Последняя черта

Как он все-таки уснул, Игорь не запомнил. Зато пробуждение явно обещало надолго отложиться в памяти. Он замерз, остался без одеяла вообще и без подушки, к слову, тоже. Все это, возможно, присвоил Максимов. Гаджиев пощупал пространство вокруг себя – никого не было. Зато из кухни доносились голоса – приглушенно, видимо, его будить не хотели. Игорь прислушался, но так ничего и не разобрал. И даже немного пожалел об этом, потому что очень хотел бы узнать, что такого разъяснял Максимову Горох – медленно, вдумчиво, и явно очень образно. Максимов больше молчал, что ему было не так уж свойственно, лишь изредка и односложно отзывался. Игорь кое-как сполз с дивана, нашарил китайские тапки – один синий, другой черный, почти разорванный, и в них пошлепал до туалета. - А я-то удивлялся, - резюмировал в кухне Максимов. - А ты не удивляйся. Это вообще я удивляться должен, мне что ни день, то мир гаже и гаже кажется. - Ну, этому-то предела нет. - Границы зла – миф? – усмехнулся Гена. - Да. - Ну, значит, я не такой уж пессимист, каким сам себя считаю. Горох приумолк, потом выматерился и печально вздохнул. Игорь побрел дальше, осознав, что его видит, по крайней мере, Максимов. В туалете долго умывался под тонкой струйкой холодной воды – горячую, оказывается, отключили. Пока плескался, огляделся – вчера было не до того. В туалете у Гены, который в целом исповедовал принцип «одна жидкость на все случаи жизни», обнаружились бутылка с женским шампунем, розовая бритва, банка с ватными палочками и еще много вещей, которые говорили только об одном – Горох живет не один. Ну или хотя бы ночует. Этот факт Игоря позабавил: несмотря на то, что Гена вел исключительно распутный образ жизни, постоянной женщиной доктор, вроде бы, так и не обзавелся, да еще трепетно и безнадежно был влюблен в Таньку. А вот теперь – такие артефакты! Игорь обтерся шершавым полотенцем и тоскливо подумал о том, что сам уже давно забыл, что это такое – быть не одному. Все, что у него осталось – воспоминания, какие-то картинки, реже – фразы, ситуации – все обрывками. И все хотелось вырвать из себя, а потом пойти в лес и закопать там поглубже, потому что иначе становилось попросту невыносимо. Он прежде думал, что научился справляться с потерями – после первого-то раза. Но мертвого отпустить оказалось проще, чем живого. И хотя Игорь не лежал тряпочкой, не запил и не плакался на судьбу первой же проявившей к нему внимание душе, внутри он болел и гнил. - Ты утонул там, что ли? – вдруг раздался недовольный женский голос из-за туалетной двери. Потом дверь пнули. С кособокой вешалки свалилось полотенце, потом упали сама вешалка и прятавшиеся в ней семейные трусы. Откуда-то появились носки комочками. Игорь сел на унитаз и хрипло невесело заржал. - Игорь, я сейчас дверь сломаю на хрен! – предупредила Татьяна. – И толчок на голову тебе одену! - Да заходи, все свои, - отозвался Гаджиев и протянул руку, сдвинув и без того едва державшийся на своем месте крючок. - Вали отсюда, извращенец, - припечатала девушка. Игорь покорно вручил ей полотенце и убрался из санузла. Был он, одно слово, озадачен. На кухне он застал и вовсе идиллическую картину. Гена сидел на подоконнике, свесив ноги в шлепанцах, пил цикорий из розовой пятнистой кружки, а Максимов в растянутой, с чужого плеча футболке, на которой красовалась группа «Раммштайн» полным составом, и каких-то особенно экзотичных трениках жарил яичницу. Получалось у него вполне ловко. Игорь привалился к косяку и молча обозревал картину. Горох – тот со вкусом принюхался и все же высказался. - Да, не видел я ни одного кавказца, не умеющего готовить, - похвалил он. - А я видел, - не оборачиваясь, отозвался Максимов. – Вон он стоит. Игорь хрюкнул. Крыть было нечем. Дальше супа из «дошираков» его кулинарный талант так и не развился, несмотря на все попытки окружающих. - А я и забыл, - рассмеялся Горох. – Хотя похож, определенно. - Сам-то давно в зеркало заглядывал? – огрызнулся Игорь, которого почему-то совершенно не волновали вопросы национальной самоидентификации. Он хотел кофе, может быть, даже яичницу, а потом сесть и собрать в кучу мозги. Мозги собираться отказывались и прочно заклинили на розовой бритве в гороховском туалете. - Слышали новость? – вдруг грянуло у Игоря из-за спины. Он отвалился в сторонку, освободив Татьяне путь. Та прошествовала мимо в шелковом халате веселой расцветки, наводившей на мысли о том, как должна выглядеть Япония по мнению китайцев с вещевого рынка. - Какую? – осведомился Горох. Танька плюхнулась на стул, отобрала у доктора цикорий – тот даже не попытался возразить. Игорь, снова облапив косяк, наблюдал за картиной с изрядным удивлением. И только Максимов продолжал невозмутимо жарить яичницу – в данный момент он посыпал ее неведомо откуда взявшейся приправой. - Третий склад пытались поджечь, - сообщила девушка. – Не успели, конечно, охрана быстро приехала, но приготовления были знатные. Пять канистр нашли. Этого бы хватило полбазы спалить. Мать в бешенстве. - Надо думать, - согласился Гена. – Шушера какая, или наезд? - Кто же разберет. - А на каких воротах «380» вам нарисовали? – поинтересовался Максимов. - На этих и нарисовали, - механически ответила Татьяна, и только потом, замешкавшись и оглядев нового гостя с головы до ног, спросила: - А это еще что за нохча? - Сергей, - вежливо представился тот. – Максимов. - А что не Дудаев? Игорь мысленно поаплодировал максимовской выдержке – тот даже бровью не повел на откровенно хамское поведение, более того, рассматривал девушку с неподдельным восхищением. - Технически, мы не родственники. Но зато полевой командир Рашидов – слышали о таком? Вот он – мой родной дядя. - Какая прелесть, - оценил Горох. – Слышь, боевик, мы завтракать-то будем или нет? - Подождите, сбегаю взорву что-нибудь социально значимое, чтобы девушку не расстраивать, и сразу будем завтракать, - улыбаясь во все тридцать два, пообещал Максимов. Татьяна угрюмо на него посмотрела, но чем ответить, не нашлась. Игорь, наконец, отлип от дверного проема и переполз к столу. — Это вот Татьяна, - пояснил он Максимову. - Моя жена, - неожиданно добавил Горох.