For the Potions Master's Amusement

      Гермиона подошла к кабинету профессора Снейпа. Прежде, чем она успела дотронуться до ручки, дверь открылась, чтобы впустить ее. Она проскользнула внутрь, сняла с себя чары Невидимости и обнаружила, что профессор уже ждёт её, оперевшись бедром о край своего стола. На нем все еще была роскошная мантия из чёрного бархата, в которой он был похож на какого-то древнего Темного князя с суровыми черными глазами. Гермиона почувствовала, как грудь заныла от его красоты — от того, как она нуждалась в нём и хотела его всеми фибрами своей души.       Она разомкнула губы, чтобы поздороваться, но он опередил её:       — Спасибо, что пришла, — сказал он голосом, лишенным эмоций. — Я хотел бы обсудить все в своем кабинете, но прежде хочу уведомить тебя, что правила, которые я ранее установил, теперь отменены.       Гермиона облизала губы. Ей это не нравилось. Что он имел в виду под «теперь отменены»? Навсегда? Нет, это не могло быть правдой. Но лучше не задавать слишком много вопросов прямо сейчас.       — Хорошо, — сказала она.       Он встал и вежливо указал в сторону двери, приглашая Гермиону первой войти в кабинет. Она проскользнула мимо, наслаждаясь его знакомым запахом. Комната была мягко освещена огнем из потрескивающего камина и масляными лампами. На журнальном столике у дивана стоял поднос с чаем. Неуверенная в том, где он хотел, чтоб она находилась, Гермиона присела на край кобальтового дивана. Ее профессор пожал плечами, сбрасывая бархатную ткань. Накинув мантию на одно из кресел, он сел напротив.       — Я собираюсь выпить чая, — сказал он, наливая немного в чашку. — Не желаешь присоединиться ко мне?       Гермиона боролась с импульсом сжать руки. Его манеры заставляли ее нервничать. Она определенно не чувствовала, что сможет сейчас проглотить хоть что-то, но отказываться казалось невежественным.       — Спасибо, — сказала она, наблюдая, как он добавил в чай два кубика сахара и немного молока, прежде чем передать ей чашку. Гермионе было очень приятно, что он точно знал, какой чай она предпочитает, и когда принимала блюдце, сознательно коснулась его руки кончиками пальцев.       Северус вздрогнул от этого прикосновения, и его глаза на мгновение замерли на лице девушки, прежде чем он снова отвернулся, чтобы налить себе чашку чая и сесть в кресло. Он начал пить, казалось бы, думая о чем-то далеком, и вместо того, чтобы нарушать тишину, не будучи уверенной в его настроении, Гермиона потягивала свой чай. Тепло от напитка было прекрасным, и невольно она нашла привычный ритуал чаепития успокаивающим. На мгновение закрыв глаза, она сделала очередной глоток прекрасно приготовленного Эрл Грея. Все в порядке — ничего страшного не произошло. Вероятно, он хотел обсудить вопрос о ее отработке, которая должна была начаться меньше чем через шесть часов, — возможно, он перенесет время начала или полностью отменит её…       Звон фарфора предупредил, что профессор поставил свою чашку на чайный поднос, и она обратила на него внимание.       — Ты закончила? — вежливо спросил он. — Хочешь еще?       Гермиона почувствовала, что ее самоуспокоенность растворяется, как материя под кислотой, почему он так себя ведет? Словно какая-то роботизированная имитация учителя Зелий? Она наклонилась вперед и поставила свою чашку с блюдцем на поднос.       — Нет, спасибо, — тихо сказала она и, впадая в беспокойство, сжала руки в кулаки. У нее было очень плохое предчувствие.       Профессор Снейп прочистил горло и выпрямился в кресле, сжимая руками подлокотники.       — Гермиона, — сказал он, глядя прямо ей в лицо, — я должен перед тобой извиниться.       Гермиона усилием воли не дала своему рту открыться в изумлении. Из всего, что, по ее мнению, он мог сказать, это было последним, что она ожидала услышать.       — Должны? — переспросила она, смутившись.       — Да, — ответил он, его голос перестал быть ровным, в нем послышалась резкость. — Моя работа, как твоего Доминанта, — быть справедливым, прямолинейным, точным и предельно ясным в общении с тобой.       Гермиона нервно наблюдала за тем, как тяжелое, презрительное выражение легло на его черты.       — Моя обязанность вести себя с тобой с позиции спокойной, рассудительной власти. Доминант никогда не должен дисциплинировать подчиненную, основываясь на своих эмоциях. В отношениях между Доминантом и покорной есть место эмоциям, но они никогда не являются фактором ее дисциплины, — он рвано выдохнул. — На прошлой неделе я абсолютно не справился со своей задачей.       Гермиона уставилась на него, ошеломленная. Он, конечно, был тем еще ублюдком с тех пор, как Энтони Голдштейн пригласил ее на Святочный бал, но она не ожидала, что он способен признать это. С его стороны было нехорошо выказывать свою кровожадность, но Гермиона была готова игнорировать это, потому что… потому что он был самым важным человеком в ее жизни. И потому, что глубоко внутри она точно знала, почему он был расстроен, даже если сам он этого не признавал.       Снейп сидел ровно, внешне напоминая скорее каменную статую, чем живое существо. Его плечи казались натянутыми, а под ее испуганным взглядом лицо снова приобрело пустое выражение.       — Ты вправе прекратить свою связь со мной, — сказал он тихо. — Я дам тебе рекомендательное письмо, когда ты закончишь школу, а также письмо о введении в общество D/s в Лондоне. Я ясно дам понять, что тренировки и обучение были прерваны не по твоей вине.       Короткая вспышка эмоций коснулась его лица, но он безжалостно смахнул их, тряхнув головой; концы черных волос качнулись на плечах.       — Я освобождаю тебя от тренировок, Гермиона. Твой прогресс был чуть ли не удивительным. Ты должна очень гордиться собой.       Он поднялся со своего кресла, но движения его были лишены обычной грации и плавности. Он стоял на месте, словно ожидая, что она тоже встанет. Гермиона уставилась на него. Пустота внутри неё, где еще совсем недавно было желание, распространяла свои мертвые щупальца сквозь нутро с тревожной быстротой. Освобождал ее? Он отталкивал ее — она ​​уже не тренировалась с ним — он снимал себя с должности её Доминанта!       — Нет! — воскликнула она, держась за свое место, не в силах совладать с собой, чтобы встать.       Она увидела, как его челюсть сжалась и он отвел глаза в сторону от неё, похоже, глядя на пятно где-то слева.       — У тебя есть вопросы?       Ощущение, что внутри будто залит свинец, держало ее на месте, но мозг продолжал функционировать независимо от чувств.       — Разве я не могу поучаствовать в этом решении? — логично заметила она.       Нерв в его щеке дрогнул, но поза осталась прежней.       — К сожалению, ты недостаточно информирована, чтобы принимать подобные решения, — сказал он, голос его звучал довольно высоко, будто дыхание было каким-то образом нарушено. — Тренировка была недостаточной, и у тебя не было полного воздействия на образ жизни D/s, чтобы иметь инструменты для оценки того, правильно ли я себя вел, — он сглотнул и снова посмотрел ей в глаза. — Надеюсь, ты сможешь… — его голос дрогнул, — довериться мне в последний раз и позволить принять участие в твоих интересах.       Довериться ему? Конечно она доверяла ему! Да, он по-гадски вел себя на Святочном балу, но она охотно последовала бы за ним в огонь — в ее голове не было никаких сомнений. О, да что же случилось с ним? Какова настоящая причина?       — Конечно, я доверяю вам, — просто сказала она, мозг кипел, ища путь обойти это его решение дистанцироваться от нее.       Нервный тик снова дал о себе знать.       — Великодушно с твоей стороны говорить так, — сказал он деревянно.       Она изучала его, отталкивая панику, что грозила сокрушить все мысли. Он злился на самого себя! Он действительно думал, что совершил непростительный поступок по отношению к ней. Но даже несмотря на это, он прижимал ее к стене и касался пальцами её мокрой щели, шепча грязные, собственнические слова ей на ухо — он назвал ее красивой во всех ее беспорядках после оргазма, — и он тоже был возбужден. Дело вообще было не в ней, а в нем, в его отсутствии эмоционального контроля.       Он все еще хотел ее — с чего бы еще он так натянуто держался? Он все еще хотел ее, но понял, что ведет себя за пределами дозволенного. Гермиона глубоко вздохнула, чувствуя, что паника отступает, сменяясь полной уверенностью: у нее было преимущество в этой ситуации, нужно только понять, как правильно его использовать. Сейчас, когда он отправляет её навсегда, у нее была лучшая возможность, которую она когда-либо могла бы получить, чтобы исполнить глубочайшее желание своего сердца.       — Вы чувствуете, что ваше поведение на этой неделе было непростительным? — спросила она, почти задыхаясь от дикого всплеска адреналина, затопившего ее тело.       — Я знаю, что оно было таким, — ответил он коротко.       Гермиона заставила себя расслабиться на диване. Она закинула ногу на ногу, бронзовый подол открылся, чтобы показать ее гладкие ноги в прозрачных чулках.       — Я прощаю вас, — сказала она.       Он проявил первые признаки реальной жизни с момента их свидания в нише, резко подняв подбородок; его ноздри раздулись, а глаза впились в неё.       — Я не просил твоего прощения, — выплюнул он, произнося последнее слово будто непристойность.       Гермиона воодушевилась, но лицо её не выдало и признака восторга. Вот оно! Теперь он вовлечен, его задело, что она осмелилась предложить ему прощение. Отлично!       — Конечно, нет, — легко согласилась она. — Я вижу, что вы не чувствуете прощения за свои действия, но я все же прощаю вас.       Она нежно улыбнулась ему, стараясь не выдавать безумных физических реакций, которые разрывали тело в ответ на азартную игру, в которой Гермионе отчаянно хотелось выиграть. Сердце беспорядочно колотилось, руки были скользкими от пота, а импульсы метались между желанием броситься к нему и тем, чтобы убежать прочь из комнаты.       Его кулаки сжались, словно он хотел ударить ее, а губы сомкнулись в сердитую белую линию.       — Не тебе прощать! — прорычал он.       — Это определенно мое право простить вас, если я так решу, — сказала она тихо. — И мне необходимо также просить вас, чтобы вы простили самого себя, потому что у меня нет никакого желания оставлять обучение с вами. И я буду сопротивляться всеми доступными мне способами, прилагая все усилия, чтобы помешать вам отказаться от меня.       Его глаза опасно вспыхнули.       — Ты мне угрожаешь? — спросил он.       Она наблюдала, как его упреки перешли в яростный гнев, зная, что каждое его слово было направлено не на нее, а на себя самого. Это знание поддерживало ее уверенность, и когда последний ее страх растаял, она поднялась на ноги.       — Я никогда не сделаю чего-то столь неуважительного, — твердо сказала она, шагнув вперед и положив руки ему на грудь. Гермиона посмотрела ему в лицо: — Кажется, нам нужно обсудить эмоции, которые заставили вас действовать так, как вы действовали. Что это было?       Его грудь вздымалась, а гневные глаза метались от ее лица к рукам на своём сюртуке снова и снова. С, казалось бы, огромным усилием он отстранился от нее и повернулся спиной, подавшись к камину. Снейп остановился у очага, уставившись на потрескивающий огонь. Он молчал так долго, что Гермиона не думала, что он ответит ей.       — Собственничество, — прохрипел он наконец. — Это было собственничество.       С осторожностью она подошла к нему, и в ее голове разлилось облегчение.       — Я чувствую собственничество по отношению к вам, — сказала она, добравшись до него, и, протянув руки через талию сзади, уткнулась лицом в колючую шерсть сюртука. — На самом деле я с ума схожу каждый раз, когда просто думаю, что вы идете в Хогсмид, чтобы увидеться с Таффи Смит.       Она чувствовала, как он напрягается в ее объятиях.       — Я не буду обсуждать это с тобой, — сказал он.       Гермиона сжала ладони на его животе, пальцы нащупывали пуговицы сюртука. Она повернула лицо, чтобы ее щека легла между лопатками.       — Хорошо, — сказала она, осмеливаясь расстегнуть сюртук и погладить рукой по мягкой ткани его белой рубашки, наслаждаясь ощущениями его упругого тела под ладонями. — Но вы будете обсуждать свое собственничество в отношении меня?       Быстро повернувшись, он схватил ее запястья и сурово посмотрел в глаза.       — Это непростой вопрос, — сказал он напряженно. — Все очень серьезно.       Гермиона глубоко вздохнула, готовясь положить свое сердце к его ногам.       — Я очень серьезна, сэр, — сказала она, подняв к нему лицо. Зная, что отказалась от тонкой игры, но более не заботясь об этом. — Если мы не сможем обсудить ваше чувство собственничества, как еще мне убедить вас, что я хочу, чтоб вы были моим Хозяином? Что хочу предложить свое служение вам и только вам одному.       Он полностью отпустил её, его полуночные глаза слегка расширились. И хотя Гермиона напряглась, чтобы уловить хоть малейший его отклик, единственным звуком, что она слышала, было тиканье часов на каминной полке.