Не так страшен черт, как его малютки

      Когда Питер спросил, с кем я пойду на вечеринку, когда мы доделывали проект, мое сердце пропустило несколько ударов. И вовсе не из-за того, что я мечтала пойти туда с ним, а потому что как раз таки боялась этого. Проблема в том, что у меня не было оснований даже думать о том, что он мог бы меня пригласить. Судя по его словам и поведению, от меня он был не в восторге, да и вообще у него далеко не самое лучшее обо мне мнение. Но я параноик до мозга костей.       Моя больная головушка успела за те десять секунд, что он задавал вопрос, придумать сотню причин, по которым он это мог делать. И все они были до ужаса бредовыми: начиная с того, что он хотел сообщить это Хэппи, и заканчивая тем, что он сам хотел пригласить меня, чтобы самому меня контролировать. В общем, паранойя прогрессировала. И хотя мало верилось, что Питеру действительно был интересен мой выбор, именно так, скорее всего, и было, потому что больше он ничего не сказал. И вывод из всего этого был прост: если бы я не знала, кто на самом деле Питер, мне было бы куда проще с ним общаться.       На самом деле, вопрос Питера был обоснован. До Рождественской вечеринки оставалось три дня, а у меня так и не было пары. И дело было не в отсутствии выбора — он-то как раз был — проблема была в том, что мне не хотелось никого выбирать. Я не знала этих людей и была уверена, что большинство из них мне не понравятся. А провести вечер с человеком, с которым мне не нравилось общаться, не входило в мои планы. Поэтому я была настроена пойти туда одна, а там уже на месте решить, что дальше.       Хотя если быть честной, было неожиданностью, что желающих пойти со мной так много. Конечно, после слов Питера я уже сомневалась в своем понимании ситуации. Видимо, меня воспринимали не так, как казалось мне. И я не знала, как на это реагировать. Хорошо это или плохо? Я считала, что изменилась и повзрослела, и была рада этому. Но оказалось, что быть дружелюбной и открытой с людьми у меня не получилось. Так в чем дело? Я недостаточно старалась и не до конца все осознала? Или это просто мое кредо?       Впрочем, у меня было не так много времени думать об этом — моя голова в эти дни была забита другим. Я еще несколько раз возвращалась к теме подарков на Рождество и убедилась, что в этом плане у меня — увы, но как всегда! — полный провал. Тут стоило заметить, что Вероника Ардмор и подарки — это вещи несовместимые. Я никогда не умела ни принимать, ни уж тем более дарить их. И не было ни одной причины, чтобы этот раз был исключением.       Я даже не предполагала, что подарить Мине. Мы общались уже почти четыре месяца, если не считать, что пять недель я провалялась в больнице, но мне было известно о ней ровным счетом ничего. В голове было пусто. И вновь все свелось к тому, что слова Питера были правдой. Разве может быть другом человек, о котором я ничего не знала? Это нельзя назвать даже приятельством, я просто ею пользовалась.       Но это были еще цветочки. Из-за подарков для Пеппер и Тони я вообще была готова застрелиться. Мало того, что я не знала, надо ли им что-нибудь дарить, так еще и не знала, что. Нет, серьезно. Что подарить человеку, у которого все было? А все, чего у него не было, он и сам мог купить. Зная Старка, ему нужен был какой-нибудь дорогой подарок, соответствующий его интересам. Ликероводочный завод? Мне не продадут, да и по деньгам не потяну. А Пеппер? Тут я еще в большей растерянности. Если со Старком решено — ему ничего не надо, то Пеппер явно что-нибудь да надо. Но что?       А время отъезда неумолимо приближалось. У меня было всего три дня, чтобы подготовиться к вечеринке, исправить оценки и подготовить подарки. Я в дерьме! Но я упорно делала вид, что все нормально, надеясь, что все как-нибудь само наладится.       В четверг утром меня у школы перехватил Питер, так и не дав дойти до Мины.       — Мы так и не договорились, кто будет представлять наш проект, — сказал он, наблюдая за моим ошарашенным взглядом. На самом деле мне было ужасно холодно и не до Паркера. На улице уже сильно похолодало, но я упорно надевала легкие курточки. Поэтому расстояние от машины до школы я старалась преодолевать как можно быстрее и без остановок.       — Какая разница, Питер? — пробормотала я, обходя его и быстрым шагом направляясь в школу. — Мы оба знаем испанский лучше, чем весь класс вместе взятый. Кто бы из нас не выступал, хорошие оценки нам обеспечены.       — Тогда выступать будешь ты, — подвел итог Питер, следуя за мной. — Произношение у тебя лучше.       Я не была в этом так уверена, но не стала спорить и согласно кивнула. Что-что, а выступать на публике я умела. К тому же я явно преувеличила наши возможности, потому что в классе были люди, хорошо знающие испанский язык, а хорошее выступление помогло бы нам получить высший балл. А уж по выступлениям на публике мне равных не было.       Мина была спокойна. Ее поставили в пару с Бетти, которой и предстояло выступать с докладом, потому что Мина в этом не сильно преуспевала. К тому же учительница испанского сообщила, что выступать мы будем в актовом зале, то есть на сцене. А Мина, как оказалось, панически боялась сцены, даже если публики особо не было. Мне же было параллельно, где и перед кем выступать. О том, что среди всех выступлений будет выбран лучший доклад, создателям которого будет разрешено не писать контрольную работу за семестр, нам сказали еще на первом уроке, чтобы поднять дух соревнований. Мне казалось, что это больше похоже на разжигание ненависти между детьми, но я услужливо промолчала. Кто я такая, чтобы лезть в педагогические моменты? К тому же я с удовольствием отказалась бы от контрольной работы за семестр.       — Ронни.       — Вероника! — я поморщилась и в очередной раз поправила Мину, когда мы уже сидела в актовом зале. Наш с Питером доклад был где-то в середине списка, поэтому я могла расслабиться и посмотреть на выступление одноклассников.       — Ты хорошо знаешь Сидни? — спросила Мина, проигнорировав мое замечание.       — Сидни? — я напрягла память, пытаясь вспомнить, кто это и знакомы ли мы. Я посмотрела на бледную блондинку в первом ряду и вспомнила, что это она, кажется, говорила с Флэшом и Эйбом на той вечеринке, где мне пришлось покорять колесо обозрения. Но я ее не знала, и мы даже не общались. С чего такие вопросы?       — Нет, я ее вообще не знаю, — тихо ответила я и, увидев задумчивое лицо Мина, спросила. — А что не так?       — Я слышала, как она сегодня с девчонками тебя обсуждала, — тихо прошептала Мина. — Она на самом деле немного плохого сказала, но говорила она так, словно вы заклятые враги. И явно пыталась настроить всех против тебя. Я думала, что вы где-нибудь пересеклись.       — Нет, — ответила я и вновь посмотрела на первый ряд.       Это было странно. На сплетни я никогда не обращала внимания и мне всегда было плевать на то, что обо мне говорили. Сама тоже никогда не распространяла слухи и не обсуждала людей за спиной. Мне обычно и в своей жизни впечатлений (и проблем) хватало. Но с Сидни мы нигде не пересекались, чтобы у нее могла появиться ненависть ко мне.       — А она идет на вечеринку завтра? — спросила я. Может, получится тогда там выяснить, что ее так задело. Лишние проблемы мне ни к чему.       — Кажется, — пробормотала Мина еще тише, потому что на сцене Эйб начал зачитывать свой доклад. — Но она пока не согласилась ни с кем идти, потому что ждет предложения от Роки. Это все знают.       — От кого? — удивленно переспросила я, чуть повысив голос, за что получила осуждающий взгляд учителя.       — От Роки. Роки Уитмор. Он на класс старше нас, — Мина говорила едва слышно, но учитель продолжал кидать на нас мимолетные взгляды, поэтому я решила не отвечать. К тому же мне стало все ясно.       Я знала, что Роки учился в выпускном классе. Он приглашал меня на Рождественскую вечеринку, на что я пообещала подумать. Если об этом узнала Сидни, то, вероятно, решила мне насолить, настроив всех против меня. Вот хотела, кажется, наладить отношения с одноклассниками, но даже судьба против этого.       Я бы могла уделить этой проблеме больше времени, но настал час истины, и мне пришлось выходить на сцену. Доклад у нас получился блестящий, что и следовало ожидать, теперь все зависело от того, понравится ли выступление учителю. На испанском я говорила почти без акцента, так как испанцев в своей жизни встречала достаточно часто и не упускала момент попрактиковаться в языке. На том же французском у меня был заметный акцент.       — Como ocurre en todaspartes, no existeunestereotipo del español… — я уверенно начала говорить. У меня было явное преимущество — мне даже не требовалось смотреть в текст, а на испанском я говорила почти так же свободно, как и на родном языке. Я знала, как надо выступать на публике. Я сыпала совершенно уместными остротами там, где это было нужно, и лихо закручивала интригу там, где ее, казалось бы, и вовсе не было.       Аудитория была покорена, а я была готова раскланяться под аплодисменты. Но реальность все же не так слащава. Покорены моим рассказом были лишь трое учителей иностранных языков и пару одноклассников, разбирающихся в испанском. Для других мой доклад был покрыт мраком, а если учитывать, что говорила я без видимого акцента и так же быстро, как настоящие испанцы, то удивительно, что меня вообще кто-то понял из класса. Но хотя бы признание присутствующих учителей я получила, поэтому довольная спустилась со сцены и села на свое место.       После выступления последнего участника, учительница сделала объявление:       — Дети, все из вас постарались на славу. У кого-то получилось лучше, у кого-то чуть хуже. Но надо признать, что в целом доклады получились интересными и познавательными. Я говорила, что пара учеников, проект которых получится лучше всех, будет освобождена от контрольной работы за семестр. Свои обещания я держу. А лучший доклад, по мнению присутствующих здесь, получился, — учительница попыталась сделать драматичную паузу, но быстро сдалась, — у Питера Паркера и Вероники Ардмор. Поздравляю, ребята.       Я довольно улыбнулась, а ученики тут же начали шуметь — все вдруг посчитали ужасной несправедливостью давать нам такое послабление. Почему-то до объявления победителей никто не жаловался. Эх, зависть — опасная штука. Но учительница была непреклонна, за что большое спасибо ей.       — Урок еще не окончен! — громко сказала она. — Сейчас идите в класс и ждите там меня. Я приду и сообщу вам ваши оценки, которые, кстати, могут повлиять на вашу среднюю оценку по испанскому в этом семестре.       Успокоившись, ученики стали медленно передвигаться в сторону класса, хотя я все еще слышала недовольное бурчание определенных людей. В какой-то степени я могла их понять, ведь изначально было ясно, что победить могли только несколько учеников, которые знали испанский на уровне разговорном. Но с другой стороны, разве это мои проблемы?       Я зашла в класс и села за парту с самыми благими намерениями: никого не трогать, ничего не делать, а молча сидеть и ждать учителя. Создавать себе проблемы в школе я не собиралась, потому что проблем мне хватало и во внешкольной жизни. Но одноклассники, к сожалению, были не в курсе. Несколько одноклассников, больше всех недовольных результатами по докладам, не сильно скрываясь, обсуждали победителей: нас с Питером. Только почему-то обсуждали одну меня. Впрочем, пока это было тихо за спиной, мне это не волновало.       — Почему же тогда ее, такую умную и крутую, родной отец на хер послал?       Было неожиданно. Это было сказано настолько громко, что не только я, многие в классе с удивлением обернулись и посмотрели на Сидни. Но если их волновала ее наглость и бескультурье, то меня волновало, какого черта она упомянула родителей.       Во мне проснулась та часть меня, которая никогда не терпела прямых оскорблений. А Сидни не просто так сказала это с такой громкостью, она обращалась ко мне, хотела, что бы мне было слышно.       — Сидни, милая, — холодно протянула я, — если твоя зависть не дает тебе спокойно жить, то, будь добра, заливайся в своей желчи тихо, никому не мешая. Твое истеричное мнение здесь никому не сдалось.       Я надеялась, что на этом все и закончится, но не тут-то было. Сидни быстро подскочила мне, хитро сощурила глаза и склонилась прямо к моему лицу.       — А то что? Папочке пожалуешься? — ехидно поинтересовалась она. Мне стало не по себе. Сидни говорила про «отца» так, словно что-то знала. Я посмотрела ей в глаза и удивилась, насколько сильна была ее ненависть ко мне. Нет, это была не обычная зависть из-за парня, это была настоящая ненависть. Где я успела ей так насолить?       — Слышишь, Ардмор… — вальяжно раскачиваясь, неторопливо начала Сидни. Конечно, неторопливо — ведь важную информацию нужно преподносить без спешки, значительно, веско. — Знаю я все про твою семейку.       Ребята, заинтересованные информацией, подошли ближе и наблюдали за нами. Я же не могла пошевелиться, мысленно повторяя, что она не могла ничего знать. Не могла и все! Откуда ей может быть известна информация про Старка? Ни-от-ку-да. Значит, она ничего не знала. Не знала.       Сидни оглядела публику и все так же неторопливо начала:       — Я слышала, как вчера учителя в кабинете статистики обсуждали Веронику. Как оказалось, наша «мисс загадочность» нахрен никому не нужна. Ее мамаша забила на нее еще в детстве, перекидывала из рук в руки, пока сама меняла мужиков, как перчатки.       Вот сука!       — Не удивительно, что новоприобретенный папаша Веронику впервые видел. И уж тем более неудивительно, что знать ее теперь не хочет. Его даже в школу попросили не вызывать в случае чего, так как он никакого отношения к этой девчонке не хочет иметь. Она доставляет всем только проблемы. Ты вообще с ним живешь или он уже кому-то тебя сплавил? Интересно, а сколько еще ты тут проучишься прежде, чем тебя сдадут в интернат за ненадобностью? Кого это осознавать, что твои родители тебя даже знать не хотят?       Я перестала дышать. Это была катастрофа. Полный провал.       Слова Сидни отрезвляли, как ведро ледяной воды, но огонь злости внутри меня продолжал гореть. Ни один человек не мог и не сможет так говорить про меня или мою семью.       Я холодно оглядела одноклассников, взоры которых были прикованы ко мне. Они ждали следующего шага. Несомненно, если сейчас я промолчу, все сказанное будет тут же возведено в ранг «правда» и моя репутация вместе с их мнением обо мне пробьет дно.       Но они все плохо меня знали.       Я медленно, очень спокойно поднялась со стула и, с легкой усмешкой на лице, изучающе посмотрела на Сидни. Затем изобразила удивление и заинтересованно спросила:       — А ты, я смотрю, у нас любительница подслушивать? — я презрительно усмехнулась. — Ты все разговоры учителей так слушаешь?       — Нет…       — А, то есть выборочно, да? А как определяешь, что подслушать, а что — нет?       Сидни растерялась и ничего не ответила. А я продолжала ее бесить:       — Значит, ты у нас провидица такая, что знаешь, что подслушивать надо, а что не стоит? Сдается мне, что все это фантазии твоей заболевшей головки. Мало ли что тебе могло послышаться на больную голову.       — Это правда! — воскликнула Сидни. Я и не сомневалась, что это правда. Она с легкостью могла подслушать разговор учителей, но все же всей информацией она не обладала. Все это было ее предположениями.       — Кому говорили? Тебе? — спросила я, запутывая Сидни в ее же словах. — То есть учителя тебе это рассказывали? Ты с ними, я так понимаю, сплетничаешь? Что-то не припомню, чтобы ты с ними в хороших отношениях была. Успела подружиться?       Сидни не успела ничего ответить, потому что я очень медленно стала на нее надвигаться, при этом безжалостно задавая вопросы:       — Так получается, ты с учителем — подружки неразлучные? С чего бы это? Может, потому, что ты им стучишь на нас? Любишь рассказывать, что мы классом делаем, а? Ты им нас сдаешь, а они тебе сплетни об учениках. Не так ли?       — Нет, не так!       — Тогда получается, что все же подслушала? — я сложила руки на груди и оперлась о парту. — Что-то ты путаешься, милая! Уверена, что голова не болит?       Сидни набрала в рот воздуха, чтобы ответить, но я безжалостно продолжила, не давая ей и слова вставить.       — Ладно, подслушала и подслушала. Соглашусь, бывает. Сама сегодня иду такая по коридору и слышу — совершенно случайно — разговор учителей. Они, представляешь, тебя обсуждали. У нас ведь учителя так любят учеников обсудить, представляешь? — я мило и наивно улыбалась, словно действительно просто рассказывала историю без всяких задних мыслей. — Так вот твои родители жаловались им, что ты совсем забила голову мальчишками, не думаешь об учебе. Видите ли, вся твоя комната увешана фотографиями Роки Уитмора. Духи его украла, теперь в комнате всегда душишься ими, а перед сном ложишься в обнимку с плакатом и разговариваешь с ним.       Рассказ возымел действие — в толпе ребят хихикнули. Они, конечно, не поверили. Было ясно, что я лишь высмеиваю то, каким образом Сидни якобы получила информацию. Вроде того, что сказать можно все, что душа пожелает, но ведь это не значит, что сказанное — правда. Без доказательств ничему нельзя верить.       — Это полный бред! — скривилась Сидни и принялась судорожно заглядывать в лица одноклассников, как будто хотела узнать — верят ребята этому или нет.       — Как знать, — протянула я, продолжая мило улыбаться.       — Это неправда!       — Может, и неправда, — негромко проговорила я и интригующе посмотрела на одноклассников. — А ты докажи…       Сидни, я уверена, была готова наброситься на меня с кулаками. Но вряд ли ей это помогло бы.       — Ты сама-то что можешь? Может, у меня и нет доказательств, что это правда, но и у тебя нет доказательств, что это вранье. Хочешь, чтобы тебе поверили? — Сидни успокоилась и смотрела на меня хитрым взглядом, прищурив глаза. — Скажи, кто твой отец? Если он вообще у тебя есть.       Я, из последних сил стараясь придать лицу спокойное и независимое выражение, окинула взглядом толпу вокруг нас. Все ждали моей реакции. Сидни была права. Если я не назову имени моего «отца», то все поверят ей. Ведь какая проблема, сказать, кто твой опекун? Как же мне хотелось послать их к черту и, гордо развернувшись, уйти. Но я не могла. Мне здесь еще полтора года учиться, учиться с этими людьми. Если сейчас я дам слабину и тем самым подтвержу все сказанное, то, кроме презрения, моя личность у них ничего не вызовет. Атмосфера была такая напряженная, что, казалось, вытащи из коробки спичку — она тут же вспыхнет от накала.       Что ж, одним цирком не отделалась. Жаль.       Я отлепилась от парты и сделала шаг вперед, демонстративно скрестив руки. Милая улыбка быстро сменилась оскалом и хитрым надменным взглядом. Я знала, что на каблуках во всем черном и с таким взглядом выглядела впечатляюще и пугающе. А быстрая смена нарочито веселого тона на угрозы произведет хаос в голове Сидни.       — Серьезно? — я подошла к Сидни почти вплотную. — Ты считаешь, что я должна доказывать, что все сказанное здесь, — я обвела рукой класс, — ложь? Я должна доказывать, что у меня есть отец?       Я говорила искусственно-спокойным голосом. Таким голосом говорят врачи-убийцы, обращаясь к своим жертвам, обманутым и затянутым на хирургический стол ради их садистских экспериментов. Но что делать? Шоу должно продолжаться. Я чуть подняла голову, смотря на одноклассницу сверху вниз. Я знала, что могу задавить ее одним своим авторитетом.       — Милая, я ни тебе, ни кому-либо здесь ничего не должна, — вкрадчиво, чуть ли не по слогам произнесла я, оставаясь при этом совершенно спокойной. — Моя жизнь касается только меня. А вот тебе лучше держать рот на замке. Если еще раз услышу хоть слово в сторону моей мамы и семьи, то мои острые ноготки могут случайно пройтись по твоей шее. Будет обидно. Советую, держать себя в руках.       Я сделала шаг назад, все так же серьезно смотря на Сидни сверху вниз.       — Свободна, милая. Можешь теперь побежать и прятаться за мамину юбку, я вижу, ты разбираешь в этом лучше всех. Так что иди, поплачься.       Сидни молчала. Но я знала, что скоро она поймет, что я так и не дала ей ответ, не предъявила доказательства. Все это поймут. Она еще поднимет эту тему, и тогда она сможет убедить остальных, что не врет. И никто не поверит мне, пока я не предъявлю доказательства. Правда, если учитывать, чье имя я назову, мне и тогда не поверят.       — У меня есть отец, — равнодушно сказала я, все еще высоко держа голову, и ухмыльнулась. — И он, в отличие от многих других, не ленится забирать меня каждый день из школы.       Я с наигранным равнодушием села за парту и вызывающе уставилась на толпу. Я не знала, что последует за этим и, честно говоря, пропустила этот момент, когда на ходу продумывала план дальнейших действий. Как сделать так, чтобы они успокоились сейчас?       Меня спасла вошедшая учительница испанского. Никогда в жизни я не была так рада появлению в классе учителя. Все быстро расселись по местам, переваривая произошедшее. Я сохраняла привычную маску спокойствия, иногда ловя на себе взгляды одноклассников. Но единственный, кто неотрывно смотрел на меня и даже не пытался отвести взгляд, был Питер Паркер. Я как-то и забыла о его существовании. Он ведь знал, кто мои родители. Я представила, как для него выглядело все произошедшее, и еле сдержалась, чтобы не рассмеяться в голос. Это ненормально. «Но я же не истеричка» — крутилось у меня в голове, пока я боролась с подступающей слабостью, дрожью ног и рук.       Когда закончился урок, я так же спокойно встала и вышла из класса. У спектакля был второй акт, главную роль в котором была отдана Хэппи. Только бы мои предсказуемые одноклассники меня не подвели и сделали все ровно так, как и задумывалось у меня в голове. Я достала телефон и, найдя в контактах номер Хэппи, принялась писать сообщение.       «Хэппи, можешь подойти к входу в школу и забрать портфель, чтобы…»       А зачем Хэппи должен у меня его забрать, мне в голову не приходило. Я стерла сообщение. Я должна заставить Хэппи подойти к школе, неважно как, но должна. В голове, как и всегда в самые важные моменты, было пусто. Мне стало душно. Ладно, подумаю об этом позже.       «Хэппи, можешь подойти к входу в школу и забрать портфель»       Я отправила сообщение, взяла портфель и пошла к центральному входу. Боже, пусть все получится. Надо было позвонить Мине и спросить. Ладно, будем надеяться на себя. И Хэппи. И на то, что никто не знает, как выглядел телохранитель Тони Старка. И на предсказуемость моих одноклассников. Боже, какой непрочный у меня план. Того и гляди, разойдется по швам.       Убедившись, что Хэппи уже меня ждет, я вышла на крыльцо школы.       — Хэппи, — позвала я, подходя ближе и улыбаясь во все тридцать два зуба. — Возьми, пожалуйста, портфель. Я еще минут на десять в школе задержусь, а потом выйду.       Не то чтобы Хэппи выглядел удивленным, но он явно не понимал, что происходит. Хотя мне это только на руку. Его вечный взгляд, выискивающий опасности, выдавал в нем телохранителя. А так со стороны посмотришь — обычный офисный работник в аккуратном костюмчике. Разве не прелесть?       — А зачем отдавать портфель? — спросил он. Этого вопроса я и боялась, потому что ответа у меня не было.       — Просто там это… — я запнулась. — В общем, Хэппи не забивай себе голову. У нас в школе свои правила, понять которые даже мне иногда сложно. Так что просто подожди меня, я минут через десять буду.       Я попыталась улыбнуться шире, но шире уже некуда было. Но мне надо было выглядеть счастливой, чтобы одноклассники не сомневались, что только что я виделась с «папочкой». В моей старой школе это бы не прокатило: там все или приезжали на собственных машинах, или с личными водителями. Тут же все добирались сами или с помощью родителей, которые имеют возможность заехать за ребенком в школу. Личные водители — редкость. Поэтому ни у кого не должно возникнуть сомнений в том, что за мной заехал отец. Тем более после того, как я сама им это сказала. А главное — и они останутся довольными, и я не соврала. Я же не говорила им в лицо, что Хэппи — мой отец. Это все стечение обстоятельств, из-за которых они сделали неправильный вывод. Я вообще не причем.       Я, оставив телефон на верхушке шкафчика, пошла гулять по школе. Если все прошло так, как я хотела, то где-то в школе толпа моих одноклассников должна была лично высматривать, кто же забрал меня из школы. Я бы никогда не подумала, что люди будут заниматься такой ерундой, но именно так они поступили в прошлый раз, когда хотели узнать, с кем встречалась одна девочка из старшего класса. Они все вместе, кроме некоторых личностей, в том числе и меня, смотрели, кто приедет за ней на машине. Узнали-таки. Уверена, способы узнавать информацию у них не сильно изменились. Я прошла несколько этажей, прежде чем наткнулась на свой класс. Они были неполным составом, но большинство присутствовало. И что не удивительно — ни Мины, ни Питера там не было.       — О, ребят, — я изобразила удивление. — Слушайте, никто не видел мой телефон, а?       Я вопросительно посмотрела на толпу.       — Ты его когда потеряла? — спросил кто-то из ребят.       — Не знаю, — расстроенно ответила я. — Я только домой собралась ехать, а потом чувствую, телефона в кармане нет. А когда он пропал даже и не помню. Вот пришла обратно. Черт, меня же ждут, а я тут за телефоном сейчас бегать буду. Никто не видел?       После отрицательного ответа, я, попрощавшись, ушла. Спектакль закончен. Финал открытый, додумывайте, милые одноклассники, сами. Я не сомневалась, что они поняли все правильно. Точнее неправильно, что мне и надо было.       Я еще побродила по коридорам для отвода глаз и чтобы потратить те десять минут, о которых сказала Хэппи. А потом спустилась к шкафчикам, взяла телефон и ушла. Весь путь от школы до машины я еле сдерживалась, чтобы не посмотреть в окно, где стояли чересчур любознательные ребята.       — Куда ты ходила? — спросил Хэппи, когда мы отъехали от школы.       — Однокласснице надо было помочь, а портфель с собой таскать не хотелось, — бросила я, надеясь, что допрос закончится, так и не начавшись. К счастью, Хэппи действительно замолчал, оставляя меня наедине с мыслями. А их было на порядок больше, чем могло поместиться в моей маленькой головушке. И были они не совсем приятные.       Как бы я не пыталась думать о чем-нибудь приятном, из головы не выходили слова Сидни: «…твои родители тебя даже знать не хотят». О чем бы я ни думала, на заднем плане постоянно мелькала эта фраза. И я никак не могла от нее отделаться, прекрасно осознавая, что это правда. Может, Сидни и не знала всего, но мыслила она в правильном направлении. Мама всю жизнь только и занималась тем, что думала, куда сплавить меня. Я только мешала ей жить. А Старк? Ему вообще плевать на меня с высокой колокольни. Не нужна ему дочь, он просто завел себе зверушку, чисто из интереса, чтобы посмотреть, что будет дальше. А зверушка бракованной оказалась. Ничего не умела, «хозяина» не слушалась, еще и мозгами пошла не в ту «породу». На кой черт такая зверушка ему сдалась? Права Сидни. Можно было начинать отсчитывать дни до того, как во мне окончательно разочаруются и сдадут в интернат. Там мое место с самого рождения.       Глаза стало щипать от подступающих слез, и я собрала все силы, чтобы эти гребаные слезинки не выкатились. Не разводить сырость! С момента моего переезда в этот дом, я ни разу не плакала. Зачем все портить? Я же не истеричка, не способная контролировать свои эмоции. Нет. Мне плевать на всех и все. Никому не нужна? Ну и пусть. Мне тем более никто не нужен. Я и одна чувствовала себя вполне прекрасно.       Настроение у меня было испорчено на весь день. Я с сожалением заметила, что в последнее время у меня постоянно плохое настроение. Что бы ни происходило, это влечет за собой только тоску. Когда в последний раз я искренне смеялась? Видимо, это было очень давно, потому что вспомнить это время я не смогла.       А в голове все равно крутились мысли о Сидни. За что она на меня так взъелась? Когда я успела нажить себе врага? Я помнила ее полный ненависти взгляд. Она меня так сильно и искренне ненавидела. А я даже не помнила, чтобы мы пересекались. Но не могла же такая ненависть появиться их ниоткуда. Я бы не удивилась, если бы такое сделал Флэш — у него и то было больше причин меня не любить. Но Флэш, к счастью, на больничном. Будь он сегодня в школе, так просто я бы не отделалась. А мне и такое шоу не сдалось. Уж не знаю, чем я не угодила Сидни, но испытывать угрызения совести за это точно не буду.       На ужин я ползла все такая же отрешенная. Я старалась быть радостной. Думала о том, что свалю из школы на неделю раньше, что мне не придется завтра писать контрольную по испанскому языку, что я отработала все самостоятельные по истории, но настроение упорно оставалось на нуле. И долго, интересно, это будет продолжаться? Мама говорила, что я тот человек, который всегда оставался в приподнятом настроении, чтобы не произошло. Но, видимо, эта черта характера ушла вместе с мамой.       Быстро сделав высокий пучок, я вошла в столовую и тут же остановилась. Нет, я, конечно, привыкла, что на ужин здесь редко приходят все, но чтоб вообще никого — это впервые. Я оглядела стол, на котором уже была расставлена еда, и медленно села. Не было даже Пеппер, которая почти всегда соблюдала порядок и приходила на ужин.       Хотя с чего меня это должно волновать? Мне же лучше.       Я достала из кармана телефон. Если никого не было на ужине, то никто не мог запретить мне сидеть в телефоне за столом. Даже не притронувшись к еде, я стала быстро мониторить все социальные сети, где была зарегистрирована Мина. И все оказалось проще некуда — буквально через десять минут я выяснила, что она любила цветы и вообще любые растения, а также обожала собак и фотографировать. В разведение цветов я ни черта не понимала, поэтому остановилась на собаках. Впрочем, о них мне тоже мало что было известно. Но я знала один неплохой зоомагазин, где, уверена, мне помогли бы подобрать какой-нибудь подарок, связанный с четвероногими друзьями.       Дверь в столовую открылась, и в комнату зашел довольный Старк. Его, видимо, никак не смутило отсутствие людей (кроме меня, конечно) за столом. Я продолжила тихо есть и пялиться в телефон, перелистывая фото. Я слышала, как Тони резко остановился точно сзади меня. Я напряглась, но продолжала смотреть в телефон.       — Что это? — я почувствовала прикосновение к шее и тут же отдернула голову. Обязательно меня трогать? Неужели люди не могли обходиться без тактильных контактов?       — Татуировка, — ответила я, прекрасно понимая, о чем он. — Не видел никогда что ль?       Да, у меня на шее была татуировка — две стрелки, изображающие круговое движение, а внутри слово «karma». Она как напоминание о времени, когда в организме бурлили гормоны, хотелось самовыражаться, а я… А я на спор сделала татуировку. Эскиз мне придумали друзья, потому что тогда слово «карма» часто произносилось в одном предложении со мной. Волосы татуировку полностью закрывали, поэтому даже знали о ней не все.       — И твоя мать тебе разрешила? — удивился Тони. Он прошел вперед и сел на свое место.       Я молчала. Говорить о маме со Старком — последнее, что я хотела делать. Он все равно ее не помнил, как, думаю, и всех предыдущих своих девушек на одну ночь. И уж точно не ему было судить, насколько плохо или хорошо моя мама воспитывала — или не воспитывала — меня. Да и не хотелось признавать, что маме было откровенно плевать на то, что я делала. О татуировке она узнала намного позже и никак не отреагировала, разве что заметила, что я выбрала дурацкий эскиз.       — Где Хэппи? — спросила я, проигнорировав вопрос Тони.       — Уехал, — ответил он, подвинув к себе еду.       Я разочарованно вздохнула. Было бы неплохо съездить в зоомагазин сегодня, а завтра преподнести Мине подарок. В субботу на вечеринке мне будет не до этого. А завтра в школе — идеально. Черт. Почему Хэппи вообще уехал? Кто сказал, что я не хотела еще куда-нибудь поехать? И правда…       — Мне надо в магазин! — уверенно заявила я, убирая телефон в карман джинс. Тони никак не отреагировал, поэтому я решила продолжить. В конце концов, имела право.       — Тони, мне в магазин надо, а Хэппи уехал, — протянула я, надеясь достучаться до Старка. — Мне до него как добираться?       Тони соизволил оторваться от трапезы и посмотреть на меня. Хоть на этом спасибо.       — Сходи туда завтра, — спокойно объяснил он, словно пятилетнему ребенку. Спасибо, конечно, но нет.       — Если бы я могла сходить туда завтра, я бы сходила. — упрямилась я. — Но мне надо сегодня.       — Ты не могла предупредить Хэппи? — недовольно буркнул Тони, а я закатила глаза, припоминая, что недавно как раз объясняла Хэппи, что я не могла планировать свой день. Мне теперь и Старку то же продекламировать? Нет, все же проще написать для них книгу со сводом правил. А что, я даже название придумала: «Как ужиться с подростком, если вы даже со взрослыми общаться не умеете».       — Нет, — процедила я. — Мне понадобилось в магазин несколько минут назад, я просто физически не могла успеть. Я не могу все планировать заранее.       Наступила тишина. Тони ничего не говорил, и я решила испытать удачу.       — Я могу сама съездить? — тихо спросила я и замолчала в ожидании ответа.       — Сама?       — Да, у меня есть права, и я умею водить машину, — затараторила я. — Дорогу знаю, я быстро. А?       Тони молчал, видимо, обдумывая. Конечно, у него просто не было другого выхода, как разрешить мне поехать одной. О, Сатана, мне казалось, что я уже сто лет не сидела за рулем. Все бы отдала, чтобы самой проехаться на машине. Ну же!       — Нет, — сказал Тони, отодвигая от себя тарелку, и мое сердце упало. Как так-то? Они меня запереть тут хотели? Я же свихнусь раньше, чем исполнится восемнадцать. Дайте им кто-нибудь книгу по воспитанию подростков.       — Но мне надо! — я уперлась. Хрен он от меня отделается!       — Прекрасно, я тебя довезу.       — Что? — я удивленно вытаращилась на Старка. Чего-чего он сказал? В чем подвох? Где смеяться?       Но Тони вполне серьезно встал и уже направлялся в сторону выхода из столовой, но остановился, чтобы посмотреть на меня.       — Так тебе надо в магазин или нет?       Я, все еще ничего не понимая, кивнула и тут же понеслась в комнату за курткой.