Дом на углу наискосок

Джош понимал, что он прокосячился. Понимал, и тут же пытался оправдать себя, находя убедительные аргументы, что в целом все вышло неплохо, только, наверное, не надо было сваливать так резко. Блять, и что теперь? Как теперь? Дебил, сам заявил, что у них отношения, и сам же поступил так, будто это был случайный перепих с тем, чье имя ты не собирался запоминать. Сука, он же собирался валить, валить отсюда еще до Благодарения, но, походу, он тут застрял. Может, и к лучшему — если есть хата, с остальным разобраться несложно, он, может, даже работать пойдет, станет пай-мальчиком из ванильно-розовой мечты своих родителей, но что сделать, когда он так проебался, и теперь не смеет смотреть соседям и Тайлеру в глаза? Джош начинал день с уверений — ничего страшного, это просто жизнь, и таким мальчикам, как Тайлер, стоит увидеть все ее стороны, а не прятаться трусливо за штакетником с расхлябанной щеколдой. К вечеру поток настойчиво жужжащей в мозгу рефлексии заставлял резко поменять мнение — он поступил с Таем, как с игрушкой. Теперь для полного эпик фейла не хватает потянуться за следующей, которая покажется интересней. После такого впору ожидать, что ворота его дома будут измазаны грязью. «Я даже не трахнул его», — убежденно говорил Дан своему отражению, но в голове звучало «ты над ним надругался». И это было так чудовищно грязно. Не так, когда двое, кувыркаясь под одеялом, шепчут на ухо или орут во весь голос словечки, которые нигде больше не произнесешь без угрозы схлопотать штраф за нарушение общественного порядка, нет. Это было так, будто Тай протянул ему руку, а он сбил его с ног и вывалял в грязи. И вроде никто не умер, но так противно, и хочется отмыться, но вода и пена не в силах стереть эти пятна с души. Худшим поступком, чем этот, была только наркоторговля, одурманивание детишек, собиравшихся у него на хазе. Он сам, конечно, пробовал траву, порой получая кайф от ощущения невесомых мыслей, плавающих в пустой, как скафандр, голове. Но предлагать кому-то еще эту дрянь он не собирался. А получилось… Морщась от вспышек боли в голове, он думал, что получилось именно так — он подсадил Тая на себя, как бы двусмысленно это ни звучало, а потом сломал. Если бы самобичевание могло хоть что-то изменить, Дан каялся бы с утра до вечера, оставив на сон не более шести часов, но дни шли, вот-вот должна была наступить зима — очень условная в их южном штате, но все же. Надо было что-то менять, чтобы, начав год придурком, не завершить его подонком. Через неделю после того самого вечера, вскочив в семь утра, он пробежался вниз по улице, к дому Тайлера, но окна кухни и гостиной были закрыты шторами, а калитка закрыта на щеколду. Джош было испугался, что тот уехал, обошел вокруг дома и увидел, что через щель между шторами в спальне видно кусок газеты, накрывающей стол. Это давало некоторую надежду. Он не смог бы даже сказать — на что, просто чувствовал, что есть шанс все исправить. Дан побежал на почту, купил открытку и написал на обратной стороне записку Таю. Он писал, что случившееся было как удар, что он с ума сходил, и если Тайлер считает, что он сволочь и уебок, то пусть скажет это ему в лицо. Вряд ли это будет хуже, чем-то, что он говорит себе сам. Не давая себе передумать, он протолкнул открытку в узкую прорезь почтового ящика, скрестил пальцы и побрел к себе. Табличка, висящая на стене над ящиком для сбора писем и открыток, гласила, что выемка корреспонденции проводится дважды в день, и значит, Тайлер сможет прочитать полное раскаяния послание уже завтра. Если захочет, конечно, а не выбросит, как ненужную рекламную листовку, в мусорную корзину.

***

Джош проверял почтовый ящик каждое утро. Ей-богу, в два дня, прошедшие с прогулки на почту, он выбегал на улицу каждый раз, как только ему казалось, что дверца ящика хлопнула. Но ящик был пуст и темен, и отчаяние давило на него так же сильно, как затянутое свинцовым шелком небо. В первую субботу декабря, наконец, он увидел их почтальона — девушку, что была чуть старше его самого. Она остановилась у его ворот, и Джош, заметив ее через окно гостиной, опрометью выскочил во двор и забрал из ее руки прямоугольник почтовой карточки. Поблагодарив ее и отвесив дежурный комплимент, он повернул открытку обратной стороной к себе и стал читать убористый текст. Тайлер был полностью согласен со всеми обзывательствами, которыми наградил себя Дан. Да, Джош уебок. Да, трусливая сволочь. Да, дебил. Насчет того, влюбленный ли это дебил, Тайлер ничего сказать не может — ему надо об этом подумать. В конце была приписка «Это все очень романтично, конечно, но теперь вся почта в курсе наших отношений. Может, ты просто позвонишь?».Джош закрыл лицо рукой, сбивчиво дыша, не зная, что ему делать — то ли упасть на колени прямо тут и благодарить высшие силы, которые — теперь он знал это наверняка! — есть в небе над его головой, то ли бежать к Тайлеру и падать в ноги уже ему. Потому что тот вроде бы и не простил, но был не против поговорить. Одно это заставляло слезы течь по щекам. Слез этих Джош устыдился, вытер их пальцами и ушел в дом. Он сидел на кухне, приклеившись взглядом к смене минут на табло микроволновки, и думал, думал, думал. Он не готов был вот так сразу звонить, он хотел поставить между собой и Тайлером посредника-переговорщика, доверив эту роль бумаге. Но что писать? Продолжать каяться? Насколько это будет искренне? Писать о том, как он жил эти дни? Нелепо. Тайлеру ведь все равно, как он живет. Джош старательно выводил буквы, будто за его спиной стояла строгая учительница с линейкой в руках, чтобы хлестким ударом наказать за помарку или грязь в тетради. Он писал какую-то романтическую ерунду, умолял помочь ему, Джошу, договориться с ним, Тайлером, потому что он очень этого хочет. Вспомнив о пламенеющих щеках почтальона, он решил не доверять свое послание открытке, а вложил листки в конверт, и было понес его на почту, но искушение увидеть Тая прямо сейчас пересилило, и Дан, крадучись, будто вор, подошел к его дому, обойдя все дома на их улице с обратной стороны. Глупо, по-детски, но он боялся, что Тай, увидев его из окна своей комнаты, может попросту сбежать. Джош думал, что он просто подойдет к дому Тая, положит конверт с письмом в его ящик и уйдет той же дорогой, которой пришел, но тот стоял во дворе и, верно, наблюдал, как Дан продирается сквозь живую изгородь. Скорее всего, наблюдал, потому что откровенно лыбился, глядя на Дана и его красные уши. Растерявшись, Дан не стал пытаться засунуть письмо в ящик, как хотел, а шагнул к Тайлеру и заткнул письмо за пояс его джинсов. — Никогда еще не получал писем таким странным образом, — проговорил донельзя удивленный Тай, — надеюсь, там не чек, нет? А то мы как бы не в клубе и шеста я не вижу. — Шутник, бля… — Дан сцепил зубы и мрачно уставился на него, — не хочешь почитать? — Не-а, хочу от тебя самого услышать, что там было насчет влюбленного дебила. Из дома напротив выглянула соседка и замерла, прислушиваясь. Джош побагровел и прошипел зло: — Прямо тут, что ли?! — А почему нет? Твоя открытка была такой… ммм… интересной, что мне пришлось соврать — мол, это ты переписал кусок из книжки. Типа, это такая литературная игра. Новые «Пятьдесят оттенков». Девчонки любят такие истории. — Я все написал, — Дан упрямо мотнул подбородком, указывая на письмо, которое Тай вертел в руке. — У тебя отвратительный почерк, — ответил тот, скалясь. Тайлер был в своем праве, но безропотно сносить издевательства Дан не умел. Потому развернулся молча и пошел к калитке. Но Тай не дал ему уйти. Он взял его за локоть и подтолкнул к дому. Разочарованная соседка ушла со двора, а Дан истуканом застыл в прихожей, не зная, что делать, и что говорить. Тай, зайдя в гостиную вслед за ним, запер дверь и повторил: — Так я хочу услышать. Может, скажешь, а я потом сравню с этим, — он помахал надорванным конвертом. — Так ты уже прочитал?! — Ну, а то. Любопытство — страшная вещь… — Тайлер рассеянно посмотрел в пустоту, будто не видя Дана, и у пустоты же спросил, — сварить тебе кофе? Джош чудом не грохнулся на колени прямо там — так сильно дрожали ноги. Он с трудом переставлял их, пока брел на кухню, встретившую его знакомой унылой белизной, и притулился на стуле у коридора, ежась оттого, что за его спиной было пустое пространство. — Можешь закрыть дверь, — Тайлер произнес это, даже не глядя на Дана, сосредоточив все свое внимание на закипающем напитке. — Ты меня простил? — вопрос сорвался с языка Дана быстрее, чем «спасибо», когда Тай поставил перед ним чашку. — Нет. Нет, потому что… не знаю, наверное, потому, что ты сволочь, да, но ты наверное не хотел меня обидеть. Думал, поди, что так лучше. Если бы я мог или хотел, я бы набил тебе морду, но не хочется. Не то, что руки об тебя марать, а просто… Зачем ты это сделал, Джош? — Потому что я влюбленный дебил, у которого от тебя сорвало крышу, — глухо ответил тот. — Это не отвечает на вопрос «зачем». Хотя какая разница?.. Джош, я не уверен, что нам это нужно. Что тебе это нужно. Тебе не нужны отношения, чувак, они тебя тяготят. Я вижу это, и не понимаю, зачем ты пришел сюда снова. Раз ты получил, что хотел. Джош, шатаясь, как пьяный, встал, подошел к бесстрастно наблюдающему за ним Тайлеру, коснулся пальцами подбородка, понуждая того посмотреть ему в лицо, и поцеловал. У него не было больше слов, и он был способен только на действия. Отстранившись, он выдохнул: — Теперь можешь меня выгонять, можешь сделать, что хочешь. Я это сделал, потому что люблю тебя. — Нет, — Тайлер покачал головой, спокойно глядя на него, будто не его чуть не изнасиловали в собственной постели недавно, и не поцеловали сейчас, — ты не любишь. Ты только думаешь так. — Я не вижу разницы, Тайлер, не мучай меня! — Я вижу. — Тайлер поднял на него глаза, скользнул взглядом от воротника рубашки до ремня в шлевках джинсов и снова повторил, — я вижу, Джош. И мучаешь себя только ты сам.

***

Дан вымаливал прощение так, как умел. Он приходил каждый день — на час или два, просто посидеть рядом, поговорить, даже вызвался как-то приготовить обед, потому что Тайлер был по уши занят срочным заказом к Рождеству и не хотел торчать у плиты. Тот, услышав предложение, горестно вздохнул, написал несколько строчек на оторванном от рекламного блокнотика листке, вытащил из кармана двадцатку и попросил сходить в магазин. — Ты сам говорил, что это самое простое, — напомнил он Джошу, — и сегодня я склонен с тобой согласиться. В магазин Джош пошел, но деньги, протянутые ему Таем, он показательно оставил на столе. Тот пожал плечами, пробормотал что-то вроде «ну, как хочешь», и вернулся к работе, не отвлекаясь даже тогда, когда в доме запахло едой. Джош был зверски голоден, но есть одному было не слишком вежливо, а вламываться в спальню, когда Тай работал, он не хотел. Потерпев какое-то время, он набрал сообщение «Тай, может, обед?» и через минуту услышал торопливые шаги. — Я забыл, — пробормотал Тайлер, — там очень интересная штука, ну, которую я делаю сейчас. Спасибо, что ты вернул меня в реальность. Джош покраснел и велел есть, пока все окончательно не остыло. Тай, наевшийся, осоловевший, погладил себя по животу и с усталым выдохом сказал, что, пожалуй, надо сейчас поспать. — И ты тоже иди, ты, наверное, умаялся тут. Спасибо, Джоши. Дана явно выгоняли, но он понимал, что заслужил — Тайлер не доверял ему настолько, чтобы оставаться с ним в одном доме, пока он спит. Он продолжал приходить, не пропуская ни дня, и Тайлер обычно встречал его в гостиной, но в день, когда декабрь перевалил на вторую половину, Джош зашел во двор дома Джозефа, и увидел, как тот запирает дверь на замок. — Тебе надо уехать, да? — пробормотал он полным уныния голосом. — Нет. Вчера все закончил и с утра увез. Устал сидеть дома и думал прогуляться к тебе, — Тай озорно улыбнулся, подошел к нему и взял за руку, — пойдем? Или у тебя другие планы на вечер? — Ты действительно этого хочешь? — Джош заикался, мучительно проталкивая буквы меж губ, надеясь, что Тайлер поймет двусмысленность вопроса и не наваляет ему прямо тут. Тай посмотрел на него, наморщил нос и ответил «Да».

***

Они не стали тратить время на кофе — его можно сварить и потом. Бросив куртки в гостиной — Тайлер, впрочем, настоял, чтобы Джош повесил их на место, оставив там же выключенные телефоны, чтобы никто не отвлекал их, они пошли наверх, в мансарду, где Джош обычно спал. И только там, за закрытой дверью, Тайлер сам поцеловал его. Не очень умело, может, но с искренней горячностью. И Джош, не помня себя, вновь вылизывал его рот, торопливо раздевал, зажигал звезды поцелуев на его теле, заставляя выгибаться и стонать. Он не взял его — хотя знал, что Тай не стал бы говорить «нет». Он сделал так, чтобы тому было хорошо, гораздо лучше, чем в первый раз, и когда ногти Тая вонзились в ему в спину и тот глухо стонал, передыхивая сладкую судорогу, не спешил уходить. Джош обнял его — дрожащего, залюбленного — одеялом, погладил уголок рта, которым Тай улыбался очень редко, и шепотом спросил: — Ты расскажешь мне? Тайлер прильнул к нему и медленно заговорил, почти не дрожа. — Помнишь, ты сказал, что я долбоеб, но это лечится? Ты угадал. Я еще больший придурок, чем ты. Мне было семнадцать тогда. Мы с друзьями поехали в Нэшвилл, знаешь, где копия Парфенона. Нам почему-то казалось, что это очень круто — сделать селфи на его ступенях, типа, мы были тут, в тот самом месте, где снимали «Перси Джексона». Мы тогда катались по всему маршруту ребят — ну, куда могли попасть, отрывались на полную катушку, пили… Нам было очень весело и мы кривлялись, как это делают подростки обычно. Я стоял на верхней ступеньке по самому центру крыльца, примерялся, чтобы сделать очередное фото, и меня кто-то толкнул. Или, может, я оступился сам — я не помню! Я упал, зубы превратились в кашу, было много крови. И было очень больно. Пиздец, как больно. Мне что-то кололи, типа анестезии, но ты знаешь, что обезболка не действует, когда ты бухой? Мне держали руки и голову, Джош, а я орал. Родители были внизу и все слышали. И это еще больший пиздец, чем то, что со мной произошло. Он сбился, замолчал, а Джош гладил его по спине, подбадривая, понимая, что тот сказал не все. — Я дергался, и мне разрезали губу. Тут, — Тай прижал палец к уголку рта, — месяц я жил, как в аду. Родители кормили меня с ложки, и постоянно благодарили небеса за то, что я остался жив и почти не пострадал. Я и не пострадал, так, только зубы и сотрясение. Но у родителей были проблемы из-за того, что я был пьян. Их таскали в социальную службу, вкатили штраф за плохое выполнение родительских обязанностей… Школу я окончил уже на домашнем обучении и сразу уехал сюда. Знаешь, вроде просто поменял район, а обо мне будто все забыли. Хотя все забыли гораздо раньше — сразу, как только увидели проволоку, которой были прошиты обе челюсти. Джош наклонился и поцеловал краешек рта и руку Тайлера, которой тот прикрывал трясущиеся губы: — Ты чудесный. И я рад, что ты здесь спрятался, потому что в другом месте я бы тебя не нашел. Знаешь, мы могли бы… могли бы встретить Рождество вместе? Как думаешь? Позволь себе небольшие каникулы, а после подумаем, как будем жить. Только, пожалуйста, не убегай сейчас, останься тут. Тайлер повернулся спиной к нему, придвинувшись ближе, и вскоре они оба спали. А с утра Джош, несмотря на то, что тело настоятельно требовало своего, сорвал с губ Тая один только поцелуй, и тот, донельзя смущенный, убежал на кухню — варить им кофе. Просто потому, что Джош еще не в полной мере освоил это искусство. После кофе Джозеф ушел, сказав, что нужно домой, но он придет вечером, например. У Альмы были игрушки на чердаке, он точно знает, потому что в последний раз сам убирал их туда, и они смогут украсить дом. Если, конечно, Джош не считает, что еще слишком рано.

***

Дан едва отпустил его. А через час, едва протиснувшись между близко стоящими друг к другу заборами, к дому подъехал джип-хаммер. Родители Дана наконец-то приехали, не предупреждая о своем визите, и в доме начался ад. Отец узнал о приводах Джоша в полицию, недельной отсидке и штрафах, узнал о гулянках, которые проходили в доме старухи Альмы, и примчался, чтобы очередной раз преподать урок непутевому сыну. Кипящий от злости, он сообщил, что дом продается, а Джош либо едет с ними, либо может окончательно выметаться без цента в кармане, помогать ему мать больше не будет. Джош сидел на диване, схватившись за голову, пытаясь прийти в себя, будто все вокруг было ночным кошмаром, но отец продолжал орать, а мать, поджав губы, складывала в картонные коробки посуду и вещи. Мебель продавали вместе с домом, и старшие Даны планировали все вывезти до ночи. Вечером, когда скандал чуть ослабил обороты, и отец, очередной раз велев Джошу не дурить, ушел к жене, позвавшей его на помощь, в дом вошел Тайлер. Он удивленно покрутил головой, глядя на разгром, царивший вокруг, и осторожно позвал: — Джош… Джоши, у тебя все в порядке? Тебе нужна помощь? Дан поднял на него залитые ненавистью глаза, посмотрел, не узнавая, и заорал: — Ты заебал! С хера ли ты сюда таскаешься? Нахуя ты на мне виснешь? Тайлер подавился воздухом, прошептал «Ладно…», положил что-то на подоконник и начал отступать назад, вниз по ступенькам, глядя на Джоша расширенными от ужаса глазами. Тот, вспомнив историю, что услышал прошлой ночью, крикнул «Осторожнее!». Услышав его окрик, Тайлер спрыгнул со ступенек и убежал, а Джош, чуть не прокусив себе губу, взвыл, мечтая, чтобы кто-то или что-то прибило его прямо на месте.