Глава 4
11 февраля 2018 г. в 18:27
Первое, что я увидела, когда открыла глаза — это белый свет. Точно не в конце тоннеля. Невыносимо ярко. Я, недовольно застонав, хотела рукой прикрыть глаза, но что-то мешало ею пошевелить. Сощурив глаза, кое-как мне удалось повернуть голову чуть вбок, чтобы рассмотреть руки — в вены моей руки были воткнуты иглы, с идущими от них к капельнице трубками.
Белые стены, какие-то приборы и невыносимый запах лекарств — больница.
Воспоминания прошедшего дня лавиной свалились на мою голову и меня охватила паника. В голове тысячи вопросов и тупая боль. Сколько я здесь? Где все? Где мама? Что толком произошло?
Я практически не чувствовала свое тело и шевелиться было сложно, но глаза уже привыкли к свету и стали болеть меньше. В палату вошла молодая девушка с небольшой коробкой в руках, она уставилась на меня испуганными глазами и выбежала в коридор еще до того, как я успела хоть как-то на нее отреагировать.
Я предприняла неудачную попытку поменять положение, но все тело пронзила боль. Только бы не переломы. Гипса, по ощущениям, нигде не было. Мне было неприятно поднимать голову, а от попыток сфокусировать глаза на теле они сильно уставали, поэтому смотреть я могла только вдаль и не могла оценить состояние моего тела на вид.
Через несколько минут ко мне в палату зашел солидный мужчина средних лет. Ничего примечательно, не считая белого халата и планшета в руках. Он тут же прошел к приборам, которые стояли где-то сбоку. Мне сложно было рассмотреть, что там происходило. Мне, честно говоря, все было очень сложно. Хотелось спать.
— Мисс Ардмор, вы меня слышите? Понимаете, что я говорю? — доктор вернулся ко мне. Он сделал какие-то движения, и вскоре мне в глаза ударил яркий свет.
— Да, — еле слышно то ли прохрипела, то ли просипела я, даже не рассчитывая, что врач меня услышит. Но он, видимо, был готов именно к такому ответу.
— Прекрасно, — сказал он, смотря в планшет, после чего снова обратился ко мне. — Меня зовут мистер Купер. Я ваш лечащий врач, — он вновь посмотрел в сторону приборов. — Лучше не двигайтесь. Все в норме. Лиз, можешь убрать.
Та самая девушка быстро подошла к приборам и стала что-то там делать, вскоре я почувствовала, что от меня отсоединили некоторые трубки. Как оказалось, их было больше, чем две.
— А что произошло? — через силу выдавила я, чувствую, что говорить стало немного легче. Видать, с непривычки. И сколько же я вот так лежала?
Мистер Купер промолчал. Он подождал, пока медсестра выполнил свою работу, после чего поставил рядом с кроватью стул и сел напротив меня. Это было нехорошо.
— Мисс Ардмор, — начал он, — на здание, где проходила выставка, было совершено нападение. Взорвались несколько подложенных бомб. Практически все, кто близко находился к центральному помещению, не выжили. Здание обрушилось, забрав всех, кто не успел выйти. Вам повезло — конструкция дверного проема удерживала обломки над вами, не давая им вас раздавить. Вы провели два дня под завалами, а потом еще четырнадцать дней в коме. Что удивительно — больше вы не получили никаких серьезных повреждений. И…
— Что с мамой? — я перебила мистера Купера. — Где она?
— Вероника, мне жаль, но… — Купер замолчал, будто, не желал мне что-то говорить. — Мисс Ардмор находилась в центральном зале. Когда разобрали завалы, было уже поздно. Мне очень жаль.
Я откинула голову на подушку и закрыла глаза. Ему не жаль. Врачи с большим опытом не принимали близко к сердцу смерть пациентов, привыкли ведь. За свою многострадальную практику всего насмотрелись, чувства жалости и отвращение у многих атрофировались. Так говорила мама…
— Вероника, с вами все в порядке? — обеспокоенно спросил Купер. Судя по звуку в палате, он встал со стула и подошел ближе.
— Да, — тихо ответила я, не открывая глаз, боясь, что хлынут слезы. — Можно мне отдохнуть? Я очень хочу спать.
— Конечно, но недолго. Надо будет сделать полный осмотр, — скрипнула дверь палаты. — Лиз, наша медсестра, всегда будет рядом, если что-то понадобится. Отдохните и наберитесь сил. Они вам понадобятся.
Глаза я так и не открыла. Сразу заснула.
***
В последующем доктор Купер заходил пару раз в день, с того момента, как я пришла в себя. Он был прав — я практически не пострадала. Не считая того, что провалялась в коме две недели. В остальном отделалась легко — ушиб груди, вывих левой руки, повреждено легкое и многочисленные царапины и синяки. Доктор Купер только проверял мое состояние, что-то записывал и давал советы относительно моего здоровья. В остальном же мне помогала Лиз — медсестра. Она доносила до меня всю информацию из «внешнего мира», пыталась помочь с осознанием смерти мамы и уходила, когда мне надо было побыть одной. Она была немного глупой и наивной, но все же очень тактичной и понимающей.
От нее я узнала, что маму похоронили. Поспособствовал этому Йен, который в момент взрыва вообще на улице находился. Еще в первый или второй день Йен, договорившись с персоналом и главным врачом больницы, забрал тело Виктории и устроил похороны на следующий день. Благодаря статусу достаточно известного в определённых кругах человека и наличию денег, все дружно закрыли глаза на то, что по документам он ей никем не приходился. Может это и к лучшему. Не уверена, что я смогла бы это пережить.
Так же стало известно, кто устроил взрывы на выставке, — что-то вроде террористической группы. Как известно из новостей, всех участников поймали и отдали под суд. Больше никто никаких расследований не проводил. Некоторые люди недовольны и по каким-то причинам сомневались в причастности террористов к этому, но по каким именно причинам я не уточнила. Все равно мстить им за убийство мамы, как это обычно происходит в дешевых сериальчиках, я не собиралась.
Мне стало намного легче, когда меня перевели из реанимации в обычную палату. Там и телевизор был, и дышалось как-то легче. Да и перевели меня в отдельную палату с санузлом, в котором я девять дней подряд ночью рыдала. Какие бы отношения у нас с мамой не были, я ее любила и где-то глубоко в душе надеялась, что она меня тоже. Я старалась не думать о произошедшем, но, естественно, это не получалось. В итоге я выбрала единственный возможный вариант — каждый раз, вспоминая ее, рыдала до потери пульса, закрывшись от всех, так что вскоре просто эмоционально выгорела. У меня не осталось ни единой эмоции, я была полностью опустошена. Когда речь заходила о смерти мамы, я чувствовала тупую боль где-то в груди, но никаким образом на это не реагировала.
О Йене я ничего не слышала. Он исчез из моей жизни вместе с мамой. Родственников у меня не было, поэтому я нехотя признавала, что осталась совсем одна. Я даже была рада, что у меня с собой не было никаких средств связи. Мне никого не хотелось видеть или слышать.
Вещей, естественно, у меня не было. Чтобы не ходить по больнице в этой ужасной больничной рубашке, я попросила Лиз купить мне обычный спортивный костюм за мой счет. Каждый месяц мама выдавала мне карманные деньги. Ну как выдавала — каждый месяц автоматически с ее счета перечислялось триста долларов на мою карточку. Так как я была ребенком нерасточительным и экономным, за все время там насобиралась приличная для подростка сумма.
Я подразумевала, что спортивный костюм — это штаны и спортивная кофта. Но Лиз притащила лосины и футболку, аргументировав это тем, что в больнице в этом удобнее. Также ко всему прилагались кеды и тапочки. В принципе, меня все устроило, ведь, чтобы дойти до дома, многого не надо было. А задерживаться так долго в больнице одна я не собиралась.
В середине третьей недели меня навестили. Где-то на задворках сознания я понимала, что когда-нибудь это произойдет, но старалась не думать об этом и надеялась оттянуть момент подальше. Но избежать этого все равно не получилось, как бы мне этого не хотелось. Ко мне пришел мистер Фадж — предоставленный государством юрист. Он сказал, что занимался вопросом моего дальнейшего пребывания.
— Я отправил запрос на имена Елены и Кастиэля Верберофф, но результаты еще не пришли, — сказал мистер Фадж, после объяснений, зачем он тут. — Если твои бабушка и дедушка окажутся выжившими, то ты с вероятностью семьдесят процентов останешься с ними.
Я недоуменно нахмурилась. Зачем понадобилось снова отправлять запрос? Мама уже искала ее родителей среди выживших после уничтожения Заковии людей, но ее поиски не увенчались успехом. В принципе, мы обе понимали, что именно такой итог нас ждал, потому что шансы выжить у них были минимальными. Зачем эта процедура понадобилась снова? Разве не должно было сохраниться каких-то официальных документов, которые подтверждали отрицательные ответ на уже производившийся запрос? Или?...
— А разве Виктория не делала запрос? — спросила я, чувствуя себя ужасно глупо и неловко. Насколько все должно было быть плохо, чтобы мать лгала о таком? На глаза стали наворачиваться слезы, и я энергично заморгала.
— Нет, — как ни в чем не бывало ответил мистер Фадж. — Никаких запросов на эти имена не было. С момента трагедии в Заковии прошло уже достаточно времени, поэтому результат придется немного подождать. Как только он придет, мы встретимся уже в официальной обстановке и сообщим тебе, куда ты отправишься.
На этих словах мистер Фадж как-то странно посмотрел на меня, словно пытался увидеть во мне что-то особенное. Потом он кивнул в знак согласия с самим собой и встал со стула. И что это значило? Впрочем, это было не столь важно, чтобы об этом думать. Мистер Фадж быстро собрался и, попрощавшись, ушел, а я снова осталась одна. Лиз, к сожалению, а может и к счастью, не могла всегда сидеть со мной. Она медсестра, а не сиделка, и у нее было много других дел и пациентов. Я была рада, потому что желание побыть одной у меня появлялось довольно часто.
И в этот раз у меня было, о чем подумать, потому что я находилась в абсолютном шоке от маминого бессердечия. Она наплевала на собственных родителей! Она даже не удосужилась проверить, живы ли они! Вот как так можно было? Неужели ей действительно настолько было плевать? Я знала, что отношения у них была не самые хорошие, но не настолько, чтобы совсем о них забыть. Впрочем, плюсы были и в этой ситуации — теперь появился пусть и крошечный, но все же реальный шанс, что бабушка и дедушка были живы. Если мама не делала никаких запросов, то ее слова об отрицательном ответе — ложь, при условии, что у нее не было других, неофициальных способов узнать эту информацию.
Через несколько дней ко мне зашёл мистер Купер, как всегда в хорошем настроении. За эти три недели я уяснила, что доктор — оптимист по жизни. Он верил в лучшее и во всех ситуациях искал плюсы. Хотя мне казалось, что это все напускное, только для того, чтобы приободрить пациентов, но Лиз сказала, что он такой даже в жизни.
— Вероника, — обратился он ко мне, — как себя чувствуешь?
— Так же как и всегда.
Иногда оптимизм доктора действительно поднимал настроение и заставлял улыбаться, несмотря ни на что, но иногда веселый вид мистера Купера порядком нервировал. Возможно, это потому, что за все время общения с докторами (а опыт у меня большой) я привыкла к мрачным и угрюмым врачам, которые меня в основном ругали за мое халатное отношение к организму.
— Вот и прекрасно, — и тут нашел, чему радоваться. — Значит, послезавтра мы тебя выписываем.
— Как это выписываете? — недоуменно спросила я.
Мистер Фадж приходил совсем недавно, мое будущее еще было неясным и расплывчатым. Мне пока некуда было идти, как меня могли выписывать? Впрочем, мне был известен ответ. Дети, которые никому не нужны, отправлялись в интернат. Туда-то меня и сплавят.
— А когда? — спросила я, намекая на точное время, когда меня выпрут.
— Вечером, ближе к шести часам, — ответил Купер, после чего поточнее осведомился о состоянии моего здоровья и ушел. А я все оставшееся время провела на нервах. Я и не предполагала, что так скоро окажусь в интернате. Туда мне совсем не хотелось. Хотя, если быть честной, то два года не так уж и много. Всего два года перетерпеть в интернате, а потом полная свобода действий. Два года — это ведь не много? Нет, в моем случае два года — это дохера как много.
Когда на следующий день в одиннадцать часов утра ко мне заявился мистер Фадж, я была в неком оцепенении. Мне дали два дня, зачем забирать меня раньше? Но, как оказалось, он пришел ко мне, но не за мной. Выглядел он очень серьезным, что меня, естественно, насторожило. С радостными вестями он бы пришел веселый.
— Вероника, обычно вопрос того, куда отправлять ребенка, решается после прочтения завещания, — сказал мистер Фадж, чем конкретно меня сбил. — Но у Виктории не было завещания.
Не удивительно, это было понятно изначально. Зачем Виктории завещание? Во-первых, она не планировала умирать так скоро. Ей хотелось жить и прожить эту жизнь круто и в достатке. Только дочь мешала. Во-вторых, завещать-то некому было, да и особо нечего. Единственным родственником для Виктории была я. Что так, что так, все досталось бы мне, как единственной наследнице.
— Когда у ребенка умирает один из родителей, а второй даже в документах не записан, он признается сиротой. Как и в твоем случае. Но… — Фадж замялся, и мне стало как-то не по себе. Что-то он темнил. — В общем, в бумагах Виктории были результаты ДНК-теста и некоторые документы. На основании всех этих документов, было выявлено, кто твой биологический отец. Он жив, дееспособен и может нести за тебя ответственность.
— Чего? — я нахмурилась. Нет, я поняла все, что он сказал, проблема заключалась в том, что в это было невозможно поверить. Мы точно обо мне говорили?
— В графе отец в акте о рождении у тебя никто не записан, но есть согласие твоей матери на установление отцовства и документы о положительном результате экспертизы, выполненной, когда тебе было несколько месяцев, — удовлетворенно закончил Фадж, хотя остался таким же напряженным, словно ждал моей реакции.
А вот я… Что творилось у меня в душе, невозможно было передать никакими словами. Я, конечно, знала, что у меня должен быть отец, но чтобы так… Мама мне не говорила, кто он, я никогда сильно не интересовалась, а, оказалось, все было намного проще. Надо было только немного порыться в документах мамы.
Я молча ждала, хотя не знала, что именно мне хотелось услышать дальше. Хотелось ли мне знать, кто это? Не уверена. Несомненно, меня раздирало любопытство, но это только потому, что я от природы любопытна. А по чувствам… В мои шестнадцать лет мне вряд ли уже нужен был отец, я прекрасно выросла и без него, впрочем, как и ему наверняка не сдалась шестнадцатилетняя дочь. Так действительно ли мне так нужна была эта информация? Разве что-то изменится, если я узнаю его имя? Нет.
— Вероника, сейчас я скажу то, что тебе сложно будет принять, — издалека начал Фадж, видимо, чтобы меня к чему-то подготовить, но это только больше нервировало. — Но как бы это не звучало, странно или неправдоподобно, это так. У меня есть доказательства, подтверждающие правдивость написанного в твоих документах и результат анализа на родство. В общем, не буду больше тянуть. Вероника, твоим биологическим отцом является Энтони Эдвард Старк.
Я тут же стала судорожно вспоминать, знакома ли я с этим человеком и встречала ли его когда-нибудь, но буквально через одну минуту и несколько неудачных попыток что-то вспомнить до меня наконец дошло, чье имя назвали. Мне не надо было даже пытаться его вспомнить: это имя знали все. Я посмотрела на Фаджа, но он был абсолютно спокоен и имел какой-то сероватый оттенок лица. Это полный тезка? Или какой-нибудь сумасшедший фанат, который специально сменил имя на имя любимого супергероя? Вряд ли бы тогда Фадж так преподносил мне эту информацию.
Должно же было быть какое-то объяснение.
— Это же моя мама, — пробормотала я, немного запинаясь. — Она та еще сумасшедшая. Просто издевалась, по приколу записала мне в отцы этого… это имя. У нее всегда было странное чувство юмора. Она его никогда не любила, может, хотела, чтобы в случае чего ему пришлось повозиться с доказательством, что он тут не причем. Она…
— Вероника! — перебил Фадж. — Ты, кажется, все-таки прослушала, что я говорил. Как бы странно это не звучало, но это так. Есть доказательства. Помимо представленного в документах положительного теста на отцовства, был сделан еще один тест. Его результаты стали известны несколько дней назад. Он положительный, Вероника. Твоим биологическим отцом является Энтони Старк.
Мне стало трудно дышать. Этого просто не могло быть. Мама не могла столько лет это ото всех скрывать. Мама, для которой богатые и известные мужчины важнее собственной дочери, у которой глаза горят от одних только слов «известность» или «престиж», обязательно бы воспользовалась ситуацией. Она бы взяла от этого все, извлекла бы из этой ситуации всю выгоду. Разве она могла по-другому?
— Подождите-ка, — я задумалась. — Вы сказали, что результаты экспертизы пришли несколько дней назад? То есть вы уже со всеми связались? Ну… то есть они, — я не знала, кого имела в виду под «они», — уже в курсе о всей ситуации и обо мне в частности?
— Да, я почти сразу связался с мистером Старком, еще до моего первого прихода к тебе, — мне казалось, что Фадж чувствовал себя виноватым. — Согласись, в правдивость этих слов сложно было поверить. Я должен был удостовериться, что это правда, чтобы не обнадеживать тебя попусту. Не хотел, чтобы ты напридумывала себе что-то, пока еще не было ничего известно.
Напридумывала себе что-то. Интересно, что это значило? Он не хотел, чтобы я потом расстраивалась? Или боялся, что я возомнила бы из себя черт возьми кого, и меня потом зауши не оттянули бы от попыток доказать, что Старк мой отец? Так, мне кажется, поступило бы большинство на моем месте, если не брать в счет адекватных людей. Впрочем, это не про меня.
— Результаты запроса пришли, да? — спросила я чисто для галочки, потому что было ясно, что Фадж не просто так начал разговор именно с этой темы.
— К сожалению, ответ отрицательный, — я опустила взгляд на руки. — В списках выживших нет Верберофф. Мне жаль.
— То есть теперь я отправлюсь в интернат? — вопрос, из-за которого я так переживала, вновь был открыт. И теперь этой участи мне было не избежать.
— Почему же? Возможно, ты будешь жить с отцом, — Фадж одобрительно улыбнулся, но легче не стало. Слишком наивные у него мысли. В моей голове так вообще не укладывалось, что такое могло быть. Мне все еще казалось, что это была лишь галлюцинация в связи ухудшением здоровья. Мало ли как организм мог отреагировать на большое количество лекарств.
Видимо мое лицо говорило все, о чем я думаю, потому что Фадж как-то смутился и поспешил поставить точку в разговоре:
— На днях я к тебе приду, чтобы поставить точку в этом вопросе. До встречи, Вероника.
Я натянуто улыбнулась в ответ, но, как только дверь закрылась, улыбка увяла. Судя по тому, что сказал Фадж, он не знал, что меня выпишут завтра. «На днях». Ему даже не сказали, что жить мне здесь осталось от силы день. А это даже хорошо! Сегодня вечером я сбегу домой, и никто этого не поймет. Уверена, Фаджу не составит труда догадаться, где я могла бы быть, когда он наконец решит сообщить мне, в какой интернат мне отправят.
До вечера я успела попрощаться с Лиз, хотя она удивлялась, почему так рано, ведь остался целый день, и собраться. К сожалению, все вещи, которые у меня были, — это футболка, лосины и кеды. Для ноября слишком легко, даже очень, но делать было нечего. Я специально выбрала момент после визита Лиз, так как была уверена, что меня теперь не потревожат до утра. Я привела одежду и себя в порядок, чтобы не выглядеть такой помятой, и направилась к туалету на первом этаже. Сильного удивления это не вызвало, никто особо не обратил внимания, ведь я могла идти на какие-нибудь процедуры. Таким же образом можно было бы и через выход проскочить, но то, что я в такой легкой одежде и с повязкой на руке, да и в ссадинах и синяках, выдавало во мне пациентку этой больницы. Меня бы не выпустили, не уточнив, выписалась ли я. Поэтому туалет на первом этаже был лучшим вариантом, тем более окна выходили назад, где охранников не было.
Я, как ни в чем не бывало, прошла в туалет и дождалась, пока он будет полностью пустым. На это потребовалось около пятнадцати минут, потому что как только все выходили, непременно заходил еще один человек. Когда же туалет опустел, я не стала тратить время и открыла окно (решеток на них не было — я заранее проверила). Немного усердия и я оказалась на подоконнике, с которого плавно спрыгнула на землю. Ну не то чтобы плавно, всего лишь зад немного отбила, но в целом не пострадала. Прикрыв окно, я бросилась подальше от больницы. Бежала я недолго. Месяц в больнице дал о себе знать — я выбилась из сил. Придерживаясь за бок, я тихо хромала к дому. В прямом смысле. От больницы я была далеко, бежала быстро. Так быстро, что умудрилась подвернуть ногу. Количество адреналина в крови стало уменьшаться, и я почувствовала, как же холодно на улице. Руки покраснели, и губы, уверена, стали синими. Хотя, конечно, бег помог немного согреться. Время моего путешествия я запомнила плохо, казалось, время летело с невероятной скоростью. Все происходило быстро и как-то мимо меня.
В квартире же, казалось, время остановилось. Я долго стояла на пороге. Руки ужасно жгло от холода, нога болела, хотелось отдохнуть, но я не могла сдвинуться с места. Мне часто приходилось возвращаться в пустую квартиру, но в этот раз она была особенно холодна и безжизненна. Странное ощущение — понимать, что мама сюда не вернется. Она вообще не вернется. Хотелось плакать, но слезы почему-то не шли. Я набралась сил и все же прошла на кухню, первым делом включив свет. Все выглядело так, словно здесь кто-то все еще жил. Кружка с чаем, пара немытых тарелок, стакан сока. Я подошла к холодильнику и заглянула внутрь. Он хоть и работал все это время, но продукты утратили срок годности. Я достала мусорный бак и одним движением руки сгребла все в него. Чай и сок отправились в раковину.
Я окинула кухню взглядом. Мама сидела с левой стороны стола на своем стуле и пила кофе, мама стояла около кофемашины и худенькими длинными пальцами нажимала на кнопочки, мама стояла на стуле и искала на полках бинт для меня. До этого желанные слезы стали заполнять глаза. Я направилась в комнату. Все, что меня окружало, напоминало о маме. Единственное, что помогало мне сдерживаться в больнице при людях, — это мысли о маме, только плохие. Я вспоминала, как мама не пришла ко мне на выпускной, как постоянно пропускала мои соревнования, как всегда упрекала. Я стала ее самым большим разочарованием в жизни, но я смирилась.
Я плохо помнила, как дошла до комнаты и, расстелив кровать, заснула. Точно помнила только мокрую от слез подушку, которую пришлось перевернуть. В конце концов, я уснула.
Когда я смогла разлепить глаза, на часах было одиннадцать утра. Голова болела, а выглядела я так, словно уже давно умерла, но мне забыли об этом сказать. Утренний душ, конечно, освежил, но убрать все следы вчерашнего происшествия не смог.
Смотря на себя в зеркало, я чувствовала отвращение. Ненавидела плакать, терпеть не могла, когда начинала ныть. Все вокруг считали, что я и слезы — несовместимые вещи. Я никогда не плакала при людях, поэтому частенько слышала в свой адрес «черствая» и «сухая». Но мне не было обидно. Главное — не плакать. Особенно при людях. Каждый раз, когда в детстве я плакала, мама говорила, что плачут только слабые люди, которые не способны терпеть мелкие неудачи и не могут решать свои проблемы. И я старалась не плакать даже тогда, когда мне было очень больно, чтобы мама думала, что я сильная. А в зеркале отражалась истеричная дура, не умеющая контролировать свои эмоции. Нельзя, черт возьми, плакать!
К двенадцати дня я сидела на кухне, пила чай и бороздила просторы интернета. В моих планах было провести так весь день, не обращая внимания на остальной мир. Мне не хотелось думать о том, что было, и тем более не хотелось думать о том, что со мной будет. И ничто так не отвлекало, как бездумное копание в соцсетях и просмотры комедий. Я и хотела включить какой-нибудь незамысловатый легкий фильм, но заметила значок приложения «ChsLit». Я забыла! Все это время приложение записывало видео с камер наблюдения в школьном коридоре. Честно говоря, особый интерес к этому я уже потеряла, но все же немного интересно было посмотреть, что было в школе в то время, когда там не было меня. Благо все видео записывалось на накопитель, поэтому памяти должно было хватить.
Я включила просмотр записанного видео и увеличила его скорость. В основном были только ученики, слоняющиеся по школьному коридору. Такое длилось недели две, ничего интересного не происходило. Только Мина несколько раз просто подходила к моему шкафчику и тут же отходила. Я стала мотать еще быстрее, пока в видео не появилось то, во что было нереально поверить. Я отмотала назад и с обычной скоростью просмотрела снова. После чего замедлила видео и снова его пересмотрела. Остановив на самом лучшем кадре, я приблизила и рассмотрела его хорошо. Я улучшила изображение, нашла информацию в интернете и все еще несколько раз перепроверила, чтобы в конце получился стопроцентный вывод. Он и получился.
На видео Питер Паркер одной рукой поднял шкафчики, из-под которых достал предмет, напоминающий контейнер для хранения паутины Человека-Паука.
Я говорила, что я не истеричка? Забудьте.
Может у меня глюки на фоне общего стресса?
Нет, я все внимательно пересмотрела и перепроверила — ошибки быть не могло. Питер Паркер являлся Человеком-Пауком или же его другом. Несмотря на неправдоподобность первого предположения, я была уверена в его правдивости. Питер Паркер — известный Человек-Паук.
Я встала и несколько раз прошлась из угла в угол комнаты. Кто бы мог подумать, что Паркер не так прост, как кажется. Знал бы Флэш… Что делать с данной информацией, я не знала. Говорить об этом кому-то точно нельзя было и Паркеру говорить, что знаю его секретик, не стоило. Хотя очень хотелось бы подойти и с пафосным выражением лица всезнающей суки сказать ему то, от чего он охренеет и будет еще несколько дней в страхе, что я все расскажу, от меня шугаться. Было бы весело. Но эта информация могла пригодиться позже, в экстренной ситуации.
Я скинула отрывок видео на флешку и отдельно сохранила его на планшете. Флешку я спрятала у себя в вещах. Я хотела продолжить просмотр глупых видео или низкосортного фильма, но мысли о Паркере не выходили из моей головы. Я три часа не могла успокоиться и перестать думать о нем. Даже в сети нашла его фото в рост и в фотошопе «приделала» ему костюм и маску Человека-Паука. Получилось похоже, но так же получалось у многих парней, которые делали косплеи героя. Правда, чем больше я смотрела на отфотошопленное фото Питера, тем сильнее мне казалось его схожесть с Человеком-Пауком. И его постоянные прогулы и пропуски уроков и занятий, объяснить которые он не мог. И то, как часто он ни с того, ни с сего пропадал и так же внезапно появлялся. Все его странности сводились к одному: Питер Паркер — Человек-Паук.
Без пятнадцати четыре раздался звонок на домашний телефон. Мы с мамой никогда не пользовались им, чтобы звонить, так как у нас были мобильные. Домашний телефон нужен был только для того, чтобы связываться с ресепшен, когда надо было предупредить секьюрити о гостях. Но гостей не ожидалось. Если воспользовались домашним, значит, не знали мобильного телефона или не имели возможность на него позвонить. В данной ситуации так поступили бы только доктор Купер или мистер Фадж.
Вот тут-то я и пожалела о своем резком порыве провести последний день свободы в квартире.
Я взяла трубку и тихо прошептала:
— Это Вероника Ардмор. Я вас слушаю.
— Вероника, это мистер Фадж, — раздался громкий и злой голос Фаджа. — Будь добра объяснить, что ты делаешь дома?
— Живу. К слову, месяцев пять уже, — интересно, а если притвориться дурочкой, меня оправдают?
— Вероника, ты должна быть в больнице…
— Меня сегодня оттуда выписывают, — перебила я, желая хоть немного оправдаться.
— Я знаю, — спокойно ответил Фадж. — И сегодня должна была произойти встреча, на которой я бы тебе все объяснил, и ты бы отправилась в свое дальнейшее место жительства. Но ты сбежала, поэтому встречи не будет. Единственное, что скажу, так это то, чтобы ты собирала вещи. Через час или полтора я приеду, и ты отправишься к отцу. И никаких профилактических бесед на тему, как себя вести, я проводить не буду. Ты должна быть хорошей и милой девочкой, как действовать дальше, разберешься сама. Все. Жди.
Мистер Фадж отключился, а я была в небольшом ступоре. «К отцу». Он серьезно? Он был очень серьезен и зол, никаких шуток. Значит, все так, мой отец — Старк, и мне предстояло переехать к нему. Почему это звучало как начало плохого анекдота?
Ступор ступором, но за мной скоро должны были приехать. Я, бегая по дому со скоростью, которой могли позавидовать чемпионы Олимпийских игр, собиралась к переезду. Так как квартира оставалась моей, и я могла при необходимости вернуться туда, то и вещи я брала не все. Только самые любимые и недавно купленные, остальное оставалось висеть в шкафу. С некоторыми другими вещами, вроде учебников и канцелярии, было проще — они все полетели в коробку. Туда же полетела все техника — ноутбук, планшет, плеер, фотоаппарат и приставка, жаль, что нельзя было забрать компьютер. Потом я наткнулась на форму для занятий смешанными единоборствами и решительно засунула ее в чемодан.
Вспомнив об увлечении единоборствами, я вспомнила и об аптечке, которая меня всегда выручала. Вскочив на ноги, я выбежала из комнаты и залетела на кухню. Именно залетела, иначе не назовешь мое эпичное падение на скользком полу. Я упала на мягкое место, но больно ударилась правой ногой, на которой и так был «космос» — большой сине-желто-фиолетовый синяк. Потирая ушибленное место, я встала и попыталась достать до верхней полки, на которой по предположению стояла домашняя аптечка. Но план рухнул — я не смогла дотянуться до верха.
— Чертов гномик, — вслух пробормотала я, вспоминая свою неудачу с камерой и мусорным баком. Вообще-то я не маленькая — целый метр и шестьдесят три сантиметра, хотя мама всегда упрекала меня за немодельный рост. Словно это зависело от меня! Впрочем, именно этим объяснялась моя привычка всегда носить каблук.
Аптечка в доме Ардмор — это то, что не раз меня выручало. В ней находилось то, чего обычно в аптечках не было. Обезболивающее в ампулах, снотворное, игла с ниткой и некоторое другое. В конце концов, гимнастика и единоборства не всегда заканчивались благополучно, а ехать в больницу — лишняя забота для мамы, которая этого не любила. Поэтому я выкручивалась своими методами, за это время я изучила столько медицинский терминов и методов лечения, что вполне могла претендовать на среднее специальное. Мама аптечкой не пользовалась, поэтому никогда не замечала, как быстро пропадали многие медикаменты. А потом без лишних вопросов покупала недостающие лекарства, указанные мной в списке покупок.
Аптечка полетела в новую коробку, а я отправилась собираться дальше. Графический планшет я упаковала отдельно от остальной техники — поцарапать экран не хотела. Пусть он был небольшой и не самый продвинутый, но покупать новый в мои планы не входило. Так же аккуратно я упаковала перо, положила перчатку и все провода. Что ж с этим покончили.
Главной моей слабостью являлись компьютеры, но, кроме графического моделирования, меня интересовало программирование. Я обожала создавать программы и легкие приложения. Я уже создала несколько достаточно хороших программ, которые заняли первые места в нескольких конкурсах. Именно для этого они и создавались. Правда, меня расстраивали достаточно строгие правила конкурса, из-за которых простора для фантазии мне не хватало. На это всегда уходило очень много времени и сил. Чаще я занималась тем, что было легче и более выгодно — делала на заказ легкие программы, базы данных и различные задания для студентов, мелких компаний, в общем, обычных людей. За это платили не так много, но это тоже были деньги.
Когда я осмотрела комнату и вещи, то поняла, что и собирать-то было нечего. Вещей оказалось немного, многие из которых мне вообще были не нужны. В конечном итоге получилось два чемодана и три коробки. Еще несколько минут я потратила на то, чтобы привести себя в божеский вид. Кое-как замазала круги под опухшими глазами, собрала длинные волосы в приличный хвост и напялила джинсы и обычную черную кофту. Не очень жизнерадостно, конечно, но ничего. На бомжа была не похожа — уже хорошо.
Потом пришлось звонить секьюрити и предупреждать, что ко мне придет мистер Фадж. К своему стыду, я не помнила его имени, только фамилию. Честно говоря, первое время после переезда мне было сложно привыкнуть к тому, что надо было предупреждать, если к тебе кто-то собирался прийти. Это была мамина прихоть — переехать именно в элитный дом. Здесь всего по две квартиры на этаж, большие балконы, похожие на полноценные террасы, видеонаблюдение, круглосуточная охрана и ресепшен, где сутками напролет сидели секюрити, которые не пускали дальше порога, если никто из жильцов не подтвердил, что это к ним. Мама была довольна, меня это первое время бесило.
Следующие двадцать минут я сидела в ожидании, не двигаясь. Время шло, час приезда Фаджа неумолимо приближался. Я считала каждую секунду, то опережая, то отставая от реального времени. Но когда раздался долгожданный звонок, оповещающий о прибытии лифта, я несколько мгновений сидела, боясь пошевелиться. И только, когда звонок раздался второй раз, пришлось вскочить и бежать к лифту.
На пороге стоял мистер Фадж и смотрел на меня, как на нашкодившего котенка, ничего не понимающего в этой взрослой жизни. Чуть сзади стояли женщина и мужчина. Женщина была одета в черное платье, а ее рыжие волосы красиво падали на плечи. Мужчина был совершенно непримечательным, в обычном черном костюме и с выражением лица, словно он ждал, когда из-за меня выпрыгнут ночные ниндзя и начнут всех убивать.
— Здрасте, — еле выдавила я, игнорируя ком в горле. Мистер Фадж неловко улыбнулся, словно ему стало стыдно за меня. А ему, наверное, и стало стыдно. Он, видимо, поняв, что приглашения не дождется, прошел в квартиру.
— Здравствуй, Вероника, — сказал он. Я только кивнула головой. Внешне, наверное, я напоминала умственно отсталого ребенка. Теперь меня еще и тупенькой считать будут. Какое счастье.
— Это, как я думаю, ты знаешь, миссис Поттс.
Да, конечно, я знала, кто такая Вирджиния Пеппер Поттс. Пресса до сих пор обсуждала их нашумевшую свадьбу, произошедшую несколько месяцев назад. Удивительно, что для остальных она все еще Поттс, а не Старк.
— Здравствуй, Вероника, — весьма по-доброму сказала миссис Поттс, без стеснений оглядывая меня оценивающим взглядом. Я в своих рваных джинсах и обтягивающей кофте почувствовала себя маленькой, никчемной и почему-то не очень умной.
— Вероника, я надеюсь, ты собралась? — спросил Фадж, прерывая неловкую тишину. Неловкой, правда, она была только для меня. Остальные чувствовали себя более чем комфортно. Особенно в сравнении со мной.
— Да, — просипела я, указывая в сторону гостиной. — Все там.
Миссис Поттс стрельнула взглядом в мужчину, и тот без всяких эмоций пошел за моими вещами. Он вообще кто? Охранник или грузчик? Может водитель? Как сложно с этими мускулистыми мужиками в черных костюмах. Нет, хоть бы одевались в разной цветовой гамме — хрен ведь разберешь, кто есть кто.
Мужчина пронес два моих чемодана мимо меня, и все вокруг вдруг расплылось. Я плохо помнила, что говорил Фадж, как выходила миссис Поттс, как вещи оказались в машине и как там оказалась я. Все мысли были заняты одним — я переезжаю к отцу. До меня не до конца дошел тот факт, что я буду жить с Тони, мать его, Старком. И только теперь я окончательно это поняла, в голове что-то щелкнуло и все.
Очнулась я только в машине, когда миссис Поттс задала логичный вопрос, относительно происходящего:
— Вероника, ты меня слушаешь? С тобой все в порядке?
Нет, не в порядке. Я переезжала к незнакомому человеку, который якобы приходился мне отцом. И что, простите? Я должна была его полюбить и испытывать к нему родственные чувства только потому, что он когда-то не воспользовался средством защиты, когда спал с моей мамой? Серьезно? Не смешите меня.
— Да, конечно, миссис Поттс.
— Можно просто Пеппер.
И самое главное — сам виновник происшествия вряд ли испытывал родственные чувства мне по тем же причинам. Для меня все было ясно и прозрачно — меня там не ждали. К черту им не сдалось шестнадцатилетнее дитя. А когда они поймут, что вместо нормального ребенка им досталась сумасшедшая эгоистка с прогрессирующей паранойей, то быстро от меня избавятся.
— Мистер Старк проживает на базе ЩИТа. И тебе придется пока пожить тут.
Что такое «ЩИТ»? Что значит «пока»? А потом что, интернат? И как я вообще буду в школу добираться? Где, мать его, эта база находится? Когда у меня, в конце-то концов, закончатся вопросы, ответов на которые у меня не было? Мозг кипел от переизбытка непонятной мне информации.
— Тут же проживают некоторые другие люди, в том числе члены команды Мстители. Будь добра не мешать им и не приставать.
Великий Сатана, чувствовала себя лишним чемоданом, который всем мешает, но выкинуть его нельзя было. Они думали, что я от радости на всех Мстителей прыгать буду? Да, конечно, я не дикая так-то. Впрочем, это спорно.
— Надеюсь, тебе понравится, и ты уживешься с Тони.
Прозвучало довольно искренне, но это, наверное, она за Старка волновалась. Конечно, не каждый день самовлюбленному эгоисту на голову дочь падала. И судя по употреблению слова «уживешься», Пеппер предполагала, что это будет нелегкий процесс.
К базе ЩИТа мы приехали не скоро, дорогу я не запомнила. Как буду добираться до школы, не имея понятий о том, где она, я старалась не думать. Черт. Моя машина же вообще у дома осталась. На чем я передвигаться буду? Надо было срочно вернуться и забрать мою любовь, я без нее не пережила бы и дня.
Мужчина в черном костюме стал переносить мои вещи, а мне пришлось топать за Пеппер, которая на ходу объясняла устройство дома. Я ничего толком не запомнила, но это было не столь важно и необходимо. Большинство ее изречений заключалось в том, что туда мне «ни в коем случае нельзя», сюда «тоже запрещено», а туда мне «даже нос совать не стоит». В общем, я запомнила, где кухня и как добраться до моей комнаты, в которую меня и вела Пеппер. Она находилась на втором этаже, недалеко от комнаты некого Вижена. Остальное мной мысленно помечалось красными буквами ЗАПРЕЩЕНО. Ну, да и ладно.
Когда меня попросили хоть что-нибудь сказать, чтобы в будущем программа могла распознавать мой голос, я почувствовала себя полной дурой. Но потом у меня взяли отпечатки пальцев, сопроводили до двери комнаты и оставили одну. Вещи, как мне сообщили, были уже в комнате. Я одна стояла у дверей в пустом коридоре в неизвестном доме моего «папочки», которого я так и не увидела. Хорошее, мать его, начало.