы в порядке?
— В полном. Разве что Дэрила заточили в чертовой клетке. А так мы целы, просто помогали Спасителям довести ходячих до Святилища.
— Вас могли укусить, — поспешно добавляю к рассказу, и Карл соглашается кивком головы.
— С другой стороны, ходячие настолько медленные и непроворные, что шансы малы.
— Я рада, что вы целы. Энди, мы…
— Да, конечно, Челл. Кстати, разве ты не должна быть с Юджином, пока Ниган отсутствует?
— Я сумела выиграть пару свободных минут. И вообще, если Дэрил в клетке, почему тогда…
— У Нигана были планы на вас, — отчеканивает Энди. — Не знаю какие, так что в подробности не посвящу.
«Окей, отец не скрывает своих намерений, но и намекать на суть торжества не собирается. Да и к тому же, Карл ему тоже нужен не для того, чтобы считать крупинки, отнятого у Хиллтопа овса».
Внезапно зашедший наигранным кашлем Карл буркает:
— Челл, я хотел поговорить с тобой о конкретной ситуации.
Мы отходим в сторону, подальше от «оваций» Спасителей, которые при виде меня склоняются и демонстрируют чуточку уважения. Карл сглатывает тугой ком, его судорожное сопение едва слышно, и я уже привыкла, что за этим зачастую следует порция добрых нравоучений и нудных нотаций. В основном это вызывает бурю негодования, заядлое желание оборвать диалог, а сейчас я воинственно запрокидываю голову, как бы готовясь принять «удар» достойно, и воодушевленно ожидаю начала.
— Тот приступ, Челси… ты была сама не своя, — подмечает Граймс и не скрывает обеспокоенного виду. Его бровь, немного выглядывающая из-за повязки, заметно опускается и сдвигается к переносице. Я уже вхожу в раж от собственных попыток выяснить, чем же вызвана тоска. Почему ему так неймется? Почему этот случай так задел его?
— Я не могла притвориться, что не услышала тех слов. Его гребаных высказываний по поводу безобидности ходячих! Энди живет иллюзией, которую нужно досрочно развеять.
Окунаюсь в пучину мыслей, вспоминая каждую деталь: взгляд, тон Энди — он был уверен с своей правоте, и честно, когда я пытаюсь понять его мировоззрение, остается какое-то неприятное послевкусие; словно в дерьме искупалась.
Руки непроизвольно странствуют по плечам, поглаживая их. Оконфуженная я окидываю сосредоточенную на побитом кафеле фигуру Карла. Челка спадает на лицо, что так лихорадочно уставлено вниз. Зрачки бегло путешествуют по линиям выложенной плитки. Мои набухшие от недосыпа глаза останавливаются на залитой пятнами, неизвестного происхождения, повязке. Запрятанный в куче волос и выглядывающий из-под них узелок ткани ослаблен.
Ни на секунду не задумываясь, ныряю руками в его густые, цвета спелого каштана, волосы. Как только я зарываюсь в локоны, принимаюсь распутывать узел, чтобы по-новой завязать, Карл на автомате отстраняется. И осознает резкость движения.
— Прости, — так же мгновенно вновь подставляется под мои ручонки, хотя этот жест выглядит с его стороны скорее как рекомендация поскорее разобраться с чертовой тряпкой.
Впрочем, принимаю к сведениям, что с учетом вставшей ситуации мои попытки помочь Карлу с такой мелочью оказываются некстати. Не говоря уже о глубоко засевшем в парне комплексе из-за глаза. Я еле слышно шевелю губами:
— Ты меня прости, — и демонстрирую Граймсу свою нескромную улыбку.
— Ничего, — качает головой и продолжает созерцать что угодно, но не меня. Избегает зрительного контакта, что коробит меня. Больше ни слова не произносится; мы стоим друг напротив друга в тени, откинутой нагроможденными один на другой ящиками. В голову закрадывается мысль, что лучше бы я ослепла — видя перед собой Карла, который на голову выше меня, сердце, походу, зачинает марш. Удар за ударом, так быстро и сильно… Этот стук отдается все ниже и ниже. Кажется, он и становится причиной появления стаи мотыльков в животе. Колени затевают усилить дрожь, что я побаиваюсь не устоять. Вовремя же…
— Так что именно ты хочешь обсудить в данном случае?
Карл приоткрывает рот, вздыхает. Чувствую, что он хочет подогреть интерес и как минимум просто сформулировать мысль, но я не терпеливая. Не в силах выжидать момента, я бесстрастно беру контроль над ситуацией. Как бы уголки губ не пытались сползти вниз, словно бечевой я тяну их наверх; ухмылка придает мне уверенности, когда на деле меня подавляет абсолютно любая неблагоприятная весть, тягостный настрой беседы, да и вообще что-либо, помимо сказок с предсказуемым счастливым эпилогом.
— Наверное, ты дашь мне пару советов о самоконтроле. Знаю, вышло очень неделикатно, опрометчиво — называй как хочешь, — но от своих слов не откажусь. Знаю-знаю, мне нужно работать над собой. Что, удивлен? — вылупленные из орбит глаза Карла сподвигают на множество шуток, которые являются местью за все прошлые колкости Граймса. — Неужели это тот самый Карл-мать-его-Граймс, который хотел поведать о чем-то важном, но запнулся и принялся мычать, как корова, а Челси-блять-Лоуренс сделала все за него.
Конечно я преувеличила несобранность Карла. Он был близок к тому, чтобы аккуратно подкрасться к этой теме и при этом не задеть мою язвительную задницу, и я его перебила. Лаконично пересказала суть обращения, озадачив парня, и показала свои навыки сатиры.
Карл же быстро меняется в лице. Физиономия становится, как завсегда, дружелюбной и потешной.
— Нет, удивлен тем, что такая дурында схватывает все налету, — одна рука обвивается вокруг грудной клетки, а вторая ложится перпендикулярно ей, упираясь локтем в предплечье. Еще бы обхватить подбородок и насупить брови и будет копией какого-нибудь философа. Карл видимо пыжится, и о бинго!.. Секундно потирает подбородок, хмурит брови, после чего убирает конечности от лица. — А если серьезно, то мне не до шуток. Не сейчас.
— Да к чему серьезность? Мы ведь не на похоронах, — отмахнувшись, скрещиваю ноги, и из-за внезапности поступи Карлу, наверное, подумалось, что я собираюсь покинуть его. В спешке он хватается за мое плечо, которое не так давно было прострелено. Не то чтобы это болезненно, но определенно вызывает чувство дежавю. И незначительное содрогание. — Полегче, шериф, я никуда не ухожу. Не сейчас, — мы оба посмеиваемся с моей отсылки. Его улыбка согревает меня, ведь в наше время радостные события такой феномен…
Пожалуйста, лишь бы этот момент длился вечно.
Воззрение Карла опять наполняется стеклянностью, когда он отрывает от меня взгляд и предпочитает некую невидимую точку, вырисовавшуюся на стене, позади меня.
— У моего отца был хороший друг, по совместительству коллега, Шейн. Мы всей группой искали дочь Кэрол и мою подругу, Софию. — У Кэрол была дочь? Это весьма неожиданно. Думать не хочу о том, как ей тяжело пришлось после смерти дочери… — И когда мы ее нашли, Шейн тоже вышел из себя. Она была уже обращенной, запертой в сарае человека, который верил, что ходячие обычные больные и есть шанс их излечить.
С присущим мне скепсисом щурюсь.
— Дай угадаю, сперва все шло как по маслу, но после того случая стало ясно, что Шейн сходит с ума, а после он попытался убить кого-то из ваших, — отмечая про себя до безобразия сильное удивление Граймса, продолжаю уже более спокойный тоном, без прежнего запала: — Как? На своем пути я встречала много поехавших. Карл, когда этот мир покатился в три жопы, ты был ребенком. Твое восприятие было дру…
— Хочешь сказать, что я преувеличиваю?
— Именно.
Устало вздыхает, и на его лице большими буквами написано, что он прекрасно понимает, что в какой-то мере переборщил со сравнением.
— Все равно, Челси, тебе стоит поучиться самообладанию. Ты была вне себя от ярости, и все потому, что услышала противоположное своему мнение. Главное, чтобы эта своеобразная жажда отомстить ходячим не сделала тебя другим человеком.
Под его пристальным взглядом хочешь не хочешь, а пообещаешь взять себя в руки. В конечном итоге, я перегнула палку тогда.
— Придурошный, ты заставляешь меня каяться.
— Не благодари, — растягивает губы в улыбке. Морщинки, тянущиеся от носа к правому краешку рта, не остаются проигнорированными.
Складываю руки на груди и опираюсь на левую ногу.
— Погоди, ты пытался подмигнуть?..
— Сам иногда забываю, что у меня один глаз.
Отводит взгляд в пол. Его щеки наливаются кровью, и по ним я определяю, что этот инцидент показался ему неловким. Продолжаю глядеть на Карла впредь до того, как он не выдерживает пытки и смотрит на меня в ответ. Через секунду мы в унисон заходимся хохотом, пока хриплый голос отца не прерывает нас:
— Ну что, детишки, развлекаетесь? У меня для вас есть дело.
Отец замолкает. Его привлекает неприязненный взгляд Карла. Что он, черт возьми, задумал?
***
— Попробуй это, — протягивает черпак и выжидающе смотрит на облизывающего его Карла. — Ну и что ты думаешь?
— Неплохо, — пожимает плечами тот.
Отец вновь глядит на меня с некой досадой, ухмыляется. По дороге в свои апартаменты он стремился разговорить меня, но я то и дело отмалчивалась. Поэтому он применил хитрый ход: общаться со мной через Граймса, хотя в открытую он этого не заявлял. С каждым высказыванием его тирада становится все более экстравагантной.
Когда обнаружилось, что отец хотел сплотить нас коллективной кулинарией, мы с Карлом проявили свои циничность и маловерие. Он определенно сделал это не для какого-нибудь союза. Ему от нас что-то нужно.
— Челси понравится? Ромео должен знать о предпочтениях своей Джульетты.
Эксцентричность ни к чему, пап.
Карл не отказывает себе в удовольствии поглядеть на меня в столь шокированной манере, что челюсть сама отвисает. Хотя, что именно его смутило — без понятия: то ли прозвище, то ли вопрос. Да и неважно, ведь озадаченность практически сразу спадает с лица, а на ее место претендует целесообразность; трезво оценивает ситуацию, и понимает, что ответа «да» или «нет» в случае с отцом будет мало. Тот будет просить больше подробностей, расскажет какую-нибудь супер скучную историю да и просто будет отпускать кучу сбивающих настрой комментариев. К тому же, Карла уже напрягает роль телеграмма. Слушать и передавать слова людей, которые находятся в одной комнате — бред. Мы и сами это понимаем. Но говорить с отцом желания нет.
— Это для Челси? Почему бы тебе тогда у нее не спросить?
Не обращая внимания на них, я подтягиваю со стола полотенце. Обхватываю им горячие уголки подноса и достаю из духовки готовое печенье. Карл издает едва уловимый смешок и подходит ко мне, помогая донести выпечку до обеденного стола.
— В детстве, терпеть не мог помогать с выпечкой. Кто же знал, что через какой-то промежуток времени я стану обладателем титула пекаря-профи, — произносит он это гораздо тише, чем я могла вообразить; отец понятия не имеет, о чем мы толкуем. Стоит, сложив руки на груди, и завистливо глядит на двух подростков, которые не стесняются виться вокруг друг друга и язвить. И пусть сзади, на конфорке находится кастрюля с закипающими спагетти, он смотрит только на нас; я это знаю.
Насмешливо изогнув бровь, я высокомерно обвожу парня взглядом, молчу. Стоит поддону формочек с печеньем оказаться на поверхности стола, как Карл устало опрокидывает полотенце и усмехается. Я лишь поддаюсь к другому краю, где стоит миска. Размазанные по краям остатки шоколада и жидкого теста — «мечта» каждого домоседа, которому придется отдирать прилипшую массу вместо приятного расслабления после получаса танцев на кухне.
— И все же, ты даже не спросишь, что изменилось? — Карл уже давно понял, что я так упорно сверлю взглядом. И светящаяся на нем зависть принуждает меня повернуться к нему спиной, чтобы поменьше отвлекаться.
— И что же изменилось? — совершенно забыв, о чем мы болтали до этого, я задаю этот вопрос от фонаря и не отрываюсь от поедания остатка теста.
— Начнем с того, что появилась ты, — эта фраза почему-то не удивляет меня, но внезапное желание узреть, чем занят отец, отвлекает от беседы. Смотрю через плечо на Карла, а затем на отца; последний одиноко помешивает макароны, но по его счастливому лицу сказать, что он как-то опечален нашей с Карлом отстраненностью нельзя. Я вновь останавливаюсь на Карле, чьи покусанные, шершавые губы шевелятся… — Челси, ты вообще слышишь меня?
— Нет, — честно отрезаю я. — Мне тяжело сконцентрироваться, когда ты становишься серьезным.
— Ладно, проехали.
Мы возвращаемся к колдующему над своеобразным котлом отцу, понимая, что вечно стоять в стороне не сможем. Поправив ремень, подхожу к мойке, набитой грязными тарелками и кухонными приборами.
— Вы долго, — лукаво улыбается отец, будто знает то, чего не знаем мы.
— Спасибо, что оставил хоть раз наедине, — скрипнув зубами, берусь за мытье посуды.
***
Тоненькие пальчики стучат по чашке, на которой выгравирована черными буквами «Crate and Barrel». Ставлю посудину рядом и теряюсь в догадках, почему гравировка не стерта и нет ни одного пятнышка… Все такое новое.
Никто не прикасается к еде, как хрупкой реликвии. Прямо сейчас я и Карл боремся с желанием накинуться на чертову лапшу, от которой дух перехватывает. Но отец сказал, что пока нельзя есть — Люсиль не готова.
Сижу рядом с Карлом, пока по противоположный край стола — отец и бита. Выделив место для Люсиль, отец не забыл ни про салфетку для нее, ни про лимонад, ни даже про сюсюканья.
— Карл, передай, пожалуйста, соль. Люсиль не может есть пресные спагетти.
Игра в «жених и невеста» с битой давно стала однообразной. Ясно, что он так забавляется, но лично мне тяжело наблюдать за тем, как он строит из себя ненормального.
Стоящую по правую руку солонку Карл подвигает моему отцу и опускает руки обратно на колени. Отец благодарит Карла и не хило так «шпигует» спагетти солью.
— Если мы пришли сюда, чтобы пялиться на еду, то мы, наверное, пойдем.
Делает непринужденный вид, будто я права и собрались мы исключительно для рассмотрения собственноручно приготовленных блюд, а мои негодования — необоснованны. Отпивает лимонада и хрипит:
— Хер с вами, ешьте.
Карл аккуратничает и поглядывает на меня исподлобья. Тем не менее берет вилку и насыщается пищей, а я вздыхаю. Инстинкт говорит мне, что с минуты на минуту произойдет нечто существенное. Я это чувствую.
— Мне нужно покурить, — показательно кладу сигарету и зажигалку на стол. Наперед знаю, что даже если отец рявкнет что-нибудь по поводу моей зависимости, он разрешит выйти.
— Только быстро.
— Что, не запретишь мне портить свое здоровье?
— Ты взрослая и умная девочка, Челси. Я не собираюсь рассказывать небылицы о том, что курение значительно сокращает твою жизнь, — мне вдруг хочется честно ответить, что все это по большей части правда, но отец предваряет меня: — Ладно, мне не стоит отзываться о курении как о безвредной забаве, но при любом раскладе у меня голова пухнет от всех этих наставлений. Упердывай, пока разрешаю.
***
Игристый вкус никотина задерживается во рту. Дым постепенно остывает и обжигает уже холодом. Выдыхаю и провожу языком по деснам и небу.
Осекаюсь, когда возле меня из ниоткуда возникает Дуайт. Он потирает вдруг покрывшийся испариной лоб.
— Мы обсудили с Риком все «за» и «против». Челси, завтра на закате вы должны будете бежать. Дверь клетки будет открыта, бежать придется по пожарной лестнице. На улице, у самого входа будет кипа ящиков. Заберетесь на них и перелезете через стену.
— А как насчет караула? Спасители же нас заметят!
— Нет. Послушай, Александрия, Хиллтоп и Королевство будут отвлекать их, так что вы сможете незаметно перебраться.
— А что дальше? В случае, если Рик и остальные прибудут, начнется…
— Да, Челси. И все же Ниган не отпустит ни Дэрила, ни Карла просто так. А война все равно неизбежна, и ваш побег пока что — самый быстрый способ доставить сына Рика и этого реднека домой.
— Но безопасно ли это?
— Если вы не будете глупить, то да. Повторюсь, дверь клетки будет открыта, пожарной лестницей Спасители обычно не пользуются, хотя в любом случае, им будет не до этого.
Не нравится мне это…
Дуайт пятится назад и бросается бежать вперед по коридору, оставив запутавшуюся меня.
Даже если нам удастся сбежать и остаться невредимыми, начнется перестрелка. И что тогда? Кто-то умрет… До этого момента я редко задумывалась об убийстве отца, и эта коварная идея грозится сожрать остатки моего рассудка.
Возвращаюсь к пиршеству. Теперь еда кажется крайне неаппетитной. От волнения меня мутит, в животе покалывает…
Наблюдаю за тем, как отец увлечен стряпней. Чавкая и не до конца прожевывая провиант, что-то поясняет бите.
— У меня важная новость, — шепчу Карлу и знаю, что до ушей отца изложенное не дойдет.
— Какая?
— Я знаю, как вытащить вас отсюда.
