For the Potions Master's Amusement

      Гермиона времени зря не теряла, у неё его попросту не оставалось. Святочный бал был уже на носу. Достав из гардероба прошлогоднее платье, она направилась в комнату Парвати Патил и Лаванды Браун.       — Конечно, мы тебе поможем! — сказала Лаванда, наслаждаясь тем, что кто-то доверяет её опыту и желает проконсультироваться насчет стиля.       Парвати появилась из-за спины Лаванды и схватила Гермиону за руку:       — У меня есть стопка журналов о моде, которые мы можем просмотреть, а Лаванда — лучшая на Гриффиндоре в трансфигурировании одежды!       Когда Гермиона позволила втащить себя в их комнату, то заметила знакомую гору девичьих вещей, разбросанных по полу. Этот вечный беспорядок был одной из причин, по которой Гермиона была счастлива иметь отдельную комнату в этом учебном году.       — И если захочешь, — протянула Лаванда, видимо вспоминая, как подобные предложения были отклонены в прошлом, — мы можем также помочь тебе продумать прическу и макияж…       Гермиона благодарно улыбнулась однокурсницам.       — Правда? — жалобно спросила она, скрывая внутреннее ликование, — это именно то, что нужно, чтобы заставить ее профессора кусать локти на праздновании Святочного бала.       В понедельник вечером профессор Снейп снова оставил для неё задание в ежедневнике, предлагая ей кончить, но фантазируя исключительно о бедном Энтони. В случае отказа ее альтернативой было написать тысячу слов о том, почему, как Гермиона заявила в своем предыдущем эссе, она предпочла бы фантазировать о своем Доминанте, нежели о своей паре на балу.       Гермиона с мрачным удовольствием принялась за свое задание. Погрузив перо в чернила, она приступила к возбуждению своего профессора своими красочными объяснениями того, почему она предпочитает фантазировать о нем.       Во вторник вечером ей было предложено то же самое. На сей раз альтернатива заключалась в том, чтобы сравнить и противопоставить свои чувства относительно фантазий об Энтони Голдштейне против фантазий о профессоре Снейпе, — только теперь он удвоил количество слов.       Гермиона уставилась на задание. В самом деле? Он действительно нуждался в том, чтобы она три вечера подряд убеждала его, что именно он был центром её сексуального влечения? Или он пытался ей тонко намекнуть на что-то?       Она сидела за письменным столом, аккуратно водя пером по подбородку, обдумывая состояние их отношений. Могло ли быть, что ее профессор, наконец, испытал желание более острое, чем ее собственное? Нет, это казалось неправдоподобным — она желала его сегодня так же сильно, как всегда. Но могло ли быть так, что он испытывал чувство неуверенности в отношении силы ее привязанности?       Она закусила губу, рассуждая об этом. Возможно, для ее профессора было бы полезным испытать хоть небольшую часть тех страданий, через которые она проходила каждый раз, когда он покидал замок, чтобы видеться с Таффи Смит. Может быть, это заставит его вести себя терпимее, когда она вновь выразит беспокойство по поводу его связи с другой ведьмой. Или, может быть — просто, может быть — профессора тревожили его чувства к ней, Гермионе. Она была уверена, что у него были к ней чувства, — иначе он бы не вынудил её признать свою принадлежность ему, верно? Разве он не обращался с ней нежно и почтенно, уделяя гораздо больше внимания, чем должен был Доминант обычному стажеру для обучения?       Разумеется, она не могла ошибаться в самом главном в ее жизни: она любила Северуса Снейпа и хотела бросить своё служение к его ногам. Она хотела быть его единственной сабмиссив.       С этой решимостью Гермиона начала писать свое эссе на две тысячи слов, пытаясь не представлять, как ее профессор ласкает себя, читая ее пылкие слова, и получает то облегчение, в котором он ей отказывал, выдвигая свои невыполнимые требования в каждодневных мастурбационных заданиях.       На уроке Зельеварения в среду ​​Гермиона нервно ждала какой-то реакции со стороны своего профессора. Она тосковала по нему, несмотря даже на его благожелательный надзор и насмешливые замечания, из которых выходило, что она фантазирует об Энтони Голдштейне, когда кончает. Она не могла этого доказать, но казалось, что Снейп наказывает ее за принятие приглашения отправиться с кем-то на бал. Но что он хотел, чтобы она сделала? Оставалась в своей комнате весь вечер, пока все ее друзья будут на вечеринке? Пошла в одиночку и сидела в Большом зале без партнёра, пока все остальные танцуют — и пока он, без сомнения, смотрел бы на неё через весь зал, смакуя её одиночество?       Ее подбородок гордо вздернулся от самой мысли.       Хлопок классной дверью возвестил о его приходе, и Гермиона не смогла устоять от того, чтобы немедленно найти глазами своего профессора, её пульс, казалось, участился вдвое. Профессор Снейп метнулся к доске, взмахнул палочкой, и там возникло задание его почерком, который Гермиона давно стала ассоциировать с откровенным сексуальным соблазном и инструкциями, а не с рецептурой зелий.       — Сегодня вы будете выполнять свои задания в тишине, — прорычал он классу. — Не будет никакой болтовни. Настало время сварить зелья, основываясь лишь на ваших личных навыках, какими бы скудными они ни были.       Едва дыша, Гермиона ждала, когда черные глаза скользнут по ее лицу, но этого не произошло. Профессор повернулся спиной к классу и направился к своему столу. Он сел и принялся молча водить пером по свиткам, оценивая эссе учеников. Несчастная Гермиона начала доставать ингредиенты, необходимые для урока.       — Грейнджер.       Голова Гермионы дернулась, а сердце застряло где-то в горле. Остальная часть класса тоже подняла головы, чтобы посмотреть на профессора Снейпа, уставившегося на Гермиону из-за своего стола.       — Вы можете провести время урока, пополняя запасы и убирая кладовую, — с высокомерной насмешкой профессор вернулся к проверке домашних работ.       — Ленивый мудак должен сам содержать свою кладовку в порядке, — возмущенно пробормотал Рон, указывая кинжалом на учителя.       — Ничего, — прошептала Гермиона, поспешно собирая свои вещи в сумку. Она незаметно вытерла необъяснимо вспотевшие руки о юбку и поспешила к кладовой, с замирающим сердцем уставившись в каменный пол.       Войдя в кладовку, она зажгла газовую лампу и с отвращением заметила кучу тритоновых кишечников — единственный не отсортированный ингредиент для зелий. Черт! Неужели он действительно хотел, чтобы она разложила эти отвратительные штуки по банкам? Или он собирался зайти сюда к ней и…       Гермиона переминалась с ноги на ногу, вспоминая последний раз, когда она была в кладовой вместе со своим профессором… его рваное от сексуального возбуждения дыхание, когда он приложил её руку к своей впечатляющей эрекции, показывая, как ее послушание возбуждало его. Ее влагалище пульсировало просто от воспоминаний, и она ждала его с доведенными до точки кипения чувствами.       И ждала.       По прошествии пяти минут с болезненным разочарованием Гермиона поняла, что Снейп на самом деле отправил её, чтобы разобрать тритоновы кишки. Что ж, она не собиралась делать этого без перчаток. Она тихонько вышла из дверей кладовой и снова пошла в класс, надеясь пройти мимо своего учителя без замечаний. Его голова склонилась над стопкой эссе на столе, и, насмешливо взирая, он правил их широкими штрихами красных чернил на пергаменте. Чувствуя больше разочарования, чем когда-либо, Гермиона обошла учительский стол и была остановлена его голосом, предназначенным лишь для её ушей.       — Куда, по-твоему, ты идёшь?       Гермиона громко сглотнула.       — Я не взяла перчатки…       Он перебил ее:       — Если б я хотел, чтобы ты использовала перчатки, я бы сказал тебе взять их.       Гермиона почувствовала, как лицо скривилось от унижения. Почему он даже не взглянул на нее? Почему он был таким холодным, отстраненным и злым?       — Но… — несчастно начала она, а он снова прервал ее.       — Либо выполняй свое задание, либо покинь класс, получив ноль за этот урок, — прорычал он, уставившись на красную чернильную кляксу на пергамене перед собой.       Молча отойдя от него, Гермиона подошла к парте, которую делила с Гарри и Роном. Она чувствовала себя опустошенной.       Дело не в том, что у нее были какие-то возражения по выполнению поставленной им задачи, но она не могла больше оставаться в его присутствии, когда все, что он демонстрировал, это злобное безразличие. Это слишком больно.       — Уже закончила? — прошептал Гарри одними губами. — Отличная работа.       Гермиона не ответила ему, она просто закинула сумку на плечо и вышла из класса в полном замешательстве.       В тот вечер в журнале снова появился колючий почерк, и Гермиона не смогла сдержать слез. Она жутко переживала, опасаясь, что обидела своего Доминанта и что тот теперь мог пожелать прекратить связь с ней. Все это так сильно её огорчило, что она не смогла даже спуститься в Большой зал на ужин и вместо этого вяло лежала на своей кровати с открытым зеленым переплетом. Ее опасения оказались довольно надуманными с учетом появившихся инструкций профессора Снейпа на ночь.       Он писал, что условия её мастурбации остаются прежними.       Если ты решишь не принимать задание, альтернатива заключается в том, чтобы написать две тысячи слов о текущем состоянии твоих мыслей: что ты думаешь, как чувствуешь себя и как это влияет на твои представления о служении Доминанту.       Гермиона не колебалась, она села и потянулась за своим пером. Крошечная искра надежды горела внутри нее. Он не стал бы спрашивать о ней, если ему было все равно, не так ли? Он не хотел бы больше слышать о преданности, если хотел порвать с ней, верно?       Опустив перо в чернильницу, она нахмурила лоб. Возможно ли, что его холодность и отстраненность были результатом неуверенности или боли, а не стремлением быть жестоким?       Взволнованный голос в голове закричал: «Возьми все в свои руки! Он просто мужчина!» — но желания тела перекрикивали этот едва слышный голос разума.       Закусив нижнюю губу, она начала писать.       Она хорошо выспалась ночью после написания своего задания из двух тысяч слов для профессора Снейпа, а затем весело проводила следующий день. Святочный бал уже завтра, а потом — суббота, день, когда она останется наедине со своим профессором. Гермиона сделала все возможное, чтобы заставить его время от времени хотеть ее. Впереди ждали три недели в замке, когда большинство учеников разъедется на рождественские каникулы, — время, которое она могла бы провести в компании одного невероятно привлекательного волшебника, если тот не будет против.       Глаза Гермионы старательно выискивали его во время приёмов пищи, надеясь на какой-то знак — просто взгляда было бы достаточно, — но он постоянно опаздывал в Большой зал и рано уходил оттуда, избегая её. Однажды Гермиона подумала, что поймала на себе его взгляд, но он так быстро отвел глаза, что она не могла быть уверена. Такое поведение прежде могло бы расстроить или опечалить ее. Но сегодня и в течение следующих двух дней — до субботы — она была настроена упорствовать, пока не окажется голой на коленях в его кабинете с ним наедине. Без необходимости думать или решать что-либо кроме того, будет ли она отдавать ему свою волю.       В ту ночь перед сном она открыла свой журнал, чтобы записать питание и учебу в течение дня, но обнаружила, что ее профессор уже написал ей.       Условия твоей мастурбации остаются неизменными. Если ты собираешься продолжать отклонять возможность оргазма, думая о мистере Голдштейне, то ты можешь написать эссе на четыре тысячи слов. Тема эссе будет следующей: 1) Опиши свое понимание обязательств и обязанностей нижней в отношениях D/s; 2) Опиши свое понимание обязательств и обязанностей Доминанта в отношениях D/s; 3) Расскажи о своих надеждах в будущем служении Доминанту, которому ты себя предложишь.       Гермиона уставилась на журнал с яростным возмущением. Четыре тысячи слов? Уже одиннадцать вечера — потребовалось бы несколько часов, чтобы написать так много! Утром она будет измотана, не говоря уже о том, чтобы нормально выглядеть за завтраком и в вечер бала из-за недостатка сна!       Конечно, если она не напишет эссе, это даст профессору повод наказать ее. И у нее не было возможности узнать, когда он оставил эту запись в журнале, — там ведь не было помечено время. Он, возможно, дал это задание часов в семь, когда она была занята примирением двух поссорившихся четверокурсниц, или в восемь, пока делала домашнее задание по Трансфигурации. У Снейпа не было никакой возможности узнать, доберется ли Гермиона до ее журнала поздно вечером, а вот она знала, что сегодня вечером может получить задание от него. Возможно, ей не хватило дальновидности, чтобы проверить журнал пораньше.       Со вздохом она взялась за перо. На самом деле он задавал очень конкретные вопросы — это была прекрасная возможность рассказать ему, чего она хотела от него, что она хотела ему дать и как она будет служить ему, если предоставится шанс. Конечно, она думала об этом в довольно расплывчатой ​​формулировке: она не станет умолять о том, чтобы принадлежать ему. Отбросив волнения относительно позднего часа, Гермиона принялась писать.       Урок Зельеварения в пятницу стал крахом для её нервной системы. Профессор Снейп снова дал всему классу задание, а затем приказал Гермионе идти в кладовую.       Гарри нахмурился.       — Что ты сделала, чтобы стать Снейповой шестеркой, Гермиона? — тихо сказал он.       Гермиона только покачала головой и, схватив перчатки, зашла в кладовую. Ее не удивил баррель тритоновых кишок, лежащих так же, как она оставила их в прошлый раз. Надев перчатки, она опустила руки в отвратительное месиво.       — Я сказал, что тебе разрешено использовать перчатки?       Его голос шёл прямо из-за спины, и Гермиона дернулась. Сердце отбивало нервную чечетку в горле — она не стояла так близко к нему с воскресенья. Она ​​чувствовала запах его лосьона после бритья, несмотря на зловоние рассола, капающего с перчаток.       Когда Гермиона заговорила, голос дрогнул:       — Если я не надену перчатки, то буду пахнуть как кишки тритона в течение следующих двух дней.       Он вопросительно поднял бровь.       — И что в этом такого?       Подбородок девушки поднялся вверх.       — Вы просто хотите, чтобы от меня воняло на балу сегодня вечером!       Он ухмыльнулся.       — Твоя личная жизнь меня не касается. Тебе не разрешено носить перчатки, сортируя тритоновы кишки.       — Тогда я не стану этого делать, — сказала она, зная, что голос звучит пронзительно, но не в силах его контролировать.       — Тогда ты получишь еще один ноль, — сказал он опасно, его глаза сверкнули. — Сколько нулей может выдержать твой средний балл, прежде чем опустится ниже «Превосходно»?       Гермиона стояла перед ним, дрожа от сочетания ярости и желания. Святой Мерлин, что с ней было не так, если он вёл себя как полный мудак, а все, чего ей хотелось бы, — это встать на колени у его ног и попросить оттрахать?       Он окинул Гермиону взглядом:       — Конечно, если ты не способна справиться со своей задачей сейчас, я полагаю, ты можешь прийти на отработку, и рассортировать кишечник тритона позже.       — Да! — Гермиона мгновенно согласилась.       Отработка была бы меньшим из зол, не так ли?       Но его крокодилья улыбка говорила о том, что он хотел, чтобы она сделала такой выбор.       — В субботу утром, в семь, — сказал он. — Не опаздывай.       — Но… — выпалила она, говоря уже с пустотой. Он вышел из кладовой взметнув складками чёрной мантии.       Серьёзно?! Бал закончится не раньше часу ночи! Неужели он ожидал, что она будет в подземельях в семь утра после того, как ляжет так поздно?       Сжимая зубы, она сняла свои грязные перчатки и бросила на них очищающее заклинание, прежде чем проскользнула мимо ее ухмыляющегося профессора. Она схватила сумку и ушла со средины урока Зелий во второй раз на этой неделе.       Вечером Гермиона стояла перед призванным в полный рост зеркалом и медленно вращалась, очень довольная своей внешностью. Ее платье было бронзового цвета, дизайн которого Лаванда довольно ловко скопировала с одного из журналов Парвати. Квадратное декольте мягко обрамляло грудь, лишь немного открывая её ложбинку. Юбка доходила до середины бедра, что было довольно смелой длиной для Гермионы. Но сверху был подол, который складками спадал до туфель; он имел разрез спереди, но этого не было заметно, пока она не начинала ходить, с каждым шагом приоткрывая ноги в нейлоновых чулках. Гермиона также была ужасно довольна выбором нижнего белья. Она собиралась надеть его для своего профессора когда-нибудь во время предстоящих каникул. На ней были гладкие чулки, прикрепленные к поясу чёрными подтяжками; трусики тоже были черными, но с серебристо-белыми снежинками, и бюстгальтер из одного набора. Лаванда и Парвати сделали ей вечерний макияж, добавив на шею немного дурманящие духи. Гермиона сама уложила волосы, используя огромное количество зелья для волос, и была довольна локонами, собраными на затылке. Она думала, что выглядит привлекательнее, чем когда-либо, и надеялась, что своим видом поразит профессора до глубины души.