Chapter 8: Подарок
2 декабря 2017 г. в 14:23
Гермиона стянула ленточку с коробки и провела пальцами по упаковочной бумаге, легко развернув подарок заклинанием. Под тяжелой серебристой бумагой оказалась гладкая красная коробка с черной тисненой монограммой «T&T» в правом нижнем углу. Она обозначала «Твилфитт и Таттинг», а это был логотип шикарного магазина на Диагон-Аллее. Что он мог купить для неё там?
Его теплое дыхание ласкало щеку.
— Будет легче увидеть, что в коробке, если ты снимешь крышку, — посоветовал он, — от ласкового баритона по позвоночнику пробежали мурашки.
Открыв чуть дрожащими пальцами крышку, она увидела внутри красную салфетку. Отбросив её, Гермиона обнаружила под салфеткой серебряную расческу. На широкой спинке расчески была выгравирована декоративная английская буква «H», а ручка была рифленой по краям, имитируя лозу розового куста, что переплеталась с монограммой.
— О, — выдохнула она, достав свое сокровище из коробки. Гермиона почувствовала, как удобно держать расческу, словно специально созданную для её руки.
Гермиона повернула подарок, чтобы изучить щетину из жесткого белого нейлона.
— Черная щетина кабана выглядела бы эстетичней, — пробормотал Снейп, склонив голову к ней, — но для таких волос, как у тебя, рекомендуется использовать нейлоновые щетинки.
Гермиона подняла глаза на него, чувствуя, что буквально излучает взглядом искреннюю радость от осознания того, что он выбирал щетку специально для неё. ОН позаботился о монограмме, подобрал удобную ручку, щетину, которая подошла бы лучше для её дикой, непослушной «гривы». Он сделал все это, чтобы угодить ей… и мысль об этом заставляла затаить дыхание.
— Благодарю вас, — прошептала она, пальцы любовно погладили монограмму, выгравированную на серебряной подложке.
Странно, но поверхность была гладкой на ощупь, как будто тяжелое серебро каким-то образом заключено в футляр из прозрачного пластика, но Гермиона хорошо знала, что маги практически не используют пластик.
— Я вижу гравировку, но не чувствую её, — произнесла она вслух, выражая своё недоумение.
— Да, — сказал он. — Это особенная расческа, — его пальцы коснулись ручки щетки, чуть ниже руки Гермионы. — Позволишь?
Гермиона молча кивнула и позволила ему взять у нее расческу.
— Ты разрешишь мне расчесать твои волосы? — спросил он почтительно, и интимность этой просьбы заставила щеки Гермионы залиться румянцем.
Её руки торопливо коснулись волос, небрежно собранных в хвост на затылке. Она не заботилась о прическе с тех пор, как покинула свою комнату рано утром. С того времени она успела упасть в обморок и поспать.
— Волосы в беспорядке, — запротестовала она.
— Я буду очень осторожен, — пообещал Снейп.
Не в силах отказать ему в такой простой просьбе, Гермиона потянулась к хвосту на затылке, чтобы распустить свои спутанные колтуны, и её профессор одобрительно кивнул.
— Мне нужно просто ровно сидеть? — спросила она, дрожа от самой мысли о том, что он будет ухаживать за ней.
— Ты не будешь против сесть на подушку у моих ног? — спросил он тихо. — Так было бы легче для нас обоих.
Гермиона подняла красную бархатную подушку, на которой недавно спала, и, положив её на пол, уселась между ног профессора, которые он расставил, чтобы ей было удобно. Сначала она сидела очень ровно, пытаясь не прислоняться к его ногам. Она нервно прикусила внутреннюю часть щеки, а ее руки сжались на коленях. Был ли у профессора Снейпа опыт расчесывания таких волос, как у нее? Его собственные волосы были прямыми и гладкими, совсем не похожими на ее жесткие кудри. Что, если его разозлят ее непослушные волосы? Или он пожалеет, что купил ей такой дорогой подарок? Она сжала кулаки, мучаясь от невыносимого ожидания.
Тем не менее, несмотря на все ее тревоги, профессор Снейп, казалось, знал, как ухаживать за её волосами. Он начал с самого низа и методично водил пальцами по ее волосам, разделяя их на пряди, прежде чем начинать их расчесывать. Пока он работал, он разговаривал с ней, и, сама того не замечая, Гермиона стала податливым воском в его руках: ее левая щека прижималась к его колену, пока он расчесывал волосы с другой стороны. Он мягко прижал её голову к другой стороне, пока ее правая щека не опустилась на его правое колено.
И все это время он говорил.
— Сабмиссив — самая ценная собственность своего Хозяина, — объяснял он, терпеливо распутывая волосы. — Когда он усаживает ее у своих ног, он предоставляет ей особое место. Доминант может часами находиться рядом с сабмиссив у его ног, одаривая ее своей заботой и вниманием.
Он провел рукой от корней волос до кончиков каштановых кудрей, прежде чем снова начать проводить по ним щеткой.
— Для сабмиссив, — продолжал он, — разрешение сидеть в ногах у Хозяина — это особая честь. Это значит, что Хозяин доволен ею, и это делает их обоих счастливыми. Она может ласкать и одновременно получать ласку.
Гермиона улеглась под его руками, заключенная в объятья его длинных ног, наслаждаясь его голосом, который лился, как шоколадная карамель на мороженое. Сабмиссив сидела у ног своего Доминанта, чтобы ласкать его? Он собирался разрешить ей прикоснуться к нему? Низ живота заныл, и тепло между бедер начало пульсировать.
— Единственный способ для Хозяина показать свою милость — это расчесать волосы своей сабмиссив, — объяснил он, подбирая подходящие слова к своим действиям. — Есть что-то очень интимное и в то же время очень расслабляющее в том, чтобы расчесывать волосы, — с точки зрения того, кто держит щетку, и того, кого расчесывают. Ты согласна?
Она начала утвердительно кивать, но потом поняла, что может нарушить этим его ритм. А она совсем не хотела останавливать приятные движения щетки по волосам.
— Да, — сказала она, ее голос показался сиплым от молчания, хотя прошло меньше получаса с тех пор, как она в последний раз говорила.
— Расческа также имеет альтернативное применение, — продолжал он, переходя почти на шепот и тем самым все больше интригуя. — Ее можно использовать для шлепанья голой попы.
Губы Гермионы издали низкий стон, прежде чем она успела его сдержать; она растеклась покорной лужицей у его ног, совершенно обезоруженная его тоном, его действиями и его словами. Ее желание к нему было всепоглощающим, оно заставляло все ее существо испытывать щемящую необходимость его ласк. Развернувшись и поднявшись на колени, она посмотрела в его загадочные черные глаза и сказала:
— Пожалуйста, отшлепайте меня расческой.
Он положил расческу на диван и посмотрел в ее лицо.
— Но сегодня вечером для тебя специальные правила, Гермиона. Тебе не нужно ничего делать.
Не думая, она обхватила его бедра и обняла их, ухватившись за ноги.
— Я знаю, что мне не нужно этого делать, — произнесла она, — но я очень хочу, чтобы вы сделали это. — Гермиона на мгновение закрыла глаза, почувствовав стук своего сердца, затем открыла их и снова заговорила, ее голос стал нерешительным и умоляющим. — Я не достигала кульминации с тех пор, как в последний раз была у вас, успокойте меня, накажите расческой и заставьте меня кончить.
Он долго смотрел на нее, а она ждала, бессознательно начав считать в уме, чтобы справиться с волнением. Она досчитала до ста семнадцати, прежде чем он снова заговорил.
— Ты еще этого не осознаешь, Гермиона, но ты выбрала удивительно удачную позу, стоя на коленях, чтобы попросить меня, — его глаза сверкнули так, что она почувствовала неуловимое изменение в его поведении — переход от теории к активным действиям. — Хорошо, — сказал он. — Сними свои трусики и ляг на мои колени.
Прежде чем Гермиона почувствовала сомнение или смущение, она встала на ноги, сняла трусы и оставила их на полу, мечтая снова почувствовать его руки на своей плоти. Она легла к нему на колени, и он умело зафиксировал ее, одной рукой крепко удерживая за поясницу, а другой отбрасывая юбку. Он начал ласкать ее ягодицы.
Холодная, скользкая задняя часть расчески коснулась низа спины и медленно скользнула по заднице до самых бедер.
— Знаешь, какая особенность в расческе? — спросил он, снова поглаживая гладкой стороной ручки от ее бедер до ягодиц, как бы расчесывая зад обратной стороной щетки. — Она заколдована так, чтобы быть гладкой на ощупь и ты смогла получать удовольствие от шлепанья, не ощущая давления гравировки на кожу.
Гермиона, возможно, посмеялась бы над этим его последним комментарием, если бы сразу за ним не последовали удары холодной серебряной щетки. Взволнованная внезапным началом шлепков, она закричала, но он не обращал на это внимания. Ударяя ее зад с разных сторон снова и снова, он заставлял ее намокать от каждого нового удара своим подарком.
Гермиона напряглась от неудобства, уже позабыв ту горящую боль от шлепанья, но он наклонился над ней так, чтобы их головы почти соприкасались, и прошептал:
— Тебе нравится твой подарок, маленькая шлюха?
Он использовал слово, которое она всегда считала уничижительным, но в то же время оно необъяснимо усиливало ее желание, и она ответила:
— Да! Да, мне нравится!
На мгновенье удары прекратились, и его рука легла на ее влагалище, слегка сжимая.
— Хорошая девочка, — похвалил он. — Ты полюбишь его еще больше, когда я с тобой закончу.
Затем шлепанье началось всерьез, и Гермиона сдалась, растворяясь в радостной боли, больше не пытаясь понять, зачем ей это нужно, а просто уступая эйфории, которая быстро перешла в слезы. Она плакала, потому что она любила это ощущение, потому что она была лишена этого долгое время, потому что она нуждалась в этом внимании от него. И потому что слезы очищали от всех негативных мыслей и чувств, которые отравляли ее разум и сердце.
Когда наконец шлепанье прекратилось, его рука беспрепятственно коснулась центра ее удовольствия, пытаясь найти ее клитор, и она была почти разочарована, поскольку всего через несколько секунд мощная дрожь оргазма пронзила её, заставляя рыдать.
Он легко поднял её на руки, прижав к себе одной рукой, а другой стал успокаивающе укачивать. Она прильнула к нему, вдыхая запах бальзама после бритья и судорожно потирая кончиками пальцев его невероятно мягкий кашемировый джемпер.
Нежась в объятьях профессора, ощущая себя в полной безопасности, она вдруг почувствовала твердую плоть под своей задницей. Гермиона поняла, что сидит на вершине его твердой эрекции. Эксперимента ради она пошевелила попкой, и он отреагировал рывком бедер и низким усмехающимся тоном.
— Веди себя хорошо, — прорычал он ей в волосы, — ты же хочешь получить еще один оргазм?
Она подняла голову, и он ухмыльнулся ей в лицо.
— Не думаю, — начала она, но его рука сжала ее бедра, и она потерлась ими, прижавшись к нему.
— Вот так, — сказал он, проскользнув в нее двумя пальцами, и начал медленно, мучительно-сладко двигать ими. — Я думаю, что сегодня особенный день и ты заслуживаешь того, чтобы кончить снова, — большой палец дразнящей руки слегка задел ее клитор, и она вздрогнула от удовольствия. — Разве ты не согласна?
— Пожалуйста, — простонала она, снова утопая в волне накрывшего ее желания.
— Вот это моя девочка, — сказал он, поглаживая её.
Она извивалась под его прикосновениями, поднимая ягодицы, а затем снова извиваясь, не обращая внимания ни на что, кроме собственного стремления кончить. Но ее действия также повлияли и на него, о чем свидетельствовал рывок его бедер к ее заднице. Гермиона возбудилась от той власти, с которой его злые пальцы дразнили ее, подводя к новому оргазму. Она крепко прижалась к его члену, решив воспользоваться преимуществом.
Ох черт, она широко развела ноги, потираясь вдоль его восхитительных пальцев, прежде чем снова опустила бёдра, наслаждаясь эрекцией, прижатой к ее заднице.
— Шалунья, — выдохнул он, когда его бедра снова толкнулись к ней, и на этот раз он не предпринял никаких усилий, чтобы сдержать себя, напротив, он вбивался в нее с мрачным удовольствием.
Следующие несколько минут, казалось, длились вечность в голове Гермионы, и она была в восторге от этого. Они установили взаимно удовлетворительный ритм трения, ударов, толчков, сердцебиений, пока не напряглись вместе, тяжело дыша и получая удовольствие. Он трахал ее влагалище, проникая внутрь пальцами, чтобы попадать по ее передней стенке, а его вторая ладонь проходилась круговым движением по опухшим, скользким складкам, окружающим клитор, и все больше и больше дарила удовольствие, преобладающее над разумом.
Но такое удовольствие не может длиться долго. Приходит конец всем подобным прелестям. Подойдя к краю экстаза, она вскрикнула, утопая в волнах оргазма, ее бессвязные звуки были достаточно сдержанными, чтобы она могла отчетливо расслышать, как он, задыхаясь, назвал её по имени, прежде, чем снова крепко обнять сильными руками. Дрожь его тела вторила её, пока они прижимались друг к другу, опустошенные.