Юная Спасительница

В руках из ниоткуда появляется баночка пива «Run Wild IPA». Первый глоток. Крепкий алкоголь обжигает горло. Кажется невероятной такая реакция на вкус пива после пойла покрепче. Я пробовала самогон Дэрила, так что знаю, о чем говорю. Однако еще более невероятным кажется вкус чего-либо во сне. «Сны сменяют друг друга со скоростью света. Безумная ночка». В том, что происходящее — сон, сомнений нет. И мне очень хочется понять, с каких пор сны стали такими осознанными, и вместо того, чтобы наблюдать за театром абсурда, я пытаюсь понять, когда наконец очнусь. «Лоуренс, самое время проснуться». Но нет же, у моего мозга на этот счет другие планы. Очередной глоток пива вряд ли затуманит сознание, тем более во сне. Я подношу банку ко рту, как вдруг: — Я всегда думал, что тебе пора завязывать. Тихо. Снова тишина, темнота. Мозг снова рисует картины маслом, где я главная героиня, на которую можно посмотреть со стороны. И когда я говорю «посмотреть со стороны», я подразумеваю, что вижу все от третьего лица. Я нахожусь в сплошном небытие, сфокусированная на напитке, и отрываюсь от него только, когда знакомый голос снова донимает меня. «Челсия, ты в своем репертуаре». В сердце что-то неприятно колет. — Твои вредные привычки сведут тебя в могилу быстрее, чем любая война. И, как если бы кто-то внезапно включил свет, пространство становится светлым-светлым, как морской жемчуг. Напротив меня повстает широкоплечая фигура Карла. Того самого… Таким я его и запомнила. Эта дурацкая улыбка, выглядящая совершенно не к месту; ниспадающие из-под шляпы волосы, легкий живой румянец. Вспоминая, каким бледным он был в последний раз мне становится устрашающе не по себе. Услышать голос Карла, как бальзам на душу — самое то, что мне нужно было. — Карл! Я так скучала, — бросаюсь ему на шею прежде, чем он моргнет. — Мне тебя так не хватает… Карл отвечает на объятия, и мне вдруг становится жутко от того, какие же у него холодные руки. Как у мертвеца. «Точно, тебя больше нет». — Я тоже скучал, дурында, — ах, эти прозвища, про которые я на секунду забыла. В голове столько мыслей, на языке столько слов вертится, которые я хочу ему сказать, но не знаю как. Глаза жжет, обжигает — я бы сказала. Слезы оставляют после себя пламенный след, попадают в рот, превращая его в ад. Как же горячо, больно. Всхлипывая, отдаляюсь и снова отпускаю его. — Не плачь, — вытирает мое мокрое, надутое лицо. Я уже не замечаю низкой температуры его тела. «Хоть это и сон, но очень правдоподобный». — Ты не со мной, не здесь. Ты мертв. Это сон. Я проснусь и буду одна, — произношу это, заикаясь, давясь эмоциями. Отвожу взгляд в сторону, чтобы снова убедиться, что мы стоим посреди некой пустоты. Карл делает шаг навстречу, подхватывает меня за талию и ловким движением рук подтягивает к себе. — Ты права. Меня больше нет, но у тебя есть Дэрил, Клэр, твой папа… — Не напоминай о нем. — Он не заслуживает смерти. В этот же момент мне хочется пнуть его ногой по яйцам. — Он как никто другой заслуживает смерти! Муж Мэгги, Спенсер… Он испортил столько жизней, и моя не исключение! Да нет же, вру. Говорю я это на эмоциях, а в случае чего переживаю за своего старика больше, чем за себя. Какой бы тварью он ни был, я люблю его. Люблю своего отца и не позволю ему умереть. — Он может исправиться, — трещит Карл. Все превращается в ночной кошмар, в котором я вынуждена прикрывать уши и орать от чего-то очень противоречивого, разъедающего уши, мозг. — Ты даже не настоящий! Это мое сознание! Ты бы не говорил такого! — вырываюсь из объятий Карла, не даю ему приблизиться к себе ни на шаг, истерю. — Карл бы ни за что на свете не защищал подонка, убившего его друзей! Защищал бы. Еще как. Я узнала Карла достаточно. И, несмотря на расхождение собственных мыслей, я прекрасно понимаю, что Карл бы любой ценой хотел остановить войну, при этом не проливая крови. Он всегда верил в то, что люди меняются. А еще он верил, что мой папа не плохой человек, и он все еще любит меня: ему понадобилось время, чтобы убедиться в своеобразности наших семейных отношений. — Дай ему шанс, как когда-то дала его мне. Втягиваю сопли и вопросительно смотрю на него. — Какой шанс?.. — Я же знаю, что нравлюсь тебе. — Но я… ты… — И ты мне нравишься, Челл, — подходит к моей остолбеневшей фигуре, берет за руки. — Я забочусь о тебе и желаю тебе всего наилучшего. «Нет, он бы этого ну уж точно не сказал». — У тебя была девушка, — уголки глаз становятся влажными, малюсенькие капельки соленой жидкости грозятся скатиться по щекам, и я жалостно скулю. — Я была для тебя не больше, чем подругой. — Ты была моей лучшей подругой, — его губы так соблазнительно близко. Шевелятся, манят; он опережает мой порыв. Прильнув к моему лицу, пленяет остатки разума. Тело послушно поддается каждому движению, отвечает на каждое касание. Отстраняюсь, чтобы захватить немного воздуха — автоматическая реакция на длительный поцелуй срабатывает даже во сне. Губы Карла красные, как спелая, сочная вишня. Он притягивает меня ближе и убаюкивающе проговаривает: — Я правда забочусь о тебе. И я верю, что ты станешь счастливее, когда научишься слушаться зова сердца, — по-доброму улыбается мне — радуется маленькой победе. Это в его стиле. — Я попробую. — Горжусь тобой, дурында. Отпряну от него, и постепенно все силуэты начинают блекнуть. Не теряя времени, Граймс снимает шляпу и натягивает ее мне на голову. Она великовата на меня, спадает, так что приходится придерживать ее за края, чтобы взглянуть в лицо Карла еще раз. Видение продолжает ослабевать, но я умудряюсь разглядеть довольную улыбку Граймса. — Прощай, Карл. За доли секунды все обрывается, и меня охватывает паника. Вскочившая с постели я вся в поту, до боли стискивая руками простыню. Кругом стоит тишина, тонкие лучи света пробиваются в комнату через закрытое жалюзи окно. Кое-как ощупываю лицо, чтобы понять, проснулась ли я или это очередной сон во сне. Что же, я ощущаю прикосновения, а когда пальцы доходят до саднящих шрамов, я даже охаю от боли. Руки поднимаются к голове, натыкаясь на что-то мягкое. Шляпа шерифа. Из легких вырывается крик. Неужели я свихнулась? Неужели я все еще сплю? Сколько можно?! — Что случилось? — в комнату влетает Мэгги, и я подавляю вопли. — Я… я проснулась, — удивленно гляжу на медленно, еле перебирающуюся из коридора в мою спальню малышку Джудит. Мэгги аккуратно кладет руку мне на плечо, чем несомненно успокаивает, и я нахожу в себе силы ткнуть пальцем в шляпу. — Ах, Джудит оставила тебе сюрприз. — «Точно, Карл передал перед смертью шляпу Джудит». Мэгги выдавливает улыбку, которая уже через секунду смывается волной огорчения. — Кошмар? Догадывается, что после вчерашнего, мне навряд ли хорошо, но усердно избегает темы. — Вообще-то впервые за долгие годы это не кошмар, — уставшие даже не знаю от чего глаза опускаются на Джудит, которая не отличается особой жизнерадостностью; ее едва оторвали от брата, и она его больше не увидит… — Эй, Джудс, как ты? Девочка как-то испуганно отводит взгляд. — Ей хотелось бы посидеть с кем-то из родственников. Она обычно нервничает, когда слишком долго не видится с ними. С ночи не видела отца, брата, мачеху… Раздосадованная я выдыхаю воздух и возвращаю девочке шляпу. — Как Энид? Не знаю, зачем интересуюсь ею, если мне и без того больно, а воспоминания о девушке Карла причиняют еще более неистовые страдания. Мэгги тяжело вздыхает, как бы готовится сказать что-то, что мне точно не понравится. И когда до ушей доносится ответ «ужасно» с красочными описаниями всего, через что она проходит, я не нахожу в себе сил злорадствовать. Господи, мне так стыдно, что я вообще хотела потешаться над ее страданиями. Голова забита тоской и дискомфортом. Я уже успела привязаться к своему дому в Александрии, к белоснежной, как в снегу, комнате. Каждый раз, когда я моргаю, а затем открываю глаза, ожидаю увидеть знакомый вид, но вижу только чужую кровать и другую не менее непривычную мебель. — Только почувствовала себя как дома, пришел любимый папаша и все разрушил, — ворчу, не сводя глаз с Мэгги. Тема моего отца вызывает у нее ничего, кроме борозд на лбу и в уголках губ. На собрании она была более буйной. — Ты выглядишь слишком спокойной. — Я пытаюсь не срываться на тебе или остальных. Всем сейчас тяжело. Комок подступает у меня к горлу. Я вспоминаю о небольшом подарке Карла, который я запрятала под кровать. Я его уже просмотрела раз сто. Чувствую себя не в своей тарелке, и сюрприз от Граймса лучший способ отпустить все тревоги на неопределенный срок. Я достаю сложенное втрое письмо и черный материал, гипотетически, кожу, с застежкой. Я ему частенько капала на мозги своей любовью к мрачной атрибутике, и всякие подвески и браслеты мне только в радость. Сердце так щемит, что в этом месте хватает судорога. Шмыгаю носом, стоит мне развернуть бумажку и узреть почерк Карла. Не очень разборчивый, но писал он не второпях — видела пару его заметок вроде списка дел или выписанных из комиксов реплик героев, которые он считал слишком крутыми, чтобы оставлять без должного внимания; я уже тогда приметила, как грязно он пишет. Так что письмо еще слишком аккуратно написано. Мэгги будто парализована, ничего не спрашивает, просто ждет моих дальнейших действий. — Рик тоже получил такое? — Не совсем, у него только письмо. — А Энид? — Тоже только письмо, — она мнется, не зная, как бы корректно узнать. Однако прямолинейность, как мне кажется, почти всегда лучший вариант. И я рада, что Грин не терзает меня своим молчанием: — Что он написал? Просить дважды не приходится. «Дорогая, Челси. Прости, что не сказал сразу. Я не мог. Не знал, как. Не хотел тебя расстраивать. За то время, что мы знакомы, ты стала мне родным человеком. Хотя бы из уважения к тебе я должен был признаться, но оказался слишком слабым. Я сам не знал, как справиться с этой болью. Мне было страшно, но я уверен, если бы ты узнала раньше, то, как всегда, поддержала бы. И, может, то время, что я пытался смириться с собственной кончиной, было бы менее напряженным. Наверное, мне было бы не так страшно, а заодно у нас было бы больше времени. Ты сильная, вероятно, самая сильная выжившая, которую я когда-либо встречал. Ты воспитаешь Клэр, позаботишься о том, чтобы Дэрил хотя бы после войны помылся, и вы доживете до мирных времен. Сейчас тебе нелегко, но ты сама прекрасно понимаешь, что так будет не всегда. И еще кое-что… Тебе может показаться, что Ниган ужасный человек. Но это не так. Знаю-знаю, дурында, сам когда-то был другого мнения, каюсь. Каким бы плохим, безалаберным отцом он ни казался, он любит тебя. И поверь, все еще есть надежда достучаться до него. Просто попробуй. И дело не в том, что он мне так запал в душу. Я вижу, как он тебе дорог. Несмотря ни на что, ты переживаешь за своего отца, и не отрицай этого. Ты делаешь хуже только себе. Прости его. Не держи зла, отпусти все плохое и прости. Спасибо за то, что ты такая отличная подруга. Спасибо за поддержку и время, проведенное вместе. С любовью, Карл». Изнутри вырывается сдавленное рыдание. Смыкаю веки, зарываясь в горе. Меня поглощает не только хандра, но и тепло от объятий Мэгги, успокаивающе поглаживающей меня по спине. К ноге также примыкает что-то, заставляющее выйти из отчаяния. Джудит. Лед на сердце тает, когда я вижу, как девочка тоже обвивает меня руками. Выходящая из глаз в виде жидкости досада перетекает в умиление, которое я не знаю, как выразить. Усаживаю девочку себе на колени, прижимаю к груди и не могу избавиться от чувства, что частичка Карла сохранилась во всем окружающем; не только в письме, браслете или шляпе — Джудит, его сестра, его кровь… она еще совсем ребенок, но так напоминает Карла. Наверное, своей непоседливостью: даже в такой трогательный момент не может спокойно посидеть на коленках и пытается найти удобное положение. Я про себя улыбаюсь и думаю, что не позволю девочке забыть брата. Кто-кто, а он тоже участвовал в ее жизни, не меньше Рика. «Рик». Не долго думав, я решила поговорить с Риком. Узнала, что сидит он под деревом на холме, возле того самого поля. Не встает и перечитывает письмо сына по десятому кругу. Тяжело представить ту боль, охватившую Граймса-старшего. Потерять ребенка почти для любого родителя — трагедия на всю жизнь, и с ней не справится ни одно лекарство. Мне всегда казалось, что Рик слишком непробивной, его темперамент не позволял ни единому ранению стать у него на пути, а как же быть с душевными ранами? Сейчас этот человек припал к земле и растирает сопли по лицу. Подхожу к нему. Рик морщится, чувствуя себя побежденным, бессильным, виноватым. Мне самой не хватает Карла, но сравнивать свою боль с той, что испытывает отец погибшего ребенка, бессмысленно. — Я хотела узнать, что, — запинаюсь. — Что Карл написал. Если это как-то касается моего папы… — Нет, — говорит он лаконично. Не понимая, к какой части своего предложения принимать отказ, жалостно киваю и извиняюсь, что потревожила. — Нет… Это касается не твоего папы, — утирает нос, глаза. — Спасителей в целом. — Если он попросил не убивать их всех до единого, я поверю… Поверю, что писал он это еще не в бреду. Это так на него похоже. Но если ты чувствуешь, что должен, я пойму. И поддержу. — Ты хочешь, чтобы я убил твоего отца? И прежде чем призадуматься над его словами, я механически отвечаю: — Нет. Не буду врать, я этого безумно боюсь. Но он этого заслуживает, и я в любом случае на твоей стороне. Рик смеряет меня недоверчивым взглядом и напрягается. Первое, что мелькает в голове, когда он встает на ноги, вцепившись в рацию, — он ее разобьет! Граймс не изволит объяснить своих намерений, но мне это и не нужно, когда наперекор ожиданиям он настраивает частоту. «Позови Нигана», — после этой фразы все становится на круги своя. Рик сплевывает кровь вытекающую из разбитой губы, которую он никак не может перестать кусать. На его руках и лбу распухают валики в виде вен, стоит голосу отца донестись до ушей. — Рикки, не ожидал твоего звонка. Может, скажешь, где ты? Поболтаем лично. Отец в хорошем настрое, весь такой задорный, в отличие от нас с Риком. Сперва Граймс вытаращивает на меня голубые глаза, будто ожидает, что я захочу отнять рацию и донести до отца все сама. Я вновь вспоминаю о Карле, не находя в себе сил отвести взгляд от светлых, как у его сына, радужек. На собственные глаза накатывают слезы, и опустошенная я прячу лицо в ладонях. Рик громко и с заметным усилием затягивает воздух в легкие, чтобы испортить настрой и моему отцу. — Карл мертв. Он написал прощальные письма. Одно он написал тебе. Он просит тебя остановиться. Голос отца не звучит потрясенным. Он берет момент, чтобы поверить в это; ждет, когда же раздастся: «Шутка!» А этого не происходит. — Просит меня остановиться? — Он просит нас о мире, — поясняет Рик, делая три шага вперед. Останавливается, поворачивается ко мне и следит за реакцией. — Но для этого слишком поздно. Возможности договориться меня не интересуют. Я убью тебя. Не знаю, как реагировать. Его слова не вызывают у меня пока что беспокойства. Я ожидала, что буду встревожена или зла на такое скорое решение, но нет же. Я совершенна спокойна и скорее заинтересована в дальнейшем развитии диалога. Папа понурым тоном вопрошает: — Как это произошло? — Что? — Как он умер? Это были мы? Он погиб при взрыве? Или от пули? Рик хмурится, закрывает глаза и беззвучно шепчет какие-то ругательства. — Нет, не вы! — резко парирует он. — Карл пошел помочь человеку, и его укусили. Папа снова задумывается, не произносит ни слова, и я слышу его сопение. — Черт побери. Рик, мне жаль. Знаешь, у меня были на него были планы. Он был нужен мне… нужен этот парень. Он был нашим будущим. Глаза Рика плотно закрыты. Он корчит сердитую гримасу, и я понимаю, что если бы беседа состоялась лично, то Рик бы без зазоров совести врезал папе. — Смерть — вот твое будущее! — Что ты творишь, Рик? — он звучит действительно удрученно, и я начинаю испытывать тоску с пущей силой. И дело уже не только в Карле, но и в том, как же отец переживал и все еще переживает за чужого ребенка, не заботясь ни капли о своем. Мне казалось это несправедливым с того самого момента, как я увидела взаимодействие Карла и папы. Но сейчас мне кажется еще более оскорбительным, несправедливым и лицемерным. — Зачем ты все усложняешь? Карл умер из-за тебя; из-за того, что ты решил гнуть свою линию. Хотя он мог уйти любым другим способом. Да любой из нас может улететь на тот свет в любой момент! Но в данном случае в его смерти виноват ты, потому что тебя не было в тот момент, когда он решил совершить глупость. Ты сам задал этот курс, Рик. Кто следующий? — Следующий ты, — произносит он эти слова, как нечто прочно обдуманное. — Нет, но кто-то им будет. Видишь ли, я помогаю людям не умереть. Я нужный ответ. Понимаю, тебе тяжело, но пришло время, и ты должен кое-что усвоить: не позволяй ни одному из своих паршивых решений стоить жизни людей, которых ты любишь. Этот груз он всегда будет с тобой. Всегда. Как и Карл. Черт, даже я его ощущаю. И еще долго буду ощущать. Ты можешь дать мне возможность спасти всех вас, именно поэтому я убил всех твоих друзей. Ты можешь сидеть где-то там и кричать, что убьешь меня, но не сможешь. Ты облажался. Облажался как лидер. Но главное, Рик, ты облажался как отец. Пришла пора сдаваться. Сдавайся, Рик, ты уже проиграл. На секунду в глазах Рика вспыхивает зверский огонь, он смотрит на меня и кивком головы в сторону подзывает к себе. Я повинуюсь, но не тороплю события. — Хочешь сказать, ты не облажался как отец? Твоя дочь не хочет возвращаться к тебе. Она не хочет знать тебя и, если понадобится, убьет тебя! — Это она так сказала? — Да, — цедит сквозь зубы Граймс. — Где она сейчас? С ней все хорошо? — мне даже кажется, что его судорожный тон вполне реален, и он волнуется обо мне. Рик протягивает мне рацию. Это возвращает меня к действительности, оттягивая от анализа папиного поведения. — Я тут, — отзываюсь я. Нелегко разговаривать с ним после всего услышанного и собственных наблюдений, но я пытаюсь держать планку хладнокровия. — Моя дочурка… — Ты ничем не лучше Рика, — отрезаю я. — Ты никогда не был рядом, когда я совершала ошибки. Иногда ты им даже способствовал. Не смей говорить, что Рик виновен в смерти Карла. Рик сдвигает брови, внимательно слушая. И я полностью отдаюсь общению с папой. — Мне жаль, Челл, поэтому я хочу все исправить. И я сделаю все, чтобы наша семья воссоединилась, — ему явно трудно выговорить последнее предложение, как если бы он знал, что это нереально; семья разрушена и пути назад нет. Но мне не составляет труда сорвать спектакль и свести его тираду на нет. — Мы не семья. — Я знаю, что сейчас ты тоже очень подавлена смертью Карла, не делай поспешных выводов. Ты на эмоциях, и я это понимаю. Понимаю, потому что мне самому жаль парня. Но я хочу, чтобы ты поняла, что твой старик пытается. Помнишь, когда на нас напали бандиты? Я спас тебя. Я спасал тебя неоднократно, потому что люблю тебя. И, может, мои воспитательные меры не всегда тебе понятны, но я вижу насквозь тебя, Челл. Я знаю тебя как никто другой. — Нет, не знаешь. — Знаю, уж поверь. И ты сама слышала, что я готов остановиться. Рик единственный, кто хочет убить меня в любом случае. Это его выбор. Но знай, я никогда не наврежу тебе. Я люблю тебя, Челли… Я сама под гнетом эмоций и его голоса чуть ли не отвечаю тем же, почти произношу «и я тебя», но останавливаю себя вовремя. — Я ненавижу тебя. Связь прерывается. Я возвращаю Рику рацию, и мы с ним обжигаем друг друга взглядами. Мы оба злы, но не друг на друга, поэтому держим эмоции в себе. «Не все Спасители плохие люди». Я продолжаю слышать твердящий об этом голос Карла, представляю, как бы он надрывал связки, чтобы я увидела что-то хорошее в них и в отце. «Я люблю тебя, пап». Его последние слова. Община была разрушена. Спасители сделали свое дело и уехали. Рик и Мишон тащили на себе Карла сквозь догоревшие останки Александрии. К счастью, пошел сильный ливень, постепенно потушивший огонь. Большая часть домов хоть и сгорела, но подлежат реконструкции. У меня хорошо отпечатались в памяти пейзажи разрухи некогда славной и процветающей общины. Я бежала впереди, расчищая дорогу от ходячих. Почти не оборачивалась, страшась вида Карла. Он повис на своей семье, не способный перебирать ногами. Он был полностью обессилен. Кровать в доме была не в том состоянии, чтобы класть на нее Карла. Я не придумала ничего лучше, чем взять пододеяльник и расстелить его на полу. Хотя самочувствие Граймса было безумно скверным, и мне показалось, что ему вообще плевать, где и в какой позе находиться — одинаково плохо. Но держался молодцом: не сетовал на состояние, не корчился от боли — достаточно смиренно лежал, рассказывая о временах, которых я не застала. Как они укрывались в тюрьме, защищали ее от Губернатора, приказал не сдаваться и дать отпор Спасителям. Но не убивать всех до единого. «Среди них остались хорошие люди», — его излюбленная фраза. Я сидела по правую сторону от него, держала за руку и плакала. Он не уставал повторять быть сильной ради него, ради Дэрила, Клэр. Невзирая на слабость во всем теле, он умудрялся шевелить пальцами, кое-как поглаживая мою ладонь. Именно тогда я почувствовала некий электрический заряд, завевший мое окаменелое сердце по-новой. Я вновь поверила в то, что все не так уж и плохо, и у нас есть будущее. Но это только на время. Потом настала тишина. Рик и Мишон всхлипывали, и Карл, видимо, решил их добить. — Я хочу уйти как герой, — с этими словами его рука потянулась к кобуре. Нет, мы не были готовы к этому. У нас было в запасе еще немного времени. Ведь так? — Нет… — приговаривает Рик. — Нет, нет, нет. — Пора. Я готов. Он настаивал. Сквозь слезы и злость на судьбу мы вышли из дома. Рик не простоял бы на ногах ни секунды дольше, завалившись на порог дома. Он подпер руками голову и дал волю чувствам. А потом, буквально через секунду, раздался глухой выстрел. Меня передернуло от ужаса. Сокрушенная трагедией Мишон завалилась на колени. А я стояла с глазами на мокром месте, лицезрея, как некогда сильные люди ломаются.

***

Укладываю сорванные два белых цветка на земляную насыпь — лилии, которые росли у Карла под домом. Я не сдержалась от соблазна окинуть Александрию новым взглядом; узнать, какие чувства испытаю, когда увижу могилу за домом Рика. Мы ее выкопали только ночью. Она свежая, но выглядит такой бледной и теряющейся на фоне разрухи, что кажется, стоит она уже давно. Надгробием служит самодельный крест из прибитой одна к другой досок. Мне неприятно смотреть на могилу. И не только из-за того, кому она принадлежит, но и из-за ее тусклости. Такая яркая, светлая личность, как Карл, заслуживает лучших поминок. Я сплела венок из полевых цветов. Они, конечно, все одной палитры и не такие светозарные, какими бы хотелось, чтобы они были, но все же лучше, чем ничего. Вешаю венок на надгробие и не произношу ни слова, глотая слезы и вспоминая все наши совместные моменты. То незабываемое катание на роликах, ужин с отцом, когда мы с Карлом переглядывались, и я радостно ловила каждый его взгляд. Или побег из Святилища. Я была измазана кишками ходячих, из-за чего он не хотел обниматься. Я его не виню, от меня действительно несло трупаниной. Сквозь слезы умудряюсь улыбнуться. Но внезапные шаги позади побуждают меня схватиться за пистолет. — Клэр? Девочка, одетая в дутые штаны, мою мятую черную футболку и кожаную куртку поверх нее, на глазах превращается в пятно. Неудивительно: пелена слез не дает разглядеть ее получше. За последние два дня она очень изменилась. Взгляд стал отчужденнее да и сама она выглядит взрослее. Мои зубы обнажаются в гримасе отчаяния — в этом мире не так уж много людей, с которыми я не боюсь показаться слабой. Я позволяю себе снять маску черствости, спрятать оружие и всем видом показать, что не готова возвращаться в Хиллтоп. Клэр не киснет, в отличие от меня и слегка отрешенно выдает: — Дождь собирается. — Ты следила за мной? —заведомо знаю ответ, но все равно вопрошаю в наигранном недоумении. Над макушкой затягиваются тучи, на которые мне плевать. Правду говоря, я не ожидала, что Клэр рванет за мной. Возможно, мне было бы легче от этого. Не хочу, чтобы на нас снова напали и мне пришлось думать не за себя одну, а за нас обеих. — Ты втайне ото всех покинула Хиллтоп, вернулась в Александрию, чтобы возложить цветы Карлу. Ты избегаешь меня, Дэрила. Хотела убедиться, что все обойдется только этим. Ну знаешь, без выстрелов… Киваю, стараясь выглядеть спокойной, хотя в груди сердце беспрестанно танцует сальсу. — Ну? — Клэр ожидающе смотрит на меня, отчего я морщусь. — Что «ну»? — Ты вроде должна вспомнить вслух радостные моменты и… — Говор ее достаточно робкий и неуверенный, но то, как она формулирует предложение, выводит меня из себя. — Клэр, мне не до шуток! Карл мертв! — показываю на могилу и возвышающийся над ней деревянный крест. Клэр принимается многократно извиняться и повторять, что она не подразумевала никакого негатива. Я знаю это; просто сейчас я очень раздражительна. — Он был той надеждой. Не для всех, конечно — только для меня, но мне этого хватало. Хватало, чтобы привязаться, — мямлю в ответ. — Он был, как Мэтт: светлый, добрый, наивный. Эмоции захлестывают, я захлебываюсь слезами и начинаю пищать. Клэр подходит ближе. Ее руки окольцовывают мою талию, голова ложится мне на живот — я вновь вспоминаю о нашей разнице в росте; о том, насколько она мелкая и хрупкая. Без раздумий обхватываю ее плечи, прижимаю к себе и пускаюсь навзрыд. — Если бы я только нашла в себе силы, чтобы… — Чтобы что? — Чтобы признаться ему в чувствах.