For the Potions Master's Amusement

      Она осознала, что её отлевитировали с пола, а затем подняли сильными руками. Гермиона с довольным бормотанием уткнулась в такой знакомый дорогой джемпер чёрного цвета. Её положили на кровать и накрыли одеялом, после чего прохладная влажная фланель омыла щёки. Девушка открыла глаза и посмотрела в любимое лицо, уже не искажённое ни гневом, ни насмешкой.       — Надеюсь, ты простишь меня, малышка, — шептал Северус, смывая с её лица высохшие слезы. — Я вёл себя неуместно для нашего соглашения и незаслуженно по отношению к тебе.       Гермиона внимательно прислушивалась к его бархатисто-успокаивающему голосу, но ничего не говорила в ответ.       — Доминант не должен терять самообладания при обсуждении дисциплины. Никогда. — Он смотрел ей в глаза с серьёзным выражением лица, и даже чёрная повязка на глазу не умаляла этой серьёзности. — Это непростительно, но я прошу у тебя прощения.       Гермиона закрыла глаза. Довольная, она лежала, пока фланель не перестала утирать её лицо. Открыв глаза, она почувствовала себя странно отстранённой, но удовлетворённой. Профессор Снейп наблюдал за ней, нахмурив брови.       — Чего бы тебе хотелось? — тихо спросил он. — Ты можешь получить, что пожелаешь.       Гермиона заставила себя сесть.       — Ты расчешешь мне волосы? — спросила она и в мгновение ока оказалась сидящей у него между ног перед камином, пока он медленно и методично расчесывал её. Гермиона прижалась щекой к его ноге и ощутила грубую шерсть брюк. Разум был странно пуст. — Ты изменил мою память? — спросила она через некоторое время.       Расчёска на мгновение замерла, затем продолжила успокаивающие движения по непослушным волосам.       — Нет, — сказал он. — Тебе кажется, будто твою память изменили?       Гермиона пожала плечами.       — Я словно чувствую в ней какой-то… пробел.       Расчёсывание прекратилось, и она услышала, как он положил щётку на столик, а затем его губы приблизились к её уху.       — Можно ты посидишь у меня на коленях? — спросил он.       Гермиона охотно забралась к нему на руки, и он обернул её одеялом, как часто делал в своём кабинете в Хогвартсе. Она прижалась к его одежде, будучи обнажённой, и приложила ухо к сильной мужской груди, прислушиваясь к ровному (хотя и немного учащённому) биению сердца.       — Возможно, у тебя небольшое эмоциональное истощение, — сказал он всё ещё спокойным голосом, но с оттенком чего-то, что Гермиона не смогла определить. Была ли это неуверенность? — Это стало бы вполне оправданной реакцией на моё прежнее поведение с тобой, — она услышала, как он сглотнул, а когда заговорил снова, голос звучал напряжённо. — Полагаю, ты плакала, когда я ушёл?       — Да, — почти равнодушно ответила она.       Его руки крепче сжали её в объятьях, он провёл дорожку от её щеки к уху своим носом, а затем губами:       — Мне… весьма сложно, — сказал он сдавленным голосом, чуть громче шёпота, — говорить об… эмоциональных вещах. Прости меня, Гермиона.       От этих слов Гермиона окончательно очнулась, сердце её затрепетало от счастья, наполнившись тёплыми потоками любви и всепрощения.       — Всё в порядке, Северус, — сказала она, повернувшись так, чтобы обнимать его, уткнувшись лицом в шею. — Я прощаю тебя. Во время ссоры люди часто говорят то, чего не имеют в виду.       Она вновь услышала, как он громко сглотнул, а затем его лицо задвигалось из стороны в сторону, зарываясь в недавно расчёсанные волосы.       — В этом-то и проблема, — сказал он. — Доминанты не ссорятся со своими сабмиссивами. Это очень серьёзное нарушение субординации.       Гермиона откинулась назад, обхватив ладонями его слишком худощавое, узкое лицо. Когда она прикоснулась к нему, глаза мужчины закрылись, словно от облегчения, и он прижался щекой к её руке, слегка потираясь, аки кошка, которую гладят.       — Но люди так делают, Северус, — возразила она. — Любовники ссорятся, парни ругаются со своими девушками, мужья с женами тоже, разве твои родители не делали так?       Он долго молчал. Казалось, профессор смотрел куда-то сквозь неё, возможно, даже сквозь стены Дома Руасси, — а потом снова сфокусировал взгляд на её лице.       — У меня нет опыта в таких делах, — неловко сказал он. — Я допускаю с тобой ошибки, от которых был крайне далёк раньше. — Он сунул руку в карман и достал ошейник. Гермиона двинулась ему навстречу, а внезапная искра надежды вспыхнула в груди. — По-моему, это лишь вершина айсберга, — задумчиво произнёс он. — Я также никогда не предлагал никому своего ошейника, так что очевидно, наша связь очень глубока.       Гермиона кивнула, не желая прерывать ход его мыслей. Ей пришло в голову, что он обратился к своему наставнику Адриану, чтобы обсудить дилемму их с ней разногласий, и нынешние его слова были результатом той дискуссии.       Он скользнул ладонью ей под волосы и наклонился, чтобы поцеловать в губы. Он был заботлив в этом поцелуе: нежен и податлив. Закончив целоваться, он прижался своим лбом к её, а затем поднял чёрную полоску кожи, символизирующую их отношения.       — Могу я вернуть это на законное место? — тихо спросил он.       — Прошу, — ответила Гермиона и была совершенно уверена, что увидела вспышку облегчения, прежде чем он застегнул ошейник на её шее.       Северус прижался губами к чёрной коже, а затем снова поцеловал Гермиону — более жадно, чем прежде. Доминантность его натуры неумолимо проступала на передний план. Он сжал кулаком волосы на её затылке и держал так, как ему того хотелось, пока быстрый и ловкий язык завладевал её ртом.       Наконец он отпустил её, отодвинулся и с некоторым удовлетворением посмотрел на слегка припухшие девичьи губы. Затем аккуратно уложил Гермиону на подушку рядом с собой, подоткнув вокруг неё одеяло.       — Нам всё ещё предстоит поговорить о твоём наказании, — сказал он, повернувшись к ней лицом.       Гермиона постаралась не выдать своего разочарования. Разве рыдания до нервного срыва не стали достаточным наказанием? Но она ничего не сказала, лишь кивнула.       — До моей прискорбной потери контроля, — начал он, — твоё наказание состояло бы из двух частей: частной и публичной.       Публичной? Как она публично ослушалась его? Но ответ пришёл к ней ещё до того, как вопрос полностью сформировался в голове. Она сказала Питти, что идёт к Гарри; наверняка Питти немедленно уведомила Адриана и Элинор. Странно, если ещё не все в доме знают, что она ослушалась приказа своего Хозяина. Она публично бросила ему вызов. Эта мысль заставила её почувствовать грусть и раскаяние.       — Прости, Мастер, — искренне сказала она.       — Мне всегда нравилось наблюдать, как эмоции отражаются на твоём лице, питомец, — сказал он тихим интимным голосом и, когда она потянулась ладонью к его руке, тепло сжал её. — Я чувствую, что после моего сегодняшнего поведения мы можем обойтись без публичного наказания. Остаётся частное.       Сжав его руку крепче, Гермиона молчала.       — Твоё наказание будет следующим, Гермиона: до дальнейших указаний тебе запрещено покидать Руасси-Хаус без моего разрешения.       От негодования у Гермионы отвисла челюсть. Она отдёрнула руку, но прежде, чем успела заговорить, он приложил указательный палец к её губам.       — Единственное исключение из этого правила состоит в возможности навещать Ти в больнице Святого Мунго, — продолжал он. — Предположительно, она останется в заточении ещё дней на десять.       — Она не в заточении! — возразила Гермиона. — Она пациентка!       Хитрая улыбка коснулась губ Северуса.       — Попробуй сказать это ей, — предложил он.       — А ты собираешься заточить меня здесь! — выпалила Гермиона.       Он оглядел комнату с богатой мебелью и указал на остатки изысканной еды, всё ещё стоявшие на кофейном столике.       — Всё это и домовые эльфы, чтобы служить тебе, — сказал он сардонически. — Не думаю, что обитатели Азкабана сочтут твоё положение в Руасси-Хаус хоть сколько-нибудь обременительным.       Гермиона фыркнула.       — Это варварство.       — Защитные чары Руасси уже обновлены в соответствии с твоим наказанием, — продолжал Снейп, как будто она ничего не говорила. — На тебя настроен антиаппарационный щит. Кроме того, твои соседи по дому, а также домовые эльфы, проинформированы, что тебе запрещено покидать особняк.       Гермиона почувствовала, как вспыхнули щёки. Это был совсем иной вид унижения, и она обнаружила, что не получает от него ни малейшего удовольствия.       — Это унизительно! — выпалила она. — Ты выставил меня посмешищем перед всеми обитателями дома!       Снейп резко посуровел.       — А кем ты выставила меня перед всеми в этом доме, Гермиона?       «Оюшки…»       Она опустила взгляд на свои руки, сложенные на коленях, и прикусила губу. В каком-то роде её наказание было как публичным, так и частным.       — Посмотри на меня, — сказал он так тихо, что она не услышала бы его, если бы сидела чуть дальше.       Гермиона подняла лицо, не прилагая никаких усилий, чтобы рассеять несчастное выражение.       — Я требую, чтобы ты устно приняла своё наказание, Гермиона, после чего я проверю твой разум при помощи легилименции. Я должен быть уверен в твоём намерении повиноваться.       Она вздёрнула подбородок.       — Мне отвратительна сама мысль о том, что меня запрут в этом доме! — сказала она. — А если случится землетрясение? Или пожар?       Он терпеливо смотрел на неё.       — В случае пожара, наводнения, землетрясения или другого стихийного бедствия, ты имеешь разрешение покинуть дом, и никто не запретит тебе этого.       — Я смогу аппарировать? — настаивала она.       — Да, в случае пожара или другой чрезвычайной ситуации, когда дом больше не безопасен, все щиты падают. Ты сможешь аппарировать.       Расстроенная Гермиона резко встала.       — Как ты можешь просить меня о подобном?       Он невозмутимо наблюдал за ней.       — Ты не доказала, что готова принять разумные меры предосторожности, чтобы защитить себя. Я — твой Хозяин, а твоё благополучие — моя ответственность. — Он пожал плечами, как будто это всё объясняло.       Гермиона повернулась к нему спиной и зашагала к двери, чувствуя, что в груди бурлит негодование. Она чувствовала себя так, словно он хоронил её заживо (будто она никогда больше не сможет дышать свободно, если он ограничит её таким образом).       Через мгновение он встал и, подойдя, повернул её лицом к себе.       — Я — твой Хозяин, — повторил он, — и я не хочу думать о будущем без тебя. — Он выглядел не менее суровым (она знала, что он ни за что не отступится от этого наказания, как бы она ни протестовала), но было что-то ещё в выражении его лица. Что-то сродни нежности, а возможно, и глубже оной. — Скажи мне, что ты принимаешь своё наказание, Гермиона.       Так он выражал свои эмоции? Пытался что-то сказать, не произнося этого вслух? Она посмотрела ему в лицо, и что-то в его блестящих чёрных глазах заставило её поверить в это. Как она могла отказать ему в чём-то столь незначительном, когда он отдавал всё, что имел, ради общего блага каждый божий день?       Она медленно вдохнула.       — Я принимаю своё наказание, Господин, — сказала она, и в этот же момент он проник в её сознание, погружаясь в мысли и эмоции.       Гермиона почувствовала его присутствие в своей голове, а потом он исчез.       — Хорошая девочка, — пробормотал он, прерывая зрительный контакт и обнимая её. — Теперь я знаю, что ты целиком и полностью подчинишься моим желаниям. — После короткой паузы он продолжил: — Я должен уехать к утру, и мне хотелось бы провести оставшиеся нам часы обоюдно приятным способом, будет ли это приемлемо?

***

      Она была обнажена и привязана к Андреевскому кресту в подземельях Руасси. Шёлк повязки закрывал глаза, и хотя Гермиона знала, что профессор Снейп находился с ней в одном помещении, он двигался с такой осторожностью, что она никак не могла угадать его текущее местоположение. Время от времени кончики его пальцев скользили по её телу, касались губ или щипали соски, но затем он снова отстранялся, и Гермиона напрягала каждый нерв, чтобы найти или почувствовать его. Не заботясь о его резких словах накануне (она поняла, что Северус ревнует её) и не обращая внимания на суровое наказание, которое ей предстояло вынести. Важнее всего был его уход через каких-то пару часов, и она понятия не имела, когда он вернётся к ней снова. Это могли быть просто дни, а могли и недели, даже месяцы. Теперь, когда у Гарри есть заклинание и необходимые знания, они способны вступить в последнюю конфронтацию с Волан-де-Мортом, но когда именно это случится? И вернётся ли её профессор в целости и сохранности, когда всё будет сделано?       — Мой питомец, — промурлыкал он и шагнул ближе, одной рукой обхватив её ягодицу, а второй сжимая грудь. Касаясь губами тонкой шеи, он посасывал, облизывал и кусал. Она ощутила его напряжённость сквозь брюки, когда он прижался к ней всем телом. — Я выпорю тебя прямо сейчас, ты готова?       — Да-а-а, — выдохнула Гермиона, и Хозяин одобрительно застонал.       Его губы нашли её, а язык вторгся в рот. Рука, лежащая на груди, опустилась к промежности, и он умело раздвинул половые губы, прежде чем проникнуть в податливую дырочку.       — Твоя щель течёт для меня, — прошептал он. — Ты хочешь, чтобы я вставил туда свой член. Я прав, маленькая шлюшка?       — О да! — закричала она, но он отстранился, оставив её неудовлетворённой.       — Должен ли я позвать всех посмотреть, как порю тебя? — спросил он с расстояния в несколько футов.       Слегка запаниковав, Гермиона потянула путы на себя.       — Нет! Пожалуйста, не надо, Господин! — воскликнула она.       Она знала, что он не сделает этого (Хозяин сказал, что сегодня ночью они останутся одни в подземелье), но было что-то очень эротичное в угрозе оказаться под наблюдением… и в том, чтобы умолять его не допустить этого. Гермиона не знала, почему эти вещи так заводят, но они несомненно её возбуждали.       — Теперь флоггер, малышка, — сказал он, и кожаные нити ударили по бёдрам.       — Ах! — воскликнула Гермиона, выгибаясь от удара, её нервные окончания сообщали о боли, но мозг и влагалище переводили ту в удовольствие.       Сколько времени прошло с тех пор, как она была связана и дисциплинирована таким образом? Как же она скучала по этому!       Флоггер вновь приземлился — на сей раз прямо под грудью — обжигая, истребляя малейшую мысль о неповиновении.       — Поддайся мне, Гермиона, — приказал Хозяин.       Привычка командовать настолько укоренилась в нём (а её стремление подчиняться так прочно закрепилось в сознании), что она почувствовала, как разум уплывает в эфир похоти по его команде, соскальзывая в подпространство.       — Да, мой Хозяин!       Флоггер приземлялся раз за разом шлёпая её по животу, жаля грудь. Северус не поднимался выше, ведь была опасность ударить её по лицу, но зато спускался ударами вниз по телу, ни разу не попадая в одно и то же место дважды.       Он предстал перед ней: она чувствовала его сердце рядом. Сильные руки потянулись к повязке, развязывая и позволяя той незаметно упасть на пол.       Гермиона моргнула, привыкая к яркому свету, а затем сосредоточилась на Хозяине. Он был великолепен и эксцентрично лих со своей повязкой на глазу, одет в незнакомую белую рубашку с развевающимися рукавами, присобраными на запястьях, и оборками спереди — пиратскую рубашку! Волосы казались влажными от пота, запах которого Гермиона чувствовала вместе с тестостероном, исходящим от кожи Северуса, словно пар. Тот обволакивал, заставляя её желать ощутить его член внутри себя.       — Боже мой, малышка, — грубо сказал он, освобождая её запястья, — ты так прекрасна, когда умоляешь меня причинить тебе боль.       Он сделал паузу, чтобы наброситься на её рот с поцелуями, закончив свой акт расхищения укусом нижней губы. Затем он опустился на колени у её ног, освобождая от пут лодыжки. Она посмотрела на его чёрные волосы, когда он закончил развязывать вторую ногу, а затем он поднял лицо. Пристально глядя ей в глаза, он словно шпагой метнулся языком во влагалище.       Гермиона вздрогнула от удовольствия, радуясь деревянной конструкции за спиной, потому что без неё наверняка бы упала. Он ласкал её скользкую промежность, словно человек, мучимый жаждой. Блестящий чёрный глаз был прикован к её лицу, а повязка на глазу и струящаяся белая рубашка дополняли иллюзию, что её ласкал пират из любовного романа. Его руки держали её бёдра, но он не касался пальцами клитора: он делал всю необходимую работу (завершая начатое флоггером) своими губами, языком и — пресвятая Нимуэ — зубами! А в одном или двух потрясающих случаях, даже своим внушительным носом.       Раздался крик, необузданный звук которого отразился от стен и заполнил комнату. Лишь когда Гермиона обмякла в объятиях своего Хозяина, она поняла, что была одной из виновниц этой какофонии.       — Идеальная нижняя, — пробормотал Северус ей в волосы и поднял на руки. Ветерок, скользящий по разгорячённой коже, подсказал, что он аккуратно ступает по полу вместе с ней.       Гермиона прижалась к нему, и её губы заскользили по его влажной от пота шее. Он усадил её на слегка приподнятую платформу рядом с обитой чёрной кожей скамьёй и напоминающим стол выступом сверху.       — На колени, держа руки вверху, малышка, — сказал он мягко, но в его голосе чувствовалась твёрдая непреклонность. Отказываться исполнять его приказы — не вариант.       Тело всё ещё гудело после потрясающего оргазма, который он подарил ей. Гермиона с трудом заставила дрожащие ноги слушаться, взбираясь на скамейку. Там она встала на колени, расположив переднюю часть своего тела на поверхности стола.       — Вытяни руки, — приказал Господин, и когда она это сделала, наручники сковали запястья, удерживая руки на весу. — Хорошая девочка, — выдохнул Северус, и когда он наклонился, чтобы поцеловать её в висок, она почувствовала спиной его обнажённую грудь. Теперь он тоже был голым.       — Я позаботился о тебе спереди, малышка, — проворковал Хозяин, пристраиваясь позади Гермионы так, чтобы она безошибочно почувствовала выступ его эрекции между своими ногами, — и теперь собираюсь заняться тобой сзади. — Он наклонился вперёд, скользя головкой члена по ее влажным складкам, потирая клитор и вырывая гортанный стон из её горла. — Попроси меня отшлёпать тебя по заднице, — велел он.       И хотя нервные окончания всё ещё ныли от ударов, которые она уже получила, её лоно сжалось от предвкушения и желания.       — Пожалуйста, Хозяин! — закричала Гермиона, толкаясь в сторону его твёрдости и надеясь, что та проскользнёт во влагалище, чтобы он жёстко оттрахал её. — Прошу, отшлёпай меня!       И он удовлетворил все её желания, как произнесённые, так и невысказанные, потому что толкнулся членом в её ноющую пизду и, пока трахал её, бил ладонью по заднице.       — Грязная, распутная девчонка, — сетовал он, — что мне с тобой сделать?       Но вопрос был чисто риторическим, потому что он уже делал это с ней: шлёпал и трахал, трахал и шлёпал. Гермиона была вне себя, потерявшись в подпространстве, неспособная говорить, даже если бы он потребовал ответа.       Затем он перестал шлёпать её и начал трахать всерьёз, обхватив бёдра сильными руками. Дёргая её задницу назад и толкаясь вперёд с такой силой, чтобы звук от соприкосновения скользкой кожи их тел эхом отдавался в большой пустой комнате, где отныне стояла тишина, если не считать хныкающих выдохов Гермионы при каждом толчке и всё более затрудненного дыхания её Хозяина.       — Моя, — рычал он, пока его тяжёлая мошонка с силой билась о половые губы Гермионы.       Она закричала: «Ещё!» — абсолютно не думая, лишь ощущая. Находясь на волосок от второй потрясающей кульминации в течение всего нескольких минут.       — Моя! — снова взревел Северус, толкаясь сильнее, и с последним ударом его члена Гермиона перелетела черту, выкрикивая его имя снова и снова, чувствуя, как судороги пробегают по телу, в то время как его остывшее семя стекало по внутренней стороне бёдер. Он произнёс заклинание, освободившее её запястья, затем поднял и перевернул её, чтобы поцеловать в губы.       Гермиона была слишком потрясена, чтобы делать или говорить что-то. Она прижималась нему и плакала, пока он гладил и хвалил её.       — Ты была великолепна, моя драгоценная, — заверял он Гермиону. — Ты была самой лучшей из всех хороших девочек. — Он опустился на ближайший диван, увлекая её за собой и прижимая к своей груди, пока она выныривала из подпространства. — Ты так сильно угодила мне, малышка.       И Гермиона затихла в его нежных объятиях, как дикий зверь, успокоенный дрессировщиком. Чувствуя себя так, словно была переделана под его тщательными обучением и наставлениями, любя его каждой клеточкой своего тела и каждой частичкой своего существа.       Она пошевелилась, когда он целомудренно и благоговейно поцеловал её губы.       — Северус? — прошептала полностью дезориентированная Гермиона.       Как она оказалась спящей в их постели? Почему он уже принял душ и оделся, а запах его лосьона после бритья источает нотки неминуемого прощания?       — Ты уснула в моих объятиях внизу, — сказал он, убирая волосы с её лица. — Сегодня у тебя была изнурительная сессия, как в эмоциональном, так и физическом плане. Я дал тебе отоспаться.       Гермиона прижалась щекой к его руке. Чувства болезненно клубились в груди, мешая дышать.       — К вечеру дневник снова будет у меня, — прошептал он ей в губы. — Маловероятно, что мы встретимся снова, прежде чем Поттер предпримет свою попытку. События начали разворачиваться быстрее, и конец неминуем, хороший или плохой.       Её руки обвились вокруг его шеи.       — Нет! — воскликнула Гермиона. — Нет, я не готова к твоему уходу!       Он расцепил её руки, поцеловал ладони и положил их к себе на грудь.       — Ты — моя причина, — прошептал он, снова целуя её губы. — Ты — мой дом.       Слёзы наполнили глаза, покатившись по щекам Гермионы. Она различала их соль в сладости его поцелуя.       — Будь моей хорошей девочкой, — заклинал он её.       — Я люблю тебя! — прошептала она, но он уже ушёл.