Первый...

***

      Поздняя осень это как закат жизненного цикла. Воздух становится тяжелым и мертвым. Его можно потрогать руками, ощутить касание, принять в себя, он окружает со всех сторон. Ты засыпаешь. Тебя нет. Холод и сырость проникают сотней лезвий, невидимыми очертаниями поселяясь в каждой клетке когда-то действующего организма.       Отторжения тепла происходит бессознательно. Выбор не стоит. Его просто нет. Ты часть целого. Спокойствие и цельность. Поток тебя не отпустит. Он уносит, не давая возможности оглянуться назад, подобрать упущенное, использовать утраченный шанс, ты погружаешься, сильнее с каждой новой попыткой к бегству. Цикл. Принятие неизбежного — удел сильных, побывавших слабыми. Принятие того, что есть, переносит тебя к более глубокому уровню, где твоё внутреннее состояние, так же как и твоё чувство себя, больше не зависит от суждений о «хорошем» и «плохом», которые выносит разум. Когда уходят постулаты и предрассудки остается первобытная сущность. Законы, названия которым, никогда не были даны.       Огонь. Вода. Воздух. Земля. Время. Жизнь.       Перерождение всего. Обретение. Владение. И наконец… Потеря.       Нерушимые. Никем. Во что бы вы не верили. Кому бы не поклонялись.       Ибо единственное, в чем можно быть уверенными — конец неизбежен.       Что следует за ним это уже другой вопрос…       Уилл смотрел сквозь толщу воды на белый кафельный потолок ванной. Температура тает с каждой секундой — скоро будет дискомфортно. 36…35…34…       Надо вылезать и вытираться, либо подлить кипятка. Мысли всякие лезут в голову.       Невкусные.       Глубокий вдох, изо рта вырывается теплое облачко. Почему так прохладно?       Ванная комната, совмещенная с туалетом. Не очень практично. Но что поделать. Изразцы с морскими гребешками и растительным орнаментом. Стены, потолок. Синий пол холодного оттенка. Массивная плитка. Серый ковер с длинным ворсом. Большое зеркало в викторианской позолоченной раме удобно устроенное над открытой деревянной тумбой с умывальником, единым со столешницей. Акриловая белая ванная, отдаленно стоящая на серебряных львиных лапах. Небольшой пенал с корзинами для белья. До блеска начищенный унитаз. И королева всей ванной комнаты — хрустальная люстра. Имитация эпохи барокко. Шик. Завитушки.       Такая люстра и унитаз в одной плоскости, в мозгу обывателя способны произвести короткое замыкание. О чем думали дизайнеры, когда обставляли дом, чем руководствовались и что курили — неизвестно. Каждая комната- отдельная история, набор фрагментов, никакого стилевого взаимоотношения.       На удивление, сердце Ганнибала переживало такое надругательство над тонким вкусом хозяина с удивительным спокойствием, и почти без агрессивных внешних проявлений. Уилл же придерживался правила: мне все равно что меня будет окружать, главное чтобы не было людей. Как говорил Аристотель: «Тот, кто находит удовольствие в уединении, либо дикий зверь, либо Бог». Манией величия Грэм никогда не страдал. Целая куча отклонений, ментальные расстройства, психически неуравновешенные действия, социофобия — залог одиночества. Это с течением времени никогда не менялось. Редкими исключениями становились единицы, которых просто удавалось терпеть. И терпеть себя возле них.       В присутствии других, волей-неволей становишься ими. Эмпатия — способность человека чувствовать других людей, чужие эмоции, желания и чувства. Но Уиллу никогда не удавалось понять, почему, зачем, сколько и для чего. Ему это зачем? Как отказаться от этого? Как переносить других, если сам себе противен?       В одиночестве каждый видит в себе то, что он есть на самом деле. Поэтому, выбирать одиночество проще. Не знаешь, чего лишаешься, не понимаешь, как это любить настолько сильно, желать так отчаянно, страдать так неутешно и бесконечно долго метаться в поисках тщетной надежды, которой не дано сбыться…       Никакого тепла. Вода остыла. Волосы облепили череп и холодные капли раз за разом стекают по шее к плечам, к шрамам, к пулевым ранениям, припрятанным под водой. Если не смотреть — не видно увечий тела. Если не чувствовать — не слышно стенаний души. Как получается, что все во что верил, теряет смысл, меняет форму, преобразовывается, во что-то другое? Обстоятельства подталкивают. Заставляют делать выбор. Иногда такой, на который трудно было бы решится по-другому.       Как приятно было принимать ванну тогда, впервые, после плавания Атлантикой. На яхте была вода, но её приходилось экономить, получалось лишь обмыться влажной тряпкой, раны болели. Начинаешь ценить комфорт когда его лишаешься. Сейчас, спустя пару недель, комфорт тоже ценен. Но уже по-другому.       Люстра светит тусклым регулируемым светом, в воздухе восхитительно пахнет мылом Plank Cor. Ванные принадлежности Ганнибал заказывал на Amazon, и получала их Чийо, пока ещё была в городе. Наверное, некоторые вещи не должны меняться. Например, мыло. 125 долларов за кусок.       Вытираясь банным полотенцем, песочного цвета от Ralph Lauren пришлось заметить, что все-таки качество и цена идут в ногу. То же мыло, способствовало заживлению ран и имело еще дюжину позитивных свойств. К хорошему быстро привыкаешь. Коричневый банный халат от Tommy Hilfiger приятно принимает кожу, сразу даря тепло и уют.       Зеркало запотело. Волосы уже немного подсохли, как и раньше они не имеют никакой формы: ложатся, как хотят и куда хотят, хотя завитушки стали длинней, совсем скоро будут принимать форму локонов, если их не постричь. Щетина которой уже полтора месяца автоматически превращается в бороду. Некоторые участки отрастают неравномерными островками, выглядит все не очень опрятно. Поэтому, впервые, приходится ее аккуратно подстригать. Трудно определиться с формой. На что она должна быть похожей? Просто, наверное, чтобы не торчала. — Уилл, — Ганнибал деликатно постучал в дверь.- Ужин готов. Тебе еще долго? — Я уже одеваюсь. — Ответил Уилл, натягивая на себя черные домашние штаны, и накидывая твидовую рубашку в серую клетку.       Спустя пять минут, Ганнибал уже сидел за столом, все было подано. Посуда и приборы расставлены на двоих. Вилка, нож, тарелка и салфетка. Все просто. — Филе-миньон со спаржей и соусом горгонзола. — Объявил Ганнибал, и жестом пригласил сесть за стол. — И скажу сразу, что готовить его было не сложно, мне не понадобилось для этого много времени и усилий.       Уилл нахмурился, но все же сел за стол и принялся за еду. Неужели Ганнибал думал, что он подозревает его в чем-то таком? Они почти все время проводили вдвоем, никто никуда не отлучался самостоятельно, и даже ночью Грэм просыпался, если Лектер вставал по нужде или просто ворочался с боку на бок… — Я говорю о твоем недавнем замечании, — как будто почувствовав потуги понять смысл его слов, уточнил Ганнибал. — что все по дому делаю я, а ты просто слоняешься. Мне не сложно. Я люблю чистоту. И готовить.       Привыкать к бытовой стороне жизни всегда сложно, притираться, делить обязанности, но это необходимо поэтому немного подумав, и не забывая при этом жевать вкуснейшее мясо из говядины, Уилл предложил: — Я могу мыть посуду, выносить мусор и, скажем, стирать и утюжить вещи. Мы три недели тут живем… — Уилл прервал себя сам, прожевал очередной кусочек мяса, и поинтересовался — А вино мы будем пить?       На трезвую голову рассуждать об условиях совместного проживания будет проще, так рассудил мозг профайлера. Кстати, предусмотрительность Ганнибала при аренде дома, была очень полезной — арендодатели не всегда давали добро на установку стиральной машинки и сушилки. А в этом доме, все уже имелось. Даже утюг с доской. Никаких прачечных и лишних глаз. — Не вино, а грог. Когда поедим. — Объяснил Лектер, оставляя свой ужин. — Живем, и, по-моему, даже успешно сожительствуем. Но если ты хочешь что-то делать — пожалуйста. Пока мы здесь, пережидаем опасный период, надо учиться жить вместе. Это тоже работа.       Заканчивали ужин в тишине. Уилл поблагодарил повара за еду и начал собирать со стола посуду. Моя и вытирая тарелки, он почему-то почувствовал важность. Точно как маленький ребенок, которому родители впервые разрешают самому взяться за дело. Убийства и мытье посуды — этапы становления Уилла Грэма.       Аккуратно сложив чистую посуду в шкафчик, он уставился на Ганнибала, который готовил к подаче грог: специальных чашек не было, поэтому он налил его в прозрачные чайные кружки с подставками. По кухне сразу разнесся запах пряностей — корица, гвоздика, имбирь. — Хорошо пахнет. Надеюсь, ты влил много рома. — Шутя сказал Уилл, принимая кружку с рук Ганнибала, и идя с ней в гостиную. — Не столько, сколько бы тебе хотелось.       Диван бежевого цвета располагался спинкой к дверям и центральному большому окну, которое выходило во двор, так, что с него всегда было видно проезжую часть. Белый застекленный кофейный столик удерживал на себе вазу с желтыми цветами, скорее всего канадским золотарником; несколько выпусков Канадского журнала поведенческой науки и Журнал психиатрической реабилитации; хрустальную вазу с разными фруктами; и небольшой торшер, единственный сейчас освещавший всю комнату.       У противоположной стены стояло коричневое фортепиано марки Yamaha, по бокам от него книжные полки с различной беллетристикой. Пару картин в деревянных резных рамах украшали стены оливкового цвета.       Ганнибал сел на диван и элегантно закинул ногу на ногу. Даже в домашней, спортивного стиля одежде, весь лучился аристократическим воспитанием. Спина идеально ровная. Поза выверенная. Небритый, которую неделю, подбородок вздернут высоко, седая щетина сверкает серебром, глаза уставшие, но не от работы, а от бездействия. Крепкий когда-то торс, заключен в серую мешковатую толстовку. Только худые ноги острыми коленями протаранивают черные штаны.       Уилл сел возле него, поставил чашку на столик и расслабленно откинулся на спинку дивана. Рассматривать Ганнибала так близко было любопытно и захватывающе. Когда ты долго живешь с диким зверем, иногда забываешь что он хищник. — Пока ты был в ванной, звонила Чийо, — как будто не замечая такого пристального взгляда, сказал Ганнибал. — Документы для Европы будут готовы через две недели. Если мы хотим придерживаться плана и делать еще и липовые дипломы, надо будет подождать еще неделю. — Ну и ладно. Еще месяц в Ярмуте. Здесь не плохо. — Помолчав немного и выпив грога Уилл добавил: — Я даже думал, что можно будет после Рождества выехать на какое-то озеро, только много документов надо будет собирать для рыбной ловли: разрешение, лицензия, договор с округом… — Я этим займусь. — Ганнибал расслабил плечи и полулег на мягкий подлокотник дивана так, чтобы видеть Уилла. Ноги при этом небрежно скрестил и протянул под кофейный столик.       Бывший агент Грэм чуть не подавился очередным глотком грога. Как воспоминание с зоопарка, в который один раз его водил отец: большой и опасный тигр лежит на камушке и греется под солнцем, глаза закрытые, зверь потягивается и зевает, все тело растянуто в сонной неге. Поморгав несколько раз и проглотив напиток до конца, Уилл медленно проговорил: — Кто смотрит на зло без отвращения, тот скоро будет смотреть на него с удовольствием. Ганнибал неспешно открыл глаза, улыбнулся своей хищной улыбкой и тихо прохрипел: — О, дорогой Уилл, ты уже слишком долго смотришь на меня с удовольствием.       Холодок пробежал по всему телу профайлера, старый инстинкт жертвы затрепетал на дне сознания, рот невольно приоткрылся и тихий выдох вырвался из груди: — Сегодня, принимая ванну, я думал о разных вещах, вспоминал все что было, размышлял о своей участи в прошлом, на что я мог надеяться и с чем жить… — Голос настолько тихий и интимный, что к концу фраза просто растворилась. — Я был одинок. Все время, даже когда окружал себя людьми. Это была моя участь.       Ганнибал привстал на локтях, весь превратившись в слух. — Знаешь, самое жестокое одиночество — это одиночество сердца. Когда ты был заперт, я три года был одинок. У меня была жена и сын…были собаки…как стыдно…я почти о них не вспоминал, — Уилл начал горько смеяться, слова полились быстрым потоком, как исповедь… — Все, что было у меня не важно. Важно то, кем я становился, когда был с тобой… Я был одинок. Тебя не было. Отсутствие тебя стало наказанием, на которое я сам себя обрек. Знаешь, это все равно что, показать грешнику рай, а в следующую секунду обречь его на вечные мучения. Я был одинок. Моё одиночество носило твоё имя, Ганнибал. — Секрет спокойной старости — это не что иное, как заключение честного союза с одиночеством. — В тон Уиллу сказал Ганнибал, еще ближе подаваясь вперед. — Я буду здесь, если я нужен тебе. Это всегда было неизменно. — Да, ты нужен…