Гиппокампус

      Знал ли ты о трауре, мой друг? А о плакальщицах? А о мумиях кошек? Возможно, мой читатель намного эрудированней (слово дня!) меня и в курсе всех обычаев и ритуалов, но моя команда очень долго была в неведении. Мы всё ещё не могли найти себе место. Ни я, ни Леон, ни остальные, никак не могли решить для себя один единственный вопрос — горевать ли нам дальше, или жить как раньше? Мы даже провели палубный совет, и несколько подпольных, на которых решали, что делать дальше.       — Нам нужен капитан, — вбивая табак (откуда он его берёт?) в трубку, сказал Агустин, — и я считаю, как мал бы он ни был, Грегори должен заменить Юз. Сам Грегори хотел бы этого.       Многие заохали и заахали утвердительно, но несколько возгласов было раздражённых. Я люблю Бьёрна, и он всегда относился ко мне хорошо, однако, он сказал:       — Ты, старая чайка, совсем свихнулся? Скажи, ты что, давно не пил? Как, по-твоему, мы должны его слушаться, а? Этого мальца! Да не в жизнь!       — Пусть так, но не забывай, кто решил проблемы за эти несколько дней. У него свежая голова, мальчик несётся вперёд, а ты, рыжий Бьёрн, запутался во вчерашнем дне.       — И ещё, — добавил Тот, — ведь именно Юз последний разговаривал с капитаном. Так ведь получается, Юз?       — Да, — кивнул я, — но….- я хотел сказать, что не хочу быть капитаном, конечно, это звучит хорошо — капитан Юз у штурвала! — но что мне делать с кораблём? (и что такое штурвал?) Я не успел произнести свою неуверенность вслух, как заговорил Джером. Что же с ним не так?       — Вот именно, мои друзья! Не кажется ли вам, что это неспроста?       Близнецы вскинули брови, Бьёрн, и без того нахмурившийся, нахмурился сильнее, Дон перестал пить. А Леон так сильно раздувал ноздри, что я не удивился бы, если б тщедушный (слово дня!) Игорь попал в одну из них вместе с воздухом. В общем, мой друг, ты прекрасно понял, что мы все озадачились словами Джерома. Я искал в книгах смерть, и всё, что я точно понял из прочитанного, так это то, что на неё никак нельзя повлиять. Она сама по себе. Об этом я и сказал Джерому, я сказал ему:       — Но Джером, это закон природы! Я никак не мог…ну, заставить Смерть прийти, ей лучше знать, когда.       — Милый Юз, ты ведь всегда спешишь на помощь. Такой обходительный. Помогаешь всем нам. Вдруг ты и Смерти подал руку? Перед похоронами ты с упоением читал нам о том, как настоящий джентльмен должен вести себя с женщинами. Я услышал одобрительное мычание и увидел, как мои товарищи закивали головами.       — Ничего такого не было! Никому я руки не подавал!       — Ага! — воскликнул Джером, — Значит, и капитану не помог, когда он нуждался?       — Когда я был нужен, я всегда был рядом с ним! — мои слова подтверждала новая доза кивков и мычания. Тогда, во время перепалки с Джеромом, я и не заметил, как произошёл раскол: в начале мы стояли кругом, а после разошлись по разные стороны. Я с Леоном, Агустином, Тотом, боцманом и Карлтоном стояли в тени полостей хвоста. Все остальные удалялись от нас в сторону «лошадиной морды».       — Значит, всё-таки помог? Может, это ты принёс ему верёвку? Как никак, это ты у нас посыльный.       Ничего такого я не совершал, дорогой читатель! Но теперь, мне не выбить эту мысль из головы. Если одно, ну или пара слов, нужных и своевременных слов, я догадался тогда сказать, может, и не было всего этого? Тем временем, пока эти тяжёлые мысли пытали меня, до моего плеча коснулся Леон, и сказал:       — Никто из нас, тем более Юз, не способен на такое. Выбить тебе зуб — пожалуйста, я готов сделать это прямо сейчас, но заставить не дышать — совсем другое. Команда уставилась на Джерома. Он был страшен в этот момент. Его тонкие губы растянулись в улыбке до самых ушей, а глаза стали словно рыбьими. И в них сияло что-то тёмное, пусть это и звучит глупо. До этого я никогда не боялся своих товарищей. Я думаю, каждый из нас понял, что это конец.       — Наш младший брат стал словоохотчив. Именно он говорил с капитаном последним, именно он заставил шестерых сильных мужчин отпилить ухо нашему славному кораблю. Кто знает, как теперь мы поплывём?       — Как, как.Как и раньше! Курс не изменился-то! — кричал на Джерома, когда один из близнецов спрашивал про наш курс. Просто никто не в курсе, куда мы плывём, — Как шли, так и идём! Неча тут дискуссы возводить!       — Конечно, конечно, Томас, — склонил голову Джером, мол, сдался. Но взгляд исподлобья у него был нехороший.       Всё утихло, и команда отправилась отдыхать. Кто-куда: близнецы залезли в бочки и переговаривались через отверстия для пробок, Бьёрн ушёл вниз и разворошил сено, спрятался. А вот Дон и Игорь пошли вместе с Джеромом в каюту капитана. Я видел взгляд Томаса — ему, как и мне, это не понравилось. В итоге, на палубе остался я один. Солнце начинало восход, но, судя по облакам (слово дня!) работать сегодня оно не хотело. Так, чуть посветит. Я лёг на живот под тенью «хвоста». Мне не хотелось видеть солнце. Не хотел видеть вообще что-либо. Только слышать шум волн и собственного дыхания.       Но что для мира мои нужды? Какое дело этой противной птице до моих желаний? Альбатрос кружил над кораблём и громко звал меня. О, мой друг, я уверен в этом! Он точно приглашал меня на разговор! Он всё кричал и кричал, как-то даже торжественно, а я отвечал ему, бубня в пол: отстань, не сейчас. Но он не успокаивался. Тогда я всё-таки перевернулся на спину и устало посмотрел вверх.       Альбатрос кружил и кружил в странном танце. Я ему позавидовал тогда — какие огромные крылья! Ему даже не нужно двигаться для полёта, он просто лежит, обнимая ветер. Вот и я расправил руки. Мне бы очень хотелось, чтоб две моих мечты исполнились: хочу ничего не делать и парить. Мне часто это снится, как я лечу по небу. Но как же это тяжело! Что-то, живущее в моём животе тянет и тянет меня вниз, и приходится напрягаться всем телом, тянуться ввысь, чтоб не упасть.       Что-то я такое читал…о гельминтозе. Я особо не понял, может, мой читатель когда-нибудь встретится со мной и объяснит мне, что за гельминты? На вид гадкие. Паразиты их другое имя. Может, это они и тянут меня вниз?       Так вот! Лежу я, расправив руки-крылья (это метафора!), и, видимо, задремал. Потому как, белоснежная птица повисла далеко-далеко в небе, прямо надо мной и с криком, с неведомой скоростью, ударилась мне в грудь! И, как-будто, прошла сквозь!       Я тут же вскочил: альбатрос летел и кричал, а по палубе стучала вода. Вода, друг мой! Настоящий дождь!       Тогда, в прошлый дождь, лишь капитан Грегори оказался один на палубе. Теперь я.       — Ты ли смыл с него краску до бела? Или высветлил его?       Глупо кричать в небо, но как же хорошо. Я понял тогда капитана — дождь, свежий, очищающий, оживляющий… Как же хорошо в нём! И никакого рома не надо! Ничего не надо! Сохранить бы каждую капельку! Остаться в этом потоке, дышать этой пьянящей свежестью…пьянящей… Ха!       Я кружился и кружился, я громко смеялся. Чувствовал ли ты такое? Шум дождя заглушил все звуки моря. Капли под светом солнца переливались разными цветами, а лужи на палубе отражали меня вместе с небесами. Мне казалось, что я один в целом мире, и мне так легко, легко, свежо и живо….       Дождь закончился, и я словно всё понял! Я понял, что нам нужно делать!