Зайчики

В домик юноши вернулись недовольные друг другом. Оди разочарованно вздыхал, отворачивая мордашку, Горя морщил нос. — Ну, не обижайся, пожалуйста, — землянин был пунцов, аж уши светились рубиновым. — Для меня это извращение… Каваец жалобно кривил губы, но больше не настаивал. — А может ты и прав, — вымолвил он, обессиленно опускаясь на свою постель и продолжая держать землянина за руку. — Мы с тобой, — юноша шмыгнул носом, — как братишки. А я пристаю с сексом… Мне должно быть стыдно, да? Горя отнюдь не считал, что Оди должен стыдиться естественных для него желаний. Его самого терзал стыд. Не сумел ответить взаимностью, не получилось загнать кавайцу крепкого мужского леща, пусть и старался. Едва пристраивался к мокрой омежьей дырочке — и эрекция стремительно спадала. Оди девкой обзывал… Тоска. Дообзывался. Сам, получается, и девка. Оди смотрел снизу погасшими, влажными шоколадными глазами. Умолял простить. — Не реви, ладно? — пах он по-прежнему одуряюще. — Я не расстроился, клянусь! А течка у меня скоро закончится, еще пару дней потерпеть… Оправдывался. О великий космос, оправдывался перед тем, кто не сумел его трахнуть. Такой… Настоящий, живой и теплый. Ласковый, добрый сердцем. Единственное дышащее, разумное существо в радиусе сотен тысяч километров, замученное течными спазмами и стояком. Блядь. — Оди, — Горя готов был выть в голос. — А давай как в прошлый раз? Я лягу, и ты… Хочешь? Если зажмурюсь и буду думать о моем Нике… Каваец резко дернулся, словно от пощечины, и выпустил из ладони пальцы землянина. — Нет! — его голос взвился и сорвался. — Не хочу тебя снова насиловать! Это гадко и подло! Ты же не кукла и не раб, И-игорь! Ты людь! — Человек, — машинально поправил Горя, юноша тонул в чувстве вины и плохо понимал, чего несет. Проклятая нижняя пассивность! Почему он не уни? Оди теперь страдает, уверен — его отвергают, потому что он некрасивый и неправильный. Глупый гордый инох… И исправить положение невозможно, стояк отказывает. Отчаявшись объясниться, землянин мотнул головой, обеими пятернями взъерошил и без того растрепанные волосы и заскулил по-щенячьи, запрокинув лицо к потолку. Блядь-блядь-блядь. Стыдно-стыдно-стыдно. «Не мужик ты, Игорёк. Мужская подстилка и давалка. Ёб»… Оди мягко обнял впавшего в полный душевный раздрай товарища по заключению вокруг бедер и уткнулся лбом ему в пах. Так и замерли, размышляя каждый о своем. — И-игорь, — позвал через некоторое время омега. — Как думаешь, наши альфы погибли или спаслись? Мне мечтается — спаслись и сейчас нас ищут… Горе тоже мечталось, что спаслись и ищут. Быстро промокнув выступившие слезы, землянин бережно разомкнул сжимающие бедра руки кавайца и сел рядом с ним на постель. Миг, и юноши прильнули друг к другу, ища утешения единственным им обоим на данный момент доступным способом — слились в поцелуе, совсем не дружественном. Иначе — свихнулись бы с разума, без вариантов. И опять повел Оди, мягко, но решительно увлекая землянина в пучину сладкой, ароматной, чмокающей омежьей страсти. А Горя подчинился — добровольно и с радостью. Пассив, да. Кому не нравится, их право не подглядывать. Зато каваец активен за двоих. Странная полудевка с железными, мужскими яйцами. И все-все у них получилось. Как вдруг Горя поставил стонущего, виляющего задницей, до предела возбужденного Одю в коленно-локтевую? Как влетел в его дырку со смачным хлопком пахом о его ягодицы? Как гнал, рыча низким альфячьим басом, не щадя ни кавайца, ни себя, наслаждаясь жаркой омежьей глубиной, сжимаемый сильными внутренними омежьими мышцами, по-хозяйски наматывая пышную каштановую омежью гриву на кулак и упиваясь вкусом омежьей крови, внезапно наполнившей рот? А космос знает как. Случилось, нечаянно. И одним абсолютным пассивом в галактике убавилось — ибо Горе нежданно понравилось вести. Именно с Оди, сладким, мокрым, мужественным не девкой и девкой сразу, кавайцем, инохом, знающим язык вжживху и умеющим расконсервировать старательские базы. Любовь — она выше инопланетных различий и предрассудков. Мдя.