It was always you

Донхёк обижается. Намеренно игнорирует Марка, предпочитая общаться с кем угодно, только не с ним, отсаживается, когда есть возможность (какая ирония, ещё недавно так делал сам Минхён) и иногда — совсем-совсем редко — смотрит с таким холодом во взгляде, что Марку правда страшно. Они, конечно, и раньше ссорились, и, чего уж скрывать, почти всегда по вине Донхёка, но сейчас, для Минхёна, по крайней мере, ситуация отличается. Потому что он сам совсем ещё недавно хотел, по сути, того же, что имеет, но никаких положительных эмоций, даже самого слабого их отголоска, это по-прежнему не приносит. Марк пробует мириться. Ловит Донхёка за руку на следующий после ссоры день и просит выслушать (хотя мысли путаются, и он даже не знает, что может, а главное, готов сказать). Донхёк с неожиданной силой выдёргивает руку из захвата и уходит быстрым шагом, не забыв напоследок смерить Минхёна уже привычным ледяным взглядом. Марк думает. Никто из мемберов не решается нарушать его одиночество, когда он порой застывает и долго-долго смотрит в одну точку, путаясь в мыслях. Минхён даже определиться не может, заставил ли его тот сон относиться к Донхёку как-то по другому, ведь их отношения и до этого были близкими. Единственное огромное но — мысль о том, каково было бы поцеловать Донхёка в реальности, всё ещё посещает его, причём с завидной регулярностью. Марк злится. Он злится исключительно на себя самого и исключительно за то, что не может контролировать собственные мысли. Их всё больше — кто-то, словно насмехаясь, постоянно подкидывает новые и непривычные, от которых становится только хуже. К примеру, Минхён совершенно внезапно даже для себя самого осознаёт, что Донхёк действительно самый красивый человек из всех, кого он когда-либо видел. Хотя его и раньше посещала такая мысль, надолго она не задерживалась. Сейчас же она приобрела статус факта. Ещё он понимает, что скучает. Даже несмотря на то, что Донхёк, вроде бы, совсем рядом, их будто что-то разделяет, и, проведя без друга два дня, Марк, кажется, начинает постепенно сходить с ума. Донхёк же пользуется положением обиженного вовсю и показательно — мол, видишь, мне и без тебя хорошо. Минхён не может не признать, что это по-детски, но чего он может требовать от младшего, когда сам совсем ещё недавно вёл себя не лучше? Следующим общим для всего юнита мероприятием, вносящим вроде как приятное разнообразие в заполненные тренировками дни, становится концерт, который, как сообщает по дороге к месту проведения менеджер, является крайне важным и станет неплохим способом напомнить о себе перед грядущим камбэком. Как только они выходят из машины, вспышки камер и крики фанатов слегка дезориентируют в пространстве, но справляться с этим, не забывая улыбаться, гораздо легче, чем в первые месяцы после дебюта. Марк даже замечает в визжащей толпе девушку, держащую плакат с его именем, и это неожиданно поднимает ему настроение. Он машет фанатке, улыбаясь теперь уже искренне, и та машет в ответ, выглядя при этом так, будто сейчас свалится в обморок от счастья. Минхён никак не ожидает, что, обернувшись, наткнётся на направленный в его сторону донхёков взгляд. Младший непринуждённо улыбается, но Марку наверняка предназначается не эта улыбка, а радикально отличающийся от неё взгляд, от которого становится как-то не по себе. Марку даже интересно, встанет ли Донхёк рядом, когда они остановятся, чтобы поприветствовать фанатов и дать возможность фотографам запечатлеть на снимках разом всю группу, или нарушит привычный порядок. Не нарушает. Минхён даже теряется на пару секунд, потому что настолько близко к нему Донхёк не был уже давно. По ощущениям — и вовсе не меньше года. И почему-то даже дышать легче становится, когда Донхёк рядом. Марк буквально упивается этой минутой, когда расстояние между ними ничтожно. Позже, когда они занимают места в зале, чтобы, ожидая своего выступления, которое не раньше, чем через час, получить возможность посмотреть ещё и на чужие, Марку неведомым образом удаётся сесть рядом с Донхёком. И младший, к огромному его удивлению, не просит хёнов поменяться с ним местами и в целом никак не реагирует. Это уже можно считать за прогресс. Хотя Минхён почти уверен, что всему виной окружающие их камеры. Обычно концерты проходят для Марка весело благодаря Донхёку, комментирующему буквально каждую секунду. Младший обычно молчит о чужих ошибках на сцене (еще предебютных времён лекция Тэёна о том, что все айдолы работают, не покладая рук, а от ошибок не застрахован никто, явно дала свои плоды), но не боится заявить о промахах стилистов (хотя ворчит иногда и на их собственных) или подметить какую-нибудь смешную деталь. Старшие, исключая Сычена, который тоже смеется, прикрывая рот ладонью, обычно шикают на них и просят быть потише, но Донхёк не замолкает, лишь понижает слегка голос. Сейчас же он сидит молча, и Марк, (который, конечно же, совсем не смотрит на него неотрывно, так, взгляд пару раз зацепился), замечает, что иногда Донхёк открывает было рот, наверняка чтобы поделиться своим остроумным комментарием с сидящим по другую сторону от него Ютой, но в итоге не говорит ни слова. Минхён почти уверен, что это потому, что остальные, в отличие от него самого, не смеются над всеми-всеми донхёковскими шутками. Даже выступления любимых женских групп не вызывают у Марка никаких эмоций. Не хочется подпевать песням, слова которых он, спасибо искренней любви одногрупников к этим хитам, знает чуть ли не лучше своих партий. Не хочется смотреть на лица прекрасных нун, которые сегодня, хоть и кажутся по-прежнему невероятно красивыми, всё же как-то меркнут. В мыслях на полном серьёзе появляется приписка «по сравнению с Донхёком», и Минхён понимает, что всё. Это не просто странно, это странно настолько, что уже ни капельки не смешно. Неужели Донхёк ему нравится чуточку больше, чем просто лучший друг? «Глупости», тут же заверяет себя Минхён. «Во всём виноват тот сон и тяжёлый график». Он закрывает глаза и пытается абстрагироваться от шума вокруг и заодно очистить мысли. И первое, на удивление, удаётся — он даже дёргается, когда чужая ладонь слегка трясёт его за плечо. — Хён, пойдём, нам на сцену скоро. Марк не сразу понимает, что это и вправду Донхёк. Младший выжидающе смотрит на него, и Минхён, словно очнувшись, встаёт, озираясь по сторонам. Одногруппники небольшой толпой в семь человек уже вышли в проход, не хватает только их двоих. Донхёк, убедившись, что Минхён не останется один в зале, спешит оказаться от него подальше. Марк его не винит. Сцена становится для Минхёна в своём роде лекарством. Удаётся собраться и, как их учили, кажется, с первого дня в агентстве, сосредоточиться на выступлении и на том, чтобы получить от него максимум удовольствия. Напряжённость и усталость, являющиеся его верными спутницами в последнее время, отступают, их сменяет радость от нахождения на сцене, от единения с музыкой, от поддержки фанатов, которая с каждым концертом становится всё ощутимее — они на верном пути к успеху. В такие моменты, как сейчас, когда они стоят за сценой, переводя дыхание и жадно глотая воду, когда не могут сдерживать улыбок и знают, что выступление прошло удачно, когда все эмоции — общие, он чувствует себя счастливее, чем когда-либо. Тэён настаивает на групповом объятии; он вообще любит подобное нежно и трепетно. Слышатся голоса тех, кто против, быстро тонущие в хохоте тех, кто за. Минхён даже не сразу понимает, как его руки ложатся на спины рядом стоящих. Справа от него — Доён, чьи губы растянуты в такой широкой улыбке, что становится страшно за их целостность. А слева — Донхёк, Марк узнаёт это, даже не поворачиваясь: и по звонкому смеху, который слышится совсем близко, и по запаху его шампуня, и по многим таким же на первый взгляд незначительным моментам. Минхён смотрит на него украдкой, опасаясь спугнуть донхёковскую яркую улыбку, но его взгляд неожиданно перехватывают. Донхёк продолжает смеяться, непонятно отчего, как и все остальные, поддавшись общему настроению, и Марк, глядя на него, не может не смеяться тоже. Они так и стоят, смеясь и не отрывая друг от друга взгляда. Минхён чувствует себя счастливее в тысячу, в миллион раз, чем тогда, когда они избегали друг друга. Словно его личный уровень счастья поднимается исключительно Донхёком. Так, в принципе, и есть. Спустя несколько секунд, когда узы их объятий постепенно слабеют, Донхёк отводит взгляд и нервно поправляет чёлку, спадающую на лоб влажными прядями. Делает вид, что это и не он вовсе был сейчас. Концерт уже подходит к концу, остались выступления всего нескольких групп, а поэтому им разрешено уехать прямо сейчас. Кое-как переодевшись, они бредут по длинному коридору, уставшие, но довольные. Сегодня усилия окупились сполна. Марк вымотан настолько, что даже забывает думать перед тем, как говорит. — Донхёк? — пытается начать разговор он, не вспомнив даже, к чему (ни к чему, на самом-то деле) привело это в прошлый раз. Младший, идущий чуть впереди, оборачивается и останавливается, чтобы Минхён мог его догнать. — Ничего не расскажешь, да? — спрашивает Донхёк. Уголок его губ слегка, совсем призрачно, ползет вверх, однако понятно, что до веселья ему далеко. — Я извиниться хотел, — честно (в кои-то веки) отвечает Минхён. — Ты уверен, что после этого не будешь меня избегать непонятно почему? Марку нечего ответить. Он не хочет, потому что без Донхёка как-то слишком плохо и серо, но сейчас, когда в голову уже приходила мысль о том, что Донхёк, возможно, для него больше, чем друг, он не знает, чего ждать от себя самого, а расстраивать младшего не хочется. Донхёк растолковывает его молчание по-своему. — Поговорим, когда разберёшься, хорошо? Он ускоряет шаг и догоняет Сычена, кладёт руку ему на плечо, вызывая возмущённый вскрик старшего. Марк надеется, что разберется в ближайшее время.