For the Potions Master's Amusement

      — Гермиона, — она пошевелилась, услышав его голос сквозь сон. — Гермиона, проснись. Ты должна вернуться в свою комнату.       Она открыла глаза, мгновенно прищурившись от яркого света. Оказалось, что все свечи в комнате зажжены.       — Который сейчас час? — пробормотала она, пытаясь сесть в пустой постели.       — Уже половина одиннадцатого, — ответил профессор Снейп.       Гермиона снова прищурилась. Он стоял рядом с кроватью, одетый в преподавательскую мантию.       — Вечера? — спросила Гермиона, ощущая себя полностью дезориентированной.       — Да, — скудно ответил он.       Изучив его лицо, она заметила, что не считая бледности, кожа приобрела здоровый оттенок. Он казался почти таким же, каким был до своей болезни.       — Поспеши, — рявкнул он, сунув ей клубок одежды. — Директор уже направляется сюда, чтобы расспросить меня.       Эта новость застала Гермиону врасплох посреди зевка. Она почти упала с постели, поспешив влезть в свои вещи.       — Но почему он сюда идёт? — пискнула она, извиваясь, чтобы натянуть юбку.       — Он знает о моем присутствии в замке, знает, что меня допрашивал и… пытал Темный Лорд. Он настойчив.       Гермиона засунула колготки в сумку и надела мантию на свою наспех застегнутую блузку.       — Как он смог об этом узнать? — спросила она, обувая туфли.       — Я не единственный его осведомитель из круга Темного Лорда, — бесцветно сказал Снейп, передавая пакет для домашних эльфов с грязными тарелками и книжную сумку.       Гермиона посмотрела в его напряженное лицо, лихорадочно выискивая ту тонкую нить близости, что возникла между ними за последние двадцать четыре часа.       — Когда мы увидимся снова? — обеспокоенно спросила она. — Мне нужно будет…       Он взял ее за руку и потащил из своей спальни к двери в кабинет.       — Иди к выходу, Директор воспользуется камином.       Гермиона позволила ему протащить себя мимо портрета Салазара Слизерина, а затем затормозила на каблуках.       — Подождите! — вскрикнула она, подходя к нему и касаясь рукой. — Когда я увижу…       — В классе, — огрызнулся он и закрыл портрет у неё перед носом.       Гермиона стояла в кабинете профессора с торчащими во всех направлениях волосами, в смятой, надетой наспех одежде под мантией, и чувствовала себя будто ее только что вытащили из теплого кокона в ледяной мир.       — Что ж, нахрен все, — пробормотала она.       — Следи за языком, грязнокровка, — предупредил портрет.       Гермиона перебросила книжную сумку через плечо и посмотрела на основателя Слизерина.       — Вы же были могущественным волшебником, — строго сказала она. — Как можно быть настолько глупым, чтобы судить о ком-то, основываясь на таком случайном и незначительном факторе, как чистота крови?       Старик с серебристой бородой нахмурился, но Гермиона не стала дожидаться его реплики. Она развернулась на каблуках и пошла прочь от него по холодным коридорам подземелья, оставляя идиллическое время со своим профессором позади и возвращаясь в реальную жизнь.       Гермиона вошла в свою комнату и бросила сумки на пол, по-видимому, побеспокоив этим Живоглота. Он жалобно мяукнул на её кровати, просыпаясь, а затем вскочил на пол, чтобы потереться о ее лодыжки.       — Привет, старичок, — сказала она, наклоняясь, чтобы погладить его шерстку, прежде чем пойти наполнить миску.       Она повела плечами, сбрасывая мантию, и замерла перед зеркалом, ошеломленная ужасом своего внешнего вида. Ей даже не удалось правильно надеть блузку! Она расстегнула пуговицы и позволила рубашке упасть на пол, ощутив, как соски мгновенно сжались от холодного воздуха комнаты. Должно быть, она оставила нежно-розовый бюстгальтер в постели своего профессора. Она закусила губу, вспомнив, как он приказал ей сжимать соски, пока не станет больно, а потом лизать их, — и все это время он гладил себя, возбужденно наблюдая за ее действиями. Она обхватила грудь, слегка коснувшись сосков. Да, они были немного болезненны после грубого обращения, но она сделала бы это снова, попроси он её.       Гермиона расстегнула юбку и, позволив той упасть на пол, оказалась полностью обнаженной за исключением атласных розовых трусиков, не совсем целых. Там, где отсутствовал кусочек ткани, она могла видеть свои лобковые волосы и почувствовать запах засохших выделений от мастурбации, которой Гермиона занималась для удовольствия профессора Зельеварения.       Она вышла из разоренных трусиков и вытащила теплую ночную рубашку из гардероба. Забравшись под покрывала в своей постели, она взяла журнал с зеленым кожаным переплетом и послушно записала трапезу, что разделила с профессором Снейпом, а также время их общего сна. Отложив в сторону перо, она провела кончиками пальцев по неровным краям вырванных страниц. День расплаты за этот момент необузданного гнева еще наступит. Заперев журнал в тумбочке, она погасила свечи и, откинувшись на подушку, уставилась в потолок. Как она относилась к тому, что будет наказана за это? Будет ли справедливо наказать Гермиону за то, что у нее были чувства, вызванные мыслями о нем и другой ведьме?       Она повернулась на бок, чувствуя, как ткань трет соски, напоминая ей о профессоре — о том, как он без усилий подчинил ее себе при помощи острой потребности в том, что мог предложить ей. Он не планировал этого делать — он должен был только обучать, готовить ее к служению верхнему волшебнику, которого она когда-нибудь могла бы назвать своим. Но этот доминантный волшебник был единственным, кого она хотела, и она жаждала любого его внимания вплоть до недовольства. Как она научится, если не через дисциплинирование? К тому же она наслаждалась шлепками, что получала от него в наказание. Да, она была полностью готова принять то, что он посчитал бы необходимой дисциплиной за её неконтролируемое настроение. Гермиона даже призналась бы, почему она это сделала, если он потребует.       Несмотря на то, что не прошло и часа, как Гермиона находилась вдали от своего профессора, ей уже хотелось увидеть его снова.       Она увидела его вновь следующим утром. Он казался бледным, но ел много и с аппетитом. Хотя она незаметно наблюдала за ним все время, пока сидела в Большом зале, профессор ни разу не посмотрел в её сторону. Поднявшись, чтобы пойти на свой первый урок, она отбросила волосы, решив не зацикливаться на его поведении.       Ведь то, что он не смотрел на нее, не значит, что он не думал о ней, верно?       За ланчем ей удалось больше времени читать книгу, чем смотреть на него, что Гермиона уже посчитала победой. К тому времени, как после обеда начинался урок Зелий, только дикий стук ее сердца выдавал, что занятие в подземельях профессора Снейпа отличается для Гермионы от любого другого урока в любой другой день.       Когда она вошла, он сидел за своим столом, разбирая свитки, и к началу урока едва поднял на класс глаза.       — Внимательно прочитайте инструкции и приступайте к приготовлению зелья, рецепт которого находится на доске, — сказал он кисло, взмах его палочки заставил доску заполниться угловатым почерком. — У вас один час. Начинайте.       Гермиона отобрала нужные ингредиенты и начала тщательно измельчать их, бросая частые взгляды на стол рядом с доской, но ее профессор не отрывал взгляда от проверяемых работ. За десять минут до конца занятия он встал со своего места и начал проверять учеников, заглядывая в котлы, но так и не подошел к их с мальчиками столу.       — Спасибо Мерлину за небольшую милость, — сказал Рон в конце урока, вылавливая куски «зелья» со дна котла и забивая их в фиал, чтобы сдать. — Мне бы не хотелось слушать, что думает этот мерзавец о моем месиве.       Гарри нацарапал свое имя на флаконе, его зелье по крайней мере было жидким, но не малиновым, как предполагалось и каким было у Гермионы.       — Не волнуйся, Рон, у него все еще будет возможность оскорбить нас, когда мы будем сдавать их.       Гермиона выставила руку, ее сердце громко забилось в ушах.       — Давайте их сюда, я сдам вместе со своим, — сказала она, понизив голос.       — Спасибо, Гермиона, — прошептал Гарри, вложив фиал в её ладонь. — Я твой должник.       — Я тоже, — согласился Рон, добавив свой флакон к фиалу Гарри. — Увидимся в общей комнате.       Гермиона рассеянно кивнула им, склонившись над своим набором для зельеварения, пока все остальные ученики не исчезли.       — Вы можете оставить свой результат на парте, мисс Грейнджер, — сообщил ей профессор ледяным тоном.       Гермиона подняла голову и увидела, что он выходит из дверей.       — Подождите! — позвала Гермиона, поспешив на выход, но к тому моменту, как она достигла дверного проема, коридор был уже пуст, он ушел. Она побрела к своему столу и добавила своё и задание мальчиков на держатель с пробирками. Почему он не остался? Разве он не хотел поговорить с ней?       «Очевидно, нет», — насмехался вечно услужливый голос в ее уме.       Она небрежно взяла сумку с книгами и пошла по коридору к его покоям. Должна ли она постучать? Возможно, он болен и нуждается в ее помощи…       Какое-то время она мялась в коридоре, но затем повернулась и направилась к Гриффиндорской башне. Если она что и узнала о своем профессоре, так это то, что он будет иметь с ней дело, только когда будет готов, и ни минутой раньше.       К вечеру субботы Гермиона умирала от беспокойства. Профессору удалось провести три полноценных дня, не глядя в её сторону и тем более не разговаривая с ней. Утром, в полдень и ночью Гермиона листала свой журнал в отчаянной надежде найти его угловатый почерк, но тот не появлялся. Зачем? Почему он это делал? Как мог он после того, как они разделили в его комнатах — в его постели — еду, сон и любовь? Он рассказывал личные вещи о себе, относился к ней, будто она была его девушкой, — как он мог просто прекратить все без слова объяснений?       «Возможно, он поступает так именно из-за этих вещей», — прошептал голос в ее голове.       Это, безусловно, имело смысл.       После обеда в субботу вечером она тщательно помылась, вымыла голову и побрила ноги. Она вытерлась и долго сушила волосы, прежде чем собрать их в тугой узел на голове. Она нанесла деликатно пахнущий лосьон и натянула очень мягкую кофту, сочетая ее с простой черной юбкой. Гермиона надела обувь на босу ногу и накрыла себя мантией, прежде чем отправиться в подземелья, придерживаясь наименее используемых коридоров и лестниц, не желая объяснять кому бы то ни было, что она делает в подземельях вечером выходного дня.       Когда она потянулась к двери в его класс, та подалась вперед, и сердце у Гермионы затрепетало. Он ждал ее — она ​​была приглашена. А ведь после стольких дней его игнорирования легко было начать думать, что все случившееся было лишь плодом ее воображения…       Она спрятала мантию под столом и повернулась к двери кабинета. Глубоко вздохнув, она толкнула ее и вошла в кабинет профессора, подняв подол юбки и заправив его в пояс, чтобы ждать у двери с обнаженным влагалищем.       Снейп сидел за столом, его голова склонилась над кучей пергаментов, пока он царапал островерхие буквы своим пером. На нем был зеленый джемпер, а лицо скрывал водопад волос. Она была счастлива наблюдать за ним краем глаза в восторге от того, что находится с ним в этой комнате, где обычно владела его безраздельным вниманием.       Часы на каминной полке отсчитывали время. Гермиона услышала, как они пробили четверть часа, а затем снова через полчаса, и только когда часы вновь забили, ее профессор отложил перо и повернулся в кресле, чтобы встретиться с ней взглядом.       — Ты очень хорошо ждала, — сказал он, близость голоса её слуху была водой для умирающего от жажды. — Я доволен, Гермиона.       Он встал со стула и пересёк комнату, чтобы сесть на кобальтово-синий диван, положив подушку на пол у своих ног.       — Подойди, — пригласил он, указывая на подушку. — Сядь.       Она нетерпеливо подошла к профессору, страстно желая обнять его и поцеловать в резкий угол челюсти, почувствовать запах его лосьона. Гермиона заняла место, на которое он указал, и опустила взгляд.       — Спасибо, сэр, — тихо сказала она, касаясь плечами его коленей.       Они сидели вместе в покое и тишине, пока часы не пробили час. Она пробыла с ним около часа, а ему все еще предстояло поговорить с ней о чем-то личном или прикоснуться к ней. Гермиона глубоко вздохнула. Как у сабмиссив, у неё не было привилегий требовать от него чего-либо. Если он хотел просто спокойного общения с ней, её задачей было обеспечить это ему. И это было не так, словно он игнорировал ее, — она чувствовала его взгляд на себе.       — Готова ли ты обсудить страницы, которые вырвала из журнала, что я тебе дал? — спросил он, его тон был твердым.       — Да, сэр, — ответила она, чувствуя, как сердце забилось сильнее. Куда исчезло ее самообладание? Частота пульса удвоилась, ладони стали влажными от пота.       — Возможно, ты могла бы просветить меня, Гермиона, — сказал он. — Я дал тебе четкие инструкции, которым ты следовала в письме как хорошая ученица. А затем ты совершила ряд ошибочных действий: уничтожила задание, которое написала, испортила журнал, что тебе подарили, и тебе не удалось ввести требуемую ежедневную информацию в понедельник и большую часть вторника.       Заведомо зная, что это ошибка, Гермиона обернулась к нему лицом.       — Но я была с ВАМИ! — возмутилась она. — Вы позвали, чтобы я пришла и заботилась о вас, пока вы были слишком больны, чтобы делать это самостоятельно!       Умиротворенное выражение, что было на его лице, когда он пригласил её сесть у ног, исчезло, сменившись суженными глазами и раздувающимися ноздрями, а тонкие губы сжались в сердитую белую линию.       — Я не понимаю, как это связано с обсуждаемой темой, — холодно сказал он.       — Но я не думала о журнале, верно? — горячо аппелировала она. — Я думала о том, чтобы заботиться о вас.       Он пристально смотрел на нее.       — Ты сожалеешь о своих действиях? — спросил он.       Она ахнула.       — Конечно нет!       — Ты утверждаешь, что посторонние обязанности имеют приоритет над заданиями, которые ты согласилась выполнять в рамках своего обучения?       — Я… — начала Гермиона, но выражение на его лице, суровое и неуступчивое, в сочетании с непримиримым тоном его голоса, наконец, проникли сквозь ее праведное негодование, и она поднялась на колени перед ним, не трогая его. — Нет, сэр, — сказала она, внезапно раскаявшись. — Простите.       Секунды молчания превратились в минуты, пока она ждала перед ним на коленях, с обращенными в пол глазами и ломотой в теле. Она не собиралась не подчиняться ему — она ​​не была преисполнена ничем, кроме заботы о нем! — и она не хотела говорить неуважительно, но в своей оборонительной реакции она не думала о нем как о своем Доминантe…       Когда часы пробили ещё полчаса, он заговорил тихим, размеренным тоном.       — Расскажи мне, за что будешь наказана, — сказал он.       Гермиона закусила губу и приподняла лицо. Он смотрел на нее беспощадными глазами, все внимание сосредоточивалось на ней одной.       — Я вырвала страницы из дневника, который вы мне дали, — сказала она, голос дрожал от настигающих её слез. — Когда я это сделала, я испортила ваш подарок и тем самым не смогла выполнить задание, что вы мне дали.       Она сглотнула, изо всех сил пытаясь совладать с болезненным комком в горле. Почему все вышло настолько грубо? Когда она научится контролировать свою импульсивность?       — Я не смогла отметить в понедельник и большую часть вторника, что ела, когда я спала и что изучала, — она подняла подбородок, несмело заглянув ему прямо в глаза, прежде чем добавить: — И я касалась своей груди после того, как вышла из вашей комнаты во вторник вечером, но у меня не было оргазма.       Воспользовавшись возможностью, которую она предоставила, глядя ему в глаза, он проскользнул в ее голову. Гермиона почувствовала, что он просматривает ее воспоминания. Когда он вышел из нее через минуту, она хныкнула от потери его присутствия внутри.       — Ты подробно изложила все причины своего наказания, Гермиона, кроме одной. Хочешь еще одну возможность рассказать мне, что это?       Гермиона скривилась под его пристальным взглядом. Разве она не признала достаточно? Что еще от нее требуется?       — Я… я не могу понять, что это, — прошептала она.       Он кивнул и встал, начиная расстегивать ремень.       — Сними свою одежду, — сказал он бесстрастно. — Иди к столу и наклонись над краем.       Гермиона встала на дрожащих ногах, стаскивая юбку и кофту, а затем наклонилась над столом. Как она хотела, чтобы это испытание закончилось! Отстранение, вызванное его неудовольствием, было хуже, чем любая порка, что он мог дать. Она была в отчаянии, чтобы восстановить связь с ним, к которой так стремилась раньше. Она могла вытерпеть все, лишь бы снова добраться до этого места.       Когда она наклонилась над столом, знакомое ощущение мягких оков обернулось вокруг предплечий, потянув вперед, пока она не встала на носочки. Она знала, что деревянный стол удержит кожу, предотвращая легкое скольжение туловища по поверхности. Помнила эту прохладу стола на обнаженной плоти. Повернув лицо в сторону, Гермиона нашла призрачное отражение своего профессора в стеклянной стене. Он остановился позади нее, сложенный вдвое ремень свисал рядом.       — Ты хочешь продолжить свое обучение под моим руководством, Гермиона?  — спросил Снейп. — Если нет, я отпущу тебя и позволю вернуться в свою комнату.       — Нет! — воскликнула она, крутя головой, чтобы увидеть его через плечо. — Пожалуйста, сэр, нет! Я хочу продолжать.       У Гермионы не получалось надолго удержать взгляд через плечо, поэтому она смогла увидеть, только как его голова кивает в тусклом стеклянном отражении.       — Ты принимаешь моё наказание и считаешь его справедливым, Гермиона?       И вместо того, чтобы ответить, она начала плакать слезами раскаяния.       — Последнее, за что тебя наказывают, — это неуважение ко мне в этой комнате, Гермиона, — строго сказал он, поворачиваясь, чтобы начать шлепать. — Ты будешь обращаться ко мне не иначе как «сэр» в этой комнате или не будешь говорить вообще.       — Да, сэр, — сказала она, ее слова были искажены плачем, и началась ее порка.       — Считай, Гермиона, — приказал он, и удары стали сыпаться, жаля силой его руки, точно в цель, раз за разом, сверху вниз, назад и вперед, никогда не ударяя одно и то же место дважды подряд.       Гермиона скрючилась под ударами, называя цифры, смутно удивляясь собственной извращенности: получение порки обнаженной от рук своего мрачного профессора зелий (не говоря уже о том, что его угловатое тело стало для нее самым красивым в мире) взволновало ее как ни одно тайное свидание на астрономической башне, оставляя низ её живота ноющим и истекающим от необходимости.       Когда они достигли двадцати ударов, он остановился, его дыхание несколько сбилось. Через мгновение он сказал:       — Не нужно считать оставшиеся удары, Гермиона. Пусти свою энергию на осознание того, как я недоволен тобой и что ждет тебя в будущем.       Удары снова начались, но она почти не замечала их; ее испугали его последние слова, которые звучали очень сильно, как если бы она подвергалась серьезной опасности потерять его благосклонность навсегда. Наконец успокоившись, она отпустила свое сопротивление и приняла наказание, что он ей предоставил, громко вскрикивая, чувствуя, что ее неповиновение растворяется под управлением его дисциплины, пока она не почувствовала себя очищенной изнутри, безвольной и пустой чашей, которую нужно заполнить на его усмотрение.       Когда он отложил свой кожаный ремень, невидимые путы освободили ее, и она скользнула к нему, покачиваясь. Он молча обернул ее в изумрудно-зеленое одеяло и понес на диван. Он держал Гермиону у себя на коленях, пока рыдания замедлялись и наконец остановились. Она прижалась к нему, наслаждаясь запахом его лосьона после бритья и ощущением объятий, но он не давал выхода её возбуждению. Никакой стимуляции пальцами, никаких оральных ласк — у нее был болящий, разрывающий комок между ног.       Через несколько секунд он развернул одеяло и посмотрел вниз на ее тело, его рука скользнула между ног на лобок и сжала ее киску. Гермиона вздохнула и раздвинула ноги, а он скользнул двумя пальцами в ее тело, в то время как большой палец нашел клитор.       — Тебе хорошо? — спросил он тихо.       — Да, сэр, — ответила она, медленно покачиваясь за рукой.       — Ты не можешь достичь кульминации без разрешения, — сказал он тем же тихим голосом, и Гермиона кивнула.       — Я не кончу без разрешения, — согласилась она, чувствуя огонь, что он создал в ее теле, сжигая кровь.       — Ты уже близко? — спросил он, и она открыла глаза, чтобы посмотреть на него с нетерпением, кивая головой.       Он остановился.       Бедра Гермионы все еще двигались, но он отдернул руку.       — Некоторые доминанты, — начал он, — используют запрет оргазма в качестве формы обучения, Гермиона.       О, Боже, нет! Нет! Он не мог оставить ее так!       — Сэр? — жалобно сказала она, ее руки сжались на его свитере.       — У тебя будет полная неделя отказа от оргазма, Гермиона, — сказал он, его тон казался почти роботизированным.       Она глубоко вздохнула. Ну, отрицание оргазма было не таким уж ужасным, верно? Он уже запрещал ей кончать, это не было чем-то новым.       Он удивил ее, снова погрузив пальцы в промежность, пощипывая клитор, пока она не застонала, подаваясь на него бедрами. Раньше, когда он сидел с ней после порки, Гермиона не чувствовала выпуклости под своей задницей, но теперь у неё определенно был этот «подарок»; этот прекрасный член, который она видела в его кулаке, шевельнулся под ней — как он мог говорить об отрицании оргазма, когда его собственный член хотел, чтобы он её трахнул?       — Тебе хорошо? — пробормотал он ей на ухо, скользнув вверх одной рукой, чтобы ласкать сосок.       — О, пожалуйста, сэр, — простонала она, когда его рука шарила между ее грудями, в то время как другая терла ее клитор в оцепенении. — Пожалуйста…       Он снова отнял свою руку от ее пизды, вырывая из Гермионы всхлипывание.       — Каждый вечер, начиная с завтра, ты будешь мастурбировать, пока не достигнешь состояния оргазма, — и ты остановишься прежде, чем кончишь. Ты будешь писать полные отчеты о своей деятельности в своем журнале. Ты не должна избегать вечерних ласк этого истекающего влагалища своей рукой или одной из своих игрушек — ты должна делать это каждую ночь, ты меня понимаешь?       — Да, сэр, — хныкала Гермиона.       Это было варварством! Какой смысл мастурбировать, если тебе не разрешён оргазм?       — В конце недели ты вернёшься в эту комнату — через одну неделю от сегодняшнего вечера — и я применю легилименцию к тебе, чтобы узнать, говоришь ли ты правду. Даже не думай о том, чтобы пытаться солгать мне, Гермиона.       Она посмотрела на него, чувствуя себя ребенком, которому показали магазин сладостей и сказали, что не купят и малехонького куска ириски.       — Если ты «случайно» достигнешь оргазма хотя бы один раз, это принесет тебе еще неделю без кульминации, — предупредил он ее. — Если, однако, я изучу твои воспоминания и узнаю, что ты успешно выполнила свое задание, то тебе будет позволено кончить здесь, со мной, столько раз, сколько ты успеешь за наше время вместе.       Его злые пальцы ворвались в ее щель и потерли клитор.       — Ты понимаешь меня? Ты поняла все инструкции, что я тебе дал? У тебя есть какие-то вопросы?       Гермиона широко расставила ноги и корчилась под его пальцами, осознавая, что до тех пор, пока он не разрешит ей снова это сделать, она сможет вытерпеть что угодно.       — Да, сэр! — выдохнула она. — Я понимаю, и у меня нет вопросов.       Он убрал руку с ее курчавой промежности, медленно ссосав её ароматную влагу с пальцев, прежде чем снова надежно завернуть в ее одеяло, оставив свободными только руки Гермионы.       — Ты хочешь почитать книгу Хозяина Максимуса до комендантского часа или же скорее вернёшься в свою комнату? — спросил он, поднимаясь на ноги.       — Я хотела бы почитать, пожалуйста, сэр.       Она знала почти наверняка, что чтение о Мастере Максимусе и его сабмиссив заставит ее хотеть кончить сильнее, чем что-либо, но не собиралась отказываться от своего вечера в его компании, как бы неудобно это ни было.       И когда он вернулся к проверке работ, которой занимался до её прихода, Гермиона свернулась на диване и читала об искусстве подчинения.