For the Potions Master's Amusement

      Вернувшись в их комнату, Снейп бесцеремонно свалил Гермиону на софу так, что голова её оказалась у спинки, одеревенелое туловище легло на подушки, а ноги носками касались пола. Он стоял неподвижно, его лицо было в тени, но она отчетливо могла видеть, насколько ревностным был взгляд обсидиановых глаз. Затем он ушел с поля зрения, и, погодя, она услышала шум воды в ванной комнате. На сколько он так ее оставит? Как посмел он применить к ней Петрификус?       Гермиона не знала наверняка, сколько времени находилась в одиночестве, но это было очень долго. Она не могла видеть часы у камина в таком положении. Все, на что она была способна, — пялиться на доступный кусочек комнаты в пределах видимости и закипать от гнева. Наконец он вновь встал перед ней. Черные волосы были мокрыми, будто он умывался. Он также успел снять мантию и сюртук, оставшись в белоснежной рубашке и черных брюках. Снейп долго смотрел на нее с нечитаемым выражением. Затем достал палочку.       — Я собираюсь освободить тебя, — сказал он бесстрастно. — После чего мы обсудим, что произошло в Подземельях.       Невербальное Фините Инкантатем окутало Гермиону, и она тут же вскочила на ноги, сжав кулаки по бокам.       — Будь у меня палочка, я бы прокляла твои яйца! — бушевала она.       Он поднял бровь, прежде чем протянуть ей свою палочку рукоятью вперёд.       — Не стесняйся, — сухо сказал он, — раз уверена, что сможешь это сделать.       Гермиона выхватила оружие и, расправив плечи, приняла широкую боевую стойку. Гнев пробивался сквозь нее, словно ток по линии электропередач; она знала, что потеряла контроль, но не могла взять себя в руки. Тем не менее она не применила заклятие, и через мгновение Снейп направился к ней.       Гермиона подняла палочку и бросила быстрое Протего, от которого профессор отмахнулся как от назойливого комара. Гермиона возмущенно выдохнула, но в шаге от нее он остановился. Снейп взял запястье Гермионы и поднимал ее руку со своей палочкой вверх, пока кончик древка не уперся в область сердца.       — Зачем беспокоиться о моих яйцах, если все можно сделать как следует? — спросил он разумно. Он отпустил ее, свесив безоружные руки по бокам.       Гермиона уставилась на его грудь, прижав палочку к рубашке, под которой была видна кожа. Ей вспомнилось эхо биения его шального сердца. Она подняла глаза, чтобы взглянуть на него. Северус наблюдал за ней со спокойным интересом. В одночасье ее возмущение иссякло, и она опустила палочку, закрыв лицо дрожащей рукой.       — Почему?.. — начала она, резко сев на диван.       Он не сдвинулся с места:       — Как ты думаешь, почему? — спросил он.       Она начала медленно раскачиваться из стороны в сторону.       — Это потому, что я подняла палочку на Доминанта? — Гермиона усердно старалась думать, но мозг отказывался как следует функционировать.       — Нет, — ответил Снейп. — Я никогда не буду возражать против твоей активной помощи нижней сестре в час нужды. — Рука Гермионы опустилась на колени, и она с надеждой посмотрела на своего профессора, но на его лице не было и намека на приглашение. Вообще никаких признаков того, что было бы уместно оказаться в его безопасных, утешающих объятьях. — Тип игры, которому мы предаемся в этом сообществе, опасен в неквалифицированных или слабых руках. Я никогда подробно не говорил с тобой об использовании кнута, но ты инстинктивно поняла, что это небезопасно для Келл, — он на мгновение остановился. — Всегда будут исключения из правил, Гермиона, поэтому обучение и необходимо сабмиссив. В большинстве случаев применение палочки к Доминанту было бы неправильным. Однако, сделать это в защиту сабмиссив, когда игровой партнер игнорирует её устные просьбы, полностью в пределах твоей компетенции.       Гермиона глубоко вздохнула, чувствуя легкое успокоение.       — Это потому, что я начала действовать, когда Редж был разоружен? — гадала она.       Снейп опустился на край кресла, лицом к Гермионе. Он наклонился вперед, положив локти на бедра, и посмотрел ей в глаза.       — Нет. Не совсем.       Гермиона слегка потрясла головой, теперь чувствуя нетерпение в качестве отсроченной реакции на более раннее волнение. Ей нужно было думать. Он был полностью вовлечен в их разговор, предлагая ей разобраться в том, почему он обездвижил ее. Она хотела выступать полноправным участником дискуссии.       — Ты поставил меня за собой, — пробормотала она, глядя на свои руки и мысленно вспоминая недавние события. — Потом Реджи был разоружен и…       — Нет, — прервал ее Снейп. — Еще кое-что произошло, когда я встал между тобой и палочкой Кёртиса.       Гермиона посмотрела на него.       — Ты сказал: «Назад», — прошептала она.       Он кивнул и стал ждать.       — Ты сказал мне сделать что-то, а я этого не сделала.       Он снова коротко кивнул и опять подождал.       Гермиона громко вздохнула, откидываясь спиной на диванные подушки, насколько позволял корсет. Она чувствовала, как засохший свечной воск ломался и опадал, но ей было все равно.       — Ты оказался в боевой ситуации, — сказала она, обращаясь к потолку. — Недружественный волшебник направил на тебя палочку. Но поскольку ты приказал, я должна была просто повиноваться, хотя твоя жизнь была в опасности.       — Мы не были в темном переулке, столкнувшись с группой вооруженных хулиганов, — сказал он ровно. — Мы были в Руасси-хаус с одним пьяным болваном. Ты действительно решила, что я нуждаюсь в твоих боевых навыках?       Гермиона снова рассердилась, уязвленная тенью насмешки в его тоне.       — Я знаю, как сражаться! — закричала она.       Он откинулся на спинку кресла, элегантно скрестив ноги.       — Заметно, — сказал он не без иронии.       — Не издевайся! — вскричала она.       — Не надо! — выплюнул он, и Гермиона узнала предупреждающие нотки в его голосе. — Не надо, — продолжил он более контролируемым тоном, — слишком много себе позволять, Гермиона.       Она вызывающе поджала губы и вытаращила глаза. Она была так уверена, что ее действия были правильными, и он признал это — так почему всё с ним всегда сводится к глупому, чертову послушанию?       — Давай подытожим, — сказал ее профессор. — Ты увидела, что Келли в опасности, и подошла, чтобы говорить за нее. Это было вполне разумное действие. Доминант вынул палочку, и ты достала свою. Это был подходящий ответ.       Он перестал говорить, когда Гермиона впилась взглядом в каминный коврик, уже зная, какой «итог» он предполагал, и не желая с ним соглашаться. Она не собиралась ослушиваться! Она лишь хотела усилить мужчину, которого любила и который столкнулся с угрозой. Как это могло считаться ошибкой? Она подняла взгляд, чтоб произнести эти слова, но, как только их глаза встретились, он продолжил говорить, словно не было никакой паузы:       — Твой Хозяин взял тебя за плечо, поставил себе за спину и сказал оставаться там, — начал он. — Ты ответила ему выходом на линию огня. Из-за чего твоему Хозяину потребовалось время, чтобы силой оградить тебя, тем самым предоставив своему оппоненту прекрасную возможность беспрепятственно бросить заклинание.       — Все было не так! — горячо возразила она. — Дело было не в непослушании; речь шла о преданности. Я всегда буду за тебя! Всегда!       Гермиона заметила, как побелели его губы и сузились глаза, она приготовилась к огненной буре его гнева. Но затем она увидела, что он обуздал эмоции и встал. Подойдя к ней, он вынудил и её подняться на ноги. Он прижал к себе ее неподатливое неохотное тело, заключив в объятия, его лицо склонилось к ее уху:       — Твоё заявление заставило меня поражённо замолчать, — прошептал он ей в волосы. — Ведь никто никогда не выказывал мне такой ​​преданности.       Гермиона повернулась к нему лицом, приглаживая черные волосы, чтоб увидеть глаза.       — Я люблю тебя, — просто сказала она, тайна вырвалась в порыве чистого чувства. — Ничего не могу с собой поделать.       Поцелуй, с которым Снейп прильнул к ее губам, был самым сладким из всех, что Гермиона когда-либо получала. В нем ощущался вкус благоговения и изумления. Ее возражения ушли под натиском его нежности, и она лианой обвила его тело. Северус целовал ее, словно это было актом поклонения, а не ярости, тем самым избавляя Гермиону от остатков возмущения. Его пальцы убирали шпильки, держащие её причёску, и когда последняя упала на пол, он зарылся ладонью в распущенные волосы, притягивая голову Гермионы и медленно лаская ее язык своим. Когда он разорвал поцелуй, она казалась податливой глиной в его руках. Хозяин осторожно повернул ее, ослабил корсет и, сняв его, бросил на софу. Потребовалось несколько секунд, чтобы развязать ленты трусиков, и вскоре те присоединились к отброшенному корсету. Он улыбнулся ей невысказанными эмоциями с чем-то вроде застенчивости во взгляде. Неужели ее признание в любви вызвало этот поворот в его настроении? Гермиона не могла быть уверена в этом, но когда он взял ее за руку и повел к постели — с готовностью последовала за ним. Он остановился, чтоб достать коробку с верхней полки шкафа.       — Ты отдашь мне себя, Гермиона? — спросил он, поставив коробку на прикроватный столик и взяв ее за руки, глядя в глаза. — Ты позволишь мне сделать тебя сосудом для моего удовольствия, чтобы заполнить и использовать, как я хочу?       — Да, пожалуйста, — ответила она, подаваясь к нему голым телом.       Возбуждение, рождённое его благоговейным поцелуем, затрепетало по нервным окончаниям в ответ на его слова.       — Спасибо, — сказал он искренне и достал из коробки черную повязку. Ей не нужно было говорить, она закрыла глаза и ждала лёгкого прикосновения шелка к векам. — Позволь мне лишить тебя чувств и наполнить сознание собой одним, — и затем его губы ласкали ее, пока он завязывал повязку.       Он отвернулся к коробке.       — Теперь твой кляп, — сказал он, и Гермиона почувствовала губами резиновый шарик. Она открыла рот, чтобы принять его, и ощутила, что Снейп застегнул крепление на затылке.       — Двигайся на центр кровати, — сказал он, помогая ей сесть на край. — Подними руки над головой, чтобы я мог связать тебя.       Гермиона подчинилась, невнятно раздумывая о том, как им удалось так быстро перейти от немилости к почитанию. Однако, она была слишком возбуждена, чтобы адекватно мыслить. Шелковые путы стянулись на ее запястьях, и влагалище запульсировало. Она всегда будет ассоциировать его шелковые ленты с сексуальным удовольствием.       Гермиона услышала, что ее Хозяин двинулся к ней по кровати, и представила, как он снимает одежду: сперва оголяя подтянутый торс, затем стаскивая брюки. Она отчётливо вспомнила ощущение его напряженной эрекции во время объятий в Подземельях и не смогла подавить легкий горловой стон.       — Правильно, — сказал он, опустившись на матрас рядом с ее ногами и взяв одну ступню в свои тёплые ладони. — Я собираюсь заставить твое тело петь, питомец. Без кляпа весь дом услышал бы тебя.       Его губы плотно прижались к изгибу ее босой ступни, и кляп, как он и предсказывал, подавил ее вздох. Широкий язык скользнул по внутреннему краю к большому пальцу, и он лизнул его, прежде чем сомкнуть вокруг него губы и пососать. Раньше Хозяин уже сосал пальцы ног Гермионы, и ей это нравилось, но она удивилась тому, как повязка усиливает ее реакцию. Без каких-либо отвлекающих визуальных стимулов все ее внимание оказалось сосредоточено на том, что Северус Снейп делал с ее обнаженным телом. Он неторопливо подверг каждую фалангу оральным ласкам, слегка покусывая зубами мягкие подушечки пальцев. К тому моменту, как его рот выпустил десятый пальчик, Северус настолько владел её ощущениями, что мог как угодно гладить чувствительные подошвы ног, не вызывая щекотки.       — Ты течёшь для меня, когда я облизываю твои ноги, — сказал он, разводя гладкие голени в стороны и прижимая руки к бедрам. — Я чувствую запах твоей маленькой дырочки. Я только начал тебя радовать, а ты уже хочешь кончить.       Гермиона застонала в кляп, подняла колени и широко развела бедра для него. Извиваясь и судорожно желая того внимания, что он хотел оказать.       Ей было неважно, что он собирается делать с ней: лизать, мастурбировать пальцами или трахать. У неё не было никаких предпочтений, лишь бы он применил свои неподражаемые навыки к ее ноющему клитору.       — Божественно, — прорычал он, голые плечи профессора прижались к ее бёдрам, когда он лизнул край ее щели, слегка порхая над плотью, уже молившей о непосредственном внимании.       Он раздвинул ее половые губы длинными пальцами и коснулся языком. Пробуя её смазку, кончик его языка лениво дразнил нижнюю часть клитора. Гермиона толкнулась бёдрами в его губы, побуждая полностью сосредоточить внимание на клиторе, но он лишь усмехнулся, преднамеренно избегая полноценного давления, о котором она так мечтала.       Снейп повернул лицо в сторону. Губы сомкнулись на мягкой коже внутренней стороны бедра, и он всосал нежную кожу, прихватив её между неровными зубами. Легко прикусив, он усилил давление, и Гермиона поняла, что ее внутренняя сторона бедра будет хранить красоту его засоса всю последующую неделю. Настраивая себя на терпение, она находилась под его ласками, позволяя ощущениям омывать чувства, дрейфуя в знакомое и уютное подпространство.       — Ты принадлежишь мне, питомец, — сказал Хозяин, его крючковатый нос поглаживал складку, где бедро переходило в лобок. — Что важнее, ты хочешь принадлежать мне, верно? Расскажи мне.       Гермиона не могла сопротивляться приказам, отдаваемым этим бархатным тоном, несмотря на шариковый кляп, ей удалось создать звук, выражающий мечтательное согласие.       Она почувствовала, как его зубы слегка прижимаются к животу чуть ниже пупка, и была рада его перемещению, ведь вместе с этим ощутила, что его тяжёлый упругий член прижался к ноге, двигаясь выше. А значит, в конце концов, член окажется у входа в её дырочку и проникнет внутрь тела, доводя до блаженства, венчая объединение их тел, умов и душ.       Хозяин сделал паузу, чтоб задержаться у груди Гермионы, и она обвила ногами его туловище, скользя бедрами по его обнаженному животу, наслаждаясь контактом своей кожи с его.       — Твой свечной воск отломился, — сказал Хозяин, слегка стряхивая обломки на простыни. — Но он был прекрасным дополнением к твоему корсету, — он накрыл ладонями обе её груди, ритмично сжимая. — Ты идеально вела себя, пока я покрывал тебя воском, питомец, — я был очень доволен.       Гермиона замурлыкала от его рук и этих слов, гордясь тем, что порадовала его своим поведением. Затем к её радости примешалось волнующее беспокойство. А что потом, когда она не подчинилась его прямому приказу? Она отвлекла его своей любовью, но позволит ли он остаться безнаказанной? Очевидно, нынешнее его поведение было скорее вознаграждением, чем наказанием.       Он скользнул вверх по ее телу, а затем пробормотал на ухо:       — Я обещал трахать тебя, пока ты не сможешь ходить, помнишь?       Ее кивок согласия превратился в стон, когда он вошёл в ее тело. Темп был медленным, почти неторопливым, и казалось, что его руки и губы повсюду. Он поцеловал Гермиону в подмышку, вырывая из нее короткий вскрик, а затем повторил свои действия с другой стороны, вторгаясь в самое восприимчивое к щекотке место, полностью уязвимое и открытое для него в такой позе и с завязанными вверху руками. Его низкий смешок был одновременно игривым и дьявольским. Образ Рейфа всплыл в ее голове — ее Хозяин и его лучший друг были похожи больше, чем она осознавала раньше. Снейпа было гораздо больше, чтобы знать и любить; она лишь начала открывать глубину и бесконечное разнообразие мужчины, чей ошейник носила.       Гермиона подалась к нему бёдрами, почувствовав приятное давление его веса, и мысленно потянулась к нему, раздумывая, сможет ли присоединиться к его разуму и душе без помощи Легилименции. С завязанными глазами и кляпом ее мир сжался до звуков и ощущений. Звуки были безошибочными ударами плоти о плоть, невнятными вздохами и стонами секса; ощущения были божественными, поднимающими её на высоты субпространства. Поиск Гермионой сознания Хозяина был упражнением на то, чтобы открыть себя еще более полно, ощутить, что каждая фибра ее естества сейчас существовала лишь для него и ради его безошибочного присутствия.       Ее первая попытка мысленно потянуться к нему перенесла ее на новую ступень возбуждения. Его неустанные движения в и из ее тела увеличивали степень желания. Каждое нервное окончание тянулось к нему, ожидая ответа. Она сосредоточилась на симфонии, которую он создавал в ней, и попыталась сблизиться с его внутренней композицией.       С этой ментальной картинкой она ощутила их связь, словно два пузырька, плавающих в контакте, каждый из которых был сам по себе. Но затем они соединялись, все ещё оставаясь отдельными сущностями, но с частью общей энергии в том месте, где были едины.       И она оказалась в его разуме, любя и принимая его. Северус замер. Их тела были связаны, его эрекция пульсировала в тёплой тесноте ее лона, но в своих мыслях он был совершенно ошеломлен и растерян.       Как… — спросил он, слишком смущенный, чтобы закончить свою мысль.       Я открылась тебе, — объяснила она, лаская его душу.       Но я не открывал себя! — запротестовал он, его эмоции казались смесью тревоги и желания.       Ты сделал это, — заверила его Гермиона, мягко подмахивая бедрами и сжимая влагалищные мышцы. — Делаешь сейчас.       Между ними прошел импульс магии, и она поняла, что он невербально смахнул повязку с её лица за мгновение до того, как свет свечей заполнил пространство между ними, оставляя его наполовину в тени.       Взгляд профессора был свирепым, но Гермиона ощутила миг дикой радости, когда его бёдра дернулись навстречу, толкая её на край оргазма.       — Ты моя, — сказал он грубым от напряжения голосом. — Я не понимаю, как ты это делаешь, — добавил он в её голове.       Только твоя, — согласилась Гермиона, глядя ему в глаза. — Я этого не понимаю, но знаю, что это священно.       Нет! — возразил Хозяин, но, несмотря на это, кульминация настигла его, и Гермиона услышала в своей голове литания в такт его толчков в своём теле: — Гермиона, Гермиона, Гермиона!..       И звучание собственного имени, произнесённого его голосом в её разуме с таким ошеломляющим почтением, вызвало оргазм, заставляющий позвоночник изгибаться, а конечности дрожать в кульминации.       Северус!       Снейп не упал рядом с ней в изнеможении, как бывало обычно. Вместо этого он снял кляп и отложил его в сторону. Переместившись, чтобы сесть у изголовья, он произнес заклинание, высвобождающее её запястья. Гермиона перекатилась к нему и, прижавшись щекой к слегка потной груди, начала одной рукой поглаживать его торс. Когда он заговорил, голос казался далеким и отрешенным:       — Как ты это делаешь?       Гермиона села и повернулась к нему лицом, пытаясь придумать, как это объяснить.       — Я тянусь к тебе разумом и чувствами, — сказала она.       Его подбородок дернулся, словно он что-то стряхивал.       — Мне жаль, что я не могу объяснить это технически, — сказала она, прикоснувшись к его руке, — но это чувство больше и всеобъятней всего остального.       Он встал.       — Завтра ты будешь наказана за свое непослушание, — сообщил он.       Сглотнув, Гермиона скрестила руки на своей нагой груди, неосознанно поднимая колени, словно сворачиваясь в клубок. Она не ответила.       — Поскольку твое нарушение было публичным, наказание тоже будет публичным.       Теперь ее рот открылся, и она набрала воздуха в лёгкие, чтобы выразить протест, но его следующие слова заставили ее замолчать:       — Не подчинившись мне на людях, ты проявила неуважение, а также непослушание, — неумолимо продолжал он. — Завтра после ужина в Подземельях будут проходить демонстрации. Одной из них будет мое наказание тебя.       Гермиона была совершенно сбита с толку. Они перешли от его неудовольствия к почтению, а затем от его поклонения её телу к его мысленному замешательству. И вот теперь — к этому наказанию, которое, если честно, Гермиона думала, что предотвратила своим признанием в любви.       Публично? Слова, что он только что произнес, наконец, дошли до неё. Мерлин, что он собирается делать?       На глазах выступили слезы, и она сердито смахнула их, все еще достаточно связанная с ним эмоционально, чтобы почувствовать диссонанс его эмоций и действий.       — Что ты будешь делать? — спросила она, напрягая голос.       — Выпорю тебя полоской кожи, — сказал он, доставая последнюю из гардероба и кладя на кровать, где Гермиона могла бы увидеть.       Гермиона на автомате потянулась к девайсу и подняла его, отметив, что толщина и вес вдвое превосходят кожаный ремень. Полоска была по крайней мере вдвое шире его ремня и предполагала гораздо больше ущерба.       — Не стану скрывать, что будет больнее, чем ремнём, — сказал он серьезно.       Гермиона отодвинула от себя полоску, и он вернул кожу в шкаф.       — Ты будешь обнажена, за исключением ошейника, — продолжил он, его тон был ровным и беспощадным. — Ты можешь надеть мантию, халат или накидку перемещаясь по дому, но когда я буду пороть тебя, ты будешь голой.       Гермиона отвернулась от него, слишком расстроенная, чтобы говорить. Как он мог называть ее нежными словами и делать столь интимные вещи с её телом, а затем отталкивать, рассказывая, как будет выставлять ее напоказ и унижать в комнате, полной незнакомцев?       — Постарайся поспать, — посоветовал он, натягивая брюки. — Мне следует кое-что обсудить с Рейфом и Адрианом, — он застегнул рубашку и закатал рукава. — Когда я вернусь, я хочу снова тебя трахнуть, — он наклонился, чтоб обуться. — Я уеду завтра или через день и хочу взять тебя столько раз, сколько смогу, перед отъездом.       Не говоря больше ни слова, он вышел из комнаты, и Гермиона обняла подушку, прижавшись к ней обнаженной грудью. Отголоски недавнего, умопомрачительного оргазма все ещё эхом отражались нервной системой в полнейшем несогласии с подавляющим её страданием.