Юная Спасительница

Мы с Клэр пускается во все тяжкие, когда решаем пойти к Святилищу. Это была ее идея, чтобы утешить меня. Мол, мы можем сделать полезное для войны дело и разведать сложившуюся у Спасителей ситуацию. Я заранее дала понять Клэр, что соваться ей особо не позволю. Все обязательства лежат на моих плечах. Хотя успев узнать ее дикий нрав, я более чем уверена, что мои предупреждения пустопорожние. Мы ступаем на склон, поросший орешником. Тропинка, ведущая к середине поляны, перекрыта иссохшими ветками и пробивающимися ростками чертополоха. Остальная часть, как и прежде, заросшая длинной травой, в которой не увидишь даже пистолета у своих ног. Местность бередит душу. Я опускаю немного голову, высматривая невдалеке свидетельства своего раннего пребывания здесь. Мне почти сразу бросаются в глаза два трупа, лежащие близ друг друга. На искалеченных шеях и буквально сантиметром ниже диафрагмы, между грудной клеткой и брюхом, у мужчин виднеются следы зубов. Приподняв руку одного из них, вижу, что на задней и боковой частях предплечья оторван кусок плоти. Ходячие приложились — догадываюсь я и напрягаю мозг, чтобы уразуметь, почему мертвецы были настолько избирательны: предплечье надкусили, а остальное оставили. Подхожу к спуску с холма, чтобы обнаружить тех самых падальщиков. Правда, все четверо убиты выстрелами в голову. Помимо этого пули всажены в плечи, грудную клетку, конечности — тот, кто стрелял, не очень зоркий стрелок. Не забывая про бездельничающую где-то позади Клэр, оборачиваюсь на нее. Совершенно не заинтересованная в моих действиях Клэр концентрируется на том, что у нее под ногами. Внезапно она наклоняется к земле, что-то поднимает. Я сперва не заморачиваюсь над этим: ну увидела какой камушек, красиво переливающийся на солнце. Многие взрослые не могут пройти мимо всяких блестяшек, что уже говорить о детях. Клэр выдает саркастический смешок, а я — удивление. — Вы только посмотрите, что до сих пор лежит в траве, — возвышает над головой свою руку с чем-то маленьким и тонким, но достаточно длинным. Я словно оказываюсь в замерзшей проруби: по коже пробегает табун мурашек. Мой палец. — Все еще нужен? Честно говоря, видеть оторванную от себя плоть не очень приятно. Стремительно отвожу взгляд, глубоко вздыхаю и щипаю себя за переносицу. На секунду я вспоминаю о своем все еще юном возрасте — наверное, стоит быть попроще, чтобы не выглядеть как ворчащий старик. Стираю из памяти увиденное и выдавливаю подобие улыбки. — Оставь себе на память. — Лицо Клэр мрачнеет, она задумывается над моим предложением, но все же отвергает его. Выбрасывает палец обратно в траву и, по-видимому, в ожидании хоть какой-то реакции смотрит на меня. Театрально шмыгаю носом. — Знаешь, я буду скучать по этому малому. Он был моим любимым пальцем. Клэр хихикает. Мы еще относительно долго идем, почти ничего не обсуждая, разве что иногда комментируя случайные природные явления. Вот ветер подул, разнося листья и птичий гомон все дальше и дальше. Или вот, наступила долгожданная тишина, в которой слышно даже капание сока с листьев липы. Ладно, это я уже утрирую, но принцип тот же. Еще десяток таких высказываний, и мы обе благоухаем птомаины и дым. — Они собираются что-то палить, — выдвигаю свою догадку и прохожу еще немного вперед. Останавливаюсь в метрах двухстах от виднеющиеся стен Святилища. Что-то подталкивает меня чуть вперед, и я едва не теряю равновесие: в спину врезается Клэр, смотрящая куда угодно, но не перед собой. Я почти делаю ей замечание, когда она продолжает мою мысль: — Неудивительно, вокруг полно тел ходячих. — Да, как-нибудь расскажу эту умопомрачительную историю. — Что-то действительно интересное? — смотрит на меня, приподнимая одну бровь, и я вспоминаю о всей каше с побегом. Когда мы убегали от Энди, потом пробивались через толпу ходячих… — Не то слово. Клэр поднимает на меня голову. — Мы хотели прийти сюда, чтобы проанализировать состояние Спасителей. — Да, чем я и занимаюсь. Пара человек обходят периметр, сельское хозяйство в упадке — вижу загоны, но не вижу животных, — внутренний рынок, думаю, в таком же состоянии. Скорее всего, у них нехватка провизии, Спасители измотаны. Учитывая, что в такое время округа общины полупустая, все наверняка внутри, придумывают, как будут брать Хиллтоп, — тут же злорадно посмеиваюсь: — Они, может, и разрушили Александрию, но у нас есть поддержка соседей, а у этих ублюдков только разлетевшиеся на все стороны света Мусорщики. — Замечательно, прекрасная наблюдательность, а теперь возвращаемся, — как-то измученно декламирует Клэр, стоя вполоборота ко мне. Опускаю голову: хоть мы и притаились у густых кустов и поросшими мхом деревьями, но ощущение, что нас давно приметили, не покидает меня. Чертова паранойя. — Не-е-ет, — протягиваю с некой долей фанатизма. — Мы не можем просто так уйти. Уже долго заглядываю на территорию Спасителей в поисках того самого, который зовется Юджином. Вон он стоит возле забора и перебрасывается парой словечек с другой Спасительницей. Через секунду она берет ближайшее тело за ноги и тащит на задний двор. Я не могу упустить такой шанс. — Только не говори, что идешь туда, — испускает усталый вздох Клэр. — Хорошо, не буду, — говорю ей то, что она хочет услышать, не дожидаюсь реакции и отдаю уже приказы: — Твоя задача сейчас дождаться меня. Сиди здесь, никуда не лезь, по-моему, легко. Как думаешь, справишься? — Ты не пойдешь туда, особенно одна. Я понимаю, что ты скучаешь по Карлу, но не нужно теперь идти на самоубийство. У меня перехватывает дыхание, сердце щемит, и я неосознанно стискиваю кулаки. Мне хочется сказать очень громко, что делаю я это не с целью убиться, в частности из-за гибели кого-то особенного. А еще мне так и хочется нагрубить ей, сказав, что я только сумела отвлечься и забыть о происшествии, поэтому пусть попробует снова напомнить о нем. Ладони, пальцы и в целом кисть руки ноют от боли, и я расслабляюсь. — Обещаю, я просто поговорю с тем типом, — показываю на Юджина и поясняю: — Старый знакомый. Вокруг забора мало объектов для так называемого укрытия, но если все очень худо, всегда можно сымпровизировать. После осады Святилище превратилось в ферму тел. Я замечаю, как один Спаситель вместо того, чтобы относить трупы к кучке, изучающе пялится на них, иногда издевательски крутит конечности, и все, чтобы после с нездоровой радостью на лице раздавить ногой и так гниющую, разваливающуюся голову мертвого. Очередное подтверждение тому, что среди Спасителей много умалишенных. «Не все Спасители плохие, — вспоминаю посмертные слова Граймса. — Как бы ни так». Иду медленно, пригнувшись, то и дело готовясь припасть к земле, усыпанной трупами. Портер повернут ко мне спиной, но я хорошо вижу, как он крутит приемник рации, настраивая ее на нужные частоты. — Юджин! — подзываю его как можно скорее, пока из-за угла не вышел какой Спаситель. Но меня не слышно и я повторяю попытку: — Юджин, мать твою! Он наконец оборачивается, и сказать, что Портер удивлен — ничего не сказать. Засматривается на меня какими-то влюбленными глазенками, и мне, так или иначе, приходится стукнуть по забору, чтобы привести его в чувство. — Соберись, Портер! Эти люди помогли тебе, спасли! Ты не можешь отвернуться от них на этот раз. Венка на лбу Юджина пульсирует, и тут-то я соображаю, что задела его. Возможно, он не привык брать на себя ответственность за жизни других, но в этот раз ему придется. Когда он прикрикивает, чтобы его не втягивали, мне срывает катушку. — Ты уже втянут! И если ты так просто можешь закрыть глаза на смерти некогда спасших тебя людей, то, может, и впрямь тебе место среди Спасителей. Они все там эгоистичные, напыщенные индюки, под стать Нигану. Я перестаю замечать, когда из «старика», «отца», «папы» этот человек стал для меня просто Ниганом. — Тебе пора уходить, — отрезает Юджин. Но я не сдаюсь преждевременно. — Я не уйду, пока не добьюсь у тебя проблесков совести. Для Нигана ты не больше, чем просто ресурс. И когда ты станешь непригоден, избавиться от тебя не составит труда. — Прекрати, — спокойно обрывает мои сладкие речи. — Выслушай, черт возьми! Что стоять в стороне, что взять в руки ружье и вынести нам всем поочередно мозги — ты будешь виноват в этих смертях. Только вот в случае с массовым расстрелом, ты хотя бы знаешь, за что борешься. А в безучастности раскрывается твоя трусость, неопределенность. Просто признайся, что сам не в курсе, на чьей стороне. И самое время сделать выбор, желательно, чтобы он оказался правильным. — Уходи, пока я не позвал твоего отца. Я лишь ухмыляюсь после его угроз. Сквозь гнев и боль, но я не позволю увидеть ему себя огорченной. — Не так ты и умен, Портер. Грош цена твоему высокому интеллекту, если ты не можешь усвоить элементарный урок: банка огурцов для моего старика — мелочь, которой он без ущерба себе подкупил такого слабохарактерного дурака, как ты. Через время появится другой дурак, и хочешь ты этого или нет, но сразу окажешься выставленным за стены «замка». С тобой произойдет то же, что и со мной. — Он тебя не выгонял. — Нет, он просто позволил мне свалить, возможно, сдохнуть, а потом, когда обнаружил чудом уцелевшей, показал сценку, мол: «я как заботливый отец решил преподать тебе урок. И вообще я рассчитывал на твое мгновенное возвращение. Ты не вернулась? Что же, тогда я верну тебя силой, чтобы ты, не дай Бог, не помогала моему худшему врагу». А теперь скажи, что все это поступки любящего отца. Если родная дочь для него пустое место, то что же говорить за чужого человека? — Последнее предупреждение: уходи. Я не упускаю возможности надавить на его хрупкое самолюбие перед тем, как удалиться: — И все же я была права. Ты глупец, Юджин. Жизнь слишком коротка, чтобы позволять вытирать об себя ноги. Возвращаясь обратно к Клэр, я чувствую что-то неладное. Ее нигде нет. — Клэр? Клэр! Испуганная я мысленно проклинаю девчонку и уже клянусь отчитать ее, как только найду. Когда вдруг из кустов выходит белокурая женщина с секирой в руках. Судя по тому, что ствол одного из ближайших деревьев поврежден, она пришла сюда за дровами. «Как же я вовремя». Рука тянется к кобуре, но женщина откидывает топор и набрасывается на меня. Ухватывается за мое горло, плавно поднимая руку так, чтобы большой и указательный пальцы лежали на подбородке, и прижимает к земле. Я не оказываю сопротивления в страхе, что одно неверное движение и меня начнут душить или мне свернут шею. — Ты его дочь! Одна рука ныряет под футболку, с щелчком отстегивает ремешок на ножнах. Оттуда с лязгом выскакивает нож, который я спешу направить в сонную артерию Спасительницы. Правая рука мгновенно взвивается над правым плечом, но Спасительница перехватывает мою руку, ее хватка слабеет, и я бью ее по лицу. Женщина теряет ориентиры и равновесие, валясь на землю, и я набрасываюсь на безоружную. Клинок в миллиметре от ее ключицы, в которую он так и грозится вонзиться. Клянусь, я была более чем уверена, что смогу нанести женщине серьезный урон, но она оказывается сильнее. Перехватывает нож, заваливает меня на бок, и я болезненно вскрикиваю от удара головой. Но зацикливаться времени нет: нацеливает лезвие на сердце, я, как-то не задумываясь, выставляю вперед левую руку, чтобы защитить жизненно важный орган, и уже через секунду более-менее тихое сражение оказывается пробитым моим воплем. Лезвие проходит насквозь, ладонь коченеет, как будто ее окунули в холодный родник. Я не особо концентрируюсь на лице Спасительницы, но краем глаза ловлю ее переживания. Вряд ли она боится меня, а вот то, что ранила дочь своего сурового лидера — вполне. Женщина бурно сопит, наклоняет голову. — Черт, черт… Сейчас отведу тебя в Святилище и тебе помогут. — Нет! Не трожь! Тянет за плечо. Я обхватываю раненную руку другой и стараюсь закрепить положение ножа, чтобы не потерять еще больше крови. Голова сама уже падает, перед глазами темная завеса. Тяжело представить, как я остаюсь на ногах, когда хватка Спасительницы пропадает. Оборачиваюсь, и через густой туман проглядывается лежащая на земле фигура той самой женщины, а в метре от нее — Клэр. — Ты обещала ни во что не ввязываться, — со слезами на глазах говорит она и подбегает ко мне. Подставляет плечо, заводит одну руку за спину, приобнимая за талию, а второй она заносит мою здоровую конечность себе за шею и располагает у себя на плече. — Где ты была? — хриплю я. — Она появилась просто из ниоткуда. Я хотела предупредить тебя, но когда подобралась к месту, где ты разговаривала с тем типом, тебя там уже не было. Я немного растерялась… Меня покрывает слой обильного пота, нахлынувшего ни от жары, ни от сражения — даже не знаю от чего. — Клэр, сейчас сюда прибегут Спасители… Смекнув, Клэр докладывает не абы каких усилий, чтобы хоть шаг сделать и не уронить облокачивающуюся о нее меня. — Не смей терять сознание, — как-то уныло приказывает она мне. — Не смей, слышишь?

***

Сажусь на край кровати, локти ложатся на колени, кулаками подпираю подбородок. Я уставляюсь на тумбочку со стоящим на ней стационарным телефоном. Каждый раз, когда я спрашивала у Мэгги, зачем он там, если не работает, она лишь пожимала плечами. «Он там всегда стоял, мы не стали убирать». Мне он не нравится. Не нравится этот чертов телефон, потому что уже на протяжении часа звон в ушах я принимаю за звонок этого телефона. Я устала слышать это, поэтому меня застает врасплох собственный вопрос: — А вдруг это не в ушах звенит… И гребаный час я промучилась из-за него; спешу поднять трубку, аккуратно подношу к уху. Шепот. — Это Челси? Меня переполняют страх и удивление, достигающие кончиков пальцев ног, заставляя те поджаться. Я беззвучно шевелю губами в в попытках выяснить, кто это и откуда он знает мое имя. — Мне так холодно. И мне тоже. Мороз проходит по коже, когда голос становится громче, отчетливее, и я могу определить личность говорящего. — Карл?! — Мне так холодно, Челси. Я замираю в ужасе, и подбираю слова. Ничего связного в голову отнюдь не лезет, и я выдаю только всхлипы. — Челси. — Карл… где ты? Я могу помочь тебе. Скажи, где ты. — Далеко. Здесь очень холодно. — Карл… — мое сознание затянуто в черную дыру, и обратного пути нет; здесь очень темно, запутанно — ничего не понятно. Я не понимаю, что происходит и от этого становится только грустнее. Мне так и хочется вскрикнуть, спросить, о чем он; сказать, что я всегда рядом и готова помочь. Но он сбрасывает. Раздается только гудок после окончания вызова, и рука немеет, не отпуская единственное средство связи с Карлом. «Нет-нет, не смей бросать!» Я в торопях перебираю случайные цифры, надеясь, что набранный номер окажется нужным мне. Но все тщетно. Вызов не идет, а разочарованная я ожесточенно бросаю трубку на тумбу. Колени сгибаются, поджимая ноги, сползаю по стенке на пол. — Он позвонит. Это не конец, — успокаиваю себя, запрокидывая голову назад. Ноги и шея начинают затекать, но я уперто жду. Обливающееся кровью сердце готовится лопнуть от такого количества циркулируемой жидкости. Внезапный звон и я срываюсь с места. — Ты перезвонил, — с надеждой в голосе выдаю я. Но в ответ тишина. — Карл… — Мне было так страшно. Почему ты отпустила меня? Господи, этот голос. Такой глубокий, жалостный, выводящий на эмоции. Я его узнаю всегда. — Молли? — Ты позволила мне уйти. Ты бросила меня. Мы были подругами. Скривив губы, я пытаюсь поскорее оправдаться: — Ты манипулировала мной! Ты всегда заставляла меня делать то, что я не хочу! Это ты подсадила меня на наркоту! Это ты пыталась заставить меня отказаться от счастья! Ты всегда мне завидовала! — Мне было так больно. Я все еще чувствую, как их гнилые зубы впиваются в кожу. — Ты всегда заставляла меня чувствовать себя виноватой! Просила брать вину за свои выкуренные косяки, чтобы, не дай бог, не позвонили твоей матери! Просила подыграть, чтобы я могла посреди учебного дня отвести упавшую в обморок тебя домой! Тебя не волновала дружба, тебя волновала бесплатная рабочая сила! «Челси, помоги! Челси, сделай то, Челси, сделай это!» Я кричу так громко, что почти не слышу ее. Почти не слышу, что она ослабевающим голосом, словно зачитывая молитву, повторяет одно и то же: — Мне так больно. Они рвут меня на части. — Нет. — Мне больно. — Нет! — Помоги. Не выдерживая больше, я отрываю трубку от уха и собираюсь уже бросить ее куда попадя, но внезапно замечаю, что провод у самого основания поврежден — наверняка перегрызен. Аккуратно положив все на место, я медленно отступаю к кровати. Вытерев застывшие слезы, кое-как успокаиваюсь. — Я же слышала их… их голоса были реальны. Я не прекращаю это бормотать даже, когда дверь открывается нараспашку. Клэр удивляется увиденной картине не меньше меня. — Ты как? — Нормально, — вместе с выдохом из легких выходит эта проклятая фраза, которой я уже сыта по горло. Нет, я не в порядке на самом деле, но чтобы никому не надоедать, я предпочитаю держать все в себе. Клэр не занимается допросами. И хоть она видит, что я чего-то недоговариваю, страдательно хватаясь за больную голову, она предпочитает сесть рядом и положить мне голову на плечо. Делает она это осторожно. — Когда я осталась одна, без брата, мне казалось, что это конец; я не найду его, а самой мне не выжить. Я не знаю, как прожила полгода без него. Я каждый день повторяла за ним: читала молитву, чтобы не встретить врага страшнее ходячего, искала еду, воду; даже построила лагерь, как меня учил Чарли. Я никогда не стояла лицом к лицу с другими выжившими — ты первая. — Ты очень везучая, — хмыкаю, вспоминая обо всех своих встречах с другими выжившими. К сожалению, большая их часть были не очень приятными и несли устрашающие последствия для меня. Клэр, не прерывая рассказ, поправляет куртку, которую она почти не снимает. Иногда мне кажется, что зря я ей ее подарила, а то сидит бедная девчонка по жаре и парится в ней. А иногда я принимаю это за положительный знак: ей комфортно, чего больше желать? — Я так скучаю по нему, — потирая красные щеки и глаза, она не придумывает другого способы спрятать слезы, как зарыться лицом мне в колени. — Я знаю, лисенок, — аккуратно кладу руку ей на голову и ласково поглаживаю. Моя футболка пропитывается капающими слезинками; поглядывая на эти мокрые пятнышки, я вытираю лицо и собираю волю в кулак. — Ты не представляешь, как сильно я хочу повернуть время вспять, чтобы уберечь его от этого. Ты не представляешь, как я хочу повернуть время вспять, чтобы уберечь не только его. Молли, Пейдж, Мэтт… Карл. Я могла изменить ход событий. Я могла остановить Молли, и они с Пейдж были бы живы. Я могла остановить Мэтта или пойти с ним, и он бы остался жив. Я могла помочь Карлу тогда в лесу… Странно, но только теперь я обращаю внимание на то, что дверь в комнату открыта. Да, Клэр ее после себя не закрыла, но привлекает меня кое-что другое. Мы обе поднимаем голову на зашедшую Мэгги. В руках у нее аптечка, так что я заранее подготовлена к негативу. — Прости, что заставила ждать: никак не могла найти градусник. — Градусник? — Клэр глазеет на меня с ярко выраженным недоумением. С одной стороны, я сама в таком же состоянии; с другой, я прекрасно понимаю, что удивлены мы по разным причинам. — Ну да, такая штука, которой измеряют температуру. Градусник, — от повторения этого слова я только тщательнее задумываюсь о том, что Клэр никогда в жизни не видела и не пользовалась им. Большая часть бытовых предметов для нее — восьмое чудо света. Вот, что значит вырасти в условиях апокалипсиса. — А теперь моя очередь: градусник? — заглядываюсь на топчущуюся на месте Грин, которая сгорает от нетерпения приняться за работу. — Во время осмотра я заметила у тебя рассеченную кожу головы и пару синяков. Не знаю, откуда порезы, но ушибы, особенно на том месте, плохой знак. Я хочу померить температуру на всякий случай. — Допустим, — цинично приподнимаю одну бровь, зажимая подмышкой градусник. — Я у тебя спрашивала это не так давно, но сделаю еще раз: у тебя точно нет никаких… изменений? Отрицательно качаю головой. — Тошнота, головокружение, шум в ушах… бред? — на секунду она смотрит на Клэр в ожидании каких-то замечаний с ее стороны, но мы обе отрицательно качаем головами. — В норме, поэтому и речи не может быть о постельном режиме. — Само собой, приближается вечер, будет очередное нападение Спасителей… Черт, — устало шипит она. — Но все равно ты не в лучшем состоянии, драться вряд ли сможешь. Дэрил уже предложил, если что, прикрыть тебе спину, чтобы ты смогла пробраться с остальными в укрытие. — Ни за что! Я должна драться! Я могу! — Я не буду сейчас говорить о травмах головы… — Правильно, потому что их нет. — У тебя очень серьезное повреждение, есть вероятность присоединения вторичной инфекции. Ты можешь потерять руку. — Там мой отец! Я не могу… — Поверь, всем будет лучше, если ты останешься, а заодно присмотришь за детьми. — Дай угадаю, главным инициатором был Дэрил. — Он прав, в таком состоянии ты далеко не уйдешь. — Я поговорю еще с ним. Не люблю, когда строят планы без моего ведома. — Хочешь я его позову? — доброжелательно интересуется Мэгги, из-за чего мне становится стыдно за собственную грубость. — Нет уж, я не инвалид и сама к нему приду. Кстати, где он? — Шляется где-то неподалеку. Они только вернулись с поляны, где планировали размещение каждого во время засады. Я опускаю голову, чтобы посмотреть на забинтованную руку. Морщусь от капризности собственного организма: буквально секунду назад, пока я была озабочена немного другим, она не болела, зато когда я резко вспомнила о том, что мне проткнули ладонь, по телу мигом разливается горячая кровь, нервные окончания, словно скручиваются от боли. Я поражаюсь, а нормально ли это, учитывая, что даже ампутацию пальца я перенесла легче? Мэгги объяснила, что большую роль также играет стрессовый фактор и то, что после ампутации я пропила обезболивающие. А беря во внимание, что таблеток в последнее время я наглоталась достаточно, моей печени нужен перерыв, так что сейчас придется обходиться без них. Кудлатый, как обросшая болонка, Диксон стоит у дома, который обживает. От него разит сигаретным дымом — его я не сразу примечаю из-за того, что временами перед глазами у меня образуется блеклое марево. Меньше всего мне хочется плести языком о своем состоянии. Нарушения со зрением и галлюцинации ведь не обязательно являются признаком мозговых травм, не так ли? Ладно, пора хоть себе признаться, что я находилась в полном бреду, а пелена перед глазами, учитывая отсутствие проблем со зрением ранее, пугает до чертиков. Говоря о бреду, я прекрасно помнила смерть каждого, в самых ярких красках; я прекрасно помнила, что видела их мертвыми и значит, они не могут быть живы, и все равно вела себя так, будто это ложь; будто все подстроено, будто это заговор, и они живы и скрываются. Я поджидаю, когда Диксон выкинет самодельный косяк и затушит его — не хочу чувствовать запах, не хочу сорваться. Стоит Дэрилу меня заметить, как его и так хмурый взгляд тяжелеет еще сильнее, и не раскаяться становится практически невозможно. Он может вывести меня на чистую воду одной мимикой, но я не позволю: после боя — так уж и быть, но сейчас нужно убедить его, что я в порядке и смогу помочь в битве. В конечном итоге, это может быть последняя встреча с папой… — Малая, — как-то гнусаво для своего взгляда протягивает он. — Ты как? У меня создается впечатление, что интересуется он исключительно ради приличия. — Хорошо, — сдержанно отчеканиваю, пряча глазенки в землю. — Разве что настроение не очень. — Неудивительно: соваться одной в Святилище — нужно обладать или бесконечным позитивом, или огромным мозгом. Судя по тому, что плана у тебя не было, огромный мозг тебе не достался. — Я была не одна, — угрюмо перечу. — И судя по твоему тону, позитива ты тоже лишена. Тогда какого хера ты поперлась туда — загадка, — выдерживает эффективную паузу, и я его не перебиваю. — Да, ты потащила с собой Клэр, которая выжидала своего звездного часа в укрытии, чтобы спасти тебя. А все могло обернуться против тебя. А если бы у той Спасительницы оказалось огнестрельное оружие? А если бы она была не одна? — Я не могла сидеть сложа руки! — нахожусь на грани срыва. — Я узнала хоть что-то, поговорила с Юджином… — Ты что?! «Лучше бы держала язык за зубами». — Еще не все с ним потеряно, — буркаю в ответ и хандрю, вспоминая непоколебимость того. — По крайней мере, мне тогда так казалось. — Я надеюсь, ты ему ничего не ляпнула о засаде. — Не переживай, я просто пыталась донести до него мысль, что Нигана не волнует никто, кроме самого себя. И вообще, если на то и пошло, то вы могли бы придумать какой-нибудь шантаж моему отцу. Ну, что-то в духе: «оставишь Хиллтоп — заберешь свою дочь целой и невредимой». — Прекрати, никто не собирается тебя отдавать на растерзание Нигана. — Но если это убережет общину… — Это не убережет, ты сама знаешь. Он тебя заберет, а затем прикончит всех нас. — Вы можете придумать что-то другое. — Мы не собираемся использовать тебя как вещь! Мы не будем обменивать тебя ни на что или калечить! И идти туда с работающей только одной рукой ты не будешь. Ты, Клэр и другие, кто не сможет драться… Вы спрячетесь в особняке, и если что пойдет не так, выбирайтесь! Последнюю неделю ты только и делаешь, что получаешь травмы, тебе нужно беречь себя. — Со мной происходили вещи похуже, чем потеря пальца или прокалывание ладони ножом! Я зашивала собственную рану на животе в тот же день, что получила огнестрельное ранение, и мне было только тринадцать! — От тебя будет больше проку, если ты затаишься с остальными и будешь следить за происходящим оттуда. — Я могу больше не увидеть отца! — Ты можешь больше никого не увидеть! Тебя могут ранить, даже не нарочно — это война, Челси, и от нее можно ожидать чего угодно! Голос Дэрила, словно увязает в горле, и он замолкает. Он звучит достаточно рационально, в отличие от меня. Поэтому я соглашаюсь с планом. — Ладно… — мне приходится погасить в себе огонь докучающего желания пойти наперекор. Как минимум потому, что придумано это все для и ради меня; поступать назло человеку, озаботившемуся вопросом моей безопасности, слишком подло. Но мне по-прежнему неясны мотивы. — Знаешь, не так давно я думала, что ты так опекаешь меня, потому что я ваше оружие. Мол, дочь Нигана, значит, она может пригодиться. А после побега, этих посиделок с потягиванием пива и данного разговора я поняла, что это не так. Ты уже отвечал на этот вопрос, но я хочу задать его еще раз: зачем это все? Мои треволнения оказываются напрасными. Дэрил не кажется раздраженным и не огрызается на меня за попытки поставить его в неловкое положение. Вместо этого он поджимает губы, облизывает их и неожиданно для самого себя выталкивает из глотки: — Потому что мы семья. Мой живот снова заполняют треклятые бабочки, мотыльки и прочие чешуекрылые. Щеки наливаются румянцем, и внезапно для себя я смеюсь. Мускулистые руки цвета старого кирпича упираются в боки Диксона, он приподнимает брови, и я радуюсь этому, потому что даже такая минималистичная мимика для него — редкость. — Что? — Ничего, просто ты не любишь подобные разговоры… Не думала, что заставлю тебя произнести что-то подобное. Дэрил, не скрывая улыбки, закатывает глаза, хоть и снова кривит губы уже через секунду. Вытирает грязные потеки с левой щеки, боясь затрагивать шрамы пальцами, а на словах — нет. — Болят? — Не очень, — возвещаю я. — Раньше я не могла не думать о ранах. Болевой порог, конечно, был другой. Но есть еще кое-что. Честно, сейчас меня не волнуют порезы, шрамы, отсутствие пальца, — хихикаю. — В такие моменты, как этот, — ну, когда мы ведем непринужденные беседы, — я могу побыть подростком, отвлечься и не думать о ранах. Они уже не так болят… Сейчас у меня таких моментов больше, поэтому я не думаю о боли, — вздыхаю. — А когда я остаюсь одна, только и думаю об отце, а с недавней поры — Карле. Губы Дэрила образуют тонкую нить, уголки по обе стороны опущены. — Я тоже скучаю по нему. Я бы сделал все для Карла, ты знаешь. — Знаю. — Иди сюда, малая, — протягивает руки и я пользуюсь талончиком на экстренные объятия. Мне не становится гораздо легче, но кратковременное облегчение я чувствую. Я пообещала Карлу и себе бороться до конца. Пообещала сделать это ради Дэрила и Клэр — ради семьи. И я это сделаю.